Летели вороном, Стены крови, Реки мерзости. Утонули в пьяном омуте. Любовь — та ещё блядь, Предатель, убили в спину. Погибали от рук мерзких. Тонули, так и тонули в ебанной трясине…
Возвратившаяся к этому времени Наиля Альбертовна громко ойкнула и призвала разбушевавшегося поэта к порядку: — Ну, Кира, или как вас там. Здесь же дамы! Избавьте нас от нецензурщины! — и она с сомнением покосилась в сторону Саши. Кира поперхнулся, почувствовав себя разогнавшимся бегуном, которому самым подлым и неожиданным образом поставили подножку, и он споткнулся на полном ходу. Яков довольно хмыкнул, и на лице его сама собой расцвела ядовитая ухмылка. Саша тоненько и нечленораздельно пискнула на своём месте. — Ладно, — откашлялся незадачливый поэт, — тогда вот с этого места.Перерезали горло тому пидору, Который вякал о правде и жизни бытия. Его больше никто не видел. Тягость проклятой дружбы, Изорванная фотография И эта гниль на коже… Она красива, Только для тебя.
По мере прочтения стиха голос Киры всё возвышался и возвышался, он расходился всё больше, размахивая в такт словам сжатым кулаком. Глаза его время от времени с мстительной яростью посматривали на так и не севшего, маячившего возле сцены Якова. Рот Наили Альбертовны открывался всё шире, а глаза Саши всё округлялись и готовы были вылезти из орбит.Угробили жизнь интоксикацией, Во веки вечные, Эти люди, Которые не люди И очень печально. Ты никому не нужен, Мёрзнешь в холодильнике. Тебя больше не существует, Ты стёрт с лица земли…
Практически провыв последнюю фразу, поэт на секунду замер, так и держа руку со сжатым кулаком в воздухе. В актовом зале воцарилась гробовая тишина. — Как-то это… чересчур пессимистично, — наконец первой осторожно нарушила молчание Наиля Альбертовна. — Зато блевать не тянет, — с мрачным торжеством в голосе отозвался поэт. — В туалет зато тянет, подтереться такими стихами, — со всей возможной желчью в голосе процедил Яков. Саша басовито хохотнула. Лицо поэта вспыхнуло румянцем. А Наиля Альбертовна предусмотрительно вскочила со своего места и протянула руку к Кире: — Пусть Саша рассудит: ей, как представителю молодёжи, ближе такое… кхм… творчество. Давайте сюда рукопись, я передам. Получившая вторую нетленку Саша разглаживала смятые листы на коленках и медленно переводила взгляд занавешенных чёрными прядями волос глаз с одного творения на другое. — Сложно, — протянула она, — чего-то не могу я выбрать. Пока поэт и художник разочаровано вздыхали, Наиля Альбертовна радостно всплеснула руками и вымолвила: — Вот и славно! Значит, победила дружба! И чего вам делить в самом-то деле? Разве нельзя дружить втроём? На этих словах педагогини Саша подняла голову, ошеломлённо уставилась на стоящих перед ней соперников и шумно сглотнула. — О да! — сказала она, и адамово яблоко ещё раз перекатилось по её тонкой шейке. — Втроём!.. Это можно попробовать. — Вот и славно! — пуще прежнего обрадовалась не почуявшая подвоха, ещё не растерявшая остатки бледно-зелёного цвета на лице Наиля Альбертовна. — Вот и попробуйте! Были же три мушкетёра, три танкиста и собака, три тополя на… ой, это неподходящий пример. И идите, погуляйте уже, пока погода хорошая. И она радостно вытолкала всю троицу за двери актового зала. Шедшие справа и слева от семенящей по траве ножками в лаковых туфельках и белых гольфиках Саши поэт и художник старательно избегали встречаться взглядами и с независимым видом смотрели каждый в свою сторону. В это время радостная песня, разнёсшаяся по лагерю, возвестила начало обеда. — А давайте после ужина встретимся? — дёрнув поочерёдно каждого из хранящих молчание дуэлянтов за руку, предложила Саша. — Я и место хорошее знаю — у озера. — А комары? — засомневался взглянувший на голые ножки Саши Яков. — Можно костёр развести, — бросив на него косой взгляд, нейтральным тоном внёс предложение Кира. — И плед захватите! — скомандовала обрадованная открывшимися перспективами Саша.***
Ровная водная гладь поблескивала в свете восходящей луны. Серебристая лунная дорожка, протянувшаяся через озеро, так и манила ступить на её сверкающую ленту. Налетающие лёгкие порывы нежного тёплого ветерка еле-еле колыхали метёлки тростника и едва слышно шумели камышом. — Бля-я, красиво-то как! — протянула ломким баском остановившаяся на берегу озера Саша. В её огромных глазах зачарованный красотой пейзажа Яков увидел и отблеск лунного света, и колыханье сонного ручья… — А из чего костёр-то жечь? — подал голос возящийся с пледом на траве Кира. Расстелив наконец на траве колючий клетчатый плед, поэт шмякнулся на живот, чуть не ткнувшись носом в высокую траву. Из травы вылетел, распространяя вокруг себя тёплое жёлтое сияние, исходящее от мягкого тельца, потревоженный светлячок. — Круто! — упав на коленки, а потом и на живот рядом с Кирой, воскликнула Саша. Яков посмотрел, как она болтает в воздухе тонкими ножками, немилосердно сминая синюю юбку, брякнулся рядом и сдавленно произнёс: — Я мог бы сейчас сыграть на флейте. Но забыл её дома. По другую сторону от Саши подозрительно ехидно хмыкнул Кира, но почему-то промолчал. — Да не надо никакого костра, — помолчав, сказал Яков, — здесь есть светлячки. И звёзды. Как по команде, все трое перевернулись на спину и уставились в небо. — Красота-то какая! — поражённо выдохнул Кира. Яков повернул голову в его сторону и увидел, как в очках Киры нестерпимым бриллиантовым блеском сверкают отражения миллионов звёзд. Кира тоже повернул лицо в его сторону, и тут… Как это произошло, никто из них троих объяснить потом не мог. Но, моментально ринувшись друг к другу, они сплелись в огромный клубок, уже не разбирая, чьи руки шарят по чьему телу и неумело расстёгивают досадные препятствия в виде молний и пуговиц. Яков запомнил отчётливо только тот миг, когда его (всё-таки его) рука скользнула под складчатую юбочку, смяла лёгкую ткань и легла на вожделенную промежность его тян. Сверху его руку накрыла лёгкая рука Киры. — О-о! — завопили они хором и руки разом отдёрнули. Вместо ожидаемой мягкой влажной плоти недавние дуэлянты обнаружили среди складок юбки вполне себе затверделый орган. — Что это? — выдавил откатившийся от Саши Яков. — Где? — безмятежно откликнулся тот. — Да вот же! — уточнил ловящий ртом воздух художник. — Писюн, — спокойно ответил Саша, стягивая с себя плавки и обнажая восставший, словно покачивающийся на ветру, член. — Но он же такой же… — выдавил из себя Кира, и только отблески лунного света на линзах очков помешали Якову рассмотреть, насколько круглыми стали его глаза. — Как у вас? — продолжил Саша. — А вы чего ждали? Чтобы он был какой? — Ну, другой какой-нибудь, — не сразу нашёлся с ответом Яков. — Сорян, братан, другого нет, — дунув на упавшую на глаза чёлку, отозвался Саша. Между тем Кира несмелой, но решительной рукой потянулся к члену раздора, прикоснулся к нему тонкими пальцами, обхватил и немного неловко двинул рукой вверх и вниз. Откинувшийся на спину Саша протяжно застонал. Как завороженный, Яков ещё пару минут следил за гипнотическими движениями руки Киры, а затем не выдержал, припал к тонкой шейке, заскользил губами по острым скулам, по выпирающим ключицам, тем более, что чья-то рука уже сжала в ответ его поднявшего голову василиска, и сам он нашарил руками бархатистую кожу чьего-то естества, а чьё оно было, кому принадлежало — он не смог бы, даже если бы захотел, определить, да и не хотел сейчас разбираться. Стонали они вместе, почти в унисон, почти перекрыв хор брачующихся где-то в камышах лягушек. Кончив почти одновременно и забрызгав друг друга обжигающими брызгами густой спермы, они лежали потом рядом под звёздным небом, остывая и держась за руки, и только ветер приятно холодил разгорячённую недавними бурными ласками и волнением плоть. — Плед, сука, колется, — пожаловался поёжившийся Саша, приподнимая задницу и одёргивая задранную сверх всякой меры юбку. Кира вдруг прыснул и звонко захохотал. Посмотрев на него, захохотал и Яков, а потом, не выдержав, басовито и раскатисто заржал Саша. Как это всё-таки здорово — дружить втроём!