Витражи, окрашенные кровью

Язычки магического пламени весело плясали, облизывали сучья толстого полена, брошенного через костёр. Невдалеке всхрапнул Тенегрив, послышался треск веток в буреломе — и треск чьих-то костей на зубах самого Тенегрива. Люсьен длинной жердью пошевелил полено, перевернул его на другой, ещё не опаленный пламенем, бок. Сейчас, когда жизнь его семьи повисла на тонком волоске, воспоминания о минувших безмятежных днях накатывали всё чаще, уводя его в пучину сомнений и сожалений. Вот и теперь, когда он смотрел на искры, взмывающие в спокойное ночное небо, он вспоминал, как почти десять лет назад точно так же сидел у костра, откинувшись спиной на шершавый ствол дерева. Только тогда его не окружало звенящее отчаянием одиночество, а… … — Я слышал, что ночью у костра принято рассказывать страшные истории, — негромко произнёс Тейнава, прутиком закатывая обратно в костёр отбившийся от сородичей уголёк. — Мы Тёмные Ящеры, у нас нет страхов, — задрала нос юная Очива, но на Люсьена всё же покосилась, ожидая не то похвалы, не то усмешки. — Конечно, ящерка моя. У Тёмных Братьев нет страха, — согласился с ней Лашанс, и только его расслабленную полуулыбку можно было заметить под густой тенью надвинутого капюшона. — Но сам страх — есть. И знать его в лицо лишним не будет. К тому же, страшные истории ночью у костра — да кто их не слушал, кто не рассказывал? — Расскажешь? — почти одновременно спросили Очива и Тейнава, подсаживаясь поближе к нему. Лашанс всегда говорил негромко, вкрадчиво, и одна только его манера речи вынуждала затихать, соблюдая дисциплину. — Однажды такая же тёмная ночь застала меня в густых лесах Валенвуда, — начал он, доверительно подавшись ближе к своим юным слушателям. — Отгромыхала гроза, и небо ещё не очистилось от туч, а лунные лучи сквозь них не могли пробиться. Цель моего контракта была в самом сердце этого леса: древнего, дремучего, который, казалось, так и дышал опасностью, так и смотрел на меня из темноты тысячью глаз. Я давно потерял тропу, и чудилось мне, что меня зовут голоса — на разные лады, издалека и совсем вблизи. Я слышал голос своего наставника, голоса своих братьев, они будто запутывали меня, заставляя бродить по кругу. Рассвет всё не наступал, хотя мне казалось, что я блуждаю уже несколько часов, снова засобирался дождь… и тут я наткнулся на пещеру! В пещере было сухо и просторно, я мог бы переждать непогоду там, но моё любопытство — а я был чуть старше вас — повело меня вглубь пещеры. — И там тролль? — свистящим шёпотом предположила Очива. — Нет, тролля там не было. Я шёл, стараясь не шуметь, но под моими ногами постоянно что-то хрустело, и я пригляделся в слабом свете магического огня: это были кости. Я видел черепа, наваленные грудами, но, как зачарованный, шёл дальше. Словно что-то толкало меня вперёд. Я видел мельтешение теней за поворотами, я слышал гулкие стоны и вздохи где-то в глубине пещеры, но повернуть назад мне не позволили упрямство и любопытство. Костей и черепов становилось всё больше, и спустя какое-то время я вышел в самое сердце этой пещеры: там оказалась древняя гробница. Это место просто дышало злобой, я чувствовал исходящую от мощей ненависть, но что-то сверкнуло в одной из ниш, и я подошёл ближе, чтобы разглядеть. Это был старинный медальон, и стоило мне его взять, как задрожали стены этой гробницы, откуда-то донеслось жуткое завывание и тут… Набрав полную грудь воздуха, он ущипнул заслушавшихся ящерок за бока, те подскочили от неожиданности, ладони их машинально метнулись к кинжалам. — И тут я сбежал, — рассмеялся Люсьен, наслаждаясь искренним возмущением и смятением своих учеников, которые, пытаясь скрыть смущение, смотрели на него укоризненно. — Я сбежал и вернулся в лес, где перерезал глотку сыну босмерского посла, пока тот спал. А медальон продал на пограничном рынке. — И всё? — потирая бок, спросил Тейнава. — И всё. Я не герой легенд, который сражает древнее зло одним только суровым взглядом, дитя. Я убийца, который дорожит своей жизнью. Твой черёд стоять на часах, — Люсьен тихо хмыкнул и, удобнее устроившись возле дерева, натянул капюшон ниже и прикрыл глаза… … Полено прогорело до середины и, хрустнув, развалилось на две неровные части. Тенегрив, подойдя ближе к Люсьену, ткнулся мордой в его плечо: пахнуло свежей кровью и могильной сыростью. — Простите меня, — тихо шепнул Люсьен, надвигая ниже капюшон и закрывая глаза.