Alone? No

Прозвенел будильник. Джинен проснулся, как обычно за пять минут до звонка. Но только в этот раз ему никуда не надо. Странное чувство. Он и рад побыть в постели подольше, не мерзнуть по пути, но с другой стороны… это закончится? Этот незапланированный выходной? Если да, то когда? Если нет, то чем тогда ему заниматься? И когда это я успел стать таким пессимистом? Вздохнув, Джинен поворачивается на бок. Футболка сползла с плеча Джебома, одеяло запуталось в ногах. Наверное, ему опять снился кошмар. Привстав, он натягивает одеяло обратно, оставляя руку на плече Джебома, а потом перемещает в волосы. Такой красивый. Мягкие пряди путаются в пальцах и Джинен надеется, что застанет тот момент, когда они станут еще длиннее, чтобы не выбивались с пучка или хвостика. Хотя, от такого вида, у Джинена точно тахикардия разовьется. — Ммм, оставайся дома, — тянет сонно, обнимая под одеялом всем телом. Всегда так говорит по утрам, всегда рассчитывает на то, что Джинен согласится послать свою работу ради него. — Хорошо. — Джебому приходится привстать на локтях, чтобы посмотреть на выражение лица и понять не издевается ли он. — Что это? Слуховые галлюцинации? В таком-то возрасте? — Джебом получает легкий поцелуй в губы. — Ладно. Меня все устраивает. — Побуду до вечера, потом схожу на работу. — Он мягко массирует плечи, разглядывая каждую морщину лица над собой. Хочется запоминать каждый день рядом с ним. Джебом ложится обратно на грудь, ведет пальцем по обнаженной коже. Задерживает в области сердца, замирает, когда Джинен, перехватив его ладонь, подносит тот самый палец со шрамом и целует. Нежно, как всегда. Джебом изо всех сил пытается делать вид, что все хорошо, что не замечает, что ему плохо, что у Джинена сейчас что-то происходит. Но он будет терпеливо ждать, будет рядом, так, как ему нужно. — Остался шрам. — Констатирует Джинен, разглядывая его ладонь. — А я рад. — Джебом мягко, за подбородок, заставляет посмотреть на себя, не убирая свою ладонь из его. — Почему? — Джинен заглядывает в глаза, ожидая ответа. — Помнишь, что ты мне тогда сказал? — Что соскучился по тебе? — Джинен улыбается, перемещая обе руки на его поясницу, ведет ладонями верх и вниз, ощущая кожей чужие мурашки. — Ты сказал, что спас меня. Я тогда подумал, что меня невозможно спасти, но не сказал тебе этого. — Он чувствует, что Джинен сейчас начнет протестовать, говорить, что все совсем не так, поэтому, быстро поцеловав в обе щеки, продолжает, — но у тебя получилось. Этот шрамик всегда будет напоминать мне о тебе, и о том, что ты всякий раз делаешь для меня. Я тоже хочу, Джинен. Тоже хочу помогать тебе, тоже хочу, чтобы ты чувствовал меня так же сильно, как и я тебя. Поэтому не закрывайся, я могу тебя выслушать, могу обнять, поцеловать, или я могу засудить всех, кто тебя обидел. Хочешь? Правда могу. Только не притворяйся, что у тебя все хорошо, если это не так. Давай, никогда не притворяться, пожалуйста, Джинен. У него бегут мурашки не от того, что в комнате прохладно, или от того, что он без футболки, нет. Он ежится от Джебома, искренне просящим быть с ним таким, какой он есть. Это сложно. — Прости, — он зарывается носом в его волосы, крепко прижав к себе. — Пусть я и не говорю, но ты спасаешь меня каждый день. — Не извиняйся, хочешь я завтрак приготовлю? — Нет. Я еще жить хочу, — Джинен смеется, получив легкий удар в плечо. — Я тут о тебе заботиться пытаюсь, а ты… — А я? — Джинен придвигает его ближе к своему лицу, размещая одну руку на поясницу, а второй держит за подбородок, чтобы было удобнее целовать на весу. — А ты… — Джебом забирается уже полностью, накрывая их одеялом с головой, как любит. Они путаются в друг друге, путаются руками, ногами, чувствами. И если для Джебома это впервые, потому что первые отношения, то для Джинена это тоже впервые, пусть и не впервой. Так трепетно он точно ни к кому не относился, ни с кем не был таким нежным и открытым. Джебом ведет губами вниз, оставляя их на шее, шепчет так, чтобы они при каждом слове соприкасались с кожей. — Когда у тебя день рождения? — М? В сентябре? — ему приходится переспрашивать, говорить, когда Джебом лежит сверху, не перестает гладить и целовать шею, как-то сложно. — Это ты у меня спрашиваешь? — рука медленно ползет вниз, перебираясь пальчиками, гуляет по ребрам, бокам, животу. — М? — Перестань мычать, Нёни, — когда он его так называет, непроизвольно реагирует все тело. Обмякает враз, потом напрягается и хочет еще. — А у тебя когда? — Джинен, прижав его за поясницу к своему животу, меняет местами. Под одеялом темно и жарко, но он все равно видит его довольную улыбку. — 6 января. Я тебя приглашу, если буду отмечать. — Буду признателен. Джинен больше не разговаривает. Пробует языком его губы по очереди, заставляет сбиться дыхание, заставляет дрожать под собой и шептать сбивчиво свое имя. По утрам они всегда такие. Могут часами целоваться, не заходя дальше. Могут часами обниматься, выцеловывая каждый миллиметр шеи, говоря о чем-то, казалось бы, неважном, но что точно запоминают надолго. А могут, как сейчас, касаться друг друга возбужденной плоти, не отрываясь от губ. Вскоре Джебом перехватывает и сам помогает им обоим, пока Джинен усердно его целует. И кажется все до жути правильным, последовательным и логичным. Все что произошло, в кой-то мере вело их сюда, да? Им хочется надеется, что да. — Давай я. Джинен всегда хотел это сделать. Но то случая не было, то еще чего, а сейчас Джебом после душа пытается расчесать волосы. Он подходит ближе, забирает у заинтересованного Джебома расческу и мягко ведет ней по волосам. — Не больно? — Нет. По привычке, Джебом сразу же откидывается на его грудь, только глаза не закрывает, а смотрит на них через зеркало. — Ты красивый. — Шепчет Джинен, и правда не может насмотреться. В обычной любимой толстовке, в самом красивом и дорогом костюме, в старой футболке, или сонный без одежды — он всегда безумно красив. На него всегда хочется смотреть, любоваться и целовать. Как сейчас. Ведя губами по волосам. — Перестань, идеальный-парень-Пак-Джинен. — Но ему совсем не хочется, чтобы это заканчивалось. Джебом закидывает руку назад, хватаясь ладонью за шею Джинена, и легко покачивает их тела в стороны. — Как думаешь, как скоро мы начнем ссориться и надоедать друг другу? — вопрос звучит как-то странно и даже не уместно. Джинен хмурится, отрываясь от волос, и смотрит на прикрытые веки Джебома. — Почему мы должны ссориться и надоедать друг другу? — обвив рукой за талию, Джинен продолжает вести расческой вниз. К счастью, волосы, по природе прямые и шелковистые, ни разу еще не запутались, и Джинену не пришлось краснеть, вырывая клочки. — Так всегда происходит. У всех. Да и я ничем не занимаюсь, сижу в твоем доме и даже за аренду не плачу. Скоро тебе должно это наскучить, и я пытаюсь понять когда. В его словах есть смысл. Только вот никто так прямо еще с ним не обсуждал это. И да, такое часто бывало. Но раньше, он мог просто уйти к себе, или его партнер сразу после секса отлично понимал намеки. А с Джебомом они живут вместе, спят вместе, едят вместе. И если подумать, ему еще ни разу не хотелось, чтобы Джебом уходил. Даже если ему вдруг понадобиться уйти куда-то по делам, Джинен уверен, что через час пойдет следом. — Давай договоримся, если кому-то из нас будет необходимо личное пространство, то мы об этом скажем друг другу. Иногда, свою злость или раздражение, не связанное с тобой, мне легче пережить одному. Если у нас будут возникать вопросы, которые будут вести к конфликтам, мы будем их решать сразу же. Потому что ссоры — это нормально. Но надоесть ты мне никогда не сможешь, как бы не пытался. Хорошо? — Джебом льнет к нему еще ближе, накрывая своими руками его. — Ладно, надеюсь, и вправду будет именно так как ты говоришь. Какое твое любимое блюдо? — Джинен продолжает его расчесывать, хотя волосы уже ровные, а Джебом в руках выглядит счастливым котенком. — Кимчитиге? Да, люблю его. А твое? — Круассаны с миндалем, там внутри сахарная пропитка, очень вкусно. — А латте тебе нравится? А то я ношу его, даже не спросив. — Если бы не нравилось — не пил. Они говорят о всяком, целуются тут и там, в конечном итоге опять засыпают, после обеда. Джинен решил просто доплачивать тетушке и покупать продукты, потому что она все равно продолжает им готовить, как бы он не умолял ее этого не делать. «Через двадцать минут у кафе. Это срочно.» Джинен пялится на смс уже минут пять, стоя на парковке. Что бы это ни было, предчувствие все равно плохое. А еще он так и не рассказал Джебому, почему его отстранили и почему перевели. Просто он не хотел портить такой чудесный день, проведенный вместе. Они проснулись в четыре вечера, включили фильм, на который даже не обращали внимания. Джинен поныл, что не может заказать доставку домой еды, а Джебом делал вид, что жалеет его, хотя, на самом деле подшучивал над ним все полтора часа, обнимая руки на своем животе. Но вечером будет еще время. Он расскажет вечером. В кафе все так же тепло и витает запах пряного кофе. Сезон согревающих напитков открыт. Джинен делает вид, что совершенно не нервничает, когда подходит к столику у окна, где расположились все парни. Только не это. Джинен не был готов отвечать на вопросы и оправдываться так скоро. Почему Джексон собрал их всех вместе понятно сразу. — Привет. — Он садится, опустив голову. Новые стаканчики, как интересно. — Сделаем вид, что не заметили, как ты торчал на парковке полчаса. — Югем хмыкает, придвигая к его рукам чашку теплого чая. — Не полчаса. — Бурчит тот, все еще избегая чужих взглядов. Зачем эта прелюдия? Сказали бы по телефону, что больше не хотят с ним общаться и все. — Ты как? — чтобы понять, что несет в себе этот вопрос, Джинену приходится все-таки поднять голову и посмотреть на Марка. Он выглядит… сочувствующим? — В смысле? — Джексон-хен нам все рассказал, с тобой все нормально? — Югем кивает на молчаливого Джексона, и на его лице тоже читается беспокойство. — Подождите, вы… — Ты же не подумал, что мы с тобой перестанем общаться после этих слухов? — Марк смотрит, приподняв бровь, и пьет какой-то молочный чай через трубочку. — Но это не слухи. Это правда. — Охринеть, и как ты пережил только это? Я думал такое в американских боевиках показывают. — Югем берет Джинена за руку, опять придвигает к чашке, чтобы он грелся. — Что происходит? — за помощью приходится обратиться к Джексону. — А что не понятного? Мне и объяснять ничего не пришлось, парни все равно решили быть на твоей стороне. Так что не волнуйся так сильно и пей чай. — Джексон хлопает его по плечу, кивая ребятам благодарно. Он все им рассказал, а потом ловил обоих по всему дому Марка, потому что они рвались в бой с Самантой. Они уже давно считают Джинена частью своей бешеной команды, так что чтобы про него не говорили, они справятся вместе. Джинен, совершенно к такому не привыкший, опять прячет глаза. Только уже от смущения и какой-то теплоты в груди. — У вас есть какой-то план? Нельзя же все оставлять как есть. — Марк спрашивает Джексона, а он с готовностью кивает. — Вообще-то, через два дня Саманта официально будет мэром и нам крышка. Никакой информации, никакой свободы в действиях. Так что я подумал и решил. — Все напряженно ждут, пока Джексон потянет кота за хвост, для пущей атмосферности. — Ну что? — Югем не сильно толкает его ногой под столом. — Решил, что улик достаточно и сегодня я подам иск. — Стоп. Что? — Джинен от шока чуть стакан с чаем не выливает. — Ты не можешь этого сделать. — Почему не могу? — Джексон впервые чувствует в себе столько уверенности. Ему давно бы пора начать заниматься настоящими делами, перестать ловить котов, и собак, свалившихся с пирса. Он хочет не только помочь Джинену и Джебому, а и понять какого это. Какого это быть настоящим полицейским, таким как Джинен. — Потому что это опасно. Ты помогал мне, и не должен вмешиваться в это дело никаким образом, тем более открыто выдвигать обвинения против Саманты. Хочешь, чтобы и тебя уволили? Нет, Джексон, даже не думай об этом. В его тоне много паники, а еще желание провалиться под землю, потому что он, черт возьми, не хотел, чтобы все пошло именно таким путем. — Просто сделаю вид, что послушал тебя, чтобы ты перестал так нервничать. — Джексон издевательски улыбается, подхватывая рукой ядрено-сахарный напиток. — Сделайте уже что-нибудь, если нужна наша помощь, то не молчите. — Марк с готовностью кивает. — Ага, я в третьем классе ходил на рукопашный бой. — Югем зачем-то выпячивает бицепсы, которых нет, задирая свитер. — Ты ходил три дня, вряд ли это поможет. — Джексон смеется, когда Югем обратно натягивает свитер и высовывает язык. — Вообще-то, я быстро схватываю. — Быстро схватываешь ты только звиздюлей. Так что, давайте побыстрее со всем разберемся и закатим такую вечеринку, что Ансан никогда еще не видел. — Марк, быстро разблокировав телефон, показывает на экране фото трех дубовых бочек. — Это новая наливка, персиковая. Восемьдесят литров. — Охринеть, — одними губами выдыхает Югем. — Мы все умрем. — Стонет Джинен, понимая, что трезвыми он их не скоро увидит. — Научите меня делать кимчитиге? — вышло вполне нормально. Даже естественно. Джебом уже полчаса подходил к кухне и возвращался в комнату, потому что никак не мог подобрать слов, чтобы попросить тётю делать этот дебильный суп. Дебильный суп, который очень нравится Джинену. Он говорил, что простой, поэтому и вкусный. В доме Им почти всегда была европейская кухня, а к готовке он не имел никакого дела. Но этот суп вроде как полезный. И да, он хочет научиться готовить его, чтобы после работы Джинен был сытым и счастливым, что в этом такого? — Ой, напугал, — наверное, ему стоило не так резко врываться в кухню, но он мог передумать. Как и прошедшие полчаса. Тетя роняет нож, Джебом, быстро подойдя к столешнице, поднимает его. — Извините. — Кимчитиге? Почему именно он? Там и учиться нечему. Давай еще и кимпаб научу? — женщина, вытерев руки об фартук, приобнимает Джебома за плечи, разворачивая к столешнице. — Насколько острый? — А можно не острый? Джинен не любит такое. Уже перевалило за шесть, а они все готовят и готовят. У Джебома получается плохо нарезать и хорошо пробовать. Скоро живот от всех закусок лопнет. Тетя ни разу на него не закричала, только лишь улыбалась с его неумелости. И в какой-то момент, захотелось чтобы и Югем пришел. Этот мелкий тоже вряд ли умеет нарезать идеально квадратики для кимпаба, но Джебом практикуется уже час, так что точно бы его уделал. Подходя к своей комнате, Джебом чувствует себя хорошо. Очень хорошо. Довольный и сытый. А еще решает найти тете какой-нибудь кухонный комбайн за помощь. Конечно, он не запомнил все с первого раза, куда там что кидать в какой очерёдности, но он еще по видео урокам потренируется и тогда точно будет кормить Нёни без посторонней помощи. А еще удон научится готовить, и Джинену не надо будет заходить в ту дурацкую лапшичную с вороной вместо хозяйки. Он такой гениальный. — Джебом... — калитка распахивается, как только Джебом ступает на порог. На колени, словно лишившись всех сил, падает Хису. — Хису? — в считанные секунды он оказывается рядом. На ней какая-то белая тонкая рубашка для сна и больше ничего. Она собиралась спать? — Ты... чего? Он поднимает ее лицо своими руками и что-то сильно стучит в висках. Она такая уставшая. Такая больная. Такая вымотанная. Волосы запутались, а вырванные клочки запуталась в пальцах, бессильно лежащих на земле. Лицо заплаканное, исцарапанное собственными ногтями. — Джебом... — она только и может что шептать его имя, потому что Джебом волшебник, он обещал, — фотография. Верни ее. — Что с фотографией? — глаза Хису блестят, когда она смотрит на него, но слез больше не осталось. — Она сгорела. На блюдце, у меня на столике. Я не должна была спать, я не должна была ее оставлять там, Джебом, верни фотографию, пожалуйста, я умру без нее. Он еще никогда не видел ее взгляд таким осмысленным. Она правда знает, что произойдёт. — Хорошо. Иди внутрь. Я скоро принесу твою фотографию. — Да? Хорошо. Они все еще сидели в кафе, когда Джексону позвонил мэр и попросил прийти в участок. — Что-то случилось? — Джинен хмурится, копируя выражение лица Джексона. — Он и тебя звал. Нужно ехать. В участке все толпились вокруг мэра. Он сидел неподвижно, разглядывая стену напротив комнаты допроса. Он не произнёс еще ни слова, ждал Джексона и Джинена. А когда те, наконец, пришли, встал чтобы поприветствовать их. — Может, уже скажите нам что происходит? — начальник, так же как и все, не понимает, что происходит, поэтому злится. — И что тут делает Джинен? — На счет этого. — Джи Хун выходит в центр, складывает руки на животе, как при обычной речи и продолжает, — Джинен ни в чем не виноват. Я лично поговорил с начальником Сеульского отдела, а не слепо доверился слухам и женщине, убившей мою жену. — Что? Вопрос слетел с губ всех присутствующих. — Джи Хун, что ты пытаешься сказать? — начальник, мягко говоря, в шоке. Нахмурены брови и приоткрыт рот. — Вот уже два месяца, как Джексон с Джиненом по моему поручению собирали улики по поводу дела моей жены. И сегодня я готов подать иск. Несите бумаги. — Да объясни ты толком! Твоя жена покончила с собой! — Нет. — Джинен выступает вперёд под кивок мэра. — Саманта, или Чон Сари, убила ее. У нас есть доказательства не только по этому поводу. Еще пожар в доме Ли Рима тоже ее рук дело. Боа помогала ей травить Кьюнг Сун препаратами, когда была сиделкой. Такой человек не может быть мэром. Шок. На лице всех присутствующих. Джинен несмело поворачивается к Джи Хуну. Как давно он знает? И как много? — Мне было все равно убили Кьюнг Сун или она сама приняла такое решение. Ее больше не было с нами и это было главным для меня. Я не мог находиться дома, не мог смотреть в глаза сыну, у меня была работа это было моим спасением. Но когда Саманта вернулась, я понял, что должен защитить память о своей жене, я должен защитить и сына. Спасибо, Джинен. Без тебя я бы никогда не стал таким смелым. — Он подходит ближе, неумело приобнимает за плечи и шепчет очень тихо, даже Джинен не все разбирает, — надеюсь, у вас все-таки есть хоть какие-то улики? А то я буду выглядеть дураком. Джинену хочется засмеяться. Истерическим смехом. Но с облегчением. — Да, садитесь писать заявление, а я съезжу домой за документами. — Он оборачивается уже ко всем и спрашивает — надеюсь, я могу продолжить это дело? В конец запутавшийся во всем на свете начальник машет рукой. Делайте что хотите. Саманту легко найти. Джебома сразу потянуло в комнату матери, пусть она и была всегда закрыта на ключ. В доме темно, настенные светильники включены на минимум. Джебом плетётся на верх, и ему кажется, что все это уже было. В тот день в доме тоже было темно из-за погоды хмурой, а солнца с утра не было вплоть до следующего дня. Руки трясутся, хватаясь за ручку двери. На секунду за ней кажется та же картина. Бугорки на одеяле, обвившие тёплое тело мамы, даже тогда оно было тёплым, Джебом помнит, как сейчас. — Надо же. Пришел. Голос Саманты развивает все воспоминания. Он пытается собраться и посмотреть на нее без паники, без сбившихся мыслей и дыхания, но очень сложно. Джебом не был в этой комнате после смерти матери ни разу. Даже переехал на другой этаж, потому что по ночам казалось, что она скребется и зовет на помощь из соседней комнаты. — Встань. Не смей лежать на ее месте. Даже голос дрожит. Джебом просто хотел найти фотографию, хотел помочь Хису сделать чуточку легче жизнь, но не смог. Накатывает сильная паника и тошнота. Он зажмуривается, но картинки все равно лезут в голову. — Не хочу. Да и смысла нет. Знаешь, мне тоже не больно. Джебом не может заставить себя посмотреть на нее. Не может открыть глаза и видеть то, как она беспечно лежит на кровати, укрытая под самый подбородок одеялом. — Твой отец оказался не таким профаном, как я предполагала. Но все равно. Джебом верит, что ей все равно. Голос тихий и угасающий. Совсем не страшный. Но от того, что такой непривычный Джебома трясёт еще сильнее. — Где фотография Хису? Зачем ты с ней так? — Странно. Почему и ты изменился? Мы же были похожи, Джебом. Я думала, раз твоя мама не смогла меня понять, то ты сможешь. Но и ты не смог. — Где фотография? — Кьюнг Сун столько делов натворила. Если бы не она, я бы никогда не была здесь, меня никогда бы не тянуло в это место, я бы никогда не сделала всех тех вещей, за мной бы сейчас не ехала полиция, обвиняя во всех грехах, в которых виновата даже не я, а твоя мать. — Полиция? — он моргает, считает про себя до пяти и опять по кругу. Не помогает. — Не знаешь? Ты настолько бесполезный, что твой парень не считает нужным посвящать тебя в свои дела? Мне даже не жаль тебя. Ты слишком слаб и жалок для моей жалости. Значит полиция едет сюда? Значит скоро все закончится? Тогда почему она как ни в чем не бывало лежит и не прячется? Не убегает? — Джебом. Посмотри на меня. Посмотри. Джебом борется с собой долгую минуту, потом все же быстро смотрит на кровать. Та же поза. То же платье. Даже волосы похоже лежат. Лицо Саманты бледное и худое, постепенно размывается и становится лицом мамы. Он делает шаг назад автоматически, только чтобы столкнуться спиной с чем-то и не упасть. Это мама или нет? — Я обещала, что тебе будет больно. Посмотрим насколько тебя хватит. Скоро Джинена уволят, и больше не возьмут ни в один полицейский участок. Салон его мамы закроют, и они оба будут винить во всем тебя. А ты можешь винить свою мать. Потому что… — ее голос совсем угасает, но губы продолжают шевелиться. Долгую минуту она набирается сил продолжить, — твоя мама бросила меня. Ради нормальной жизни. Джинен тоже нормальный, понимаешь к чему я? — Нет. — Да. И он тебя бросит, найдет кого-то без привязанностей, без желания все контролировать, он так же уйдет и оставит тебя умирать. Потому что ты, как я. Судоржный вдох. Он не хочет слушать ее. Он хочет убежать. Но ноги не слушаются, они приросли к пыльному ковру и стоят до последнего. — А я... мне нечего терять. Все, что мне осталось попробовать, чтобы понять ее, это смерть. Джебом медленно скользит взглядом по кровати, от бугорков, где должно быть ее ноги, выше, к коленям и застывает снова и бесповоротно, когда видит проступившие через одеяло красные пятна в районе рук. — Хочешь что-то передать маме? Тягучий дым Джебом даже не замечает. Он тянется изо всех щелей, подвал полыхает уже десять минут, и там нечего спасать. А на третьем этаже, где, казалось бы, два еще живых человека, даже дымом не задыхаются, у них воздух совершенно от другого кончается. — Ушам не верю. Просто невероятно. — Джексон строчит в общий чат новость о задержании Саманты и, как и Джинен, не может поверить в происходящее. — Все же… откуда он знал так много? С последнего нашего разговора он ничего кроме того, что его жена была знакома с Самантой не знал. — Ну… — Джексон тянет, и Джинен, повернувшись к нему, сморит в упор. — Я немножко ему рассказал. Совсем чуть-чуть, не смотри так! — И когда? — Джинен не может не испепелять взглядом. Этот шпион работал на два фронта? — Когда вы в Сеул поехали. Это он помог встретиться с теми людьми с универа. И еще много чего. Ну, чуть-чуть. — Охринеть. Джексон несмело улыбается, заворачивает машину к калитке и ждет, пока Джинен выйдет первым. Джи Хун просто спас его репутацию, потому что к тому, что он якобы помогает всем преступникам, ему бы еще повесили незаконное нахождения информации, а это тоже его не красит, как полицейского. С разбегу Джинен забегает в дом, сразу же направляясь к шкафу с документами. — Представляешь, я… — Джинен. Он оборачивается на полуслове и видит на их кровати тетю, обнимающую Хису. Секунду ему кажется, что это галлюцинации от радости. — Что произошло? Где Джебом? — Домой пошел. Хису пришла заплаканная и он… Джинен больше не слушает. Он срывается с места, бежит во двор, где разгуливает Джексон, пихает ему в руки документы и кричит на ходу: — Быстрее, приезжайте в дом Им, Джебом там. Джексон быстро все осознав, тоже бросается к машине и уже заводит мотор, направляясь в участок. Джинен бежит очень быстро, игнорируя то, как больно колит в легких от морозного ветра, игнорируя разрастающееся чувство паники. Он убеждает себя в том, что все нормально. Саманта, как всегда, просто изводит его словами, но сегодня все закончится. Но чем ближе к дому, тем тяжелее ему дышать. В прямом смысле. Весь цокольный этаж в дыму. Кажется, что там сам ад полыхает. Джинен на автомате достает телефон и набирает пожарную. Не слышит, что говорит, не знает правильно ли, но трубку уже положили минуту назад. — Джебом? — Джинен пытается открыть дверь, но она никак не поддается. Заперто. Из окон в фундаменте валит дым, а Джинен ищет что-то подходящее чтобы сбить замок. Находит кирпич на лужайке и бьет ним по ручке, но ничего кроме рук не разбивает. Быстро обежав дом, он понимает, что другого выбора у него нет. С ноги разбив стекло в подвальном помещении, Джинен пролезает внутрь, сразу же утопая в дыму. И без того слабое дыхание вообще разрывает легкие дымом. Он на ощупь бежит вперед, туда, где должна быть дверь и найдя ее, выбивает с ноги. Замки тут не такие прочные. Горло дерет, также как и глаза. Прокашлявшись, он поднимается по ступенькам и, немного помучавшись, выбивает плечом и эту дверь. На первом этаже тихо, он бежит на второй. — Джебом! Все комнаты закрыты. Он уже не чувствует онемевшего плеча и то, как оно ноет, каждый раз с разгона соприкасаясь с очередной поверхностью. Двери заканчиваются, и он бежит на последний этаж. — Джебом! Слышишь меня! Джебому кажется, что он умирает и слышит голос Джинена. Громкий и чересчур реальный. Саманта не говорит уже целых пять минут, но ее грудь продолжает вздыматься и опускаться. Очень незаметно, но она все еще жива. Джебом давно сполз на пол, давно цепляется за ковер трясущимися руками и молится про себя, чтобы это все поскорее закончилось. — Джебом, пожалуйста, отзовись! Громкие стуки заставляют Джебома понять, что он еще не умер, а Джинен реальный и он прямо за дверью. — Не пускай его к нам. Он не поймет. Джебом кивает, ползет к двери и проворачивает замок в последний момент. В нее врезается Джинен. — Джебом! Ты там! Иди ко мне, пожалуйста! От надрывного голоса Джебом сжимается в комок, придвигая ноги плотно к груди и обнимает себя. — Джебом… ты правда пойдешь со мной к маме? Я… так хочу ее увидеть… Саманте тяжело говорить. Она уже и глаз не открывает. Теперь пятна на кровати напоминают большие кровавые облака. — Эй! Кто там? Саманта? — дверь с очередным толчком дергается на петлях, но Джебом держит ее, прижавшись спиной. — Где Джебом? Клянусь, если ты что-нибудь сделала ему, я тебя своими руками убью! Не надо. Джебом сам ее убивает. Сидит, сжавшись, и ждет, когда они наконец увидят маму. Но Джинен, издевающийся над дверью, заставляет мозг Джебома метаться в черепной коробке. Он борется с тем, чтобы открыть дверь и последний раз взглянуть на него, и с тем, чтобы никогда его больше не видеть. — Да ебучая дверь! У него совсем не осталось сил. Боль в плече такая, что ее уже невозможно игнорировать. А еще Джинен понимает, что кто-то ее держит изнутри. Сползая на колени, он утыкается лбом об косяк и говорит, чтобы его можно было услышать. — Джебом, пожалуйста, открой дверь. Я знаю, что ты там. Откуда? Не надо. Уходи. — Я без тебя никуда не уйду. Тон у него успокаивающий, ласковый, и Джебом непроизвольно обнимает себя еще крепче. — Джебома, пожалуйста, не оставляй меня одного. Джебом не хочет, чтобы Джинен был один, чтобы был без него, и когда ему это говорят, он тянется рукой к ручке, но застывает. Он же обещал, он же понял, что его счастье не может продлиться вечно. И по-хорошему, лучше ему отправиться вместе с Самантой. — Я знаю, что тебе страшно, знаю. Но дай мне обнять тебя, Джебом. Открой эту чертову дверь, и я заберу тебя домой. Кажется Джебом слышит всхлип на последнем слове. И его глаза тоже быстро мутнеют. — Джебом… — Саманта хрипит, дергает головой, сжимает веки, — не оставляй меня. — Я хочу домой. Он так напуган, так потерян, что не осознает, что сказал это вслух. За дверью чувствуется движение. — Отойди. — Джебом не собирается отползать, когда чувствует очень сильный толчок. — Перестань… — голос, словно не его, Джебом даже пугается. — Уйди из-под двери сказал! Джебом отлетает в сторону за секунду до того, как дверь падает с петель на пол. Джебом зажмуривается, закрывается руками и начинает задыхаться. Он дышать не может, когда до боли знакомые руки подхватывают, словно пушинку, и крепко сжимают в руках, не давая высвободиться. Щеки обжигает слезами, и он цепляется за все, что только может, за руки, за его шею, за порванную куртку, за волосы. Ему так плохо и так больно, как никогда не было. Он плачет навзрыд и скулит, теряясь окончательно. — Тише, все закончилось. Руки Джинена ощущаются везде, но даже они не успокаивают. Джебом не слышит, как громко он плачет, не слышит мигалки пожарной, полиции и даже скорой. Он не знает, куда его ведут и почему ему так холодно и больно. Он не видит, как хватается за сердце папа, не видит, как Джинен ни на шаг не отходит от него, цепляясь за докторов, норовящих силой затолкать его в машину. Не видит, как тело Саманты укрытое с головой белой простыней засовывают в такую же машину, куда пихают и его. Джебом правда пытается понять, что происходит и почему все вокруг дергается, а ни один голос вокруг не похож на Джинена. Может, он все-таки умер и теперь это все, что он сможет видеть и слышать? Слишком жестоко. Джебом хватает ртом воздух, когда что-то больно вонзается в шею. Он падает на твердую поверхность, но все равно слышит все звуки, где ни один не принадлежит Джинену.