Один матрос вышел в море

Утро четверга началось для Катарины с Дока, которого шумно тошнило на светлый хлопковый коврик у кровати. В свои четырнадцать Док вел, пожалуй, даже слишком активный образ жизни. Примерно раз в месяц на пороге Катарины объявлялся кто-нибудь из лоточников с рыбацкого базара у верфи с потрепанной, наполовину выпотрошенной форелью в руках. Поймать Дока на месте преступления удавалось очень редко, просто все рыбаки уже хорошо знали, кто им пакостит и где его логово. Катарина безропотно платила за форель и в очередной раз пыталась провести с Доком разъяснительную беседу. Пожилой сиамец прижимал к голове большие треугольные уши, раздраженно дергал хвостом, изредка даже шипел — без угрозы, не всерьез, но с намеком: отстань от меня, девочка, не суди и не судима будешь. — Боже мой, ну что опять? — причитала себе под нос Катарина, перетаскивая ковер в ванную и спросонок натыкаясь на все углы и дверные косяки. — Ну ответь мне: разве здесь тебя плохо кормят? Едва ли кто-нибудь смог бы упрекнуть Катарину в том, что ее питомцы голодают, просто философия жизни Дока предполагала охоту исподтишка, нападение и грабеж. Самостоятельную добычу пропитания. А еще с первого же появления в доме он выделялся среди подопечных Катарины самым отменным аппетитом, есть мог, казалось, вообще беспрерывно — притом в весе практически не прибавлял, все съеденное перерабатывалось в чистую энергию. Ветеринарная клиника Суприи открывалась в девять утра и заканчивала прием в девять вечера, но абсолютно все в городке были в курсе: в случае острой необходимости к миссис Дельгато можно обратиться лично, и она примчится на помощь какому-нибудь четвероногому страдальцу в любое время суток. В первые месяцы работы клиники номер мобильного Суприи, крупно отпечатанный на листе А4, даже был специально приклеен канцелярской липучкой к окну у главного входа — к счастью, жители Бриндлтон-Бэй в основном проявляли сознательность и не беспокоили ее по пустякам. Среди исторгнутого Доком на ковер снова были чешуя и куски разгрызанной, плохо пережеванной головной пластины. Но неизбежный визит обворованного продавца в ближайшем обозримом будущем беспокоил Катарину и вполовину не так сильно, как шанс, что Док в своей неукротимой жадности и прожорливости мог заодно наглотаться рыбьих костей. Пока в раскладном диване нашлась переноска; пока Док, заподозривший неладное, таился по углам и пытался из последних сил дать деру через приоткрытое окошко кухни; пока Катарина, с трудом удерживая одной рукой юркое, состоящее из одних только мускулов кошачье тельце, воевала с замком переноски — часовая стрелка благополучно миновала цифру «девять», и в очереди у стойки регистрации Катарина оказалась второй. Она бы с удовольствием позвала кого-нибудь на помощь, но боялась, что пока этот «кто-то» — пусть даже один из близнецов Пурдье — будет добираться до ее дома, Док все-таки сбежит. — Привет, красавчик, — наклонившись, Саммер Клаймат побарабанила пальцами по решетчатой дверце переноски. — Опять, что-то съел, да? Кэти, у тебя с пуговицами проблема. Только тут Катарина поняла, что, впопыхах собираясь в ветклинику, продела верхнюю пуговицу рубашки во вторую сверху петлю — и следом перекосило весь ряд. — Ох. И я ведь прошла так через полгорода. Спасибо. — Если что-то серьезное, то мы вас, конечно, пропустим, — заверила Саммер. — Правда, Чеддер? Видишь, он не против. У нас только плановая прививка. Аккуратно подстриженный и причесанный гаванский бишон с любопытством обнюхивал одну из ножек тумбы под кофемашиной. На Дока в переноске он не реагировал никак — возможно, просто до сих пор не заметил, слишком много было в клинике посторонних запахов и новых, неисследованных предметов. — Буду очень тебе признательна. Боюсь, этого мелкого воришку вот-вот снова потянет блевать. Все-таки не напрасно чревоугодие считается смертным грехом, — поставив переноску на пол, Катарина приблизилась к стойке, чтобы распечатать себе талон. — Кстати, а почему ты не в школе? — У моего класса сегодня экскурсия на фабрику в Эвергрин-Харбор. Но я отказалась. Пусть лучше все решат, что у меня паранойя, но автобус с кучей подростков и одной учительницей — слишком легкая добыча для опасного психа, который загнан в угол и пытается смыться из города. — Отец убедил? Саммер забавно сморщила свое миловидное личико и покачала головой. — Мне не нужно его постоянное ворчание над ухом, чтобы быть осмотрительной. Достаточно того, что он снова сутками пропадает на дежурствах, — она неловко переступила с ноги на ногу, потянула Чеддера за поводок, чтобы не забирался слишком далеко под тумбу. — Мы это все уже проходили в Сан-Мишуно. Папа бывает немного... зацикленным на своей работе. И когда для его зацикленности находится точка приложения... Словом, я почему-то надеялась, что после переезда его график всегда будет ненапряженным, а преступники, которых ему надо ловить — не слишком крутыми ребятами. Если допустить, на одну только секунду и чисто гипотетически допустить, что смерть Йенсена в выставочном зале Дедграсс Дискавери была делом рук Артура Клаймата, вполне вероятно, Катарина бы даже смогла его понять. Вряд ли Йенсен горячо благодарил Артура за свое заключение, и на пике лихорадочного помешательства мог решиться на месть не только самому лейтенанту, но и всей его семье: Джанин, Саммер и даже маленькому Николасу. Что если Артур каким-то образом выследил его, притом в одиночку, когда Йенсен пытался укрыться в пустом музее — убеждал сдаться, получил в ответ угрозы, завязалась драка? Это объясняло смерть от ножа, а не стандартной полицейской пули тридцать восьмого калибра, но никак не объясняло медицинские повязки и отсутствие, собственно, следов борьбы. И, более того: у Артура не было причин оставлять труп в музее и бежать с острова. — А прием уже начался? — спохватившись, уточнила Катарина. Электронное табло над дверью в коридор между смотровыми и перевязочными почему-то не горело, хотя часы показывали уже половину десятого. — Вроде бы, нет, — с сомнением отозвалась Саммер, снова одергивая Чеддера за поводок, на этот раз от переноски. — При мне точно никого не приглашали на осмотр. Но медсестра сказала, что миссис Дельгато уже здесь. — В таком случае, можно тебя попросить? Присмотри за этим хвостатым рецидивистом минутку-другую. Я намекну Суприе, что у нас тут может случиться кое-что нехорошее. Дома Катарине еще предстояла большая спасательная операция: впопыхах она даже не догадалась как следует замочить ковер, просто бросила его в ванну. Покупать вдобавок новую переноску и оплачивать химчистку ковра из приемной ветклиники совершенно не хотелось. — Без проблем. — Имей в виду: он вооружен и очень опасен. И в этой шутке крылась солидная доля правды: несмотря на преклонный возраст, Док по-прежнему мог навалять любому конкуренту на приглянувшуюся ему хвостатую даму сердца или редкий деликатес из помойки. Сменить однажды его уличные замашки на джентльменское поведение Катарина уже даже не надеялась. Саммер по-военному отдала ей честь. За первой дверью направо по коридору находилась комната отдыха. Отдельного кабинета у Суприи не было, и это помещение они обычно делили на двоих с дежурной медсестрой. Вдоль северной стены стоял длинный жесткий диван, напротив — старая, давно сломанная центрифуга. Суприе она досталась уже списанной из другой клиники, очень быстро пришла в негодность. На ремонт или, тем более, покупку новой требовались значительные средства, поэтому все анализы пока отправлялись специальным курьером в лабораторию Эвергрин-Харбор. У панорамного окна располагались стол с компьютером и маленький архив. Еще у выхода из приемной Катарина услышала беседу на повышенных тонах. Причем более громкий, более раздраженный голос явно принадлежал мужчине. — Ты же понимаешь, — очень четко, выделяя каждое слово, произнесла Суприя Дельгато, — что сейчас у меня просто нет таких денег. И я даже не смогу перезанять у кого-то недостающую сумму. — Я понимаю только, что это не мои проблемы. — Но так ведь тоже нельзя. У нас была договоренность, и мы с Джастином со своей стороны ни разу ее не нарушили: ты получал платежи ежемесячно, в срок... Что вдруг изменилось? Повернув ручку, Катарина осторожно приоткрыла дверь — совсем немного, только чтобы хорошенько рассмотреть мужчину, сидевшего на диване, и подтвердить свои догадки. Суприя возражала Вернону Морзе, его глуховатый баритон Катарина узнала сразу, но обязательно должна была убедиться. — Назовем это так: у меня возникли сложности в бизнесе, и я больше не могу позволить себе быть щедрым. Мне жаль, правда. Я действительно хотел помочь вам. Раздраженный, требовательный тон Вернона говорил об обратном. Казалось, его терпению с минуты на минуту придет конец, и он обольет Суприю площадной бранью, а до сих пор лишь невероятным усилием воли выдавливает из себя вежливые, гладкие фразы. — Но ты же можешь дать нам хотя бы несколько недель! Мы... я обращусь ко всем знакомым, попробую убедить родителей продать наш старый дом в Виллоу Крик, перебраться сюда... Вернон, это дело всей моей жизни. Я готова выплатить тебе в полтора раза больше, но только чуть позже, умоляю! Не прямо сейчас. — Я уже несколько раз назвал тебе крайний срок выплаты долга. Суприя явно была в отчаянии, бурно жестикулировала, размахивала руками. Катарина видела в основном ее затылок и спину в белом халате, но изредка Суприя на пару мгновений поворачивалась к ней в профиль, и ее смуглое лицо блестело от выступившей на коже испарины. — А что если половину мы вернем сейчас, а на вторую ты дашь нам отсрочку? Это ведь тоже будет значительная сумма. — Боже мой, ты торгуешься, как... Эй! Бросив случайный взгляд в сторону двери, Вернон, разумеется, сразу понял, что их подслушивают. Он так быстро подскочил с дивана и вылетел в коридор, что Катарина едва успела отступить на пару шагов и избежать столкновения. — Просто невероятно! Мисс Линкс, мама разве не растолковывала вам в юности значение термина «неприкосновенность частной жизни»? — Остынь, Вернон, — спокойно отозвалась Катарина. — Если уж ты выбрал общественное место для своей частной жизни, это не мои проблемы. Я искала Суприю. И просто ждала момента, когда можно будет вмешаться в ваш бурный конфликт. Суприя, застывшая в дверном проеме позади Вернона Морзе, выглядела полностью опустошенной. Ее взгляд беспорядочно блуждал по серовато-коричневым стенам коридора, словно в мыслях она уже прощалась с этим местом. — Да, да, я сейчас начну прием. Вернон, мы могли бы обсудить все завтра? Скажем, в первой половине дня. Или во второй — как тебе удобно, — судя по кислому выражению лица, Вернону было неудобно в обе половины дня одинаково. — Я посоветуюсь с Джастином, может быть, вместе мы придумаем... что-нибудь. Как ты на это смотришь? С боем извлеченный из переноски на смотровой столик Док скалил зубы, нервно стегал себя по бокам хвостом и топорщил короткую шерсть на загривке. Каждый человек в комнате, должно быть, представлялся ему воплощением опасности: медсестра норовила измерить температуру ректальным термометром, доктор Дельгато могла коварно воткнуть иглу в холку или лапу, вероломная Катарина комкала в руках тряпичный намордник и вообще каждый раз выступала главной по обездвиживанию. А уж процедуру промывания желудка Док ненавидел всеми фибрами своей кошачьей души. — Иногда я просто не знаю, что с ним делать, — сетовала Катарина, пока Суприя разводила в шприце препараты. — Не могу запереть и не выпускать на улицу: Док ведь вырос там, и под замком точно будет страдать. А в противном случае мистер Батиа с пристани однажды ночью обложит мой дом по периметру сухой соломой и подожжет. С чувством юмора у Суприи все было в полном порядке — но явно не теперь, сразу после того, как Вернон Морзе открыл по ней пальбу из каждого доступного ему оружия. — Знаешь, раз уж я случайно услышала часть вашего разговора... — Катарина понизила голос. — Может, расскажешь, о каких деньгах шла речь? Чего именно Вернон от тебя хочет? Покосившись на медсестру, которая по-прежнему безуспешно пыталась успокоить Дока, Суприя пожала плечами. — Да тут, в общем, нет никакого секрета. Когда мы с Джастином наконец решились открыть эту клинику, мне отказали в кредите. В нескольких банках подряд, по каким-то формальным причинам. Иногда вместо прямого отказа предлагали такую ставку... в общем, даже моих способностей финансиста хватало, чтобы понять: нам никогда ее не осилить. — И вы заняли денег у Вернона, — догадалась Катарина. Тонкие пальцы Суприи с силой стиснули край столешницы. — Я. Я заняла. Повела себя как полная идиотка, Кэти. Джастин с самого начала был против, и до сих пор ничего не знает. Я солгала ему, что деньги подарил мне один родственник незадолго до смерти, просто чтобы не передавать их по завещанию и обойти налог на наследство. Нашла даже тех, кто подтвердил Джасу эту ерунду. Она вся была на нервах, на пределе, казалось, вот-вот разрыдается. Отношения между супругами Дельгато всегда выглядели искренними, доверительными, и Катарине не хотелось бы однажды увидеть, как они рушатся даже из-за очень больших денег. — Чем скорее ты признаешься, тем проще будет Джастину все принять. Кроме того, он умный человек, гораздо сообразительнее и тебя, и меня в юридических и финансовых вопросах. Вполне возможно, как раз именно он найдет компромиссное решение. — Не нужно быть гением, чтобы понимать, в какой я сейчас заднице, — невесело усмехнувшись, Суприя ненадолго сняла очки и провела ладонью по прикрытым уставшим глазам. — Сама задаюсь вопросом, как это получилось. Он просто продиктовал мне текст расписки, которую теперь наверняка не примет во внимание ни один юрист. — Ерунда. Какой-то значимый документ о долговых обязательствах в любом случае должен существовать. Иначе, выходит, у тебя и нет никаких обязательств, и Вернон просто выбросил свои деньги в воздух. — Миссис Дельгато!.. — неуверенно позвала медсестра из противоположного угла смотровой. — Одну минуту! Кэти, ты ведь говоришь очень мудрые вещи... — и Суприя так виновато, так заискивающе посмотрела на нее исподлобья, словно была совсем маленькой девочкой, не старше своей младшей дочери, разбила вазу или цветочный горшок и теперь обещала матери вести себя в будущем аккуратнее. — Знаешь, у меня есть одна мысль, как всем нам получить желаемое, и я хотела бы обсудить ее с тобой, прежде чем на что-то решиться. Наедине. Могу я сегодня вечером к тебе зайти? Заодно проверю, как себя чувствует Док после промывания. И Катарина, конечно, не могла ей отказать.

***​

Они условились, что Суприя закроет клинику немного раньше обычного, в четверть девятого, и сразу отправится к Катарине. Плановой записи на это время не было, а на экстренный случай Суприя не меняла номер мобильного уже более пяти лет. Путь от Собольей площади до дома Катарины по-прежнему занимал максимум пятнадцать минут — прогулочным шагом и очень внимательно изучая окрестности, даже изредка делая фотографии. Но и в половину девятого, и без четверти девять Катарина все еще сидела в собственной гостиной только в компании кошек, фраппучино и творожных кексов. В половину десятого она уже всерьез забеспокоилась. Набрала сперва номер клиники (там бесконечно шли длинные гудки), затем личный номер Суприи (он оказался недоступен). Наверняка ничего по-настоящему страшного не произошло, убеждала себя Катарина, нервно прохаживаясь из кухни в гостиную и обратно. Экстренный случай, как с тем ретривером в ночь вечеринки у Хекингов, пришлось оперировать. Стационарный телефон клиники находился в первой смотровой — возможно, его просто никто не слышал или слышал, но не мог подойти из операционной. Что-то нечисто, кстати, было в истории с тем ретривером. Суприя очень плохо умела врать (просто удивительно, что проницательный Джастин в итоге заглотил легенду о щедром родственнике), и о своем отсутствии на вечеринке она явно что-то недоговаривала. Может быть, теперь, на волне откровенности, Катарине и это удалось бы из нее выудить? В четверть одиннадцатого она набрала личный номер Джастина, но так и не нажала «вызов». Джастину пришлось бы хоть в общих чертах рассказать об их маленьком «дамском сговоре», а Суприя точно предпочла бы сперва набраться смелости, потом уже проводить с мужем откровенную беседу. В половину одиннадцатого, переодевшись в теплую пижаму, Катарина поднялась наверх. Она привыкла ложиться рано, и даже без жесткого рабочего графика старалась поддерживать определенный режим. Поэтому глаза у нее слипались, но если бы Суприя хоть в полночь, презрев все приличия, решила постучать во входную дверь — Катарина была готова к полноценному диалогу. Еще некоторое время она пыталась делать наброски новой заказной статьи на тетрадных листах, потом на минутку выключила свет, чтобы дать глазам небольшой отдых... ...а потом Док, запрыгнув на покрывало рядом, легонько скреб полувыпущенными когтями ее босую ногу. А Клео тонко, пронзительно мяукала, встав на задние лапы у кровати — будто о чем-то просила. Неясная тревога ударила по нервам, словно над головой Катарины вдруг загудел огромный церковный колокол. В доме кто-то был. Мягко, осторожно ступая, поднимался по лестнице на второй этаж. Ступеньки все равно поскрипывали, но привычная к соседству кошек, к разноголосью паркетных плиток, к стуку ветвей иссохшего бука в оконное стекло, ко всем таинственным скрипам и шорохам старого дома, Катарина ни за что бы не проснулась только от этого звука. — Суприя? — хриплым шепотом позвала Катарина, приподнявшись на подушках и отмахиваясь от своих странно возбужденных питомцев. — Суприя, это ты? Гость не ответил. Через несколько мгновений, как следует проморгавшись и пообвыкнув в темноте, Катарина смогла его разглядеть: высокую черную фигуру в плаще или длинном безразмерном пиджаке. В тот момент он показался Катарине ужасно, неестественно высоким, как Тонкий Человек из городских легенд. Стоило ей окончательно сесть на кровати, опустив на пол босые ступни, как он шагнул ближе. В правой руке, отразив сияние уличного фонаря, блеснул длинный узкий нож. Орудие убийства Нильса Йенсена так и не было найдено детективами. Все решили, что убийца просто выкинул его в море. Катарина могла только отступать. Она скатилась с кровати одним слитным движением, метнулась к перилам — и застыла без единой мысли в голове. Даже настоящего страха не было: слишком велико оказалось потрясение, слишком быстро развивались события. Убийца тоже замер, будто готовясь к прыжку, надежно перекрывая ей путь к спасительной лестнице. Нужно было выбежать на балкон, попытаться оттуда позвать на помощь: в порту никогда полностью не замирала жизнь, даже глубокой ночью. Рядом были пабы, вечерние кафе. На худой конец, Катарина могла бы спрыгнуть с балкона в сад — всего-навсего второй этаж, и выбор между сломанной ногой и перерезанным горлом был достаточно очевиден. Но все возможные выходы из этой страшной ситуации пришли Катарине на ум много позже. А в тот критический, растянувшийся в бесконечность миг она просто оцепенела. И когда убийца в плаще атаковал ее, смогла только рефлекторно перехватить его руку у своей груди, но почти сразу оступилась и упала на спину, невольно потянув противника за собой. Каким-то чудом, удар спиной о доски паркета вышиб из легких весь воздух — но не заставил Катарину разжать пальцы на чужом предплечье. Они боролись уже на полу, и на убийце было несколько слоев одежды, а его рука казалась выкованной из стали. Адреналиновая буря в крови придавала Катарине сил, но затем ее начали душить — свободной левой рукой. Левая рука Катарины же безнадежно запуталась в чужом плаще, оказалась скована плотной тканью как кандалами. Убийца просто давил на ее горло всем весом, угрожая сплющить трахею, голосовые связки, пищевод, полностью лишая кислорода. Катарина начала задыхаться, хрипеть, картина мира перед глазами пошла ярко-розовыми пятнами. Рядом что-то низко и протяжно гудело, как пароходная сирена, что-то мелкое падало вокруг. И последняя относительно связная мысль Катарины была до невозможности практична: лучше, наверное, сперва потерять сознание, а потом уже принять в грудь стальной клинок — так ведь будет совсем не больно.