Alone? No

Джексон зашел к Джинену вечером, и это он еще продержался. Потому что в его гениальную голову пришла такая же гениальная идея, держать ее до вечера стоило ему колоссальных усилий. Джексон решил пригласить их на остров. Всех. У дедушки есть там маленький дом, где, будучи детьми, Марк и Югем гостили у него на летних каникулах. Югема правда никто брать не хотел, всегда ныли, когда мелкого и сопливого привозили к ним на пару дней, но он как-то быстро вырос вместе с ними и уже не так раздражал. Даже сопли сам себе научился вытирать и не плакал, когда разбивал колени об камни. Югем и Марк уже согласились, но без Джинена будет не то. И Джебома тоже. Он хотел, чтобы они все вместе поехали, поэтому завалился к нему в тот же день, как только узнал, что они в городе, чтобы не успели напридумать себе свиданок. — Приветик, рад меня видеть? — Джексон стучал, ему никто не ответил, поэтому он вошел сам. Мало ли чем они там занимаются, Джексон парень рисковый. Но он видит в мрачной комнате, лишенной любого источника света, Джинена совсем одного, а не то, что предполагал. Парень лежит на боку и обнимает подушку. — Ага, привет. — Джексон хмурится, ощущение что что-то случилось неприятно накатывает. — Ты заболел что ли? — Нет, а ты? — Я? Что? Нет. — Джинен отвечает, как робот, даже моргает с пугающей одинаковой размеренностью. — Давай вставай, ты ел хоть? Джинен не двигается, даже отвечать не собирается. Но когда Джексон подходит и, отобрав подушку, поднимает его за руки на ноги, Джинен послушно встает. Кидает в лицо куртку, ждет пока оденется, а потом уже ведет на улицу. Идут молча, мороз кусает щеки, только никто из них этого не замечает. Джексон занят тем, чтобы придумать план, как разгадать, что у Джинена на уме, а все мысли Джинена заняты Джебомом. То, что он его не оттолкнул, конечно, хорошо. Но радость от этого прошла быстро. Даже очень. Как только вернулся один туда, где всегда был с ним. Та неделя для него словно стала «всегда» и «всем», так, словно это давно ему было предначертано, так словно это и взаправду было его. Но он быстро перестал жалеть себя. Только вот что делать дальше понятнее не стало. Идти к нему? Приходить в магазин, потому что по-другому не может? А будет ли вообще магазин открыт? А вечером он увидит его в доме культуры? Он сядет рядом? Как ему сейчас? Поел? Хорошо спал? Есть то, что Джебом не может или не хочет ему рассказать, а после Сеула вряд ли доверится. Ну и пусть. Пусть пройдет немного времени, он обязательно найдет решение, а какое не успел придумать. Пришел Джексон. Джинен понимает, что они в кафе, только когда в ноздри врывается горьковатый аромат жареного кофе, а щеки уже покалывают не от мороза, а от тепла. — Тебе как обычно? — Джексон снимает куртку, подходит к стеклянной витрине с десертами и внимательно выбирает. — Американо. — Как неожиданно и приятно, — Джексон кивает за столик у большого панорамного окна и они, заказав, садятся, сразу же, как магнитом, разглядывая тихое, темное море, без единой волны, без единого волнения. Ему безразлично или спокойно? Приносят сердечный приступ Джинена и сахарный диабет Джексона в стекле. Слегка непривычно, они всегда брали на вынос, а тут даже тепло в ладонях ощущается по-другому. Джинен делает первый глоток, горло обжигает. Американо всегда горячее любого другого кофе, потому что чистый, без молока. Забыл. Но не морщится. Вокруг пропахло ароматом мокко с лесным орехом Джексона и его через чур ароматного вафельного десерта, но даже от этого Джинен не морщится. Все равно. Пусть. — Какая радостная встреча! — знакомый голос неприятно режет уши. В нем нет ничего ярко выраженного, ни писклявости, ни мягкости излишней, ничего нет, только наигранность и притворство, от того и неприятно. — Прогуляться решили? — Ага, до свидания. — Джинен не хочет с ней разговаривать. Мечтает, чтобы следующей его фразой была «вы задержаны за убийство, протяните руки для наручников». Но сейчас он точно этого сказать не может. Да и надо ли? Он даже мысленно благодарит Джексона, что тот ведет диалог с Самантой сам, пока он тупо сдерживается и пялится в окно. — Кстати, о свидании. Слышала вы хорошо дружите, так рада за вас, — Саманта без раздумий берет стул с соседнего столика и садится к ним. Ее чай из мелиссы перебивает все витавшие тут до ароматы и остаётся один. Длинные ногти выстукивают только ей известный ритм, а сама Саманта выглядит такой радостной, что подловила их тут, аж зловеще светится. — Мы тут общались, вообще-то. — Джексон хмурится, потому что видит, как Джинен изо всех сил сдерживается, и совершенно не понятно, что именно он сдерживает. — Мой Джебом никогда не умел дружить, да, Джексон? — Это не так. — Джексон перехватывает руку Джинена, которая как-то непроизвольно дернулась, а сам он то ли встать хотел, то ли наорать на нее. — Не так? Он же опозорил всю твою семью. — Она хмурится, делая вид, что не понимает. — Я сам виноват, так что хватит об этом. Джинен благодарен ему. Благодарен за эти слова, и за то, что крепко его держит, не давая вырваться и найти сраную лопату за каким нибудь будь углом. — Не думаю, что только ты виноват. Все же, Джебом слишком сильно на тебя разозлился и отреагировал в свойственной ему манере. — Она делает глоток чая, растягивая губы, и готова продолжать. Ее забавляет то, как беспомощно Джексон пытается придумать что-то, забавляет то, как Джинен так же беспомощно сдерживает себя. Давай, покажи себя. Покажи какой ты настоящий в гневе. — Кстати, заходи к нам на ужин, Джинен? Да, приходи, а то Джебом совсем расклеился, вы же друзья? — Они-то друзья, но вы не лезьте, ладно? Вам пора. — Джексон от нервов не может сидеть на стуле, подпрыгивает и ерзает, крепко сжимает руку Джинена уже и для того, чтобы и саму держаться. — Если друзья, тогда почему не приходит? — она испытывающее смотрит на Джесона, а тот, собрав всю свою волю в кулак, так же пытается и на нее посмотреть, но в его глазах нет того безумия, что есть у нее. — Если он бросил его, то это даже хорошо. Когда-нибудь, это бы случилось. Так что пусть раньше, так у Джебома быстрее переболит. — Хватит. — Она торжественно улыбается, когда Джинен все же обращается к ней, да еще и смотрит так, словно задушит ее на месте, если не замолчит. А она и не замолчит. — Не притворяйтесь, что заботитесь о нем. Тошнит. — Я притворяюсь? — Саманта внимательно смотрит прямо в глаза Джинену, даже бровью не ведет, только губы в широкой улыбке распускает. — А ты когда-нибудь притворялся, Джинен? Уверенна, что да. А я вот нет. Они мне столько сделали, вся эта семейка Им, но я даже такими принимаю их и люблю. Думаешь, я притворяюсь? — Вы напутали. Это не любовь, это больная мания, такая же больная, как и вы. То, что вам дали справочный лист из психиатрической клиники не говорит о том, что вас вылечили. И вы это прекрасно знаете, Чон Сари. Джинен видит, как дергается жилы на тонкой шее, как она непонимающе хмурится, услышав давно забытое имя. Улыбка даже сползает вниз, как маслянистая краска в летнюю жару. — Как ты меня только что назвал? — Джексон ежится от острого ее голоса, но не Джинен. Они словно на дуэли, никто не готов отвести взгляд. — Чон Сари. Студентка, страдающая сверхценными идеями и навязчивым расстройством личности. Она никогда не лечилась, зато умело притворялась. Даже на факультет психиатрии поступила, чтобы знать, как не показать настоящую себя. Но я думаю, что она хотела помочь себе, найти лекарство, или лечебные методики. Но не вышло, да? Вы так и не смогли себя вылечить. Так что даже не говорите мне, что когда-нибудь заботились о нем. Вы так много отняли, поверьте, я держусь из последних сил, чтобы не плюнуть вам в лицо. Но, я уже далеко не такой терпеливый человек, каким был раньше. Джинен смотрит ей в глаза внимательно, с прищуром, так, словно у него уже есть все собранные улики, и он может себе позволить играться словами и изводить ее, блефовать, но делать так, чтобы боялась по-настоящему. И Саманта боится. Впервые в жизни, возможно. Зайдя так далеко, осознавая даже это, она не может позволить себе бояться. Страх делает человека уязвимым, а она должна быть сильной до конца. До самого последнего конца. — Я не понимаю, о чем ты, милый. Ты явно не смыслишь в том, что говоришь. Саманта ненавидит себя за то, что ее губы, пораженные нервом, искажаются и трясутся. Ненавидит себя за то, что не может унять дрожь, за то, что тянется когтями к итак истерзанным кистям и царапает. Ненавидит. — А я понял, что так продолжаться не может. Если у вас нет тормозов, то я их подарю. Щетинится, мурашками покрывается. Глаза испуганно мечет, но не сдается, не показывает, ни за что не покажет. — Ты бросил его. Вчера. Ты его бросил, так что больше не можешь защищать. — Я его не бросал. И никогда не брошу. — Зато он может бросить тебя. — Плевать. Это все что ей нужно было услышать. От Джинена идет угроза, а она умеет защищаться. Джинен увидит защиту ее в полной красе. Саманта, резко встав, забывает забрать свой чай, а его приберут со стола только перед закрытием, потому что никому до него нет дела. Джексон может, наконец, дышать только когда Саманта уходит. Он сидел тут как на ножах, всю задницу себе изрезал сам, потому что не мог спокойным быть. Он не успел спросить, что же Джинен узнал в Сеуле, да и узнал ли? Или он опять блефовал? — Что случилось? Кто кого бросил? И почему Джебома не было с тобой? — Джебом дома. — Ладно, а придет когда? — Не знаю. — В голосе Джинена все еще та холодная уверенность, он не скоро себя успокаивает, спустя долгих минут десять он, все же глубоко выдохнув, смотрит на Джексона и расслабляется. — Ладно. А про Саманту что узнал? То, что она больная на голову и слепому видно. — Хреново все. Это она. — Что она? — Убила Кьюнг Сун. — Джексон давится взбитыми сливками. — Твою мать, как? — Весьма изящно. Как обещала. — Джинен, вспоминая все, что слышал, запускает пальцы в волосы, просто так рассказать об этом, без эмоций он не сможет. — Я поговорил с преподавателями, со всеми, кто ее знал. Съездил в больницу, встретился с бывшей одногруппницей. В общем, все они так рады, что Саманты больше нет в их жизни. Саманта и Кьюнг Сун дружили с первого класса, кажется. Саманта всегда была странной, над ней смеялись и издевались в школе. Кроме Кьюнг Сун. Она ее защищала и быстро вызвала у Саманты чувство привязанности. Та сильно боялась, что новая подружка бросит ее, поэтому отпугивала от Кьюнг Сун всех, заставляла ненавидеть ее, что бы только она могла ее любить. Делала больно чужими руками, чтобы потом своими залечить. В детстве у нее был синдром Мюнхгаузена, Саманта силой воли могла заболеть, чтобы вызывать жалость и заботу. Кьюнг Сун ничего из этого не знала, потому что ней просто манипулировали. Все говорят, что Саманта никуда не отпускала от себя подругу, даже мысли не допускала о том, что та когда-то выйдет замуж, а значит и оставит ее. Саманта хорошо распугивала всех ухажёров, так что в школе у Кьюнг Сун не было парня. А в университете стало сложнее. Да и Кьюнг Сун была очень красивой, ее два года подряд выбирали мисс университет, а Джи Хун, встретив ее однажды на показе не мог забыть. Они встречались тайно, поэтому Саманта и не могла ничего сделать. А когда узнала, что у подруги парень и что она беременна и бросает университет, в общем, все ее болезни обострились. Она и покончить с собой пыталась, и уговорить расстаться, и уговорить с собой взять тоже пыталась. А еще цветы. Эти дурацкие цветы. Каждый день новые, каждый день пахучие и новые. «Талисман их любви». Когда Кьюнг Сун все же уехала, у Саманты случилась сильная истерика, ее снимали с крыши спасатели, а она все кричала, что убьет ее этими цветами, что они поменяются местами в этой жизни, и ее подруга узнает какого это терять весь мир. Джинен заканчивает рассказ, глядя на свой остывший кофе. Пожалуй, от того, что именно это случилось с его близким человеком, больно как бы не старался. Джексона пробирает дрожь. Он долго подбирает слова, но все равно беспомощно пускает ртом воздух, как рыба. Что это за хрень вообще? Такое реально существует? Такие люди, люди, окружающие его днем и ночью, правда могут быть такими? — Джебом знает? Он имеет право знать. — Я сказал… но он не хочет ничего слушать. Пожалуй, это единственное что по-настоящему начинает волновать. Джексон никогда не считал Джебома сумасшедшим, может, слегка странноватым, за что ему правда очень стыдно сейчас, но не сумасшедшим. Джексон даже в полной мере не знал, кто сумасшедший пока не услышал эту историю. Реальную историю. С реальными людьми. — И что ты решил? — Джексон видит, как плечи Джинена опускаются, как и его взгляд. Все что касается Саманты он говорит твердо и уверенно, но с Джебомом он так не может. Действует аккуратно, чтобы не навредить. — Джебом попросил не ворошить прошлое. Он знает, что это Саманта, но его маму это не вернет. Так что… я правда хочу, чтобы ее наказали, но для этого придется начать уголовное дело, провести эксгумацию тела, опрашивать семью, близких, знакомых, обыскивать дом, если понадобится. Все это меня не пугает, Джексон, пугает то, что я… что я всем этим сделаю Джебому так больно, разворочу такие раны, что он никогда меня не простит. — Ты такой глупый оказывается. — Джексон по-доброму улыбается, смотрит в удивленные глаза на против, потому что был уверен, что его идею ничего не делать поддержат. Но Джексон сейчас словно старший брат, смотрит тепло, улыбается, потому что его мелкий делает такие несмелые шаги, хотя может смело бегать. — Я не должен был вот так вот вмешиваться в его жизнь и переворачивать все в поисках улик. Это несправедливо. Я бы не хотел, чтобы со мной поступили так же. — Джинен хмурится, потому что улыбка с лица Джексона не сходит. Он лишь откидывается на спинку стула, размещая руки за головой и выдыхает. — Но это есть. Действительность. Ты просто делал то, что нужно было. Правда не хотел бы, чтобы правду узнали все? А я хотел бы. Даже сейчас хочу. Я знаю, что моей маме уже все равно как ее там называют, знаю, что она выглядывает в окно, ожидая совсем не меня, и знаю, что Джебом сделал так, потому что защищал меня и маму. Но это знаю только я. Если я расскажу, то весь город перестанет называть мою маму секретуткой, я разобью ей сердце, когда расскажу, что отец изменял ей, но тем самым я лишу ее бессмысленных надежд. Она ведь не живет настоящим. Там в окне, появится только образ мужчины из ее сердца, а в реальности может прийти ублюдок, изменивший и бросивший жену и сына. Она узнает это. Ей будет больно. Но она будет знать. Все будут знать. Ты даже представить не можешь, как легко мне дышится, зная эту правду. Джексон смотрит вдаль, на маяк, он там часто с отцом встречал деда с рыбалки и давит улыбку. Лучше знать правду, чем ждать того, кто на сам деле не существует. — Джебом не хочет этого. — Джинен из последних сил сопротивляется. Понимает, что Джексон прав, что мнимая безопасность ничто, по сравнению с настоящей, но держится. Потому что согласился не вмешиваться. — А ты хочешь его послушать? Оставить с ней в одном доме? В одном доме с убийцей? Ты больной что ли? — Джексон наклоняется к нему и берет за руку. Он дорожит тем немногим, что у него было с Джебомом, он готов ему помочь, потому что от одной мысли, что он там, с ней, бросает в дрожь. — Мы должны достать его оттуда и немедленно. — Айщ, ну почему так происходит! — Джинен прячет лицо в ладонях, не может удержаться, чтобы не выругаться. — А я помогу тебе. Давай составим план, и после праздника решим, как достать улики. Мы заберем Джебома домой. Обещаю. — Джексон… если что-то пойдет не так, я тебя убью. Но спасибо тебе. За все спасибо. Джексон напоследок проводит большим пальцем по костяшкам мягкой руки Джинена. Запоминает каждый бугорок, каждую неровность. Радуется, что даже рука у Джинена красивая. Запоминает и отпускает. Сегодня он готов. Джексон понимает, что он никогда не будет ему так же нужен, что и за него сердце Джинена не будет болеть, не будет пропускать удары. Джексон зажмуривается, освобождая руку, схватывает стакан сразу для опоры. В легких даже как-то жжет. Ну почему не он? Потому что он, Джинен, пришел сюда чтобы спасти совсем другого человека. Джексон кивает себе, ведя взглядом по мягким волосам, мысленно соглашается с тем, что никогда не сможет потрогать их так, как бы хотелось. Он научится справляться со своими чувствами, он научится дружить с Джиненом. Он отпустит, потому что Джебом нуждается в Джинене, даже сильнее, чем он в нем. — Зачем ты так вырядилась? Скажи на милость. Джинен сидит на пороге, вертит в руках потрепанную книгу Сэлинджера, улыбается, ведь точно такая же есть у Джебома. — Не дорос еще, чтобы я перед тобой объяснялась. И правда, мало того, что тетушка идет вместе с ними на чтения, так она еще и надела лучшее платье, припрятанное для свадьбы сына. Югем смотрит на поблёскивающие от ночного фонаря рюши, завитые высоко волосы, напоминающие лебединое гнездо и, недовольно цокнув языком, снимает свой шарф и кутает ее голую шею. — На пальто специально вырез, чтобы показывать, а не закрывать! — Ну и кому ты показывать собралась? — Не твое дело. Джинен, обменявшись взглядом с Югемом, берет тетушку под руки. Один поправляет шарф, второй следит, чтобы та не поскользнулась, держит крепко. Джинен после разговора с Джексоном изменился. Вернувшись домой, он уже не обнимал подушку, на которой спал Джебом, он сел и составил список тех, кто был знаком с Самантой, работал с ней, жил с ней. Еще в Сеуле взял пару номеров, но звонить в девять вечера не решился. Пока пройдут праздники он основательно подготовится, проведет собственное расследование, пусть даже Джебом навсегда от него откажется. Потому что оставлять его с ней он не может. От одной мысли, что Саманта смотрит на него, смеется, обвиняет, манипулирует, хочется броситься вверх по улице и снести все двери в доме. И когда он успел стать таким? Даже слово подобрать не может. Заботливый? Нет, его забота чересчур. Безумный? Возможно, в будущем, если и вправду сделает это. У фонаря их встречает Джексон, и выглядит он не очень радостно. — Что? — Югем смотрит на него, хмурясь, держится за маму, — ты же пустишь меня потом погулять, да? Джексон хен позаботится обо мне. — Скажите, вас тоже Саманта позвала? — Джексон смотрит ей в глаза, на что тетушка кивает. Югем хмурится, потому что его только что проигнорировали. — Да, сказала, чтобы я обязательно была, будет важное объявление. — Что значит «тоже»? — Джинен непонимающе смотрит на Джексона, а тот выдыхает. — Саманта и моих позвала. И еще пол города. Неприятное чувство тревоги, словно вот-вот что-то случится, Джинен отгоняет от себя, махнув рукой. Ну и пусть, пусть наконец-то что-то случится. Он больше не намерен стоять в сторонке и послушно наблюдать. — Все нормально будет, пошли. В огромном зале не протолкнуться. Места не хватило бы в той комнате, где они обычно собирались, поэтому холл и весь зал, включая сцену, заполнен людьми. Джинен давит чувство неуюта. Тетушка уходит к своим подружкам, а парни находят Марка на втором этаже, он перебирает провода в щитке, выбирая то напряжение, что сможет снабдить всю постройку. — А что происходит? — Марк выглядит растерянным и даже испуганным. Он подходит к друзьям, сразу же накидывается на Джексона, тот без раздумий обнимает. — Хрень какая-то. У меня забрали и субботние вечера, и весь дом культуры, да еще и заставили электричеством заниматься напоследок. — Кто? — Джинен смотрит на них и чувствует, как закипает злость. Как клокочет внутри маленький вулкан. Он успел привязаться к Марку, пусть контактировал с ним меньше всех. Но Марк в их компании та темная лошадка, на которую думаешь, что, отпустив себя, он разнесет всех и вся, а потом удивляешься, когда, отпустив себя, эта темная лошадка просто обнимает до смерти и может расплакаться от того, как сильно всех любит. — Саманта. Позвонила отцу, а он ничего и сказать не может. Чертова Саманта. — Ну тише, тише, хочешь мы ее подожжём как ведьму? Или лучше утопим? Выбирай, Марк, мы все сделаем. — Джексон успокаивает его, гладя спину и раскачивая из стороны в сторону. — Давай утопим. — Давай. — Я с вами. — Югем набрасывается третьим в объятия, они сплетаются в одну кучу, а Джинен идет искать ту, кому волосы на голове явно мешают. Он ищет ее во всех комнатах, но натыкается только на пустоту или перепуганных школьников. Он уже и не церемонится, толкает все двери, громко ими хлопает и уперто идет к цели. Саманту видит за кулисами, она промелькнула мимо шторы, словно играла с ним все это время. Встречает Джинена гордо и прямо, выглядит так, словно уже победила. — Ну как тебе, нравится? — она отодвигает немного штору, показывая немыслимое количество людей, но Джинен не смотрит. Он не поддастся на ее провокации. — Вижу, мне и правда придется остановить вас. — А ты не хотел? — она игриво улыбается, подступая к нему, пряча руки за спиной. — Не хотел. Но не из-за вас. Теперь я точно дойду до конца. — Рада слышать. Давай вместе дойдем до конца? — она медленно подносит запястье с часами к глазам, на маленьком голом участке между кистью и часами Джинен замечает шрамы, — вот только дождемся Джебома и пойдем с тобой. До конца. Она шепчет, зловеще, но Джинену не страшно. До конца так до конца. — Идет. Саманта выжидающе смотрит в глаза, ядовито улыбается, отползая назад, как змея. Он поскорее хочет узнать, что же та задумала. — Тогда начнем. Новость тебе очень понравится. Дергает за трос, шторы открываются, а люди, находящиеся внизу смотрят все до единого на них. — Рада, что вы все пришли. Джинен уходит почти сразу, даже не оборачивается. Проталкивается к своей офигевшей компании. Удивленный взгляд Югема, хмурящийся Марк, и рассерженный Джексон. Видит, как тетушка хмурится, поправляя прическу, как все, кто приходил на чтения внимательно за всем наблюдают, и покрывается мурашка только тогда, когда видит Джебома. Он упирается плечом об колонну совсем далеко, но они на секунду все же встречаются взглядами. В голову приходит мысль просто сорваться и утащить его за руку с этого безумного карнавала, но Джинен лишь кивает ему. И ничего не получает взамен. Даже взгляда больше не ощущает. — Что она задумала? Ты узнал что-то? — Джексон шепчет, когда Джинен подходит совсем близко. — Нет, я тоже ничего не знаю. — Джинен хмурится, оборачивается, чтобы увидеть Джебома еще раз, но его уже там нет. — Чусок семейный праздник, — начинает Саманта, даже без микрофона ее голос режет уши, и все внимание на ней, — а мы с вами одна большая семья. Джи Хун, кажется, отличным мэром, он много сделал для города, для каждого жителя, он правда всех нас скрепил семейными узами, вы так не считаете? Люди мигом отзываются, одобрительно выкрикивая. Да. Мэр для них подобен божеству, но причем тут Саманта, он и праздник, мать его? — За то время, что меня не было, много чего было упущено и сделано. Накануне самого важного нашего праздника, я хочу, чтобы мы стали еще ближе. Угощайтесь, кушайте и пейте вдоволь, для меня и мэра это будет лучшим проявлением вашей благодарности. Саманта ведет руками, очерчивая столы с разными блюдами и напитками. У Джинена появляется неприятная ассоциация с свиньями на убой. Но логичнее было бы накормить его, и скормить людям. — Сегодняшний субботний вечер мы посвятим правде. Я расскажу вам о себе, а потом мы выслушаем каждого из вас. Я хочу знать, что вас беспокоит, расскажу о своих тревогах и мы вместе решим, что делать. Потому что мы — семья. И еще одно. — Саманта увидев Джи Хуна сияет еще ярче, — у меня для вас важная новость, но для этого дадим слово нашему мэру. Джинен не может понять почему так. Все слушают ее как завороженные, словно она тут свои цыганские фокусы выкидывает, но они не работают ни на Джинене, ни на его друзьях, и на этом спасибо. — Здравствуйте, — мэр, поднявшись, кланяется приветствуя. Джинен с удивлением замечает, что с последней их встречи мужчина постарел лет на десять точно. Седина блестит, мешки под глазами, даже руки иногда поддергиваются. — Я очень рад, что нашел свое призвание. Будучи мэром Ансана я ни разу не пожалел о своем решении, и видя вашу отдачу я правда был счастлив каждый день вместе с вами. — Мужчина проглатывает неприятный ком в горле. Он должен сказать то, что ни ему, никому из присутствующих не понравится. Но должен. — В настоящее время, я обучаю Саманту всему, что знаю сам, делюсь опытом своим и своего отца, чтобы передать кресло мэра ей. Поэтому, сегодняшний вечер — это знакомство вас и ее. Близкое знакомство, надеюсь все пройдет хорошо. Секунду в зале стоит тишина, а потом ее разрывают недовольными криками. Джинен ловит ликующий взгляд Саманты, ее победную улыбку, и сам не понимает откуда в нем столько злости взялось. Хочется разнести тут все к чертям собачьим, найти Джебома и увезти на край света, где вечное лето, теплый песок и никого вокруг. — Они серьезно? Стоп, так нельзя, — Марк рвется вперед, но Джексон его ловит. — Тише, разберемся с этим позже. — Да, блять, нет! Какого черта она? Югем выглядит абсолютно опустошенным, да и никто из присутствующих не радуется этой новости. Только Саманта. Джинен ловит момент, проскальзывает за кулисы, дожидается Джи Хуна и тащит за руку в пустой коридор. Он даже не сопротивляется. — Что вы делаете? Так вы собираетесь защищаться? Отдав все права ей? — Джинен кричит, захлопнув за ними дверь пустой комнаты. Темно, пахнет сыростью и крысами. — Это единственный вариант. — Джи Хун уже не притворяется. Голос поникший, руки безжизненно висят вдоль тела, а сам он, кажется, может отключиться в любую минуту. — Что она пообещала взамен на кресло? Не трогать Джебома? Серьезно верите ей? — он сильно злит Джинена. Сильно. Хочется встряхнуть, дать пощечину, да что нибудь, чтобы привести его в чувства. — Нельзя ей верить, неужели не понимаете? — Прости. Джи Хун уходит, а Джинен ударив кулаком об стену морщится от боли. Да какого черта! Неужели нельзя раскинуть мозгами и придумать что-то нормальное? Он задыхается застоенным воздухом, дергает ручку двери на себя, практически бежит по коридору, еще одна дверь и он уже спасительно глотает воздух ртом. Балкон никак не изменился, разве что сам Джинен. Тогда ему было до одури хорошо, а сейчас разнести все здание кажется вполне нормальной идеей. Он выравнивается, убирая руки с колен, и только сейчас замечает силуэт, очерченный лунным светом вперемешку с сигаретным дымом. Джебом докуривает, даже не обернувшись знает кто там, поэтому бросив окурок в цветы, практически мимо проходит. Но Джинен ловит его за руку, крепко сжимает и безмолвно просит посмотреть на себя. — Стой. Его буквально током ударяет от такой знакомой кожи на запястье. Бархатистая, бледная, словно светится, венки на ней вызывают ассоциацию со звёздной пылью в крови. Он скучал. Он скучает. И будет скучать, если отпустит. Джебом смотрит на дверь, мечтает, чтобы та сейчас открылась, и он смог сбежать. Потому что это пытка. Стоять так, как статуя, переполненная чувствами, желаниями, но не мочь ничего сделать. Джинен смотрит на его профиль, на напускное безразличие на лице, и хочет разнести тут все еще больше. В нем правда много безумия сейчас. Он держится за его руку, сам делает шаг навстречу, прижимаясь бедром. Но все равно ничего не получает в ответ. — Ты слышал? — Джинена почти трясет, он хочет прикоснуться к лицу, хочет развернуть к себе и увидеть ту самую искреннюю улыбку. Но он держится, уверен, что недолго сможет протянуть, но все равно он рядом, все равно, пусть так. — Отпусти. — Джебом надеется, что это сработает, но Джинен напротив прижимается вплотную и практически шепчет ему в шею. — Не могу. Мир такой странный, кажется, если я спущусь туда, к ним, то меня разорвут, как в конце романа «Парфюмер». Он соберется и будет сильным снова, через пару часов, через пару дней, но будет. Сейчас в нем нет сил, Джинен хочет побыть таким какой есть, со всеми своими эмоциями, со всем своим бессилием. Вдруг он понял, что найти информацию на мэра будет катастрофически сложно. Что его даже с полиции убрать могут, перевести опять в любую глушь, куда угодно, лишь бы подальше от Джебома. Саманта может легко узнать и его тайну, а он, зная ее секрет, не сможет рассказать. Он позволяет рукам опуститься, всего на пару часов, потому что они устали от постоянного напряжения, сам Джинен устал полностью. — Мне нужно идти, отпусти меня. Джебом дергается, Джинену почему-то больно. Он же не обманывал себя, когда думал, что его безразличие напускное? Что Джебом притворяется? Ему же на самом деле не плевать на него? — Давай вместе уйдем. Последняя попытка. Если и сейчас оттолкнет, то пусть. Джинен развалится, но пусть. Джинен поворачивает лицо Джебома к себе за подбородок, заставляет посмотреть на себя и чувствует, как пальцы крепко сжимают его в ответ. Чтобы отпустить? Джебом не хотел смотреть на него только из-за этого. Из-за этой титанической боли во взгляде, причиной коей он и является. У Джебома даже воздух в легких заканчивается, он видит его так близко, он так скучал. Футболка Джинена под толстовкой больше им не пахнет, но зато перед ним стоит целый, настоящий, Джинен. Он не сопротивляется, когда Джинен за руку ведет к выходу, когда через черный выход они покидают уродливый цирк и идут по опустевшим улицам. — Куда мы? — Джебом приходит в себя, когда Джинен, притянув к себе, чтобы идти на одном уровне, а не тянуть его сзади, достает телефон и копошится в нем. Свет озаряет его лицо, и Джебом уже не может опустить его руку, как бы холодно не было. — В магазин хочу. — А я не хочу. — Ну тогда пойдем ко мне домой. Джинен пожимает плечами, делает вид, что не понимает, о чем говорит Джебом. Отправив смс Джексону, он прячет телефон в карман и, поглаживая костяшки Джебома, концентрируется на этом. Не хотел бы, давно ушел, да? Джинену все же приходится отпустить его ладонь у самого магазина, потому что ключи он больше не оставляет в цветнике, он носит их с собой. Джинен с порога пьет любимые запахи, даже глаза от наслаждения прикрывает, так ему спокойно становится. — Я оставлю тебе ключи, а сам уйду. Если тебе тут нравится, то ладно. Спи сколько влезет. Джебом проверяет документы, перебирает новые книги, в общем делает все, чтобы не смотреть на Джинена. Но он все же смотрит ему вслед удивленно, потому что Джинен не сказав ни слова ушел в комнату. Собравшись с силами и он идет следом. Это не потому, что хочет еще чуть-чуть побыть с ним, нет. Джинен включил кран и стоял спиной к двери. Его напряженность видно даже отсюда. Он снял куртку и стоял в одной футболке. Джебом знает, что он скоро замерзнет, потому что отопление давно не включал. Как можно тише включает конвектор на стене, сразу же на максимум. Если Джинен и правда будет спать тут, то замерзнет. — Ты глухой что ли? Я ухожу. — Это из-за Ёндже? — шум из раковины прекращается. Лучше бы он не поворачивался. Серьезно. Джебом словно пощёчину получил. Его взгляд отрезвляет, и даже пугает. Потому что абсолютно неправильный. Джебом никогда не видел его таким раньше. У него мурашки по спине бегут, ноги сами делает шаг навстречу, но всего один. Мозг быстро приходит в себя. — Что из-за Ёндже? — Ты так ненавидишь меня из-за него? — Джинен тоже делает шаг на встречу, пусть ему и больно смотреть в глаза, которые такие чужие сейчас, но он хочет разобраться. Хоть с этим он может разобраться? — Нет. — Выпаливает слишком быстро. Нет. Нет. Нет. Он не ненавидит его. Он обожает его, он хочет запихнуть его вглубь себя, чтобы тот от такой близости аж задыхаться начал. Да он если бы мог, держал за руку до последнего вздоха. Но он пообещал быть далеко, чтобы не навредить. Да, это тупо, Джебом не раз читал о таком в романах и не понимал, почему так клишировано, но сейчас, будучи на их месте, он понимает. Он не может рисковать им. Даже если Саманта вдруг пообещает не трогать Джинена он все равно ей не поверит. Но видать, Джебом сделал ему больно не только всей ситуацией, а еще и своим тупым видом. Как он может ненавидеть его? — Тогда почему? Скажи, у меня уже нет сил думать об этом, каждую, мать его минуту. — Джинен совсем близко. Заглядывает в глаза, ищет правду, ищет устало, но упорно. — Джинен, я… я не ненавижу тебя. Это все, что тебе надо знать. Теперь я точно ухожу. Когда Джинен так близко он теряется. Еще секунда, еще чертова секунда и он за себя не ручается. Просто заберет его отсюда и прямо на любом из ночных автобусов уедет куда угодно. Прочь. Подальше отсюда. — Стой. — В голову приходит смутная идея. Надеется, что паршивая и неправдивая, потому что это было бы сверх по-дурацки. — Это же не из-за Саманты? Ты или она? Нет? Джебом замирает, округляет глаза, и только потом опять пытается контролировать лицо. Но поздно. Джинен, выругавшись, запускает руку в волосы. — Да ты серьезно, что ли? — злость опять накрывает его. — Ты серьезно из-за нее решил все прекратить? Думаешь, я настолько жалкий, думаешь, я не смогу защитить ни тебя, ни себя? — Ты придурок! — Джебом тоже щетинится. Не предполагал, что Джинен так быстро обо все догадается, что даже оправдаться не даст. — Это я-то придурок? — Джинен аж хмыкает от удивления. — Да ты, раз думаешь, если такой супермен и можешь защитить всех и вся! Самый настоящий придурок! — Джебом толкает несильно в грудь, копируя взгляд парня. — Да я хотя бы пытаюсь! Пытаюсь решать все проблемы, которые у меня появляются, а не прячусь в своей комнате, лишь бы никому не навредить! — Это я прячусь? Я тебе по лицу сейчас так дам, что имя собственное забудешь! — Ну давай! Может, хоть так ты, наконец-то, прикоснешься ко мне! Оба понимают, что их перепалка зашла куда-то не туда. Потому что они стоят совсем близко, потому что только и смотрят на губы друг друга. Джинен сдается первым, делает последний шаг на встречу, разделявший их, но Джебом ловко делает такой же шаг назад. — Не смей. Как бы тяжело не было, я не могу себе этого позволить. — Джебом смотрит угрожающе в глаза, выстраивает вокруг стену, но Джинену уже плевать. — А я могу. — Джинен за плечи притягивает парня к себе. Все тело его напряженно, руки упираются в грудь, он не вырывается, но и расслабляться не желает. — Не позволяй ей становиться между нами. Я хорошо знаю, какой она человек. И меня совершенно не заботит то, что она думает на счет меня, или что может сделать. Плевать. Мне тяжело только оттого, что ты не со мной. — Джинен шепчет ему куда-то в макушку, у самого глаза закрыты, и он буквально растворяется, когда тело в его руках расслабляется, когда руки на своей спине в ответ чувствует. — Ты такой придурок, Джинен. Я лучше позволю себе отпустить тебя, чем навредить. Я же… не переживу этого, правда не смогу. Она же… она же так много у меня забрала, а если еще и тебя, то, что останется? Что от меня останется? — он обрывисто шепчет ему в шею, цепляясь руками за футболку. У Джебома от одной только мысли, что он может остаться один, без Джинена, озноб пробирает, температура подскакивает, руки трясутся, воздух заканчивается. Он крепче вцепляется в спину, чтобы по-настоящему чувствовать его. Тут. Рядом. Настоящий. — Тише, милый. — Джинен гладит его в ответ, целует в макушку, успокаивает. Он даже корить себя не может, что ему сейчас так хорошо, просто от того, что они наконец-то разобрались с этим, что никому уже притворяться не надо. — Она всего лишь человек, а мы говорим так, словно у нее суперспособности нереальные. — Она не человек. — Джебом выдыхает ему в шею, вызывая миллион мурашек. Он не может себя больше сдерживать, наклоняется так, чтобы провести носом по щеке, вдохнуть глубоко, оставить легкий поцелуй. Руки словно уже отдохнули, и он опять готов бороться со всем миром за них. — Просто сумасшедшая. Я не отпущу тебя. — Джебом распахивает глаза, смотрит снизу вверх, перемещает руки с футболки на шею. Он снова повис на нем, как на спасательном круге, чуть поддается вперед, оставляя такой же мягкий поцелуй, как парень ранее, только уже на губах. Джинен никогда такого не испытывал, но он буквально расплывается в его руках, от его доверившегося взгляда, от него так близко, от губ, покрывающих каждый миллиметр лица. — Не отпущу, — выдыхает Джинен, подхватывает парня на руки пока тот занят его шеей. — Если что-то…. — Нет, — Джинен не дает ему закончить, садится на диван, размещая парня на себе поудобней, — просто доверься мне, а лучше решим проблему под названием «Саманта» вместе. Идет? Джинен ждет ответа, поглаживая его ягодицы, и черт с ней, идет. Он кивает, только лишь для того, чтобы скорее вернуться к его губам, к его дыханию, к его рукам, чтобы раствориться в нем, чтобы задыхаться не от боли, а от него, так близко и так сильно. — Я так скучал. — Джинен целует его жадно, не позволяя отстраниться ни на минуту, его руки везде, сразу везде, — по тебе, очень скучал. — Я сильнее, — Джебом выдыхает слова, он уже на тонкой грани, когда не остается слов, когда только можешь что стонать и телепатическим путем передавать все свои мысли, глядя в глаза. — Покажи. И Джебом показывает. Всю ночь показывает, не уставая и никак не насыщаясь. Он такой изголодавшийся по нему, такой сильно нуждающийся, что может своим жаром всю комнату спалить. Джинен под ним, Джинен над ним, Джинен сверху, снизу, сбоку, он буквально везде, он шепчет слова, от которых в уголках то и дело собирается влага. Он целует и жадно, и нежно, они делят одни вздохи на двоих, одни чувства, надеясь, что и так все понятно. Надеются, что соскучиться так безумно по человеку всего за два дня это нормально, что в этом нет ничего странного, но даже если бы им сейчас сказали, что у них проблемы с головой, и да, это все же ненормально, — никто бы уже не смог остановиться. Джебом до жути сильно его хочет. Хочет чувствовать в себе, слышать стоны, ощущать руки, губы, но неимоверное удовольствие ему приносит то, что Джинен в его сердце. Он там. А сердце у него словно появилось только с его приходом. Такое громкое, такое бешенное, такое сильное. Джинен уже не может сдерживать свою любовь. Он понял, что жизнь у него одна. Было бы прикольно, конечно, переродиться и найти Джебома и в другой жизни, но он атеист, он не верит во всю эту чушь. Он верит только в то, что делает. Потому что если бы рассчитывал на судьбу, то не обжигался чужими губами, не задыхался от его стонов, не хотел все сильнее, больше, все глубже. Не хотел бы навсегда. — Джебом, я… — Нет. Я сильнее.