Les femmes amoureuses

Роза сидел на колченогой табуретке посередине инженеровской гостиной, а вокруг него летала Особа то с одной, то с другой стороны заплетая косы. - Не вертись! Роза особо и не вертелся, просто волновался немного, потому что ну… Не каждый день же выходишь замуж и приходишь к инженеру и его даме сердца, чтобы они помогли с подготовкой. Он уже напялил парадную футболку (на этот раз с Abbey Road битлов, потому что там Леннон был в белом костюме, а у самого Розы белых костюмов не водилось) и парадные носки с гитарами и тихо сопел под особиными руками. Особа больно дергала, а инженер ворчал, что она плохо плетет косы. Заплетатель хренов.
 - Я… я когда сестренке косы заплетал, я и то лучше заплетал… Особ, а ты… ты если волосатика плохо заплетешь, ты мармелада не получишь. - Дурак, - сказала Особа, зажимая в руках гребешок, поэтому вышло у нее скорее «фуфак». - Да ты это, сосед, не парься, ю ноу. Эт вообще мои первые в жизни косицы, мне че ровные, че нет, а Шершень на это даже не посмотрит глазенками своими слепыми. Плети, Особ. - Нет, не плети! – инженер отогнал Особу, и та закатила глаза, - Воот сюда, а это вот… вот сюда. Все равно криво. Плети. - Дурак – повторила Особа, на этот раз совершенно разборчиво.

На журнальном столике лежали подснежники, которым было суждено в этот день украсить косицы фронтмена легендарной группы Багровый Фантомас, который сегодня выходил замуж за барабанщика легендарной группы Багровый Фантомас. Подснежники были нежные-нежные, и Особа постоянно отгоняла от них инженера, который норовил сунуть свой пытливый нос чтобы их понюхать и тянул неугомонные руки чтобы пожмякать. - Либо помогай, либо сядь на диван, - строго сказала Особа.

Инженер сел на диван и стал гундеть.
 - А по… а почему вы такие волосатики? Не причесать, ни косы заплести, это ж… Это ж куда ж такое годится. - Чтобы в штаны, блин, волосы заправлять, - огрызнулся Роза. Инженер поутих. - Теперь иди сюда и будешь помогать мне с цветами, - позвала его Особа, и в четыре руки они вплетали подснежники в его прическу. Когда принесли зеркало, у Розы произошел отвал сознательности – зеленые стебельки были чуть ли не под цвет глаз, а сами бутоны словно влитые сидели в его косах – будто он родился и с косицами, и с подснежниками в них одновременно. *** Танечка Восьмиглазова стояла около телевизора, где передавали «Слезы сентября», изредка туда поглядывая, и гладила шершневский костюм – твидовый, еще с похорон его бабуси, но как новый и вполне себе стильный. Самому Шершню она гладить костюм не дала, потому что в такой ответственный день он вполне мог уронить утюг себе на ногу – и что это будет за такой жених в гипсе? Оставалось самое ответственное – нагреть электроплойку и завить усишки, потому что Шершень пожелал именно завитые. «Как у русского царя», - хихикнула Танечка и поставила плойку нагреваться. Он и в этом доверял ей больше чем себе, потому что что за жених такой с обожженной рожей. Хотя бы сегодня Шершень не должен привлекать к себе сто одну катастрофу – в их-то с Розой день, когда их союз наконец действительно должен стать союзом. Танечка промурлыкала себе что-то под нос и вопросительно посмотрела на Шершня. - Да, Танюш, я действительно его люблю, - ответил Шершень, - а он меня. А ты… б-бросай своего Ричарда, он придурок. Наплачешься еще.

 Она накрахмаливала его воротничок на рубашке, и рассказывала, что Ричард хоть и придурок, но, кажется, очень ее любит, хотя она смотрит на их с Розой отношения, и на отношения Эстефании и Роберто, и понимает, что это, наверное, никакая и не любовь, и вообще она запуталась, и махнула на это рукой – будь что будет в конце концов.

 - Только ты это… замуж за него не иди, а то наплачешься еще, - поделился мудростью Шершень. 

Танечка вздохнула и выдала ему накрахмаленную рубашку и отглаженный пиджак. Она стала рассказывать о том, что Ричард говорил об английской свадебной традиции: обязательно должно быть что-то новое, что-то старое, что-то взятое взаймы. Она оценила Шершня с ног до головы на предмет позиций этого списка: старым был костюм, новым – парадные носки с гитарами, как у Розы, они специально одинаковые купили. Ни голубого, ни взятого взамен не было, и тогда Танюше пришла в голову гениальная идея. Она подбежала к туалетному столику, быстро там порылась и выудила голубые тени, которыми красилась сама, взяла кисть и сказала Шершню закрыть глаза. Когда он их открыл и посмотрелся в зеркало, то услышал в голове розин голос, который говорил: охренеть. 

Шершень никогда не красился, даже глаза не подводил, и как ему было удивительно увидеть, что ему, вообще-то, безумно идет. Танины тени были практически того же цвета, что и глаза у него самого, и были тем самым недостающим элементом – что-то голубое, что-то взятое взаймы. Довольная Таня улыбнулась и убежала к шкафу переодеваться. Она вынула аккуратно сложенную футболку, на которой сверкал зловещей улыбкой Багровый Фантомас, черную кожаную юбку и такую же кожаную косынку, переоделась и повязала косынку на шее.

 - Это очень стильно, - сказал Шершень. 

Таня причесала усы, подставила Яше локоток, и они отправились в сторону загса. *** В загсе их уже ждал Катамаранов – как ни странно, без скипидара, но в каске. Правда, краску он тоже украсил цветочным венком – не из подснежников, видимо, где-то что-то стырил с какой-нибудь скороспелой весенней клумбы, миновав пятнашку за это дело. Украсился, голубчик, сегодня можно. Особа толкнула Розу в бок: - Очки сними, как ты своей пчелке ненаглядной клятвы будешь приносить, если глаз бесстыжих не видно?
 - Нормальные стыжие глаза, ю ноу. И он не пчелка, а Шершень, малых, второй день путаешь за сегодня. Особа закатила глаза. Даже так в них читалось: «Дурак».

 - Ну где там мое солнышко ясное, - волновался Роза, - что ж он опаздывает-то. Открылась дверь, и в зал бракосочетаний вошли Шершень и Танечка – Танечка выглядела как заправская группиз в своем фантомасовском мерче, а Шершень – как ее батя, и что-то с ним было немного не так… Он глаза накрасил? Так, ладно. Ему шло. - Нну чтто, мыладые люди… Замужимся? – сказал Игорь Натальевич, - в горе и в радости, там… - И чтоб не шумели сильно! – подал голос инженер. - Не могу обещать, блин, - усмехнулся Роза. 
Синие глаза смотрят в зеленые, пальцы переплетаются, отовсюду доносятся крики «Горько!», они целуются, и на них смотрят все, а из розиной прически выпадают лепестки подснежников, когда Шершень запускает руку ему в волосы. - Ну это уже слиш… слишком горько, давайте прекращайте, волосатики, - пробубнил инженер. - Это их свадьба! – шикнула Особа, - на своей распоряжаться будешь. - Буду, - пожал плечами инженер. *** Танечка приготовила торт, и есть его отправились обратно к инженеру. Роза пошутил, что торт – копия таниной прически, только в креме, черпанул крем пальцем и мазнул Шершню по носу, а потом в нос и чмокнул. Даже Катамаранов смотрел на них с умилением, а Танечка так вообще чуть ли не источала сладенький сиропчик из глазок. - Да будет тебе плакать, Танечка, - сказал Шершень, - и ты тоже… Когда-нибудь… - Успокойщик, блин, ю ноу, успокойся, не дави человеку на больное, - сказал Роза, отломил вилкой кусочек торта и отправил Шершню в рот. Они никогда не хотели большой свадьбы – даже, в общем-то, родителей приглашать не особенно хотели, потому что уже давно составляли какой-то свой мирок, пузырь, где существуют только Роза и Шершняга, готовят друг другу яичницу по утрам, вместе моют посуду, вместе моют друг друга, вместе репетируют, вместе спят – все вместе, и никак иначе. Но торт волшебен, Танечка такая же прекрасная, как и всегда, и в ее глазах отражается закат; Катамаранов – спокоен и радушен, как древний дух, которого удалось задобрить; Особа с инженером – родные до невозможности, хоть и стучат по трубам практически каждую ночь. Роза и Шершень сидят за столом, откинувшись спинами на шершавый ковер на стене, у них сплетены руки, и они медленно, сладко, долго целуются. И каждый, кажется, счастлив.