Alone? No

Джинен просыпается рано, вернее его будят. — Джинена? Спишь? Джинена? Он протирает глаза кулаками и вылезает из тёплой постели, касаясь босыми ступнями холодного пола, но не раздражается, как раньше. — Доброе утро, Джинена, иди быстренько в баньку пока вода не остыла, а я тебе завтрак приготовлю. Давай, давай, — хозяйка квартиры, тетушка Ким, тянет ошарашенного Джинена за руку прямо на остывший за ночь порог. — Вы чего... я не... — он упирается, но женщина ловко выуживает его на дорожку, ведущую прямиком в баню. — Давай, Джинена, не чувствуй себя неловко, а просто иди. Ачжума смотрит как-то по тёплому, передавая в руки белое мягкое полотенце. Он даже не знает, что возразить на это. Дико неловко, к такому он не привык, да и можно к такому привыкнуть? Он поговорит с тетушкой об этом. Обязательно. Но все мысли улетучивается, стоит только вылить ковш горячей воды на тело. Душная комната, вся в пару, ничего кроме приятной расслабленности не вызывает. Он мылит тело, смывает все водой и понимает, что имел ввиду дед когда говорил маленькому Джинену "словно заново родился". На большой кухне помимо тётушки уже сидит незнакомый парень. Синие? Зелёные? Какого цвета его волосы вообще? — Я сказала ешь давай, а не перебирай. — Тётушка стоит к нему спиной, нарезая что-то за столешницей, а парень преставляет на своей тарелке еду с места на место. — Я художник, я так вижу. — Ты дурак, если думаешь, что я буду терпеть это. У тебя пять минут, чтобы съесть все и убраться в университет, Югём. Иначе... — голос тётушки спокойный, наверное, она говорит такое каждый день. — Ладно, ладно, не надо меня пугать, пуганы уже. О, твой Джинен пришел. Оба поворачиваются на застывшего на пороге Джинена. — Доброе утро, как банька, горяченькая? Это я тебе дровишки рубил с пяти утра, понравилось небось, да? — Югём, еще слово! — Меня тут вообще никто не ценит. Джинен садится на отодвинутый стул, рядом с ним тут же оказываются тарелки с едой. Он хочет отказаться, но еда выглядит и пахнет изумительно, живот бурчит. Ладно, Джинен обещает себе, что съесть это только раз, потом обязательно поговорит об этом. — А ты навсегда у нас? — Не приставай, он кушает. — А чего сюда? — Югём. — В Сеуле лучше. Вот продам еще три картины и перееду сам. — У тебя даже одной нет, что ты продавать собрался? И вообще ты на инженера-механика учишься. — Тоже мне проблема. Весь завтрак прошёл в игре в настольный теннис мамы и сына, только вместо мяча были слова, они давали друг другу отбиться, не бросая сильно, только лишь для того, чтобы поддерживать негласный утренний ритуал. Но Джинена это вообще не заботило, он кажется никогда не ел такой вкусной еды. — А когда тебе машину выпишут будешь меня подвозить в шарагу? — Чего? Они идут по ярко освещённой улице, Югём пинает коленями потрёпанный рюкзак. Тётушка сказала, что принесёт обед в 12, от этого он уже точно отказался, но без ланч бокса не ушел. — Ну пожалуйста, прикинь, как я сразу стану популярным. Восемь тридцать, я заезжаю во двор на полицейской машине, мы жмём друг другу руки, девчонки бегут ко мне с номерами телефонов, ууу, что начнется... — парень мечтательно смотрит вверх, совершенно не замечая неровную почву, ямки и булыжники на своем пути, Джинену приходится то толкать его, то наоборот притягивать, чтобы тот не убился еще до начала занятий. — Ты разве уже не популярен из-за своих волос? — Это? Не, это другое. Они расходятся на перекрёстке. К зданию Джинен подходит привычно сжимая кобуру пистолета и словно никакого кошмара не было. Здесь он всего второй день, но легкие очистились от едкого дыма пепелища прошлого, сейчас, он сам не понимает почему, но ему легко дышать. Ему хочется дышать. — Здравствуйте. В ответ диалог уже новых актёров. Подходя к кабинету начальника Пак слышит недовольный тон Джексона. — Ну это все равно мэр все организовывает, так что ведите себя прилично. Много не пейте, хорошо веселитесь, но не перегибайте. Джинен, ты наш главный гость, так что поладь с нашим мэром, хорошо? — Что? Вы о чем? — он ничего из сказанного не понял, поэтому с вопросом смотрит на Джексона. — Мэр устраивает прием по случаю новенького, то есть тебя. Будем есть и пить, и вести себя прилично. Джинен кивает, но представляя, как устроившись в Сеульский департамент, вдруг получает приглашение от мэра на вечеринку в честь него самого же — тихо посмеивается. Абсурд же. Кататься по городу, в котором ровным счетом ничего не происходит, странно. Да, первые пару часов было весьма интересно, Джексон показал все достопримечательности, а именно Крепость Пёльмаксон, сейчас практически разрушена, но все равно дает полет фантазии. Ботанический сад, включающий 220 видов растений, внутрь они не заходили, да и для такого дела особый случай нужен, праздник, например. Остров Тэбудо — морской курорт, знаменит своей уникальной морской кухней. Буддийский храм Ссангеса — впервые упоминается в хрониках, датированных 1689 годом. Некоторые скульптуры и архитектурные элементы храма в 2002 году были включены в список материального наследия провинции Кёнгидо, в округ которого и входил Ансан. Но потом это все начало его убаюкивать, успокаивать, это все начало нравится. Теплый ветер в волосах, чистый воздух, все это исцеляло его каждую минуту. А Джексон рассказывал о достопримечательностях с такой гордостью, что Джинен по доброму ему завидовал. Сдался ему Сеул со своими прелестями столицы, у этого парня точно место покруче. — Так чего перевелся? Вопрос рушит всю атмосферу. Секунду назад было комфортно, смотреть на закат, проезжая по берегу, наблюдая за тем, как старики закидывают удочки. Смотреть, как чайки одна за одной то в одну, то в другую стороны, урывая кусочек еды, снуя под небом друг от друга. Смотреть даже на то, как Джексон громко смеется, рассказывая вдруг пришедшую в голову глупость. Но сейчас лишь один вопрос и ничего нет. Сможет ли он действительно забыть об этом если постоянно спрашивать? Джинен понимает, что если не ответит будет выглядеть подозрительно, так что выдавливает из себя первое попавшееся. — Захотелось чего-то новенького. Да и тут легче дослужиться до генерального комиссара, понимаешь? — Ты тот еще говнюк, скажу я тебе. Но, ничего, мы почти друзья. — Почему почти? — Потому что мы еще не пили вместе. Я могу назвать другом только человека, с которым выпил три литра соджу. — Тогда мы никогда не будем друзьями, я не пью. — Говорю же, говнюк ты. Такую возможность упускаешь. — Джексон обиженно дует губы, поглядывая искоса на пассажирское сидение. Джинену смешно и хочется потрепать его за челку, но он не делает этого. — Я и не отрицаю. — Хочешь кофе? Давай заедем, жопа уже болит. Джексон заворачивает на парковку маленького кафе. — Идешь? — Нет, воздухом подышу, ты иди. Он разминает затекшую спину и рассматривает местность. Давно он не патрулировал город, в Сеуле в его полномочия в основном входило выезжать на вызовы, а их было достаточно, чтобы прийти домой и просто отрубиться без каких-либо мыслей. Фиксировать убийство, собирать улики, задерживать подозреваемых, преступников, отговаривать от самоубийства, все это кажется таким далеким. Оглядываясь вокруг, он смутно представляет такие вещи вокруг себя. Здесь все другое. За кафе трёхэтажка, рядом с ней комиссионный магазин, а слева букинистический магазин, что ли. Джинен прищуривается на вывеску, чтобы прочесть название, но его привлекает совсем другое. Высокий парень в черном худи пускал дым прямо у значка "не курить" на парковке. — Извините. — Джинен быстро приблажается к нему, привлекая внимание и взгляд. — Извиняю. — На удивление мягкий голос, немного затуманеный взгляд, еще одна затяжка и парень пускает дым в сторону, разглядывая черными глазами парня напротив. Черная челка падает на глаза, но он смахивает ее каждые пару секунд лишь дернув головой. — Очень смешно, но потушите сигарету, здесь курить запрещено. Парень в черном бросает окурок на асфальт и носком кроссовка раздавливает его. Пока Джинен решает в своей голове, что все проблемы в этом городе решаются так легко, щелчок зажигалки рушит все его надежды. Парень подкуривает новую сигарету. — Что непонятного было в моих словах? — Ты еще плохо знаешь город, Джинен. Здесь можно курить, и там можно курить. Курить вообще можно везде, где я захочу. — Его тон напоминает воспитательский, когда ребенок не понимает почему нельзя ругаться матом, и ему дотошно объясняют. Это злит. — Курение табачных изделий в запрещенных местах влечет предупреждение или наложение штрафа от трех до десяти не облагаемых налогом минимумов доходов граждан. Откуда тебе известно мое имя меня не интересует. Так что последнее предупреждение. Потуши сигарету. — Его тон холоден, он не раз разгонял хулиганов именно так, ведь несмотря на то, что выглядит он по прежнему юно, такой подход не мог быть безрезультативным. Но оказывается мог. — Ты такой милый, когда злишся. Ладно, пришли моему отцу сумму штрафа, а я пошел. Парень быстро разворачиваться, так словно резко утратил интерес к беседе, и так же быстро уходит. Только сейчас Джинен замечает у него в руках сборник сочинений Сэлинджера "10 рассказов". Узнает по краю обложки, потому что это единственная книга, которую он берет с собой из переезда в переезд. Может, это вообще книга Джинена? Парень в принципе похож на домушника, а имя мог узнать, потому что Джинен подписал книгу им. "Моя книга, Пак Джинен". Все сходится. Он уже решает пойти в букинистический магазин и доказать свои догадки, что парень тут ничего не покупал, но Джексон заводит мотор и врубает сигнализацию. — Быстрее садись, нужно Жасмин спасть! — Кто такая Жасмин? — они выезжают на центральную трассу, в мигалке толку мало, ведь и машин тоже нет, но это, наверое, показывает всю серьезность дела. — Кошка тетушки Чан Ри, нужо спешить. — Чего? — У тетушки больное сердце, если мы не спасем ее кошку, быть беде. В тёмной затхлой комнате архива, где Джинен сидел за маленьким столом и пытался сосредоточиться на записи, Джексон разгуливал по помещению, заложив руки назад. Странное у него имя для этой местности, если честно. Нужно будет разузнать об этом попозже. — Я все. — Давай. — Джексон забирает лист и хмурится. — Ладно, иди я сам перепишу. — А что не так-то? — "5 сентября, 19:23, сняли кошку с дерева", тебе не кажется это слегка бедненьким описанием? — Ты же сам сказал, что это никто не читает. — Не надо воспринимать мои слова так уж буквально. Ладно, можешь идти готовиться к встрече с мэром. — А что мне готовиться? — Боже, Джинен, представь, что на свидание идёшь. Хоть помойся. Джинен думает что это смешно, но все равно дома принимает душ, вежливо отказывается от тетушкиной еды, объясняя это тем, что поест уже там. Югём просится с ним, но мама не пускает. — Тогда хоть торт принеси. Он идет прямиком в мэрию, где самый известный мэр. Надел светлые джинсы и чёрную рубашку, никто же не говорил, что нужно быть в форме. Первое что бросается в глаза это красный бархат. Буквально везде, на стенах, на огромной люстре, на полу. Все вдруг стало походить на аристократический приём в золотом веке, это заставляет потеряться уже в сотый раз за два дня. — Здравствуйте, вы Пак Джинен? Проходите. Мужчина в чёрном костюме ведёт его в людный зал, весь красно-золотой. Он узнает в нем нескольких человек с участка, стоящих возле стола с закусками. Начальника, беседующего со штатным мужчиной и он сразу понимает, что это мэр. Хотя бы потому, что видел его лицо на каждом баннере за все 12 часов патруля примерно до фига раз. Замечая Джинена, без того улыбчивый, он улыбается еще шире, привлекая к себе рукой парня. — Здравствуй, Джинен, рад приветствовать тебя в нашем городе. — Они жмут друг другу руки, легко кланяясь. — Спасибо, буду стараться. — Да, постарайся, ты у нас новенький, но должен знать, что мы тут все стараемся на благо города. — Конечно. — Ну, ступай. Веселись, это все в твою честь. Джинен делает шаг назад, но сильно громко открывшаяся дверь, привлекает внимание всех присутствующих. Высокий парень с уложеными волосами назад такого же цвета как и костюм — угольно черными, отстукивая каблуками ровный ритм, приближается к Джинену. Ну, во всяком случае ему так кажется, потому что тот самый парень с парковки, вдруг перевоплотившись в прекрасного принца, шёл прямиком на него, прожигая взглядом. — Извини за опоздание, пап. Парень берет мужчину за руку и едва ему кланяется. Только сейчас понимает, что парень просто шёл к отцу, но Джинен чуть в сто первый раз не потерялся в его взгляде. — Все в порядке, покажи нашему гостю мэрию, ответь на все интересующие вопросы, словом, дай ему себя почувствовать комфортно. — А, спасибо, я как-то сам справлюсь. — Джинен слишком поздно приходит в себя. Терпеть нахальный характер нет абсолютно никакого желания. — Пошли, я тебя не съем. У него рука холодная, пальцы длинные, словно наручники обволакивают запястье. Они выходят из зала, отрезая любые звуки просто закрыв за собой дверь. Поднимаясь по лестнице, Джинен понимает, что его все еще держат за руку и сам высвобождается, парень недовольно хмыкает. — Такой недотрога. — Не мели ерунду. Если тебе можно курить где попало, то не значит, что можно делать что попало. — О, ты признал, что я могу курить где попало? Это успех. Парень открывает перед ним большую дубовую дверь и в ноздри тут же врывается освежающий бриз. Оказывается сзади здание выходит прямиком на побережье. Балкон такой огромный, тут можно устраивать бальные танцы или соревнования по бальным танцам. Парень облокачивается спиной на перила, а Джинен поодаль от него локтями, разглядывая пейзаж. Красиво. Если бы Джексон повёл первым делом на крышу, где старый архив или сразу же во внутренний двор — ему бы понравилось все сразу же, а не как собирательный образ. Парень рядом мог просто так привести его сюда, потому что это место красивое, а мог знать чем удивить и ходил сразу с козырей. Щелчок, звук жжёного газа из зажигалки и с запахом моря смешивается запах приторно-сладких сигарет. Джинен хочет промолчать, но насмешливый взгляд на себе терпеть не хочет. — Тебе повезло, что ты живёшь тут. — Почему? — тон заинтересованный но совсем не искренний. — Чем меньше в городе таких, как ты — тем легче тебе будет житься. — Таких как я это каких? — Ну ты же один сын мэра. — И? — И чтобы чувствовать себя хозяином вселенной у тебя нет конкурентов. Нет таких же как ты богатеньких папиных сынков, позволяющих себе чрезмерно много. Это не нравится парню, мягкая улыбка сменяется ухмылкой. Джинену не жаль, да и за что собственно ему извиняться? — Надеюсь, ты так и останешься тут, в своём мирке и никому не сможешь навредить. — Странно это слышать от тебя. Давай тогда останемся здесь вместе навечно, чтобы остальные были в безопасности? — Что? Джинен слышит в его словах подтекст, но не понимает. Конечно, это может говорить о том, что он все знает, но это невозможно, так как знает только один человек, а все это просто шиза. Он не успевает спросить об этом, дверь за ними открывается, Джинен оборачивается и видит приближающегося к ним Джексона. — Наконец-то нашёл, весь этаж обшарил. — Некрасиво с твоей стороны заглядывать в закрытые комнаты.— Парень снова принимает прежний небрежно заинтересованный облик. Пепел сигареты летит прямиком с балкона на свежие, живые терновые цветы. — Ой, простите, вижу экскурсия подошла к концу, могу я забрать Джинена? — пусть тон Джексона максимально вежлив, весь вид говорит о том, что его буквально трясёт от невысказанных ругательств. — Я сам пойду, заниматься своими супер важными делами. — Он сжимает плечо Джинена, легко пробегаясь пальцами от предплечья до кистей, уходит, оставляя неприятный холодок на том месте, где касался. — Больной придурок, собака сутулая, чтоб его волки за родного приняли. — Наконец прорывает Джексона вслед ушедшему. — Кто это? — Не связывайся с ним, пусть наш мэр и хороший человек его сын ушлепок, избалованный донельзя. — Это я заметил. Кстати, не многовато у вас тут экспонатов, которых мне стоит избегать? — Джинен пытается пошутить, но Джексон всерьез задумывается, загибая при этом пальцы. — Только три. — Кто третий? — Моя мама. Она похуже любого сумасшедшего, честное слово, бестия, а не женщина. — Джинен смеется, а Джексон улыбается. Наконец-то, ему нравится, когда он улыбается. Парень, легко влившийся в жизнь Джинена, открытый, как родник в горах, свежий и чистый, его улыбка никогда не пропадала дольше пяти минут, стал уже привычной его частью. Два дня, а чувство словно знакомы со школы. — Чем он занимается? — Кто? Джебом? Ничем. В универ не поступил, но в субботу ходит на чтения, а в воскресенье на службу. Дурак, одним словом. — Чего не поступил? Папа мог бы договориться за него. — Не знаю, он всегда не вписывался в наши края. То одеждой, то мыслями, всегда в нем было что-то непонятное. Кажется, он мечтал быть писателем, но это было еще в школе и папа сказал, что его мысли дурацкие. — Откуда знаешь? — Мы в одном классе учились и даже дружили некоторое время, пока этот говнюк не обвинил меня в краже какой-то там статуэтки с его комнаты. Я не брал ничего у него, если что. Они стоят так еще некоторое время, вдыхая воздух полными легкими. Почему-то, его слова брошенные Джебому и слова брошенные ему начальником Сеульского 21 отдела, кажутся до омерзения одинаковыми. Идентичными. Схожими. Холодными. Неправильными. Он не должен был указывать где ему жить, не должен был говорить, что делать, потому что попросту не имел права. Все что было в его силах — кодекс, законы, нормы и правила, говорить о чувствах он не имел права. Парень просто избалованный, просто курил на парковке. Кто из них теперь не прав? Следи за языком, хочется набить тату, ведь еще раз бы он не хотел услышать звуки стремительного возвышения собственного ничтожества. — О, маяк. Люблю, когда так. Виу-у-у-в, — Джексон сопровождает поворот луча собственым странновато-милым звуком, а Джинен решает, что должен извиниться. Хотя бы чтобы не чувствовать себя паршиво и в этом месте.