***
Когда Ичиго проснулась, Гриммджо рядом уже не было. Она не глядя хлопнула ладонью по второй половине постели, оглаживая смятую простыню, и потянулась, скользя еще не проснувшимся взглядом по комнате. В окно билось полуденное солнце, Ичиго неловко встряхнула одеяло — и в его лучах заметались золотые, постепенно оседающие пылинки. Куросаки села, взъерошивая волосы, и уставилась на узкую щель неплотно прикрытого окна, через которую тонкой струей проскальзывал холодный сквозняк. Которая осталась после того, как ночной гость выбрался на улицу из ее комнаты. Покосившись на часы, Ичиго все-таки поднялась и пошла умываться. Их переместило, когда Куросаки старательно чистила зубы, упираясь рукой на раковину. Только что у нее был полон рот зубной пасты и пены, а теперь пусто, без бьющего в нос привкуса ментола. Зато она едва не выпустила из рук чашку, которую Гриммджо до этого намыливал, и поймала ее за долю секунды до падения в раковину. Рядом Халлибел, в аккуратном фартуке, помешивала в большой пузатой турке варящееся какао и повернулась на ее резкое движение. Она выглядела так непривычно по-домашнему в этом фартучке поверх арранкарской формы, что Ичиго слегка застопорилась, скользя глазами по ее фигуре, пытаясь принять новый образ. Халлибел хватило одного взгляда, чтобы опознать подселенца. — Привет. Как дела? — добродушно спросила она. — Отлично. До этого я чистила зубы…надеюсь Гриммджо догадается их дочистить. Тия улыбнулась одними глазами. У нее из турки умопомрачительно пахло, и, Куросаки, быстро ополоснув чашку и поставив ее наверх в сушилку, воодушевленно повела носом. Из-за усиленных рецепторов Гриммджо, запах ощущался так, как будто чашка с какао стояла прямо перед ней. Куросаки помнила, как пыталась привыкнуть еще и к этому, к усиленным органам чувств, слишком мощных и необычных для ее простого человеческого осознания. Тогда это нервировало, а сейчас притерпелось: не вдыхать глубоко (особенно в лаборатории Заэля), не вздрагивать от каждого шороха с нижнего этажа дворца, не реагировать на каждый яркий запах — просто ряд привычек, которые делали жизнь терпимее на тот момент. Ее привлек шум, донесшийся из коридора, и Куросаки, закончив с посудой, потянулась к двери. — Пойду, осмотрюсь, — сказала она и с интересом выглянула. Она прошлась в лавку через коридор, широкий и очень светлый из-за белых бумажных вставок в каркасе седзи. На пороге лавки, где уже начинались витрины и ряды стеллажей, Куросаки застыла, невольно распахивая рот. А там была идиллия. Под строгим надзором Джинты, арранкары перетаскивали коробки и двигали мебель. Надо отдать должное, в руках маленького руководителя не застоялось бы ни одно хозяйство. Когда утром все привычные обитатели магазинчика Урахары выползли из своих комнат, они обнаружили неожиданное пополнение в жильцах. Джинта же вытаращился на арранкаров, спокойно завтракающих на кухне за столом как у себя дома, и пораженно произнес: — Это ж, сколько у нас теперь приживал! Арранкары чинно проигнорировали назначение нового статуса, не восприняв мальчика всерьез. Зря, потому что после завтрака, с поддержкой веселившегося Урахары, он отрядил всех на общественно полезные работы с особым ехидным садизмом. Поэтому арранкары рангом ниже Эспады, скрипя зубами и едва слышно матерясь, перетаскивали со склада в лавку коробки, которые уже лет сто надо было разобрать. Ильфорте и Дондочакке досталось особое задание: они двигали витрины и стеллажи, полностью перестраивая убранство магазинчика на новый лад. Работа кипела. Маленькая Нелл скорее мешалась под ногами, а не помогала, и норовила сунуть нос во все принесенные коробки, пока ее не отгонял Тессай. В этом беспрерывном живом конвейере Ичиго с удивлением обнаружила знакомую светло-рыжую густую шевелюру, убранную на этот раз в хлипкий пучок, чтобы не мешалась. Иноуэ тоже носила коробки, явно более легкие чем у остальных, с особым, чисто иноуэвским воодушевлением, то есть смеясь и подбадривая остальных, всем своим видом готовая преодолевать любые трудности. Она резво поставила коробку к ряду других коробок, в которых быстрая Нелл по недосмотру успела окопаться, и бойко вытерла со лба трудовой пот. Орихиме повернулась к Ичиго в теле Гриммджо и весело помахала рукой. — Куросаки-тян! Вот кому еще достаточно полу взгляда, чтобы определить, что перед ней действительно Ичиго. Орихиме подбежала ближе и встала перед Куросаки, довольно заложив руки за спину, и от резкого движения многочисленные декоративные ниточки-косички на ее кофте заволновались и мелко затряслись. Она вообще была преувеличенно довольная и радостная, и сомнение легонько кольнуло Ичиго, но она не показала виду. — Йоу, — улыбнулась Куросаки, присматриваясь к подруге внимательнее, — не думала, что ты будешь сегодня здесь. — Да, решила помочь ребятам влиться в коллектив! — Иноуэ сжала кулачок и сделала загребательный уверенный жест, чуть подпрыгивая на месте, — Ну знаешь, как группе студентов нужен куратор. Или просто сэмпай, чтобы поддержать в трудную минуту! Или знакомое лицо, к которому можно подойти с вопросом! Или… Орихиме увлеченно тараторила, ломано и отрывисто жестикулируя, и Ичиго хмурилась все сильнее и напряженнее с каждым ее словом, вспоминая, что такое лихорадочное воодушевление всегда поступало у Орихиме, когда она нервничала. Или когда у нее на душе было неспокойно. — Иноуэ, — произнесла Куросаки, и Орихиме как-то потерянно замолчала, сжимая губы, — Ты можешь мне рассказать, правда. Что случилось? Орихиме непонимающе хлопнула глазами, а потом потерянно посмотрела на Ичиго. Преображение Иноуэ всегда отдавало тоской где-то в груди. Она превращалась из солнечной девочки-неваляшки, которой все нипочем, в человека со своими проблемами, которые она пыталась взвалить только на свои плечи, не смея беспокоить других. Иноуэ скрестила руки и провела ладонями по предплечьям, и со стороны могло показаться, что ее пробило ознобом. Скользнула взглядом по арранкарам, все еще таскающим коробки под угрожающие команды Джинты, и решительно посмотрела на Ичиго. — Ладно. Давай тогда отойдем, — произнесла она и первой зашагала в глубь дома. …в одной из комнат, пустой и достаточно дальней от лавки, чтобы не обращать внимания на приглушенные выкрики Джинты и ворчание арранкаров, они устроились на татами плечом к плечу. Орихиме теребила косички-ниточки на кофте, накручивая по одной на палец, и говорить не спешила, а Куросаки не стала ее торопить. — Знаешь, — произнесла Орихиме, — Я ведь, когда уходила туда, ну, в Уэко Мундо, ко всему была готова. Знаешь, решила, что буду героем, спасу всех, а потом будь, что будет. Хах, глупая я, да? — Что произошло? — низко проговорила Ичиго, и голос ее и без того гриммджовский, мужской и рычащий, зазвучал так угрожающе, что показалось — она сейчас кинется обратно в Уэко Мундо, чтобы размазать по белоснежной стене дворца всех, кто обидел её Орихиме. Иноуэ вскинулась и замахала руками. — Нет-нет-нет, все нормально, Куросаки-тян, все нормально, честно. Ничего не произошло. Ничего страшного, — она незнакомо усмехнулась, без веселья, но с какой-то самоиронией, которая Ичиго не понравилась, — Меня не обижали. Я практически не выходила из комнаты. И Улькиорра никого ко мне не пускал. Она сбилась, напряженно хмурясь и кусая губы, и взгляд ее витал где-то не здесь. Но у Иноуэ дернулся уголок губ, и она обессилено провела ладонью по волосам, совсем сбивая и без того еле державшийся пучок, и освобожденные пряди хлынули на плечи. — Улькиорра, он… Просто, ну… Улькиорра… От Ичиго послышалось резкое раздраженное фырканье. Иноуэ удивленно повернулась к предполагаемой подруге, но столкнулась с чужим тяжелым прищуром. — Ой! — хлопнула глазами Орихиме, и застеснялась, бурно покрываясь алыми пятнами, — Извините Джагерджак-кун, я думала, я с Куросаки разговариваю. Вас так меняет неожиданно. Не успеваешь сразу перестроиться. — Ага, — вернувшийся в свое тело Гриммджо поскреб ногтями щеку, — Так, что Улькиорра тебе сделал? — Да, ничего, наверное, — потупилась Иноуэ, перебирая пальцами тонкие многочисленные веревочки на кофте, — Ну, иногда я была одна, иногда он приходил. Мы разговаривали. Иногда он молчал. И просто смотрел. — На что? Орихиме сбилась, хватая ртом воздух, и замолчала. — На что смотрел-то? — На меня, — все-таки прошептала она совсем сдавшимся голосом, не поднимая глаз. Гриммджо несколько секунд гипнотизировал ее опущенную светло-рыжую, голову и, скривившись, закатил глаза. Потом вздохнул, принимая как неизбежное, что теперь он вдруг начал разбираться с душевным благополучием друзей Куросаки, как будто ему делать больше нечего. Это стало превращаться в плохую привычку. — Улькиорра — заносчивый, расчетливый и изворотливый ублюдок, — терпеливо произнес Гриммджо, и Иноуэ, заломив брови, осторожно взглянула на него, — И что у него в голове, Айзен знает, какие там у него тараканы и прочие паразиты. Забей. Он делает, что хочет, что выдумывает в своем воспаленном больном мозгу. Забудь. Это того не стоит. Орихиме внимательно слушала его и со скорбным видом, всё понимающего, но смирившегося со всем человека, вздохнула. Но тут же неожиданно ярко улыбнулась, взмахивая руками, и привычно затараторила. — Это ничего! Это у меня бывает! Так, недомогание, как…как, больной живот, да! Вот он болит, его пучит, но потом проходит. Да. Тацуки всегда говорит, что нельзя быть размазней. Вот моя Тацуки… Что там делает Тацуки, Гриммджо не дослушал, сочтя свой вклад в чужое душевное состояние выполненным. Он поднялся и ушел, цыкнув сквозь зубы, и Иноуэ за его спиной, удивленно замолчала, но потом с теплотой улыбнулась. — Спасибо, Джагерджак-сан! Когда седзи за его спиной громко захлопнулись, отрезая Орихиме от оставшегося мира, улыбка на ее лице померкла.***
Когда Ичиго во плоти собственной, а не чужой, зашла в магазинчик, перестановки уже закончились, и только Тессай, который коротко ей кивнул, заканчивал расставлять содержимое коробок по стеллажам. Из глубины дома раздавались голоса, и Ичиго пошла на их приглушенное звучание, сворачивая в просторный коридор с большими промежутками между проходами. Возле одного из них недвижимо как изваяние стоял Гриммджо. Он повернул голову, когда Ичиго приблизилась, и цепко мазнул взглядом по ее лицу. Куросаки стоически глаз не отвела, хотя очень хотелось. — Привет, — произнесла она очень тихо. — Привет, — так же ответил Гриммджо. Они замерли напротив друг друга, так глупо, так неловко, что хотелось провалиться сквозь землю. За тонкой стенкой приглушенно переговаривались арранкары, ярким тембром выделялась болтовня Иноуэ и заверения Урахары, но это все сливалось один общий гули проскальзывал мимо ушей. Гриммджо внимательно, как будто настороженно, смотрел на нее, хмурясь, и Куросаки заметила, как стоячая жесткая морщинка прорезала переносицу между бровями. Ичиго хлопнула губами, судорожно придумывая, что сказать, потому что неловкое молчание било по ушам сильнее, чем если бы они кричали друг на друга. Что вообще люди говорят друг другу? А когда поцеловались? А когда вместе уснули? Наверное, в такие моменты от связи не хватало возможности читать мысли. Хотя это скорее усугубило бы положение, чем спасло, потому что работало бы все равно в обе стороны. — Как… — она закашлялась, сбиваясь, и Гриммджо поднял брови, — Как дела? — Нормально. Господи, какие они идиоты… просто дураки. Ичиго хотелось схватиться за голову и с силой побиться обо что-нибудь, потому что Гриммджо ни капельки не помогал, превращая сложную ситуации в просто безнадежную. Гриммджо просто смотрел, и от этого спокойного, чуть изучающего взгляда подрагивали кончики пальцев на руках, и сладко мутилось в голове, как тогда, вечером, когда он прижимал ее к стене и целовал, а островатый скол его маски слегка покалывал щеку. Ох, че-е-рт… Джагерджак шагнул ближе, шумно втягивая носом воздух, широко раздувая ноздри. — Не уплывай, — требовательно произнес он, и Ичиго насухо сглотнула, не в силах отвести взгляда от его губ, резко-подвижных, с жесткими складками в уголках, тонких настолько, что верхней губы практически не было. — Нам нужна холодная голова, Куросаки, что ж ты делаешь то. — Я ничего не делаю, — тихо, почти одними губами пробормотала Ичиго. — Ага, я чувствую. Куросаки не запомнила когда сжала рукав его куртки, а его руки оказались у нее на талии — до или после того, как чуть наклонившись, Гриммджо дотронулся носом ее, и это легкое, такое глупое, но доверительное прикосновение взбаламутило связь в одно мгновение. — Сам что-то творишь, — буркнула Ичиго, прикрывая глаза, — Нашел вообще время и место. Она не видела, но знала, что Гриммджо усмехнулся. За тонкой бумагой стен голоса раздались громче, будто впуская все звуки к ним в коридор, но тут же приглушились, как будто кто-то закрыл дверь, и со стороны послышалось осторожное покашливание. Не разбивая своей позы, в которой они вцепились друг в друга, словно боясь потерять, Гриммджо и Ичиго одновременно посмотрели на Урахару — он недовольно, она смущенно. Киске прикрыл веером широкую хитрую улыбку, и как бы между делом сообщил. — Мне жаль вас прерывать, но время поджимает. Представитель Готея должен скоро прибыть, а господа-арранкары без вас нервничают, Куросаки-сан. — Ничего мы не нервничаем! — громогласно донеслось из комнаты на три нестройных женских голоса, и все это закончилось сдавленным бурчанием вроде «было бы из-за чего нервничать».***
Представителем Готея-13 оказался мелкий белобрысый пацан, который на беспардонное восклицание Ичиго «О! Тоширо!» пылко огрызнулся и потер переносицу с видом исключительно задолбавшегося по жизни человека. Капитана десятого отряда сопровождала лейтенант, которая не впечатлила арранкарское общество той яркой частью, которую выставляла на показ, хотя бы потому, что арранкарское общество к такому уже привыкло. В Уэко Мундо оголенные участки тела были в порядке вещей, это принималось, как данность, и к этому относились проще. Гриммджо с ног до головы осмотрел Рангику Мацумото и подумал, что Трес в релизе уже никто переплюнуть не сможет. Тем временем капитан Хицугая очень неопределенно оглядывал выстроившихся арранкаров, и от этого всем становилось не по себе, а нехорошее предчувствие усиливалось. Арранкары храбрились, дерзко сверкая глазами, но Гриммджо знал каждого достаточно, чтобы видеть, как сильно они нервничают под пристальным оценивающим взглядом. Тия рядом выжидала, не торопясь с суждениями, но настороженность выдавала ее с головой. Гриммджо, скрестив руки на груди, хмурился. Он прекрасно знал себя и не любил от кого-то зависеть, и сейчас, когда решалась их судьба, его особенно раздражало то, что кто-то имел над ними больше власти, чем они сами. То, что думал обо всем этом Заэль, скрывалось под обычной приветливой мягкостью. Он тонко улыбался. С тем же успехом, он мог бы препарировать труп — разницы бы не было. Казалось, арранкары смиренно ждали вердикта, но обмануться было нельзя — они ждали решения капитана, зная, что запросто могут обойтись и без него. Все вместе они были достаточно сильны, независимы и горды, чтобы послать Готей к меносам, разнести магазинчик Урахары и уйти, громко хлопнув дверью. Да, пришлось бы скрываться. Да, на них бы охотились. Но они все равно пошли бы на это. И Хицугая, рассматривая каждого из них, тоже это видел и чувствовал. И, кстати, если что-то пойдет не так, Ичиго будет первой, кто их поддержит. Потому что, пока шел этот слишком медленный дотошный смотр, Джагерджак поймал мимолетный взгляд Куросаки и ощутил — всепоглощающую уверенность, что чтобы не случилось, эта девчонка грудью ляжет за него и остальных. «Еще одна Тия, чтоб, ее Халлибел» — дернув верхней губой, цинично подумал Гриммджо и отвернулся. Он отвернулся, но уверенность, что все будет хорошо, все равно осталась. Капитан Хицугая поджал губы, осматривая всех по второму разу, особо красноречиво останавливаясь на Нелл, пускающей слюни на татами. — Их слишком много, — сварливо заметил он, обращаясь к Урахаре, который таинственно улыбался и отвечать не спешил. Прежде, чем все успели возмутиться, Хицугая повернулся в арранкарам и спросил, — Чего вас так много? Я не понял, у вас, что? — коллективная миграция? — Ну, капитан. Как будто, перед Ичиго можно устоять? — пожурила Мацумото, намекая на те времена, когда еще в бытность рёко, Ичиго саботировала лейтенанта Абарая, младшего офицера Ханатаро и почти весь одиннадцатый отряд вместе с капитаном. И это если не учитывать, сколько людей ее вообще поддержали, включая еще нескольких капитанов. — Почему только десять, почему бы все Уэко Мундо сюда не перетащить! — упрямо проворчал капитан. Гриммджо вскинулся, уже собираясь ответить, в каком месте он видит его мнение, но Урахара, увлеченно играясь с веером, встрял со своим заискивающим шутливым тоном. — Ну, что вы, капитан Хицугая. Как будто вы не знаете, как это бывает, — он небрежным жестом веера поочередно начал указывать на арранкаров, — Господин Гриммджо, влекомый собственными побуждениями, последовал за Куросаки-сан. Так уж вышло, с этим ничего не попишешь, — веер тем временем переместился дальше по ряду, — А госпожа Халлибел и господин Гранц последовали за господином Гриммджо, тоже исходя из собственных побуждений и привязанностей. Госпожа Мила Роза, Апаччи и Сун-Сун, в свою очередь, не представляли своего существования в Уэко Мундо без госпожи Халлибел, так же как господин Ильфорте не мог оставить (или остаться) без господина Гранца. А господа… — Я знаю, как это бывает! — воскликнул Хицугая, прекращая это нудное перечисление тонких нюансов цепочки отношений, — Но в таком количестве… Мы ожидали одного, ну, двух арранкаров, но десять! — Тоширо! — вскинулась Ичиго, и он, видимо отчаявшись добиться от Куросаки вежливого обращения, проигнорировал ее панибратство и просто устало повернулся к ней, — Да, их десять, но каждый из них мне помог! И я поручусь за каждого. — Да не в этом… — возразил Хицугая, но его резво перебил Урахара. — Если слово Куросаки-сан недостаточно веское, я в свою очередь добавлю свое и тоже поручусь за каждого. — Не нужно ни за кого ручаться, — сказал Хицугая, закатывая глаза, — И за оружие тоже хвататься не надо. Ичиго встрепенулась и, повернув голову, удивленно заметила, как Халлибел совершенно невозмутимо убрала из-за спины руку. Она, конечно, послушалась, но весь ее вид говорил о том, что если что-то пойдет не так, рука вернется обратно. Гриммджо залихватски весело фыркнул. Хицугая кисло оглядел всех опять и произнес: — Единственные проблемы, которые будут — это лишняя нервотрепка и бумажная работа, у того, кто будет за вами всеми присматривать, то есть у меня. И это единственная причина, почему мне не нравится, что вас много. А так, Готей-13 возьмет всех. Не знаю, чего вы так раздергались. Это было очевидно с самого начала. На секунду возникла озадаченная тишина, а потом до всех дошла суть его слов. От всеобщего радостного вопля Хицугая почти оглох и как-то пригнулся, когда неожиданно арранкары кинулись друг друга обнимать. Те, которые рангом ниже, конечно. Эспаде так буйствовать по статусу было не положено, но Тия великодушно позволила своим фрассьоншам утащить себя в дружную капусту. Среди белых масок даже затесалась длинная рыжая шевелюра хохочущей Орихиме. А потом арранкарские руки добрались и до Ичиго. Когда Мила Роза, как дикая кошка, почти напрыгнула, ловя Ичиго в объятия, Куросаки успела подумать, что все стоило того. Мир и уверенность, которые они все заслуживали — совсем маленькая доля долга за неоценимую помощь.***
Когда ближе к вечеру Ичиго вырвалась во двор подышать, Гриммджо, заложив руки в карманы, увязался следом, как тень, следуя неотрывно за спиной. И эта его навязчивая мания, ходить за ней по пятам как привязанный, медленно доканывала ее выдержку. Где-то в глубине дома арранкары пьянствовали, и их счастливые вопли доносились, хоть и приглушенно, до улицы.***
Так уж вышло, что Мацумото, знающая о решении Готея-13 заранее, притащила вместе с Ренджи и Иккаку три ящика саке, которыми новопринятые в Сообщество душ решили отпраздновать это знаменательное событие. — Потрясающе! Вот это да! — засмеялась Ичиго, проходя ладонью по лбу, собирая челку в кулак и забрасывая наверх, — Никогда бы не подумала! Что арранкары могут быть такими! Надеюсь, они там не затискали Орихиме до смерти. Я еле выбралась. Гриммджо щурился в сумерках, расслабленный, небрежный; сотканный из темной, голубоватой дымки он выделялся только белой курткой и хакама. Ичиго заметила, что он выпил только одну пиалу — не больше, и сидел в стороне всё время, сверкал глазами из своего угла, только наблюдая, как все веселятся. — Не ожидала, что… — Ты мало знаешь об арранкарах, Куросаки, — вдруг сказал Гриммджо с ленивой насмешкой, — Чтобы судить. — Ну, что-то я все-таки знаю. Так сказать, изнутри, — ехидно сощурилась она, и Гриммджо осклабился. — Жалкая кроха в море. — Это такая особая техника — заобнимать врага до смерти? Страшные, опасные арранкары, — вздернула бровь Ичиго, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. Гриммджо прищурился, впиваясь в нее глазами как двумя иглами, и если бы такое было возможно, Ичиго ощутила бы ту же боль, какая появилась бы от настоящих игл. — Арранкары очень тактильны, — вдруг произнес он, медленно скользяще подходя ближе, как мог бы подкрадываться бесшумный хищник, — Пустые. Адьюкасы. Каждый из нас имел животную ипостась. У нас до сих пор есть животная ипостась. Нами движут инстинкты. Ичиго подняла голову, заглядывая ему лицо, когда он приблизился почти вплотную. — Сбиться в одну теплую кучу — это инстинкт, — вкрадчиво произнес Гриммджо, поднося руку к ее лицу. Ичиго позволила, бесстрашно и внимательно смотря ему в глаза, и почувствовала, как цепкие шершавые пальцы обхватывают ее челюсть на грани боли, задирая голову. — Рвать когтями плоть врага — это тоже инстинкт. Собираться в стаи. Не у всех, но защищать свою стаю — тоже. Связь попыталась дернуться, но Куросаки закрылась, бросая на это все свои силы. Кажется, научилась ставить ментальный блок, чтобы ощущения не сплавлялись воедино, и Ичиго поняла, какое же это блаженство сохранять холодную голову и острый рассудок — не меньше, чем задыхаться от перенаправленных чужих эмоций, бьющих волной в мозг. — Вцепиться зубами в загривок и драть, трахать до беспамятства теплое мягкое тело под собой — это тоже инстинкт, — пророкотал его голос, и Ичиго вздохнула резче, чем хотела бы, — А не твои эти, стихи и глупости. Куросаки широко оскалилась, насколько позволяли его пальцы, сдерживающие челюсть, и дернула головой, легко сбрасывая хватку. — Что, соскучился по стихам, Гриммджо? — Мечтай, Куросаки. Она все-таки засмеялась, запрокидывая голову. Общаться с Гриммджо было все равно, что впервые жонглировать тремя стальными мячиками в полной темноте и с привязанной к ноге рукой. И волнительно, потому что никогда такого не делала, и страшно, потому что в любом случае с непривычки получишь мячом по носу, и потрясающе прекрасно, потому что восторг и эйфория от того, что такое трудное занятие все-таки получается, стоит всех потраченных усилий. Вдоль дороги медленно зажигались фонари. Свет полз от одного к другому, и сумрак постепенно наливался теплой сепией, которая накинулась на тротуар как вуаль и застыла неподвижно на асфальте. В доме внезапно начали петь. В основном шинигами, потому что арранкары песен не знали. Что не помешало им, кстати, душевно подвывать в ноты, хотя через перекрытия дома до Ичиго и Гриммджо доносилась только полная вакханалия звуков. Куросаки повернула голову, прислушиваясь, и отчего-то в голове всплыло то, что Джагерджак только что говорил. — Фрассьоны — это стая? — задумчиво спросила Ичиго, все еще смотря на двери магазинчика. — Да. — Твои… — Ичиго запнулась, неприятно заламывая брови, и Гриммджо, понявший с полуслова что она собирается сказать, дико взглянул на нее. — Это был честный бой, и они полезли на сильного противника, были беспечны, за что и поплатились, — прорычал он, и Ичиго прикусила изнутри щеку, уже жалея, что переступила незримую грань. Гриммджо впился глазами в ее лицо, цыкнул сквозь зубы и сплюнул на асфальт в сторону, засовывая руки в карманы, привычно горбясь. — Если бы не эта хрень, — сказал он, и вдруг постучал пальцем ей по лбу, показывая, какая именно хрень. Куросаки ошалело моргнула от неожиданности, и Джагерджак удовлетворенно убрал руку, — Если бы не это, я тебя с удовольствием наконец-то убил бы. Брови Ичиго медленно поползли вверх, но удивление продлилось недолго. Губы у нее растянулись в снисходительной острой ухмылке, и Ичиго, покачав головой, медленно провела тонким пальчиком от плеча Гриммджо до дыры на животе — ровно по широкому и неровно зажившему шву. Джагерджак застыл, кажется, забыв перехватить ее руку. — Ты? Убил бы меня? — издевательски шепнула Ичиго, — Напомни-ка, Гриммджо, кто оставил тебе этот шрам? Он отмер и осклабился, облизывая ее глазами, от чего предвкушающее и горячо свело живот. Гриммджо протянул руку и рывком за талию подтащил Ичиго к себе вплотную так, что она успела только ахнуть, врезаясь в него. — Лучше напомни себе, как после этого я вкопал тебя в асфальт, — и подумав, добавил, кривясь, раскатывая на языке слова, — А потом появилась связь. — А потом появилась связь, — согласилась Ичиго, прикрывая глаза. От его близости и гортанного тембра голоса, мурашками свело плечи, и ее перетряхнуло с ног до головы. Связь билась как угорелая, но Куросаки держала блок с решимостью защитников цитадели. Ни одно лишнее ощущение не могло просочиться, ни одна эмоция. Хотя ее в полной мере плавило от своих так, что сейчас она уже не понимала, как смогла пережить двойные чувства и эмоции вчера. Ичиго медленно теряла голову. Она осоловело моргнула, из последних сил заставляя раскисающие мозги работать, и тихо лихорадочно засмеялась, как будто облегченно отпуская пружину, которую надо было навсегда оставить сжатой, но которую она так и не смогла дальше сдерживать. Нельзя спрятать бурю, нельзя запечатать в себе то, что рвется наружу с каждым мгновением. Она уткнулась лбом в плечо опешившему Гриммджо, и долго смеялась, до слез, пытаясь периодически что-то сказать. — Я, ха-ха-ха, кажется связь, ахах, научилась закрывать! Хахахах! Но, кажется, это нихрена не работает! Ахах! Думала, связь, это! Пройдет. Ахахах! А у меня даже в здравом рассудке… от тебя… я тебя… Вот ведь, занимайтесь любовью, а не войной… господи, какая же я идиотка. А? Хахаха. Какая идиотка… Она умолкла так же внезапно, как и начала смеяться, задирая голову наверх, смотря на Гриммджо отчаянно обреченно, как, наверное, раньше некоторые девушки смотрели на своих женихов, с которыми знакомились уже на самой свадьбе, понимая, что это все против их воли, но все равно влюбляясь, как дуры. Вот Ичиго так же — стояла, вцепившись в его куртку, посреди двора, в мягких сумерках; сзади орали пьяные арранкары и шинигами — а она смотрела на него и влюблялась, как дура.