Неприступный хоббит

В кромешной темноте прошло несколько дней. Кили уже полностью оправился после стычки с орками, но Бофур почему-то продолжал избегать его, предпочитая проводить время с кузеном. Молодой лучник не имел ничего против, он и сам с удовольствием коротал часы дежурств с Фили, но все равно чувствовал себя неуютно. Казалось, мориец больше внимания уделяет Ори, чем собственному супругу. Много времени проработавший в шахтах мориец неожиданно нашел с мужем Двалина общую тему для разговора. Взрывчатка. Кили рассаднил себе все костяшки, треснув по стене от досады. Знал бы он, что Бофуру нравятся такие штуки, прихватил бы из Эребора какую-нибудь книгу с алхимическими рецептами. Во время одного из привалов, когда вся компания улеглась, а морийцы остались караулить, Кили подошел к супругу. – Не спится? – мягко спросил тот, погладив его по щеке и пощекотав смешной хвостик на подбородке. – Я попросил Флои подежурить с Фили, а Фрар постоит на часах один, – честно сказал юноша, взяв у супруга наполовину опустошенную кружку с травяным отваром, который приготовил кузену Бифур, разведя крошечный костерок из каких-то древесных обломков. – Соскучился по тебе. Бофур сделал несколько знаков кузену и потянул супруга к себе: «Прости, мой золотой, – повинился он, усадив Кили себе на колени и прикоснувшись губами к нежному местечку на его шее. – Я тоже скучал…» – Тогда почему?.. – начал было Кили, но мориец легонько коснулся его губ, призывая хранить молчание. – От тебя странно пахнет, – предпринял еще одну попытку Кили, но на сей раз был прерван поцелуем глубоким и нежным. Обычно Бофур целовался так, словно хотел откусить от любимого кусочек, и такое его поведение здорово сбивало с толку. Но в то же время эта перемена нравилась Кили. Когда им обоим начало не хватать воздуха, мориец отстранился, но лишь для того, чтобы провести губами по мягкой щетине на щеке супруга, прижаться губами к виску, легонько пихнуть лбом в лоб и снова вернуться к губам, слегка посасывая их. Кили сам подался вперед, углубив поцелуй и с удовольствием исследуя языком рот супруга, который хитро прищурился и легонько сжал зубы, ничуточки не больно, скорее даже щекотно. Вновь оторвавшись от своего принца, Бофур жарко дохнул ему в ухо, вызвав восторженный вздох, а потом проложил цепочку поцелуев до самого подбородка, напоследок сдернув губами бусинку, украшающую бородку юноши. Кто бы мог подумать несколько месяцев назад, что у юноши когда-нибудь получится отрастить косичку, как носил его дядюшка. «Жаль, я этого уже не увижу», – подумал Бофур, стараясь ничем не выдать нахлынувшую печаль. Он заставил себя улыбнуться и поворошить мягкую бородку супруга, стараясь запомнить, какая она на ощупь. Кили нетерпеливо дернул застежки на куртке, Бофур остановил его, прижав ладони к губам и легонько поцеловав поджившие ссадины: «Не торопись, золото мое, – попросил он. – Дай мне полюбоваться тобой». Конечно же, юноше было нелегко сдерживаться, ласки распаляли его все больше, а ведь Бофур дошел только до выступающих ключиц, слегка оттянув ворот рубахи. Когда он так смотрел и прикасался, Кили становилось не по себе. Казалось, гном собирается изготовить скульптуру и потому досконально изучает ее прототип, обводя пальцами каждый изгиб… нет, не только пальцами, еще губами и горячим языком. В подземелье было довольно прохладно, но умелые действия любовника заставляли Кили пылать и блаженно жмуриться, когда сквознячок проходился по только что вылизанной коже. Гном прикусил плечо юноши, не боясь повредить новые элементы оберега – корочки уже слетели, но Кили все равно нервно повел плечом. Удивительно, но он легче переносил наложение швов, нежели простые неглубокие уколы. Бофур переключился на отвердевший сосок, хотя так хотелось еще раз обвести обережный символ по контуру. Юноша тихо простонал и выгнулся, прося о большем, но мориец продолжал мучить его, едва касаясь разгоряченной кожи на груди и животе, щекоча усами и иногда покусывая в самых аппетитных местах. Его руки уже оглаживали бедра юноши, не заходя, впрочем, слишком далеко. Кили шире развел ноги, приглашая супруга, но тот проигнорировал налитой член с так соблазнительно приоткрывшейся головкой и вместо этого поцеловал в коленку. Кили смешно взбрыкнул, но снова расслабился, когда возлюбленный принялся выцеловывать дорожку вверх. – На колени, – хрипло произнес мориец. Путаясь в так и не снятой до конца одежде, Кили попытался выполнить его просьбу, больше похожую на приказ, хотя тело не очень-то слушалось. Бофур помог ему вместо того, чтобы сдернуть штаны и рубаху окончательно, а потом прижался губами к выступающим позвонкам на шее. Кили пришлось вцепиться зубами в собственную рубаху, из рукавов которой он не сумел выпутаться. Когда Бофур вот так массировал спину, уже без всякой осторожности прихватывая кожу зубами, юноша и не замечал, как устала спина от тяжелой сумки - впрочем, это было лучше, чем тащить пустой мешок из-под провизии и пробивать дополнительные дырки в ремне. По мере того, как супруг ласкал все ниже, подбираясь к копчику, удерживать равновесие становилось труднее. И нельзя было забывать о том, что они занимаются этим прямо посреди небольшого лагеря и могут перебудить спящих. Однако когда Бофур развел его ягодицы и лизнул чувствительное местечко, удержаться от жалобного всхлипа было невозможно. – Бофур… – выдохнул он, зажмурившись и содрогнувшись всем телом, когда горячий язык снова прошелся по промежности и обвел колечко мышц. – Я сейчас умру без тебя!.. Как восхитительно было бы увидеть Кили лет через двадцать, когда он станет более искушенным в подобных играх. Жаль, он успел научить юношу лишь малой толике премудростей, благодаря которым морийцев называют самыми развратными гномами Средиземья. Когда Балин станет узбадом Казад-Дума и клан скитальцев наконец вернется домой, как знать, кого выберет Кили? «Не оплошай, золотой мой, я верю, ты разыщешь своего единственного!» Бофур легко свалил юношу набок, дернул за штаны, заставив подтянуть колени к груди. Обувь стоило снять, но сейчас обоим было не до того. Кили постарался не цеплять возлюбленного подметками и нетерпеливо поерзал, ощутив, как гладкая головка раздвигает разработанные стеночки. Было немного страшно принимать Бофура почти посуху, но тот не собирался причинять вред. Лишь наполовину протолкнув головку, он вышел, чтобы добавить немного масла и проскользнуть в раскрытое отверстие. У Кили перехватило дыхание, когда супруг навалился на него, заставляя еще сильнее задрать ноги под неудобным углом. Можно было ожидать грубых безжалостных толчков, быстрых и на всю длину. Кили отчаянно кусал губы, чтобы не заорать от нахлынувшего удовольствия. На лбу выступила испарина от одной мысли о том, как член любовника вбивается в него, не давая даже вздохнуть, заполняя без остатка, а потом вталкивая внутрь скользкое семя. И снова Бофур удивил его медленными и размеренными движениями, позволяющими полностью ощутить движение упругой плоти внутри. Мориец не отрываясь смотрел в лицо мужа, стараясь запечатлеть в памяти золотистый отблеск глаз, в которых отчего-то стояли слезы, словно Кили все понял или просто почувствовал. Он пытался запомнить каждую черточку родного лица, каждое движение припухших губ, почти беззвучно шепчущих признания в любви. – Jemut men, pharazôn,* – шепнул Бофур, когда юноша заснул под ним, не успев даже выпустить из себя обмякающую плоть. Мориец потер слипающиеся глаза и постарался устроить супруга так, чтобы тот не замерз. Невыносимо тянуло хоть на минутку прилечь рядом, еще раз вдохнуть ставший таким родным запах. «Всего на минутку», – пообещал себе Бофур, когда юноша прижался к нему, пряча замерзший нос, и смежил потяжелевшие веки. *Jemut men, pharazôn – (кхузд.) Прости меня, золотой.