Les femmes amoureuses

Сегодня Яна вмазалась и, кажется, проебала окончательно свой шанс на нормальную жизнь. Вмазалась она порядочно – аж до скорой, до розиных дрожащих коленок и слез-соплей размазанных по ее лицу. Роза плакала. Много плакала. Роза истерила и просила врачей чтобы они ее не потеряли, и они ее не потеряли, но лучше бы, наверное, они Розу не послушались.

 Роза стояла в одном лифчике – лямка спадала на плечо – и у нее по лицу сбегала дорожка размазавшейся туши. - Ну ты, Шершанская, и сука, - Роза чеканила слова, - если б ты сдохла, я б сама тебя убила нахрен. Пиздец. Просто пиздец, - затяжка, - что ты делаешь со своей жизнью? Вот чо ты, бля, вытворяешь? Зачем, а главное нахуя, вот ответь мне, нахуя? Пиздец. И добавила: - Я б сама сдохла, если б ты сдохла на этом паласе ебаном.

 Яна молчала и смотрела себе на руки. Роза еле отмазала ее от наркологички и от психушки, а потом говорила такие слова. Это ее надо спросить – зачем? Чтобы вот что? Яна стала бы себя меньше ненавидеть после этого? Да нет. Она и так себя ненавидела хлеще чем кто-либо другой в ее жизни.
 - Ты меня не бросишь? - Я не знаю уже, - Роза резко выдохнула дым и дернулась.

 - Я без тебя сдохну.

 - Ты и со мной сдохнешь. Вот так вот просто. Вот так вот просто Яна взяла ложку, нагрела, вколола – и до свидания все надежды, чаянья, мечты о совместной кошке и нормальной жизни. В первую очередь, было больно. Во вторую – больно. В третью – еще больнее. «Тебе не светит нормальная жизнь», говорила в голове маменька. «Тебе не найти хорошего мужа», вторил ей отец. «Соси, тупая шкура, ты все равно больше ничего не можешь», хихикал какой-то чел из притона, который ставил ей гаш.

 Она запустила пальцы в волосы и стала тянуть, чтобы не то что бы как-то себя наказать – чтобы вернуть к жизни, что ли. Было бы в доступности лезвие – она взяла бы лезвие и полоснула да хоть по артерии на шее чтобы все закончилось за полчаса, хотя бы за полчаса, а не за ее тупую никчемную жизнь. Если она потеряет Розу – она потеряет все. Она потеряет ту, которая тоже в ней нуждалась, но видимо уже перестала. Да что нуждаться в Яне. Яна глупее Розы, Яна страшнее Розы, Яна далеко не такая талантливая, у нее вагон и маленькая тележка вредных привычек и загонов, хотя проще сказать, чего у нее нет, чем что у нее есть. У Розы есть весь мир, и у Розы, наверное, больше нет Яны, потому что она сама выбрала ее вычеркнуть. 

Они не разговаривают всю ночь, а потом Яна просыпается от розиного сопения под ухом, от тихого «прости, я такая дура» и от поцелуя в шею, а потом Роза целует ее в губы, хотя они обе еще не были в ванной, и их совершенно не смущает утренний запах изо рта.

 - Если ты подумала, что так скоро от меня избавишься, - сказала Роза, которая даже лифчик натянуть не удосужилась и валялась в одних пижамных штанах, - то фигушки тебе. Ты просто не представляешь, как я испугалась, я думала я тебя упустила – и все, и пизда, и что мне делать? Я бы нахрен поутру не проснулась, если бы тут мне откинулась. Так что постарайся не откидываться, пожалуйста, Ян. Ты мне нужна. 

И снова заснула, разбросав волосы по подушке. Волосы лезли в рот, но Яна совершенно не была против.