Dieci

Labrinth — No Ordinary

Чонгук лениво покачивает хвостом, медленно приближаясь к сваям, уходящим глубоко под воду. Тень пирса почти достигла большого круглого камня, а значит, скоро придёт тот, ради кого Чонгук плавает сюда каждый день с другого конца залива. Здесь, вообще-то, почти не водятся рыбы. Не из-за воды и не из-за браконьеров, а просто. Так повелось. Среди русалок ходят легенды, что это святое место. «Здесь постоянно происходят чудеса». Но Чонгук знает, что это всё россказни. Волшебный свет — зеркало; голоса духов — мальчишка, играющий на флейте; гнев лесного царя — рёв моторной лодки. Да, Чонгук много знает про людей. Может быть, даже слишком. Эти знания не дались ему легко, и если отец прознает, где Чонгук на самом деле пропадал во время прилива, то пообрубает ему его красивые острые плавники. Знает, проходили. Он до сих пор не отошёл от прошлого раза — тогда приходилось на протяжении четырёх месяцев неуклюже махать руками, чтобы развернуться. Чонгук достаёт блестящую ракушку вовремя — как раз к тому моменту, как его человек, насвистывая, ступает на скрипящие доски мостка. Даже в искаженном отражении прекрасен — смоляные кудри растрепались на ветру, брови сведены к переносице, а язык высунут от усердия. Возится со своей удочкой. Никакой наживки, он её не использует с тех самых пор, как Чонгук стал цеплять на крючок заплывших сюда рыбёшек. За это его отец тоже по чешуе не погладил бы. У русалок с рыбами мирное сосуществование, а Чонгук, вот, можно сказать, выдаёт их на верную смерть. Но его человек всегда отпускает рыб обратно. Это ведь только к лучшему! Они не будут сюда заплывать и поддавать себя опасности быть выловленными настоящими рыбаками. Чонгуку приятно слышать этот звук. То, как его человек дует сквозь губы неизвестную мелодию. Да, он не слышит, что свистит, но всё равно получается красиво. Чонгук уверен, если бы у его человека был слух, он пел бы лучше самых искусных сирен. Но он не жалеет. Так они хотя бы на равных. Союзы между людьми и русалками, на самом деле, не в диковинку, хоть и не афишируются. Они прочны, но нужно постараться, чтобы наладить контакт — людям приходится учить язык жестов или осваивать легилименцию. Голос для русала — редкий и ценный дар. Чонгук им не обладает. Его человек опускает удочку, крючок плавно уходит под воду, и Чонгук срывается с места, чтобы поймать хоть какую-нибудь живность. Задумался и не подготовился. Его человек никогда не ждёт долго и уходит, если не клюёт. А Чонгук очень, очень не хочет, чтобы он уходил. В голове проскальзывает шальная мысль, и приходится хорошенько тряхнуть волосами, чтобы её прогнать. Он не собирается показываться раньше времени. Отец говорит, что человека нужно проверять по особенной схеме, прежде чем выдать себя. Чонгук отца слушается. Только у судьбы на всё свои планы. Чонгук хочет подцепить пучок зелёных водорослей, а в итоге цепляется сам. Чего он не любит, так это вида собственной крови. Поэтому дёргает леску на себя, осторожно отнимая пальцы от крючка. Сквозь толщу воды на него смотрят огромные ореховые глаза. Самые прекрасные из всех, что Чонгук когда-либо видел. Он подплывает выше, его мокрая макушка торчит из воды, как и заалевшие кончики ушей. Он протягивает мокрую удочку, а его человек улыбается. Широко-широко, обнажая ряд ровных зубов. У людей всего две пары клыков, но это не уродливо, как принято считать среди морских обитателей. Чонгук находит это очаровательным. Весь его человек очаровательный. И его тёплая сухая ладонь, так идеально вписывающаяся в Чонгукову, и любопытный шкодливый взгляд, и его смуглая голая кожа, которой появляется всё больше, когда он стягивает с себя одежду, бомбочкой ныряя с пирса. И его низкий глубокий смех. О, великая Амфитрита, как жаль, что он сам не может себя слышать. Чонгук сначала не может понять, что ему пытаются сказать. Он вопросительно поднимает бровь, и его человек ещё раз сгибает три пальца, оттопыривая указательный и средний. Его человека зовут Ви.