Alone? No

Джинен не спал, когда в комнату сначала залетел перепуганный Югем, а потом и его злая мать. — Стой, где стоишь, паршивец, иначе хуже будет! — Ага, я не дурак. Джинен спаси! Парень запрыгивает на кровать, вернее на Джинена, пытаясь спрятаться за его телом, одеялом, всем, чем можно. — Вылазь оттуда, засранец! К его кровати ачжума уже не подходит, просто стоит в трех шагах и орет. Вообще-то, ему бы хотелось единственный час до смены провести в спокойствии и, может, даже поспать, но как ни старался не мог ни уснуть, ни перестать думать. Джинен садится, мягко улыбаясь тетушке: — Что случилось? — Ах, Джинена, прости, что мы ворвались к тебе, но тебе все равно на работу собираться надо, и, вообще, это Югем сюда забежал, не спросив разрешения. Тетушке неловко. Во-первых, она видит совершенно уставшего и какого-то бледного Джинена, помятую одежду еще со вчерашнего дня. Мысленно говорит себе сделать большую чашу травяного чая, который точно поможет от усталости. Но больше всего ее раздражает Югем. Мало того, что пришел с разбитым лицом, так еще и потерял рюкзак с книгами. — Хотите, я с ним поговорю? — Эй, предатель. — Югем несильно ударяет его по спине, все еще не решаясь вынырнуть из-под одеяла. Тетушкины глаза озаряются надеждой. Она неуверенно кивает, сжимая свои руки в тугой замок. — Не волнуйтесь так, он хороший парень, а если что, я тут за ним присмотрю. — Джинена... Не понятно, от чего она сейчас вот-вот расплачется. Или от того, что ее сына будет защищать кто-то кроме нее, или от того, что его назвали хорошим. Джинен кивает ей, только потом она решается выйти, бросив напоследок, что завтрак будет через десять минут. Он выдыхает и ложится обратно. Волосы Югема запутались очень сильно, когда он выныривает из-под одеяла похож на гномика, маленького, вредного, бесящего, но прикольного гномика. А еще гномик даже не удосужился сходить в душ, потеки от засохшей крови так и красуются на лице с прошлой ночи. Но он улыбается, мечтательно глядя в потолок, натянув одеяло до самого подбородка. — Эх, ты мне тоже нравишься. — Почему “тоже”? Я не говорил, что ты мне нравишься. — Ты назвал меня хорошим, — Югем поворачивается на бок, чтобы убедительно посмотреть на Джинена, — это одно и тоже. — Нет. — Ой, не придуривайся. Я же вижу, что мы тебе все нравимся, и я, и Джексон, и Марк, даже Джебом тебе нравится. Может, поэтому и ты нам нравишься. — Поэтому? — теперь Джинен смотрит на него, непонимающе и хмурясь. — Я долго думал об отношениях, типа, почему одни нравятся, а вторые бесят, почему ты легко влился в Ансан, а Джебом, родившись тут, всегда будет нам чужим. — И что ты надумал? — Человек, который не интересуется своими собратьями, испытывает самые большие трудности в жизни и причиняет самый большой вред окружающим. Адлер так сказал, если что. Мы ненавидим то, что не понимаем, а тебя понять легко. И меня, и Джексона, и Марка, у нас нет скрытых мотивов, если мы сближаемся с кем-то, то для того, чтобы дружить или любить. Если вдруг Джебом пригласит меня на чай, то это точно не для того, чтобы позвать еще, чтобы подружиться. Он избалованный, единственный сын в семье, но не думаю, что только это делает его таким. Может, какая-то травма... — Я не знаю его так, как знаете вы, но я уже пил с ним чай. И выпью еще. Знаете, что случилось с мальчиком, которого называли монстром, хотя он был нормальным? Он стал монстром. — Я не считаю его монстром. — Все вы не считаете, но когда видите на улице шарахаетесь, как от призрака. Мне пора на работу. Джинен оставляет Югема думать одного. Сам идет в душ, быстро принимает его, а когда возвращается в комнате уже никого нет. По графику он сегодня должен разбираться с архивом и это как раз на руку. Есть возможность просмотреть все самые серьезные случаи в городе за последние двадцать пять лет. Но Джексон. — Приветик, собирайся, я договорился, будем патрулировать сегодня. Джексон, напротив, выглядит отдохнувшим и свежим. Волосы, как всегда мягкие, чистые и пахнут чем-то сладким. — Но я... могу остаться? Погода мерзкая, не хочу заболеть. Джексон уходит с приемной, оставляя слушать Джинена диалог из дорамы “Ты обещал всегда держать меня за руку, но твоя любовь... “Я никогда не переставал любить тебя... “Я вижу это в твоих глазах, “Тогда, загляни в мое сердце” Фу, жуть какая. Джинена передергивает от такой сопливости. В реальной жизни ты либо вообще ничего не говоришь, либо бурчишь под нос “прости, был не прав, больше не буду”, а не вот это все. — Так нормально? Джексон вернулся в приемную с теплой рабочей курткой, сразу же набросил ее на плечи Джинена и оглядел: — И размер твой. — Ладно, поехали. Толку отпираться, вторая смена даже не вышла, чтобы поменяться. А начальник отдела разрешил заниматься Джексону расписанием на свое усмотрение. Просто шикардосно. Здорово, великолепно. Они делают пару шагов к выходу, как телефон в приемной начинает звонить. И если в Сеуле к нему все привыкли, то тут он звучит как-то устрашающе. — Главное отделение полиции Ансана, говорите. Да. Хорошо. Не уходите никуда. На звон стационарного телефона у женщины с приемной срабатывает рефлекс. Одна рука тянется за трубкой, вторая ставит на паузу дораму. Джексон возвращается к стойке, вопросительно глядя на нее: — Куда ехать? — В ботанический сад. Взлом с проникновением. Они приезжают на место, где уже столпились работники сада и карета скорой помощи. — Джексон Ван, старший инспектор, разойдитесь пожалуйста и сохраняйте спокойствие. Три женщины расступаются в стороны, и полицейские видят охранника с перемотанной бинтом головой. — Вы можете говорить? — Джексон склоняется над ним, заглядывает в глаза, даже руками машет, но нет. Мужчина, лет под пятьдесят, очень плохо соображает. Зрачки реагируют на свет фонаря, поэтому доктора советуют сначала отвезти мужчину в больницу и дать отдохнуть. — Хорошо, так и поступим. Мы отправимся в больницу сразу же после осмотра места происшествия. Джинен достает блокнот и это будет его первая запись. Прозвучит странно и, может, даже жестоко, но он рад испачкать его. Все же он полицейский, доставать котов прикольно, но это не сравнится с ловлей преступников. — Давайте зайдем внутрь, и вы все расскажете. Женщины кивают, одна вытирает слезы, вторая успокаивает плачущую, а вот третья ведет себя сдержанней всех. С ней Джинен и решает вести диалог. — Мы пришли на смену в 7:40. Так как ключи только у меня, Тани и Лин ждали снаружи. Ровно в 7:40 мы и вошли с главного входа. Охранник лежал прямо тут. Женщина провела их по тому пути, который описала. Стекленый купол оранжереи, он и был входной частью, по типу прихожей, полностью устлан до потолка и даже выше вьющимся зеленым растением. Даже если бы снаружи и были свидетели, они могли только слышать, а не видеть. Сам купол маленький, всего два на два, при входе в основную часть, встречает огромная арка из красных гераней и именно здесь лежал охранник. На его месте еще остались капли крови. — Если это основной выход, где тогда запасной? — Он давно не работает, но пойдемте, покажу. Выходом служила запертая на навесной замок изнутри дверь, заваленная коробками, ящиками и мешками с землей. Никаких изменений со слов женщин не произошло, значит нападавшего пустили с главного входа. И пустил охранник. — Камер наблюдения, как я понимаю, нет? — Нет. Ничего такого ранее у нас не случалось. Джинен делает пометки в блокноте, а Джексон достает рацию и просит подготовить комнату для допроса. Они проверяют комнату охраны, со слов работниц ничего не изменилось. Джинен пакует в пакет мобильный охранника, а Джексон просит осмотреть растения. Женщины уходят, оставляя их наедине. — Ну, осталось узнать, кого пустил охранник и можно закрывать дело, — Джинен улыбается, пусть дело и простое, но по меркам Ансана это чуть ли не террор. Однако Джексон хмурится, и нервничает, есть то, что он недоговаривает. — Что? Говори. — Просто... охранник, мистер Мин, отец того парня, который вчера тебе угрожал. — Джексон не смотрит на него, просто говорит, переминаясь с ноги на ногу. — И? Хочешь сказать, что это я его стукнул? — Да нет же, — он пытается сконцентрироваться, но то, что он хочет сказать, даже для него странно звучит. Но он должен сказать. — Тогда он почти подошел к тебе, но увидел сзади тебя Джебома и остановился. — У тебя паранойя. — Джинен перестает улыбаться. Да что за хрень опять? — Вы пришли вместе. Возможно, он посчитал вас друзьями, так что, когда Чохван хотел тебя обидеть, Джебом разобрался с ним сам. Он всегда так делал, даже когда мы дружили. И мы не знаем куда он ушел тогда. — Джексон смотрит ему в глаза с надеждой о понимании и принятии. Но Джинен отказывается. — В таком случае, ты тоже подозреваемый. И Марк, и Югем. И я. Позвони и передай пусть выпишут бланки для допроса и на наше имя. — Джинен... — Нет. Серьезно, звони. Ты хоть понимаешь, насколько абсурдно звучишь? — Я... — Джексон пытается что-то сказать, но в комнату возвращаются женщины, еще бледнее, чем были. — Что-то случилось? — Джинен почти успокоился. Да и в прочем, стоило ожидать, что Джебома рано или поздно обвинят и в этом. — Разбита витрина с Такка Шантрье. — Голос женщины дрожит сильнее, чем тогда, когда она увидела почти что труп на пороге своей работы. — И что это вообще такое? — Джексону это название, как и Джинену, ни о чем не говорит. — Мэр привез его, так как прошлый сорт погиб, а это любимый цветок его усопшей жены. Твою мать. Допрос вел Джинен. Прибыл начальник отдела, но он предпочел пока не вмешиваться в процесс допроса свидетелей, а сразу же поехал к потерпевшему, по совместительству, его близкому другу. Вопросы для всех были одинаковыми: имя, должность, период работы, что было подозрительного за последнюю неделю, есть предположения на счет нападавшего, как вел себя охранник, еще несколько на счет самого цветка. Исходя из всего полученного материала, Джинен составил некую картину происходящего. — К сожалению, пока господин Мин ничего сказать не может. У него сильное сотрясение, он даже жену и сына не узнает. — Начальник опускает голову, придерживая свое табельное. Это его любимая поза. — Что у вас? Я слушаю. Все, кого начальник вызвал на совещание ждут, что расскажет Джинен, и да, именно Джинен, потому что он не позволит говорить Джексону о своих маразматичных предположения. Тот и не сильно настаивал. — Потерпевший, пятидесяти двух летний Мин Сон Чоль получил удар тяжелым тупым предметом 21 сентября, примерно от 23:00 до 04:00 следующего дня, от человека, которого сам лично знает, которого пустил в оранжерею, и, возможно, делал это неоднократно. — Что ты имеешь ввиду? — начальник хмурится, ведь он прямо сейчас слышит, как его друга, возможно, обвиняют. — Редкий цветок Такка Шантрье, или как его обычно называют в народе — летучая мышь, никогда толком тут не рос. Как мне удалось выяснить, мэр привез его в начале двухтысячных, потому что так хотела его жена. Пока сама Им Кьюнг Сун была жива, с цветком в саду тоже все было хорошо. Но после ее смерти и цветок начал умирать. Естественно, никакие призраки ни причём, я уже отправил почву на экспертизу, жду результатов, однако, совершенно очевидно, что цветок пытались за эти десять лет уничтожить. У кого-то это получилось два раза, корень сгнивал, цветок нельзя было восстановить, но мэр всякий раз привозил семена обратно. На этот раз зашли дальше — украли цветок вместе с ростками. Кто это нам и предстоит выяснить. В комнате повисла тишина. Все пытаются обдумать поданную Джиненом информацию. Весьма странную, но не менее логичную. Если все и правда замешано на цветке и на семье мэра, дело не должно быть публичным, но в то же время, друг детства не узнает человека, с которым прошел столько всякого. Начальник сам толком не понимает, что ему для начала делать. Джинен видит замешательство на его лице и сам предлагает: — Давайте, поговорим еще с семьей потерпевшего, возможно, они знают кто просил повести в оранжерею... — Джинен не успевает закончить. В другой комнате слышен галдёж и крики. Все перемещаются в приёмную, одновременно с ними с главного входа заходит и мэр с Джебомом. А Чохван, прибывший раньше, при виде Джебома просто звереет. — Где ты был той ночью? Это же ты? Ты? Джебом стоит рядом с отцом и ничего не выражает, кроме усталости. Сам мэр пытается держаться невозмутимым, но жилки на висках его выдают. Джинен успевает перехватить руки Чохвана, который уже летел на Джебома, черт его знает зачем, и сжав их, заставляет остановиться. — Успокойтесь, пожалуйста. Вы не можете обвинять человека без оснований. Если они у вас есть, пройдемте в комнату для допроса. — Джинен спокоен, он чувствует себя, наверное, лучше, чем за все предыдущие дни тут. Наконец-то мозг работает, а не плавится от безделия. — Разве того факта, что он был рядом с оранжереей недостаточно? — Я понимаю вашу печаль, но мой сын в ту ночь был дома. В доме есть камеры, вы можете все проверить. — Тон мэра понимающий и совершенно не конфликтный. Он сам хочет разобраться, но только, чтобы его сына не обвиняли. — Нам нет нужды проверять алиби Джебома, потому что у полиции нет оснований его обвинять. Джинен чувствует на затылке его взгляд, но никак не подает этого. — Хорошо, это дело ведет Джинен, поэтому давайте пройдем в комнату, есть несколько вопросов. А ты, дорогой, езжай лучше к отцу и будь с ним. — Начальник провожает Чохвана до двери, Джексон заходит в комнату вместе с Джиненом, мэром и Джебомом. Старый следователь сказал, что поедет за анализами почвы. — Для начала, я хотел бы узнать, не показалось ли вам странным, что цветок все время погибал. — Джинен так и не закрыл свой блокнот, многочисленные записи очень радуют его. Он садится напротив, перелистывая на чистую страницу. — Конечно, показалось. Я знаю, что цветок целенаправленно травили, но считал, что в этом нет ничего страшного, я бы просто привозил каждый раз семена и все, но сейчас... произошло ужасное и мне очень хочется в этом разобраться, поэтому я здесь. Джебом молчит. Кажется, что он думает, но ничего говорить не собирается. — Расскажите мне о цветке и о том зачем вы его привезли. — Все просто. Его очень любила моя жена, он был у нее в комнате все время, даже последние дни она не отпускала его от себя. Вкладывала какой-то смысл, считала, что он оберегает ее. — Мужчина молчит минуту, ему сложно вспоминать о жене, и судя по языку тела он не врет. Джинен смотрит на Джебома, но тот смотрит лишь на свои руки. — Что случилось с вашей женой? — он понимает, что вопрос тяжелый, но он должен его задать. — Она болела... — мужчина перестает быть мэром, воспоминания делают ему больно. Он хмурится, пытаясь и продолжать и не слишком эмоционировать, — душевно болела. Около года. В этот период она и нашла этот цветок для себя. Но она все равно покончила с собой. Стул опрокидывается слишком громко, Джинен видит, как руки парня уже подрагивают, но ничего сделать не может. Джебом кланяется и уходит. — Простите, он все еще не может забыть, что увидел. — Что он увидел? — это не имеет никакого отношения к делу, но Джинен не может не спросить. — Кьюнг Сун вскрыла вены в своей кровати. Не в ванной, не в бассейне, а под одеялом. Джебом пришел звать ее на завтрак, распахнул одеяло, потому что она не отзывалась и... Джинену перехватывает дыхание. Он собирает себя в кучу быстро, чтобы не показать этого, а мужчина, уже и не пытается что-либо с собой сделать. — У нее были сиделки в то время? Когда к потерпевшему вернется память, думаю, он не сможет ничего вспомнить о нападавшем. Поэтому, мы должны пойти другим путем. Есть ли в вашем доме те, кто работал еще при жизни вашей жены? — Никого не осталось... Мама Хису была с ней тот последний год. Не знаю, вряд ли это может помочь. Еще есть Тирон, но он уже давно живет с детьми в Сеуле. — У вас есть его номер? — Да, конечно, я плачу ему пенсию каждый месяц. Джинен записывает номер, благодарит мэра за сотрудничество и прощается. Он еще долго сидит в комнате, записывает имена, ставит стрелки между ними, ищет связи, и уже почти готов согласиться со своей теорией. Но что-то подсказывает ему, что получается слишком легко. — Джинен, сходи на обед. Начальник заходит в комнату с двумя кружками дымящего кофе. Он садится рядом, подталкивая приготовленную чашку Джинену. — Как успехи? — Я вот... смотрите. Есть Кьюнг Сун и ее цветок, и только два человека, которые могут ответить на некоторые вопросы. Один из них мертв. Остается только бывший прислуга в доме Им, который на данный момент живет с детьми в Сеуле. У меня есть его номер, нужно сделать запись звонка и... — Джинен, тебе говорили, что ты очень хорошо работаешь? Я очень тобой доволен. Начальник оставляет сконфуженного Джинена одного и совершенно растерянного. Конечно, по нему не было видно, что он пришел сюда, чтобы узнать, как продвигается обработка допроса подозреваемых, но... это точно не то, что он хоть как-то мог вообразить. Конечно, ему не говорили. Вещи, которые он слышал были совершенно противоположны, никто даже при первом полугодии не делал ему скидки. Но Джинен запомнит это чувство теплоты в груди. Ему не разрешают задержаться дольше. Начальник пинками выгоняет домой, чтобы тот завтра пришел отдохнувший и с чистой головой. Джинен физически не может заставить себя уйти, потому что он впервые видит столько людей в участке, впервые видит его таким оживленным. А сам он похож на наркомана, державшегося без дозы очень долго. — Джексон, вытащи его отсюда. Немедленно. Джексон сам пытался весь вечер отправить Джинена домой, он переработал уже больше пяти часов, но по нему и не скажешь. — Пошли поедим, а? Я рамен сварю, пошли? — Джексон мягко подталкивает прямо к выходу, ему просто приходится сдаться. — Так что? Какой тебе? С красным перцем или горчичный? Джексон прячет руки в карманы, втягивает шею, уменьшаясь в размерах. Сильный ветер, плюс, опять передают дожди. — Я сразу домой. Не хочу есть. — Обещай тогда сразу лечь спать, поработаешь завтра, хорошо? — Ладно. Джинен слышит, как вздыхает Джексон, но ничего поделать не может. Ничего сделать с тем, он чувствует некую обиду на Джексона, он не может. Он же хороший парень, даже слишком, но его война с Джебомом, куда он сам себя втянул, заставляет отдаляться от Джексона. Они расходятся слишком быстро, то ли от ветра, то ли от чувства недосказанности, но вопреки некому обещанию, Джинен не идет домой. До магазина всего квартал, за это время стоит придумать, что сказать и не отморозить себе уши. Вообще-то, ему бы хотелось обсудить поцелуй. Вернее, забыть про него. Джинен не отказывается от своей помощи и не перестает хотеть видеть и общаться с ним, но вот сейчас он понял, что заходить дальше с этим нельзя. Он поворачивает на парковку, сразу же щурится, чтобы разглядеть есть ли свет в магазине. Есть. До двери он практически добегает, жуть как холодно. Но его рука не успевает коснуться ручки, дверь уже открывают внутрь, а свет гаснет. — Закрываешь? — Джинен автоматически делает пару шагов назад, чтобы и место Джебому дать и лучше его видеть. — Это похоже на что-то другое? — Джебом поворачивается к нему спиной, закрывает дверь, бросает ключи в цветник и обходит Джинена, спускаясь с крыльца. — Магазин закрыт, приходи завтра. — Ты ничего не хочешь мне сказать? — Джинен спускается следом и выравнивает их шаги. — Нет, не хочу. — В отличии от Джинена, Джебом в теплой черной куртке, на голове капюшон любимой толстовки, он не дрожит, и это хорошо. — Ни на счет цветка, ни на счет оранжереи? — Так ты меня подозреваешь или нет? Определись уже. Джебом достает сигарету и подкуривает. Ладно, он нервирует его своим присутствием, но это хоть какие-то эмоции, нежели их отсутствие. — Тебе стоит начать доверять хоть кому-то. — Не указывай мне. — Даже не пытался. Они идут молча, Джинен наблюдает как медленно сигарета заканчивается, потом Джебом берет новую. В каком они движутся направлении не ясно. Похоже, через два квартала от продуктового будет гостевой дом, но Джинен не уверен, так как не ходил этим путем. — Зачем ты постоянно приходишь ко мне? Джинен слишком засмотрелся на мусорный бак впереди, сначала ему казалось это огромной собакой, которых он не очень любит, но подойдя ближе он понял, что это всего лишь мусор. Вопрос Джебома пролетает мимо ушей, приходится переспросить: — Что? — Это я спрашиваю. Почему ты приходишь, даже когда я не хочу? Они остановились в тихом переулке, ветер тут не такой колючий, а вот глаза Джебома да. — Не сказал бы, что ты не хочешь. Джебом напряжен всем телом. И ему сложно держать себя вот так вот сухо. Больше всего хочется сотворить какую-то глупость, выпустить напряжение за весь этот дерьмовый день. — И что, по-твоему, я хочу? — Наверное, просто не быть одному? Джинен заметил, что с контролем эмоций у него не очень, в особенности негативных. А день был тяжелый, и, вероятнее всего, он был в одиночестве. Джинену было неспокойно из-за вчерашнего, но с ним был Джексон. Ел лапшу, пил чай, кофе, воду, помогал с делом, показывал свое присутствие. Джебом был один со всеми переживаниями. Сейчас он хорошо понимает, почему Джебому сложно определиться с эмоцией: продолжить злиться или расслабиться, пока с ним кто-то рядом. — Джебом, я просто хочу приходить в магазин время от времени, выбирать с тобой книги, которые потом буду обсуждать на чтениях, все остальное меня не заботит, понимаешь? Мне нет дела до слухов и за себя я постоять смогу сам, и за тебя тоже, если ты примешь мою дружбу и перестанешь прятаться. — Дружбу? — Джебом успокаивается, Джинен подмечает, что с ним очень легко, если говорить искренне, ведь он как ребенок, считывает абсолютно все. — Мы можем дружить после того? — Конечно. Просто забудем. Это будет самая пиздецки странная дружба в его жизни, но, если другого варианта нет, пусть так. Джинен улыбается, когда Джебом, шмыгая носом, кивает опущенной головой. До чего же он похож на ребенка в такие моменты, когда совершенно без масок, когда полостью открыт и готов доверять. — Мы почти у моего дома, — Джебом показывает на конец улицы, когда они вышли с переулка. — Я сам дойду, а ты уже иди. Он снимает с себя куртку и накидывает на брыкающегося Джинена. — Эй, мы теперь друзья, ты должен меня слушать. — Вообще-то, дружба не так работает. Джинен смеется, когда Джебом пожимая плечами, доводит замочек куртки до шеи. — Вообще не волнует, что ты там говоришь. Джинен не сильно толкает его, чтобы тот наконец пошел уже без куртки домой. Джебом кивает, напоследок так красиво улыбаясь, сияя, Джинен жалеет, что не умеет фоткать глазами. Ждет пока Джебом зайдет, машет на прощанье, и бежит домой. Бежит от переполняющих его чувств радости и осознания, какой же сегодня охринительно прекрасный день. Джебом же, закрывая калитку, думает, что черт с два он будет просто с ним дружить. Нет. Точно нет. Еще раз нет.