Les femmes amoureuses

Яна делит палату с мадам с шизофренией, мадмуазель с биполярным и мадмуазель с анорексией. Из всех мадам и мадмуазель Яна была самой везучей, поскольку Роза посещала ее чуть ли не каждый день посещений – а их было четыре.

 - Ты что, Шершуня потому что цветочки все время нюхаешь? – спрашивала мадам с шизофренией, а Яна хлюпала носом от аллергии на розины одуванчики, но все равно продолжала их нюхать. Одуванчики были желтые-желтые, и нос, соответственно, становился желтый-желтый и воспаленный-воспаленный. Яну это не останавливало. - Да нет, я просто Шершанская, - отвечала Яна и продолжала нюхать одуванчики, у которых и запаха особо-то не было. Их просто притащила Роза. 

У Розы стабильно не было денег, потому что «сраная педянка», сраная производственная практика и не сраная, но не приносящая никаких денег малышка, которую Роза выпускала из рук разве что в туалете. Поэтому розины подношения в психиатрическую лечебницу для Яны Осиповны финансировали в основном ее родители, которые с Розой очень даже хорошо законтачились.

 «Розочка», говорила мама, «что бы мы без тебя делали?». Ну они-то явно бы что-то делали, а вот Яна очень вряд ли – без сигарет, на которые Розе все же хватало, апельсинчиков от дедуси, а главное – одуванчиков, жутко аллергенных, но невероятно приятных.

Или не главное.

Вообще, Роза, наверное, приходила в первую очередь для того, чтобы шокировать местных бабусек чмоками в янин веснушчатый нос.
 - Вы смущаете пожилых пациентов! – возмутилась медсестра, когда Роза сложила голову Яне на плечо. Роза ойкнула, извинилась и сразу отпрянула. Постепенно Яну стали выпускать из стационара. Сначала ей можно было гулять по территории, потом ей стало можно выезжать домой на выходные. Домом давно стала квартира розиной бабуси, которую они делили, казалось, испокон веков, хотя всего-то два года, и где репетировали, и жили, и спали, и вообще, ю ноу. Что бы, интересно, увидела мадам с шизофренией на их красном ковре, где невероятно крепкая психически Роза углядела Фантомаса? Яне было невдомек. Но из окна светила луна, которая нагло освещала то, что виднелось под розиной ночнушкой, а Роза целовала ее щеки, приговаривая, что любит ее веснушки — вот ровно от луны до солнца, а потом до земли, а потом еще раз до луны и обратно. Роза отодвигала ее пижамные штаны, чтобы поцеловать веснушчатые бедренные косточки, а потом целовать живот и зарываться носом в волосы на лобке. Потом она натягивала штаны обратно и отодвигала майку, целуя ребра – тоже все в полупрозрачных под светом луны веснушках, а потом переходила к груди, где веснушек уже не было, но была родинка в ложбинке, ближе к левой (как сказала Роза – ведьминская, только у ведьм такое). Яна лежала, глядя в потолок, и чувствовала, как у нее дергалась шея под розиными поцелуями. - Знаешь че, - сказала Роза, пропуская ее соски через кончики пальцев, - у тебя такие веснушки, - легкий укус за мочку уха, - будто ты вся изгваздалась в моих одуванчиках, вот правда, - язык скользнул в ушную раковину и выскользнул, когда Яна сделала глубокий вдох и выгнулась в спине, - я конечно понимаю, что нет, - Роза сжала волосы у нее на затылке и потянула, - но очень похоже. - Ох, - только и могла сказать Яна.

Казалось, что Роза целует каждую ее веснушку, которую только может отыскать. Она расцеловала все ее лицо, от щек до лба и подбородка, спустилась к шее, потом к ключицам, прошлась по плечам и – еще раз, ее любимое и самое чувствительное – грудь. Живот, ребра, изгибы талии – розины губы, казалось, были везде одновременно, и было так жарко, и хотелось раздвигать ноги все шире и шире. 

Роза поняла намек, но продолжала дразниться, целуя веснушки на внутренней стороне бедер и на внешней, спускаясь к коленям, голеням, и, наконец, костлявым, еще более бледным, чем все остальное тело лодыжкам. Яна поняла, что такое любить от макушки до пальцев ног – Роза ее, похоже, именно так и любила. - Не хочу отпускать тебя обратно в психушку, - прошептала Роза, - я те говорю, ты туда никогда больше не попадешь, я тебя просто не пущу, я тебе сама все уколы ставить буду, я тебе… Я тебе все буду… Что надо. Роза любила ее до самой маленькой веснушечки и до самой глупой мысли в голове, Роза любила ее так, как любить вообще было невозможно, особенно тупую и нескладную Яну, которую не любил вообще никто и никогда, а тут она сорвала такой блондинистый куш, и слушала хриплые вздохи под ухом, и выгибалась под ее губами, и курила ее сигареты, и носила ее футболки, и вообще жила ей – и даже не знала, что так можно. Ее родители никогда так друг друга не любили, и тем более отец никогда так не целовал материн веснушчатый лоб и не внюхивался в рыжие волосы. Яна как будто переоткрыла для себя любовь с появлением Розы, да что там переоткрыла – открыла.