***
Гарри увидел, что Гермиона снова подняла руку во время урока. Амбридж тоже это заметила. — Что на этот раз, мисс Грейнджер? — Я уже прочитала вторую главу, — сказала Гермиона. — Тогда переходите к третьей главе. — Ее тоже. Я прочла всю книгу. — Ну, тогда вы должны быть в состоянии сказать мне, что Слинкхард говорит о контрзаклинах в главе пятнадцатой. — Он говорит, что это неправильное наименование. Он говорит, «контрзаклятием» люди называют свои заклятия для того, чтобы это звучало более приемлемо. Профессор Амбридж подняла брови, и Гарри понял, что она была невольно впечатлена этим ответом. — Но я не согласна, — продолжила Гермиона. Брови профессора Амбридж поднялись еще выше, а взгляд стал еще холоднее. — Вы не согласны? — повторила она шепотом. — Да, именно так, — сказала Гермиона, которая, в отличие от Амбридж, говорила не шепотом, а ясным, звучным голосом, который к этому времени привлек внимание всего класса. — Слинкхард не любит заклятий, не так ли? Но я думаю, что они могут быть очень полезны, когда их используют для защиты. — О, вы так думаете, не правда ли? — сказала профессор Амбридж, перестав шептать и выпрямляясь. — Боюсь, что в этом классе, мисс Грейнджер, имеет значение мнение мистера Слинкхарда, а не ваше. — Но… — начала Гермиона. — Довольно, — сказала профессор Амбридж. Она вернулась к доске и встала перед классом, вся веселость, которую она показывала в начале урока, исчезла. — Мисс Грейнджер, я собираюсь снять пять баллов у Гриффиндора. В ответ на это раздалось бурное бормотание. — Зачем? — сердито спросил Гарри. — Не вмешивайся в это дело! — настойчиво прошептала Гермиона. — За то, что вы прервали мой урок бессмысленными комментариями, — спокойно ответила профессор Амбридж. — Я здесь для того, чтобы обучать вас, используя одобренный Министерством метод, который не включает в себя возможность студентам высказывать свое мнение по вопросам, в которых они понимают очень мало. Ваши предыдущие учителя по этому предмету, возможно, давали вам больше свободы на своих уроках, но поскольку ни один из них — за возможным исключением профессора Квиррелла, который, по крайней мере, ограничил себя соответствующими возрасту учеников темами — не прошел бы проверку Министерства… — Да, Квиррелл был отличным учителем, — громко сказал Гарри. — У него был только один маленький недостаток: у него из затылка торчал лорд Волдеморт. За этим заявлением последовала самая оглушительная тишина, которую Гарри когда-либо слышал. Затем… — Я думаю, что еще одна неделя наказаний пойдет вам на пользу, мистер Поттер, — сказала Амбридж, когда прозвенел звонок. Гарри вышел одним из первых, желая как можно скорее избавиться от Амбридж. Остальные ученики поспешили за ним в класс Эдварда.***
Эд схватился за голову. Чертовы близнецы. Они были невыносимо раздражающими, и, в довершение всего, они были невыносимо умными. Утром он провел только один урок, и этого ему, похоже, было достаточно. Но тут в дверь постучали. — Профессор? Он открыл дверь и увидел Гарри, Рона и Гермиону, которые внимательно смотрели на него. За ними выстроилась шеренга учеников. — О, да, да, входите, — рассеянно сказал он, наблюдая, как ученики начали заполнять класс. Эдвард немного воспрял духом, когда увидел Гарри, Рона и Гермиону, которые вошли и сели на первые парты, но это чувство быстро исчезло, когда он заметил заходящих в класс слизеринцев. Драко вошел максимально драматично. — Садитесь все. — Эдвард прочистил горло. Он подождал, пока все взгляды устремятся на него. — Это ваш первый урок алхимии. Возможно, вы видели меня в школе на прошлой неделе, я профессор Элрик. — он повернулся к доске. — Коротышка… — Карлик. — …он будет учить нас алхимии? — …я думал, что он первокурсник. Эдвард стиснул зубы. — Кто-нибудь здесь знает, что такое алхимия? Как и следовало ожидать, Гермиона тут же вскинула руку. — Мисс Грейнджер? Гермиона слегка покраснела в ответ на официальное приветствие, но сказала: — Алхимия — это ветвь древней магии, связанная с превращением свинца в золото. — Нет. — Нет? — неуверенно переспросила Гермиона. В классе снова поднялся ропот; в конце концов, если лучшая ученица не знает, что такое алхимия, как все остальные могут это знать? — Нет, — повторил Эдвард. — Алхимия — это не магия, она тесно связана с наукой. — он принялся расхаживать по кабинету. — Скажите мне… — он указал на студентов. — Вы все волшебники или волшебницы, верно? Послышалось утвердительное бормотание. Эдвард продолжил. — Это значит, что у вас у всех в крови есть магическая сила. — Да, — сказал Малфой громким шепотом, — но у некоторых кровь грязнее. — Пожалуйста, заткнитесь, мистер Малфой. Лицо Драко покраснело, а Гарри и Рон обменялись улыбками. Эдвард взглянул на них и продолжил: — С магией в крови нужно родиться, но алхимией может овладеть любой, включая магглов. — А как насчет превращения свинца в золото, профессор? — спросил Рон несколько жадно. — Да, мы можем превратить свинец в золото. — Эдвард вздохнул. — Но в Аместрисе это незаконно, поскольку разрушило бы нашу экономику, простой ответ, если немного подумать верно? Есть еще вопросы? На этот раз руку поднял Невилл. — П-профессор э-э-Элрик, — пробормотал он. — Не могли бы вы, хм, привести пример? Пожалуйста. Эдвард пожал плечами. — Ладно, теперь смотрите внимательно. Я буду действовать медленно. Он подошел к столу и начал рисовать на нем круги и треугольники, а также руны, которых раньше никто из учеников не видел. — Обычно это делается в первую очередь. Сделайте круг трансмутации и добавьте необходимые руны. — он оглядел класс, бормоча что-то себе под нос. — Известняк…ладно… Эдвард положил мел, и Малфой громко сказал: — Это довольно скучно, вам не кажется? Крэбб? Гойл? Эдвард проигнорировал его, стирая рукой остатки мела с классной доски. — Из чего сделан мел? — он показал всем порошок, оставшийся на его перчатке. — Известняк, сэр, — быстро ответила Гермиона. — Верно. Теперь смотрите. Я собираюсь поместить известняк в центр круга. — он так и сделал, стряхнув белый порошок в центр круга, нарисованного на столе, и поднял руки. — Эта часть очень важна. Смотрите очень внимательно. Он хлопнул в ладоши и положил их на круг, в котором тут же с великолепным треском проскочила молния. Ученики отпрянули назад, шарахаясь от этого звука. Но мгновение спустя все увидели, что произошло. Гарри наклонился поближе, чтобы лучше рассмотреть. Порошкообразный известняк исчез, и его место занял полноценный кусок мела. Под негромкие аплодисменты Эдвард взял мел, демонстрируя его всему классу. Симус Финниган присвистнул. — Великолепно, профессор. — Спасибо, Финниган. А теперь перейдем к уроку… Но его снова прервали, на этот раз Малфой. — А мы не могли бы просто преобразить его с помощью волшебных палочек? — скучающим тоном спросил он. Эдвард стиснул зубы. — Вам ведь нужны волшебные палочки? Или же вы бессильны. Все дружно закивали. Эдвард махнул рукой в сторону круга трансмутации. — Вам не нужны палочки для этого, так что это метод перед лицом катастрофы. Действительно, рисование круга занимает много времени, как вы могли заметить. Многие государственные алхимики используют перчатки с рисунками или даже татуировки, чтобы иметь свои круги трансмутации всегда под рукой. Он написал что-то на доске. — Как я уже сказал, я собираюсь дать вам тест. — Что? — Сэр! Но это наше первое занятие! — Это несправедливо! Эдвард поднял руку. — Тихо! Тест будет через месяц. — он повернулся к доске и написал текст большими буквами. За прошедшую неделю он немного улучшил свои навыки в английском, но его почерк был все еще немного шатким. Надпись на доске гласила: «ОДИН ЕСТЬ ВСЕ, И ВСЕ ЕДИНО». Эдвард указал на цитату. — Тест состоит в том, что к концу месяца каждый из вас должен истолковать мне смысл этой фразы в алхимии. Того, кто не сможет… — он злобно ухмыльнулся. — Я выгоняю. Снова поднялся шум. — И как же мы это сделаем? — Профессор… Он снова поднял руку, однако шум не прекратился. — ЗАМОЛЧИТЕ! Эд остановился возле преподавательского стола. — Вы не будете сдавать этот тест с завязанными глазами. В течение месяца я буду учить вас основам алхимии, и если вы будете слушать и понимать… — он указал на свою голову. — …тогда проблем у вас с этим тестом не возникнет. — он подошел к доске. — Окей. Все по порядку. Кто из вас магглорожденный или полукровка? Гарри и Гермиона подняли руки вместе с Дином, Симусом и Парвати. Малфой спрятал усмешку за рукой. — Вы, должно быть, шутите? Они гордятся тем, что они полукровки? — Всего пять человек? — Эдвард покрутил мел в пальцах. — А кто из вас слышал о периодической системе? На этот раз рука Парвати опустилась. — И сколько из вас могут назвать элементы периодической таблицы? Гарри, Дин и Симус опустили руки, выглядя слегка смущенными. Осталась только Гермиона. Отлично. Эти тупицы даже не знают, что такое периодическая таблица. — Спасибо, Гермиона, теперь можешь опустить руку. — Вообще-то, я хотела вас кое о чем спросить, профессор. — Да? — Какое отношение философский камень имеет к алхимии? Эдвард уставился на Гермиону широко раскрытыми золотистыми глазами. Через секунду придя в себя, он пробормотал, слегка заикаясь: — Как… откуда ты знаешь, что это такое? — Он восстанавливает здоровье владельца, и… Эдвард махнул рукой, пытаясь вернуть себе самообладание. Он остро ощущал, что все взгляды устремлены на него. — Гермиона, ты не могла бы поговорить со мной после уроков? — О, хорошо, профессор. — В любом случае. Возвращаемся в нужное русло. — он махнул рукой студентам. — Достаньте свои записные книжки, свитки или что-нибудь еще, что вы используете для записей. — он ухмыльнулся, несколько злобно (этот факт не ускользнул от его учеников), и потер руки. — Давайте приступим к работе, хорошо?***
В голове у Гарри звенело, но, как ни странно, не от шрама. Эдвард все говорил и говорил, перечисляя названия камней и порошков, ожидая, что они все запишут. Гермиона же, казалось, не отставала ни на шаг. — …и на сегодня все. Звонок прозвучит в ближайшее время, можете собирать свои сумки. Даже Драко, казалось, немного сдулся от постоянного шквала знаний, к тому же была угроза быть выгнанным в конце месяца. Гермиона осталась после урока. Рон и Гарри задержались вместе с ней, любопытствуя, что скажет Эд. Но прежде чем Эдвард успел что-то сказать, в разговор вмешался Рон: — И о чем только ты думал, давая нам такое количество работы! Неужели там, откуда ты родом, учителя так усердно работают со студентами? — Это хороший вопрос, я действительно не знаю, Рон. — Эд почесал в затылке. — Я не ходил в школу с тех пор, как мне исполнилось десять, возможно, я немного оторван от аместрийской учебной программы, но хватит об этом. — он наклонился вперед, опершись головой на руки. — Гермиона, ты знаешь, что такое философский камень? — Д-да, профессор. Мы все знаем, то есть Рон и Гарри тоже знают, что это за камень. Эдвард посмотрел на них своими странными золотыми глазами. — Ты знаешь, что делает этот камень? — Он исцеляет и продлевает жизнь владельца, а также превращает свинец в золото, верно? Эд подумал, что вероятнее всего от незнания основ алхимии, они и считают, что камень только продлевает жизнь владельца, хотя на самом деле он полностью игнорирует эквивалентный обмен… превращение свинца в золото — это может сделать любой алхимик… — Итак, — сказал Эдвард, — камень у вас? — Нет… сэр. Волдеморт пытался вернуть его, когда мы были первокурсниками, но мы остановили его. — в голосе Рона прозвучала внушаемая нотка гордости. — Насколько я помню, Дамблдор приказал его уничтожить. Эд вытаращил глаза. Да, конечно, уничтожение философского камня было, вероятно, самым безопасным шагом, но одна только мысль о другом философском камне, которым владел Гомункул, выводила его из себя. Он взял свой плащ и бумаги. — О, хорошо. Мне просто было интересно. Он выпроводил их за дверь и запер ее за собой. Похоже, я нанесу тебе визит, Дамблдор.***
— Эд казался очень взвинченным, когда мы спросили о камне… — Да, я заметил. А ты что думаешь, Гермиона? — Ну, — осторожно начала Гермиона, — Эд выглядел очень расстроенным, когда мы сказали ему, что камень уничтожен, что, если он хотел заполучить его в свои руки? — Значит, Эд опоздал на четыре года… — Да, но что, если он… — Гарри огляделся, чтобы убедиться, что его никто не слышит. — а что, если он был как-то связан с Волдемортом? Повисла тишина. — …сомневаюсь в этом, — нерешительно сказала Гермиона. — Он был с нами сколько, половину лета? Он ведь отправил только два письма, верно, Гарри? Гарри кивнул. — Да. Одно — брату, другое — начальнику или типа того. Но дело в том, что он написал все по-аместрийски, так что я не мог его прочесть. — А что, если это был секретный код? — Даже не знаю. Я просто надеюсь, что Эд на нашей стороне, потому что… — Гарри усмехнулся. — …он бы взорвался, если бы услышал это… но… хотя он и коротышка, он довольно силен.***
Эдвард ощетинился, идя по коридору, чувствуя что-то вроде дурного предчувствия. Мне кажется, что кто-то только что назвал меня коротышкой. Но так или иначе, он подошел к кабинету Дамблдора, или туда, где он должен был быть. У входа стояла большая каменная горгулья. Когда Эд приблизился к горгулье, она заговорила. — Пароль, — произнесла она не слишком любезно. Эдвард отскочил назад, глаза его сузились, в то время как нервы были на пределе. — Я пришел к директору, — медленно проговорил Эд, опасаясь, что его самообладание очень скоро даст сбой. — Пароль. — Я его не знаю. — Нет — пароля, нет — входа. — Мне нужно увидеть Дамблдора! — Пароль. Эд почувствовал, что злится все сильнее, и ему показалось, что из ушей вот-вот повалит пар. Он угрожающе ткнул пальцем в сторону горгульи. — Слушай, ты лучше пропусти меня к директору, а то я тебе башку оторву! Горгулья качнулась в сторону, и из-за нее вышел Альбус Дамблдор. — А, — сказал он любезно. — Профессор Элрик. Я как раз собирался прогуляться, но вы, кажется, очень расстроены чем-то. — Как… я вовсе не расстроен! — Эд скрестил руки на груди. — Мне нужно поговорить с вами, — он огляделся по сторонам, осматривая пустые коридоры. — Наедине. — Ну конечно, Эдвард. Он повел Эда обратно в свой кабинет. Эдвард старался не обращать внимания на странные серебряные приборы, стоявшие на полках. Хотелось бы узнать, для чего они нужны. Но вернемся к теме… философский камень. Эд откашлялся. — Дамблдор, Гарри сказал, что четыре года назад в Хогвартсе был философский камень. Он сказал, что вы его уничтожили. Дамблдор смотрел на Эдварда с мерцающими глазами. Глазами, как показалось Эдварду, которые скрывали слишком много секретов. — Действительно. Эд сглотнул. — Скажите, Дамблдор, вы знаете, как создается философский камень? — Нет, не знаю, Эдвард. В искусстве алхимии я болезненно ограничен. — Души, Дамблдор. — Прошу прощения? — Души. Человеческие души. Сотен, тысяч, возможно, миллионов людей. — Эд развел руками. — Их души живут в камне, питая его энергией. Дамблдор молчал. — Вы не знали этого? — Меня предупреждали об этом, Эдвард, довольно давно. — Кто?***
Девяносто лет назад, в замке Хогвартс. — Хоэнхайм! Хоэнхайм оторвал взгляд от кипы бумаг, окружавших его стол. — Альбус! Я рад видеть, что вы вернулись, причем целым и невредимым. Альбус усмехнулся, ставя свою дорожную сумку на стол. — Да, Париж был гораздо лучше Египта. Во-первых, меня не заколдовали, как только я ступил в магазин. — Повеселились? — Да, да, это так. Мне довелось провести некоторое время в Шармбатоне, и была приятная возможность увидеть, как учат французских волшебников и волшебниц. — Вы покинули Хогвартс на три месяца, — сухо сказал Хоэнхайм, — потому что, как вы сказали, у вас был перерыв в преподавании в Париже. Однако вместо того, чтобы восхищаться Эйфелевой башней, вы вместо этого решили пойти в другую волшебную школу. Скажи мне, каково это-быть одержимым преподаванием, Альбус? — Ой, да замолчите. Я не только ездил в Париж, чтобы попасть в Шармбатон, но и получал удовольствие от местной кухни. Очень отличается от нашей. — Не сомневаюсь. — Ах, я также встретил другого волшебника! — Альбус чуть нахмурился. — Только он сказал, что тоже алхимик. Скрип пера Хоэнхайма по бумаге прекратился. — Алхимик? — безразлично спросил Хоэнхайм. — Да, его зовут Николас Фламель. — Хм, я никогда раньше не слышал об этом парне. Альбус снова рассмеялся. — Он совсем не парень, ему уже триста лет. Хоэнхайм склонил голову набок. — А? — Да, видите ли, он… — глаза Альбуса загорелись. — У него есть то, что он называет философским камнем. Альбус не заметил, как глаза Хоэнхайма сузились, как он сжал кулак. — Неужели? На что это похоже? — На самом деле он маленький, размером с небольшой камешек. Красный, немного похож на рубин. Хоэнхайм слегка улыбнулся, хотя глаза его были опущены. — Хмм, — сказал он. — Скажи мне, Альбус, ты высокого мнения об этом философском камне? — Ну, конечно. — Альбус склонил голову набок. — Это же прорыв в алхимии! Ну же, Хоэнхайм. Ради Бога, ты же профессор алхимии. Я думал, ты будешь в восторге от этой новости. — Альбус… — начал Хоэнхайм. — Ты знаешь, из чего сделан философский камень? — К сожалению, нет, — печально ответил Альбус. — Я же не силен в алхимии. Ты же это знаешь, Хайм. — А если я скажу тебе, что ради камня нужно принести в жертву человека? Альбус задумался, принимая этот вопрос за риторический. — Если бы нужно было принести в жертву человека… Я бы сказал, что в целом оно того не стоит, даже если камень может помочь другим. Его рука вытащила маленький медальон, простой металлический. Даже не открывая его, Хоэнхайм знал, что внутри: маленькая фотография погибшей сестры Альбуса. Но через мгновение Альбус спрятал медальон обратно в карман. — Оно того не стоит, Хайм. А ты как думаешь? Но в этот момент Хоэнхайм улыбнулся. Он потянулся за другим листом бумаги на своем столе, чтобы проверить его. — О, ничего, Альбус, совсем ничего.***
Настоящее время -Тебе не о чем беспокоиться, Эдвард, — спокойно ответил Дамблдор. — Но, как я уже говорил, он уничтожен. Я об этом позаботился. Эд мерил шагами комнату, яростно бормоча что-то по-аместрийски. — Эдвард. — Что? — раздраженно спросил Эд, нервы которого явно были на пределе. Он думал, что эта преподавательская работа и без того была достаточно тяжелой, наряду с Орденом Феникса. Еще была эта невыносимая Амбридж, но теперь вдруг появился еще и философский камень? Конечно, Дамблдор сказал, что он был разрушен, но что вообще в Хогвартсе делал камень? — Кажется, тебя особенно озадачил именно философский камень. Это заставляет меня задаться вопросом, что вы уже раньше сталкивались с философским камнем? — даже при том, что его голос был очень спокойным, он напомнил Эду о Мустанге, когда полковник пытался повлиять на кого-то выше званием. Лгать было бесполезно, Дамблдор, казалось, знал все. Эд теребил свои перчатки. — Да, сэр, — честно ответил он, глядя Дамблдору в глаза, — и я видел, какой ущерб он может нанести. — Что ж, — это было все, что сказал Дамблдор. — Ну, вам не о чем беспокоиться, Эдвард. Я могу заверить вас в этом. Больше Эдвард ничего не мог добавить, и он в раздражении покинул кабинет директора, закрыв за собой дверь. Он не заметил, как глаза Дамблдора сузились, и того, как Дамблдор наклонился и открыл ящик стола. Альбус достал маленькую, меньше его ладони, фотографию в рамке. Фотография, вероятно, когда-то была цветной, но теперь она выцвела, став грязно-желтой. Тем не менее, два человека на фотографии все еще были видны, улыбаясь и махая руками. Оба были в костюмах, но на одном из них был широкий плащ, на носу — очки в тонкой оправе, и меланхоличная улыбка. Другой мужчина был гораздо энергичнее, его рука лежала на плече блондина. Волосы Дамблдора на фотографии все еще были каштановыми, а на лице сияла широкая улыбка. Дамблдор внимательно смотрел на фотографию, как делал это уже бессчетное количество раз. Эд всегда возмущался, когда его спрашивали о его отце раньше, и Дамблдор подозревал, что так оно и осталось. Конечно, если Эд был потомком Хоэнхайма, он, вероятно, был его внуком, не так ли? Дамблдор впервые встретил Хоэнхайма девяносто лет назад, и тот уже выглядел немолодым. Но Хоэнхайм никогда не давал ни малейшего намека на желание иметь детей, в отличие от Дамблдора.***
Девяносто лет назад, Хогсмид, «Три Метлы». Альбус снова наполнил бокал Хоэнхайма ягодным джином. — Выпей еще, Хайм. Ты выглядишь довольно подавленным. — Альбус осушил свою чашку можжевелового бренди. — Не унывай, Хоэнхайм, уже почти Рождество! Хоэнхайм взял свой стакан, но пить из него не стал, вместо этого удивляясь красному цвету своего джина. — Рождество, — медленно произнес он. — Я все еще привыкаю к мысли, что это праздник дарения подарков. В конце концов, в Аместрисе не празднуют Рождество. Альбус снова наполнил свой опустевший стакан. — Говорю тебе, народ Аместриса сошел с ума! — он покачал головой. — Ни Рождества, ни праздников вообще? — Кроме ежегодного празднования дня рождения Фюрера, никаких праздников, — мягко сказал Хоэнхайм. — Аместрис, должно быть, единственное такое место на земле! Хоэнхайм поставил на стол полный стакан. — Да, я думаю, что это так, — тихо сказал он. Альбус посмотрел на своего друга. — Послушай, — небрежно сказал он, со звоном ставя пустой стакан на стол, — почему ты не поехал в Аместрис на каникулы? — он усмехнулся. — Галатея уехала в Илкли вчера, а Борис уезжает завтра. — То же самое я могу спросить и у тебя, Альбус. Неужели вы, молодой волшебник, действительно так преданы учению, что останетесь в Хогвартсе? Альбус откинул голову назад, махнув рукой, чтобы ему принесли еще бренди. — Я уже не молод, — самоуничижительно сказал Альбус. — На самом деле я уже немного староват. Хоэнхайм хмыкнул, пряча за ладонью грустную улыбку. Он не мог сказать то же самое о себе, он был уже более чем стар к этому времени. Неужели четырехсот лет достаточно, чтобы называться старым? Но Альбус лукавил. — Я хотел в течение долгого времени кое-что спросить, Хайм. — сказал он, на удивление трезвый. — Ты неплохо выглядишь… — Альбус закашлялся, расплываясь в улыбке. -…ну, тебя сложно назвать красивым, но… — Ты меня хвалишь или оскорбляешь? — дружелюбно спросил Хоэнхайм. — И то, и другое. Может быть. Я не знаю. Но… — усмешка Альбуса немного поубавилась. — Ты не урод, у тебя есть голова на плечах, ты профессор, и я скажу, я думаю, что любой бы подумал, что профессор — это хорошая работа, но ты все еще не нашел себе девушку! У тебя же никогда не было ни с кем длительных отношений? Хоэнхайм отхлебнул немного джина, чтобы скрыть удивление. Альбус увел разговор в совершенно другое русло, и он этого не ждал. — Откуда ты знаешь? — Это было очевидно, Гогенгейм. ТЫ шел на жертвы, отмахиваясь от девушек — именно ты, Хейм. Только ты. — Что? Когда это я отмахивался от девушки? — с неподдельным любопытством спросил Хоэнхайм. Альбус рассмеялся, запрокидывая голову. — Ты действительно не помнишь? — он налил еще один стакан, несколько капель пролилось на деревянный стол. — Скажи мне, Хайм, ты забыл ту служащую? Довольно симпатичная — короткая стрижка, красивые очки, мантия по фигуре — ты действительно не помнишь? Хоэнхайм задумчиво склонил голову набок. — Разве она не была помощницей министра? Мы немного поговорили, пока Крикли возился с Армандо… — Ты чертов идиот! — Альбус перебил Хоэнхайма. — Честное слово, ты такой невежественный! Она болтала с тобой, приятель, и намекнула, что хочет пойти с тобой на свидание, фу! Безнадежно, правда. — он осушил свой стакан. — Ну, если ты хочешь остаться холостяком навсегда, то я не хотел бы быть одинок. — в его голосе прозвучало нечто большее, чем просто сожаление. — Почему ты думаешь, что никогда не женишься, Альбус? — добродушно спросил Гогенгейм. Альбус уставился в свой пустой стакан, его искаженное отражение смотрело на него. — Моя мать умерла. Моя сестра Ариана умерла, причем слишком молодой, как ты знаешь. Если мой отец еще и жив, то он чахнет в Азкабане, а я с братом я не разговаривал почти пятнадцать лет. — он сжал руки вместе. — Это неправильно, тебе не кажется? Нет, нет, это совсем не так. Я не могу обременять этим прекрасную леди. Между ними повисло печальное молчание. Хоэнхайм махнул рукой. — Извините, два рисовых вина соджу, пожалуйста, — сказал он проходящему мимо официанту. Альбус чуть-чуть оживился. — Захотелось чего-то экзотичного? Хоэнхаймм улыбнулся. — Ты никогда раньше не пробовал соджу, Альбус? Это довольно неплохой напиток, но немного дороговат. Вкус уникален, очень отличается от английского пива и виски. — Думаешь напоить меня еще больше, чем я уже напился?***
Настоящее время Грустные мысли Дамблдора были прерваны странным стуком в окно. Альбус обернулся и увидел за стеклом одну из школьных сов. Дамблдор открыл окно, и стройная сипуха запрыгнула внутрь, высунув вперед лапу с письмом. После того, как сова улетела, Дамблдор посмотрел на конверт, который он получил. На нем был незнакомый ему герб, оттиснутый красным, почти кровавым. Он сломал восковую печать и вытащил из конверта письмо. Почерк был довольно дрожащий, как у новичка. Альбусу Персивалю Вулфрику Брайану Дамблдору, В следующий раз, пожалуйста, будьте так любезны, пошлите более послушную сову. Потребовались один мастер-сержант, один прапорщик, три младших лейтенанта и один старший лейтенант, чтобы поймать сову после того, как она вылетела из моего кабинета и полетела по коридорам. Я, будучи немного напряжен в последнее время, забыл сказать вам кое-что. К сожалению, конечно. Вы были очень добры, когда позволили майору Эдварду Элрику преподавать в Школе чародейства и волшебства Хогвартс, не зная обстоятельств, которые были в его жизни. Сам Элрик, без сомнения, придет в ярость, когда узнает, что я рассказал вам правду, и поэтому я прошу вас не говорить ему об этом открыто. Если вы полагали, что майор Элрик служил в Ишварской войне, я глубоко извиняюсь за то, что ложно назвал его ветераном войны. Нет, майор Элрик никогда раньше не участвовал в войнах, но я не лгу, когда говорю, что майор Элрик — один из самых уважаемых алхимиков в Аместрисе, как бы меня ни раздражало писать об этом. Позвольте мне перейти к делу. Я сомневаюсь, что майор Элрик сказал вам, но это будет достаточно очевидно, когда вы узнаете правду. Так вышло, и я не стану называть вам причин, Эдвард Элрик лишился своей правой руки и левой ноги. Я думаю, что такой проницательный человек, как вы, заметил бы тихие щелчки в его руке и странные звуки в его шагах. Он не потерял конечности при какой-нибудь безрассудной аварии. Причина может быть раскрыта вам в должное время, а может и не раскрыться, но Эдвард не подчинится вам, как бы вы не пытались вытянуть из него правду. Я надеюсь, что эти знания были вам в какой-то мере полезны по причинам, которые в данный момент не имеют отношения к делу. Искренне, Полковник Рой Мустанг. Дамблдор положил письмо на стол. «Мустанг» был довольно прямолинеен в своем письме. В самом деле, он напоминал этой манерой Люциуса Малфоя. Полковник Мустанг был прав: Альбус заметил странные особенности конечностей Эдварда, но не стал его расспрашивать. Тот факт, что у Эдварда отсутствовала рука и нога, вызывал определнные мысли на этот счет. Но Мустанг утверждал, что Эдвард никогда не сражался на войне, так как же именно мальчик потерял две конечности? Еще одна сова влетела в открытое окно, но с меньшей грацией, чем первая. Это была большая серая сова с перьями, которые, казалось, вот-вот осыпятся с нее, и довольно большим брюхом. Сова наполовину полетела, наполовину упала на стол Дамблдора, прежде чем поскользнуться и с громким стуком упасть на пол. Дамблдор знал эту сову достаточно хорошо, это была Стрелка, сова семьи Уизли. Бедная птица тяжело дышала: Дамблдор дал ей воды и печенья из клетки Фоукса. Пока Стрелка отдыхала, Дамблдор снял с ее лапы письмо. Оно было от Артура Уизли. Письмо было длиннее, чем у полковника Мустанга, и куда более аккуратным почерком. Дорогой Альбус, Я уверен, что Эдвард, Гарри, Гермиона, Рон, близнецы и Джинни благополучно прибыли в Хогвартс (Молли оторвет мне голову, если они этого не сделают). Прошла неделя, и я твердо решил, что должен рассказать вам кое-что о вашем новом профессоре алхимии, Эдварде Элрике. Откровенно говоря, мы с Молли очень беспокоимся за него. Вундеркинд, ставший профессором! Признаюсь, я немного сомневался в том, что Аместрийское правительство понимает, что они делают, но теперь у меня возникло еще больше вопросов. Эдвард ведет себя как нормальный, хотя и немного раздражительный пятнадцатилетний мальчик. Но в пятнадцать лет обычный человек не может иметь настолько больших страхов. Что-то случилось в августе. Как вы знаете, Альбус, мы уже некоторое время живем на площади Гриммо и не успели еще полностью очистить дом. В письменном столе был боггарт. Молли думала, что справится с этим сама, но, поскольку страх иногда одолевает всех нас, она не смогла. Эдвард застал ее лицом к лицу с боггартом, а Гарри нашел его вскоре после того, как Люпину удалось уничтожить это существо. Но чуть раньше мы все смогли увидеть, во что превратился боггарт у Эдварда. Повсюду была кровь; конечности и кровавые пятна, как в тех ужасных маггловских фильмах. Но это было еще не все, появлялись и другие существа… Дамблдор продолжил читать ужасные подробности, которое мистер Уизли подробно описал в письме. Почерк здесь был более неуверенным, а текст казался более сдержанным, словно пишущему хотелось как можно быстрее покончить с этим письмом. С каждой новой деталью в боггарте Эда глаза Дамблдора сужались, а блеск в глазах постепенно затухал. Он похлопал Фоукса по спине, и феникс издал тревожный звук. — Тише, старый друг, — успокоил его Дамблдор и продолжил чтение. …Это было просто ужасно. Мы беспокоимся за Эда, Дамблдор. Он не хотел говорить о боггарте на следующий день. Я думаю, что парень слишком молод, чтобы столкнуться с чем-то настолько ужасным. Я просто хотел бы, чтобы вы об этом знали. Сожгите это письмо после того, как прочтете его; Министерство может следить за нами. Артур У. Дамблдор кивнул сам себе. Он отдал бумагу Фоуксу, который чихнул на бумагу; искры быстро поглотили пергамент, пока он не превратился в пепел. Дамблдор посмотрел в окно, на открытое небо. Он открыл класс алхимии, потому что думал, что будет лучше иметь еще одну козырную карту в колоде, если Волдеморт нападет на них. Но, похоже, профессор алхимии нуждался в такой же защите, как и все остальные студенты.