Alone? No

"Пытаюсь уговорить тётю на зелёные стены, даже сам готов их покрасить. Она не хочет, может ты попробуешь?" День был солнечным и немного даже теплым. Зато вечер ледяной. Джинен чувствует приближение зимы, которую никогда не любил, потому что мерз без устали, и надеется, что в этот раз все будет по-другому. "К сожалению, в арендном договоре прописано, что никакого ремонта без согласия хозяина" "Ну вот и заставь ее согласиться" Домик Джинена изменился до неузнаваемости. Еще в первый день он стал уютным и красивым, а сейчас, когда в их комнате все-таки появился новый двуспальный диван, уходить оттуда по утрам вообще не хотелось. И это до одури странное и новое чувство. Джинен никогда не смотрел на своих пассий как на тех, кому не позволит уйти с своей квартиры. Он на подсознательном уровне знал, что им придется расстаться, знал, что сожалеть не будет, знал, что найдет того, кто займет свободное место на кровати. Но Джебом. Он словно целиком и полностью его. Даже его поведение говорит об этом. Со всеми Джебом грубый и прямолинейный до колкостей. Зачастую, он просто говорит правду, которая никому не нравится, даже не стараясь подбирать слов. Но наедине он самый искренний, самый нежный, самый милый и в тоже время страстный человек, которого Джинен когда-либо встречал. Он его. Джинену до трепета в груди нравится чувствовать себя особенным для одного единственного человека. «Эй?» "Хорошо, я попробую" "Ты лучший" "Я знаю" "Айщ" Джинен улыбается, сидя на лавке перед тюрьмой. Он заполнил бумаги и ждал пока ему разрешат увидеться с Ли Римом. «Ты поел? Ачжума принесла омлет, когда ты ушел. Прости, я все съел. И даже не смей жалеть!» Конечно, Джинен не жалеет, что провалялся с ним все утро в постели, что он быстро хотел принять душ и убежать на работу, но Джебом соскучился и они продолжили то, что начали еще в постели. Слушать его сбитое дыхание, когда сжимает крепко со спины, когда целует везде куда может дотянуться — новое хобби Джинена. — Проходите, у вас пять минут. Дженена выводит из мыслей охранник, открывший перед ним входную калитку. — Спасибо. Прежде чем зайти внутрь, Джинен отправляет смс, только потом блокирует телефон. «Не убей Югема до моего прихода. Уже скучаю» Вообще-то, он скучал, как только вышел из дома, но в этом совершенно точно не обязательно признаваться. Другого выбора не было. Либо как посетитель, либо официальный запрос. Но пять минут это тоже хорошо. Джинен ждет заключенного в одиночной комнате для визитов, дергая одним коленом. Что-то подсказывает, что ничем хорошим это не закончится. — Как вы? Мужчина сильно исхудал. Бледный и с синяками под глазами. Наверное, почки, думает Джинен. — Как Хису? — В порядке. За ней присматривает мэр. И Чон Сари. Его лицо замирает. Безжизненный взгляд до того становится испуганным и каким-то умоляющим. Через секунду Ли Рим припадет к стеклу у шепчет: — Спаси ее. — Почему? — Джинен тоже придвигается к стеклу, сжимая диктофон в куртке. — Пожалуйста, забери ее оттуда, Хису все что у меня осталось. — А что такого, если за ней присматривает Чон Сари? — Она... — мужчина оборачивается несколько раз, потом совсем тихо и быстро шепчет, — это из-за нее моей Боа не стало, из-за нее я тут, чтобы Хису защитить. Но, если она там, все бессмысленно. — Сари угрожала вам? — ему нужны подробности и как можно больше. — Она сказала, если я не буду ей помогать, то с Хису сделает тоже что и с Боа. — Пожар? — Да. — Почему она так поступила с вашей женой? — У Боа был секрет, которого я не знаю, но он связан с Сари. Джинен, пожалуйста, защитите мою дочь. — Время. — Черт! Джинен так и остаётся сидеть на стуле, тупо глядя на опустевший стул. Это все он и так знал, а с трудом доставшееся свидание с заключёнными ничего не дало, кроме записи на диктофоне. Черт. Он выходит с помещения тюрьмы и идет обратно в участок, набирая Джексона. Он прикрывает его на работе, так как сегодня их очередь бумажной работы. — В общем, ничего нового. — Джинен... — Что? Он останавливается, что-то напряжённое в его голосе заставляет остановиться. — Тебя отстранили. — Что? — Прости... лучше не приходи в участок. Джинен секунду непонимающе смотрит на выключенный экран, а потом срывается с ног. В каком смысле отстранили? Он же, во-первых, не ведет никакого дела, а во-вторых, по графику занимается бумажной работой вместе с Джексоном. Его же не отстранили с работы полностью? Да нет, бред. Кому это нужно? Врывается туда, под самый конец смены, заставая всех в приёмной. — Что это значит? — в комнате нет начальника, только пара полицейских, Соль Ми Но и Джексон. — До выяснения новых деталей тебе лучше посидеть дома. — Мистер Ким, с которым Джинен сгребал листья на днях, с отвращением на него смотрит. — Каких еще обстоятельств и какого дела? — Джинен чувствует, что закипает от непонимания и злости. — Джинен, лучше пойдем. — Джексон грустно на него смотрит, когда берет за руку и ведет к выходу. Он даже сопротивляться не сразу начинает. Что это все, черт дери, значит? — Надеюсь, мы с вами все уяснили, рассчитываю на вашу поддержку. Голос Саманты приводит его в чувства. Как неожиданно. Он сбрасывает с себя руку Джексона, устремляя взгляд на начальника. Требовательный и строгий. Пусть объяснится и сейчас же. Но Чхве Су Дон даже не смотрит на него, ведя Саманту к выходу за локоть. — Спасибо, что рассказали мне. Думаю, я смогу что-то сделать для вас. Все его игнорируют, липко, с презрением смотрят, а взгляд Саманты, брошенный на выходе, взгляд, победившей целой войну, заставляют Джинена броситься следом. — Стой. — Больше нет сил на уважительные формы в речи. — Да? — она оборачивается, спустившись со ступенек, мило ему улыбается, держась за перила. Вся в черном, длинный плащ скрывает ее худую фигуру, а лицо такое бледное и болезненное, пугает. — Что ты рассказала? — Джинен осознанно останавливается в трех шагах от нее. Осознанно держит дистанцию, уверяя себя, что и с эмоциями справиться тоже сможет. — Правду. Как видишь, не только ты можешь находить информацию. — Ее тон едкий и очень злит. Джинену приходится сжать челюсть, чтобы не повышать голос. — Какую правду? — он надеется, всем сердцем, надеется, что это очередная выдумка, а не та правда, которую он пытался забыть. И Ёндже же говорил, что ничего не рассказал, верно? — Видел, как они на тебя смотрели? Паршиво, да? — она делает шаг на встречу. Прекрасно осознавая, как плохо на него влияет, но вот только Саманта заблуждается, когда думает, что он ее боится. — С тем, как они смотрят на тебя, это все равно не сравнится. Она лишь сильнее скалится, оголяя зубы. Понимает, что не добьется никаких объяснений. Саманта уже готова уйти, он провожает ее взглядом до бордюра, но она вдруг оборачивается, что-то вспомнив. — Кстати. Что будет больнее, тебе потерять Джебома или Джебому потерять тебя? — она криво усмехается напоследок, исчезая на улице, словно по волшебству. Нет, он не хочет об этом думать. И на ее больные уловки не купится. Но Джинену физически становится больно дышать. Он вынужден сесть, чтобы хоть как-то успокоить горящие легкие. Какого хрена? Он никогда не потеряет Джебома, а Джебом никогда не потеряет его. Так же понимает, что Джебом тот, кто из них двоих страдает привязанностью больше, а Джинен тут практически пример адекватности, и, чисто гипотетически, ему будет сложнее. Но нет. Кто сказал, что Джинену не будет больно? Кто сказал, что он все еще нормальный? Его вон только от одной мысли скрутило в три погибели, а сердце бьется так, словно дома и правда никого нет. — Джинен… — голос Джексона пугает. Он резко встаёт и притворно улыбается ему. Все нормально. — Пойдем. Они садятся на лавочку. Хорошо видно, как в участке горит свет, как там ходят люди, а Джинен даже представлять не хочет то, что завтра ему сюда приходить не надо. — Что она сказала? — ему страшно, но он все равно хочет узнать. — Заранее, — Джексон разворачивается к нему корпусом, заглядывает в глаза и успокаивающе сжимает плечо, — даже если это и правда, я все равно верю, что у тебя были на то причины. Джинен смотрит на него внимательно, думает, что кому-то с ним несказанно повезет. Побыстрее бы. Джексон заслуживает того же счастья, что есть у него дома. — Перестань считать меня хорошим. — Не указывай мне. Они тихо смеются, потупив взгляд на ботинки. Джинен ждет, пока Джексон соберется и наконец ему все расскажет. Он не заставляет долго ждать. — В общих чертах, ты был в сговоре с преступником, фигурирующим по делу, которое вел. Ты скрывал его, помогал, и в итоге, послал на облаву вместо себя полицейского, который теперь калека. Но даже после этого тебя не уволили, потому что Ёндже, или как его, заставил начальника перевести тебя и не разглашать случившееся. Джинен слушал все, как давно выученную наизусть историю, но Джексон привносит в нее новые детали, которые не делают ему лучше. Ёндже не мог позаботиться о нем, он не из таких. Он точно не рисковал бы собой, уговаривая или, что вероятнее, угрожая, начальнику. Нет. Это выдумала Саманта. Он хочет в это верить. — На самом деле, все так и было. — Джинен старается не бросать на Джексона каждую секунду тревожный взгляд, старается не думать о том, что он может увидеть в его глазах то же, что и у других. — Расскажи мне. Я попытаюсь объяснить ребятам. Джинен грустно улыбается, предвкушая то, как Марк пошлет его на три веселых буквы, а Югем после такого забудет дорогу в его комнату. — Это было громким делом о импорте наркотиков. В аэропорту задержали человека, а вместе с ним три килограмма чистого кокса. Наш начальник додумался вместо задержанного отправить одного из наших сотрудников. В итоге нашего человека встретил Ёндже. Наверное, он сразу понял, что что-то не так, поэтому водил Джуна по Гонконгу, проводил экскурсии и ни словом не обмолвился о коксе. Он сработал чисто, после такого его точно похвалили бы. Но начальник все равно пригласил его в качестве свидетеля. Допрос вел я. Сначала один, но, когда устал терпеть его подкаты, со мной присутствовал уже судебный психолог. У нее огромный стаж, но даже со всеми своими способностями она не смогла найти в Ёндже и капли подвоха. После четырех визитов, которые ничего не дали, Ёндже продолжал попадаться мне тут и там. То квартиру по соседству снимет, что придет поесть в мою любимую лапшичную. Я понимал, что он хочет сблизиться со мной, так как я непосредственно веду дело, в котором он замешан, но, если и наш психолог не смогла заметить подвоха, думаешь, я смог? Я правда ничего ему не рассказывал о деле. Правда и его ничего не спрашивал, но знаю, что он смотрел мои записи, документы, которые валялись дома, когда он приходил. Когда мы готовили облаву в аэропорту, Ёндже откуда-то уже обо всем знал. Я проснулся рано, попил кофе, и уже собрался было ехать в участок, потому что самолет приземлялся в восемь утра, но моя дверь была заблокирована. Карточки в телефоне не было, а время переведено на несколько часов вперед. Ночью у меня был Ёндже, и я придумать не мог, зачем ему меня так подставлять. Приехал слишком поздно, аэропорт перекрыли, там было полно трупов. Но ничего еще не закончилось. Я видел начальника, преследующего кого-то, у меня даже оружия с собой не было. В очередной пустой комнате, куда зашел начальник, послышались выстрелы. Промелькнула куртка Ёндже, за ним и тот, на чьем месте должен был быть я. Я догнал их почти на выходе. Ёндже улыбнулся, словно прощался навсегда, выстрелил в того, кем должен быть я и правда исчез. Потом начальнику принесли фотографии меня и Ёндже, поэтому он подумал, что не пришел я именно по этой причине. Но отчасти это и правда. Мне нужно было держаться от него подальше. Джинен не знает, что чувствует. Внутри все дрожит, но вместе с тем, он глубоко выдыхает, словно пережил это во второй раз и все уже закончилось. Но в действительности, он смотрит на окно участка, на то, как давно село солнце, и яркий свет в окне единственный тут источник, и понимает, что ничего не закончилось. — Джинен? — Джинен несмело поворачивается к нему на зов, поджав губы. Но Джексон, зачесывая пятерней волосы назад, не выглядит так, словно ненавидит его. — Где тут твоя вина? Или я тупой, или ты плохо объясняешь. Это точно все? — Да. — Джинен кивает ему, все еще ища в глазах хоть каплю неприязни. — Господи… — Джексон выдыхает, так как ожидал в любой момент, что рассказ перейдет во что-то по типу «а потом я убил всю его семью, накидался наркотиками и поехал снимать шлюх в клубе». Да, Джексон ни разу не видел смерть, а то, что рассказал Джинен с таким спокойствием, с таким безразличием, все равно заставляет сердце болеть за него. Не многовато ли для одного человека? Но Джексон не видит во всем этом вины Джинена. Он убеждается лишь в том, что никогда не встречал лучше него. — Со стороны, я точно могу сказать, что вины твоей ни в чем нет. А со стороны получается объективней, что ли. Саманта, конечно, накрутила тут всего, но я разберусь, все будет нормально. — Джексон, ты не… — Заткнись. Сам решу, что я должен, а что нет. Иди домой и отдохни. — Я боюсь… Джебом же ничего не знает. — Будешь на улице ночевать? — Они смеются тихо. Джинен чувствует облегчение. — Не переживай, Джебом точно тебя поймет, он не такой, как все остальные. Около десяти вечера Джинен прощается с Джексоном, как всегда на перекрестке, и спешит домой, оставляя работу на работе. Он очень хочет домой. Он хочет поскорее пережить этот день. Он хочет обнять Джебома и забыться. Джинен заходит в дом, стягивая сразу же куртку на ходу. Странно. — Ты где? — обычно, Джебом накидывался на него с порога и раздевал сам. — Ой, стой, где стоишь, не подходи, — какой-то стук и Джинен все-таки проходит в комнату. Джебом стоит на кровати с молотком и какой-то рамкой. Он стучит по стене, но там уже штукатурка сыпется, а гвоздь никак не хочет держаться, как бы не старался. — Давай, помогу. — Ну, Джинен. Он не может не улыбаться. Скидывает куртку на пол, обнимает со спины, сразу же целуя в щеку. Джебом совсем не против, но хотел сделать все до его прихода, кто ж знал, что у него с молотком проблемы возникнут. — Что это? — Джебом упирается ему в грудь спиной, сам поворачивает голову, чтобы поцеловать в подбородок. Джинен держит в руках большую рамку с коллажем разных фотографий. Есть фотки с Сеула, когда они были у пруда. Есть отдельно фотографии Джинена, сделанные Джебомом, их тут намного больше, чем самого Джебома. А еще, в самом углу та фотография с ярмарки. Марк с Джексоном, спящий Югем, пьяный Джинен, держащий камеру на вытянутой руке и самый милый на свете Джебом. Это все очень красиво. — Нравится? Ее только привезли, поэтому я не успел повесить. — Пошли на свидание? — А? — Джебом разворачивается уже, отбирая рамку обратно. — Одевайся. — Джинен целует его в носик, слезает с кровати, продолжая раздеваться. Когда там у них было свидание? Никогда? Джинен знает, что Джебом очень их хочет, но он все это время оттягивал. Да, они живут вместе, но Джинену все равно хочется подарить ему лучшие воспоминания. А сейчас как никогда хочется быть более открытым и искренним. Потому что Джебом тоже таким становится. — Сейчас? — глаза Джебома загораются, он отбрасывает рамку на кровать, тоже снимает футболку, становится рядом с Джиненом, который пытается понять, где тут его вещи вообще. — Да, сейчас. В порту есть маленький ресторанчик, и он работает до часу ночи. Джинен заранее узнал о блюдах, посмотрел отзывы, фото и, в приципе, ему понравилось. А еще он давно не ел морскую кухню. — Надеюсь, ни на что у тебя нет аллергии? — Нет. В ресторане, на удивление не только они. Джинен ведет его на второй этаж, где уже заприметил столик у самого балкона с видом на пирс. Они садятся на один двухместный диван. Места на нем прилично, но Джебом все равно тесно прижимается к нему всем телом. Джебом разглядывает меню, а Джинен его. Потому что у него светятся глаза, буквально блестят, и это не от свечей на столе. Потому что у Джебома красивый профиль, красивые мягкие волосы, пытающиеся скрыть от Джинена эту красоту, приходится всякий раз убирать за ушко. И ему глубоко плевать на то, что подумают люди. Ему так плевать. Джебом улыбается каждому его касанию, он уверен, что не может и страницы прочесть, потому что от пальцев Джинена на своем лице, плавно перемещающихся на шею, просто тает, закрывая глаза. — Что ты делаешь? — он шепчет, откидывая голову на ладонь. У Джинена сносит крышу. Нельзя быть таким красивым. В этих широких брюках, туго обтянутых на талии ремнем, в этой небесно-голубой рубашке, в этом глубоком вырезе на груди, волнистых волосах. Нельзя быть таким. Идеальным. — Просто я соскучился. Джинену не помешает говорить все, что он думает, потому что это того точно стоит. Джебом томно распахивает глаза, заглядывает в его, кивает и тянется к щеке, останавливаясь губами чуть выше. — Я тоже. Безумно. Он шепчет, заставляя и Джинена закрыть глаза. Безумно. Вот то слово, описывающее их. Безумно сильно. Безумно. — Давай поедим, а то если продолжишь пялиться, сейчас же пойдем домой. Вообще-то, Джинен не против пойти домой прямо сейчас и уложить его, такого красивого, на свою кровать. Но пусть хоть это свидание дойдет до конца. Приносят еду. Заказывал Джебом, так как Джинен по-прежнему не мог сконцентрироваться ни на чем, кроме него. Салат с филе белой рыбы и лаймом на подушке из шпината выглядит аппетитно. Его вкус в еде прост, он любит незамысловатые блюда с малым количеством ингредиентов, чтобы во рту ничего не путалось, что бы можно было распробовать все, что входит в состав. И чтобы без резких вкусов и запахов, перебивающих. Но это если ему дать выбор, а так-то он готов до скончания веков есть рамен на завтрак, обед и ужин, если этого хочет Джебом. — У тебя что-то случилось? — Джинен не сразу отвечает, разглядывая глаза напротив. Интересно, что бы он сейчас делал, если бы все пошло по-другому. Он бы встретил Джебома? Наверняка, нет. Жизнь без Джебома какая? Он не хочет представлять. Если бы ему дали шанс все исправить, он бы исправил? — Нет, с чего ты взял? «Так заметно?», думает Джинен, подбирая бокал с белым вином, делает глоток. Нет, ничего не случилось. Все шло своим чередом, так должно было произойти, чтобы он оказался тут, с ним. И да, никаких секретов, он помнит, просто чуть позже, хорошо? — Ладно, расскажешь, как будешь готов. Джебом не давит, тоже берет бокал, откидываясь на спинку, вернее на руку Джинена. Чувствовать его постоянно — его необходимость. — Что принято говорить на свиданиях? Я не был на них раньше. — Джебом заглядывает в глаза, хочет узнать какие мысли так упорно игнорирует его Джинен, почему он такой сегодня отчаянный и грустный, но он может быть рядом и ждать. Он не будет требовать. Научился этому у Джинена. Значит так правильно. — М, обычно, какие-то милые вещи, только после свидания парочка расходится в разные стороны, а мы пойдем домой. — Джинен улыбается, потому что Джебом тоже. — Ну, хочешь, могу прийти чуть позже? — Зачем? — Чтобы ты соскучился. — Нет, не хочу. У меня был странный и напряженный день, и все что меня может успокоить, все что мне нужно, это ты. Я и так скучаю сидя тут, напротив, не надо. Не оставляй меня, даже в шутку. Безумие. Их слово. — Хорошо. — Джебом читает перемену в его глазах, еле заметную панику и, придвинувшись ближе, кладет ладонь на щеку, мягко поглаживая, успокаивая. — Тогда я буду говорить милые вещи. А потом мы пойдем домой вместе, и уснем тоже вместе. — И проснемся. — Добавляет Джинен. Нет. Он бы не воспользовался шансом. Он бы ничего не исправлял. — И проснемся. Я раньше думал, что мне все это не нужно. — Джебом говорит так тихо, но так искренне. Джинен все еще ощущает ладонь на своей щеке, они все еще доверительно и как-то интимно смотрят друг другу в глаза. — Что это? — Джинен придвигается ближе, берет вторую его ладонь в свою и переплетает пальцы. — Чувства к людям. Отношения. Как это называется? Мне было хорошо одному, и я считал, что так и должно быть. Все же, со мной сложно. Меня трудно понять. Но… теперь мне плохо, если тебя рядом нет. И это не просто как скучать по тому, кто ушел на работу, скучать по тому, кто обязательно вернется. Нет. Наоборот. Мне иногда становится до дрожи страшно. Я часто просыпаюсь от этого, смотрю на тебя, трогаю, осознавая, что ты все еще со мной. И да, я знаю, ты всегда говорил мне, что рядом, что не уйдешь. Но я не могу справиться с собой. Пока не могу. Стараюсь, и буду стараться, чтобы ты не чувствовал рядом со мной моей паники. Джинен, я… — Люблю тебя. Это все, что он может сказать, перебивая его. Это все, что он может сказать, притянув его как-то резко, сильно сжимая. Джебом давится воздухом в его руках, хочет вырваться, хочет посмотреть в глаза и переспросить, но его сердце так бешено стучит, он вынужден хватиться за его рубашку, вынужден считать про себя один два три, чтобы успокоиться и не наделать делов. — Я такой же. Боюсь потерять тебя, даже если объективно это невозможно. Джебом… ты же… что ты сделаешь, если узнаешь обо мне не совсем приятные вещи? Ему важно знать. Чувствует, что Джебом в любом случае будет рядом, но что он скажет? Как отреагирует? Будет ли он все еще особенным для него? — Мне плевать. Кто-то говорил, что прошлые поступки не должны определять человека в настоящем. Ты бы никогда не был со мной прошлым, но я настоящий другой. И ты настоящий самый лучший. Для меня. Он крепче прижимает Джебом к себе, ощущая губы на своей шее. И да, им плевать, что подумают окружающие. — Джебом? — Загадывай желание. — Что? — он смеется, от чего его глазки похожи на маленькие черточки. После ресторана, они выбрались на улицу. Ноги сами повели к пристани. — Давай, скажи, чего ты хочешь. — Джинен кутает его, после прижимает к себе. Оба смотрят на маяк. Море тихое, но громкое. Оно словно говорит, или поет, оно не хочет молчать. У моря иногда хороший характер, иногда плохой, и невозможно понять, почему. Ведь мы видим только поверхность воды. Но если любишь море, это не имеет значения. Тогда принимаешь и плохое, и хорошее. Джинен любит не море, он любит все что с ним связано. — На самом деле, есть одна вещь, которая мне всегда была интересна. Но поздно уже, наверное. — Что это? Джебом достает телефон с кармана, заходит в галерею, листает вниз, ниже фоток с Сеула, и останавливается на красивом белом здании. — Что это? — Сеульский колледж искусств. Я гулял там, когда ты ездил по делам. Пытался представить себя студентом, всего в учебе и с кипой учебников, но как-то… страшно. — Понимаю, — Джинен крепче обнимает его за плечи, кладет подбородок на макушку, раскачивая их в стороны. — Почему ты не захотел поступать после школы? — Не знаю… мне тогда казалось, что в доме безопаснее всего. Конечно, там было полно кошмаров, но эти кошмары были моими, и я к ним привык. А в Сеуле были бы новые. Да еще Саманта была где-то-то там. В общем, я струсил. — Ты хотел быть писателем? — Да. Мои истории, правда, никому не нравились, но мне было интересно сочинять их, говорить о них, придумывать им дом, управлять ими. Папа говорил, что они страшные, но я так не считал. — Джебом засматривается на беззвездное небо, понимает, что ничего красивее чем Джинен не видел, поэтому, разворачиваясь в его руках, кладет руки на шею, переплетая их там в замок. — Если это то, что ты действительно хочешь и сейчас, тогда давай попробуем. — М? — Джебом не до конца понимает, о чем он, потому что смотрит на его губы и безумно их хочет. — Я узнаю о поступлении чуть больше и потом поговорим. — Ааа, — тянет Джебом, надеясь, что этот разговор никогда больше не всплывет и ему тем более не придется ничего решать по поводу своего будущего. — А почему ты хочешь машину? — Хочу катать тебя. — Ага, расскажи. Ты хотел ее задолго до знакомства со мной. Джинен смеется, но не сильно, потому что Джебом легко целует его в губы, массируя шею. — Какая разница? Теперь я хочу катать тебя, ездить за продуктами, выбираться на пикник, даже в пробках торчать будет не так паскудно, когда машина своя. — Ладно, понял, мужицкие мечты. Еще скажи, что ремонтировать ее будешь. — Что? Нет, она не будет ломаться, я буду очень аккуратным. Джебом отлипает от него, идет по направлению дома, запахивая пальто слишком резко. — Ты чего? — Джинен идет за ним, приподняв брови. — Не будет у тебя машины. Никогда. — Почему это? — Потому что я уже ревную. Дома тепло. В их доме тепло. Они порядком подмерзли, пока шли, прерываясь на поцелуи и споры об еще даже не существующей машине. — Ты еще скажи, что мне нельзя там будет есть, пить газировку, хрустеть чипсами… Джебом застывает с пижамными штанами, поэтому что, Джинен, расстелив постель, забирается туда, даже не пытаясь отрицать. — Эй, Пак Джинен! Хрен тебе, а не машина! Еще слово и ты спишь на полу! — Но я ничего не говорил… Джинен смеется, притягивая брыкающегося Джебома ближе к груди. Джинен правда считает, что в машине есть закуски бесчеловечно, он даже в рабочей кофе только на улице пьет. Но как он может отказать Джебому? — Эй, зато в моей машине можно будет заниматься кое-чем другим. Рука Джинена, крепко обнимающая за бок, плавно спускается ниже, а сам он целует подбородок, чуть приподнявшись на локте для удобства. — Ни за что. Он слабо отпихивает Джинена, а тот уже не может сдерживаться, потому что слишком сильно хотел его весь этот вечер. Он целует влажно, ведя дорожку от подбородка выше, минуя, оттягивая его такие просящие губы. Наслаждается, когда слышит свое имя, его сбившееся дыхание. Нравится, что Джебом больше не стесняется никаких прикосновений, никаких поцелуев, никаких ласк. Ему нравится пробовать с ним что-то новое, что заставит Джебома быть еще громче, еще ласковее. Ему нравится, что его безумство на нем даже не думает заканчиваться. Все только начинается.