13
— …Ну и, в общем, я в мании напился энергетиков и кофе, — у меня же биполярка, — чуть не откинулся. В больнице — ещё в обычной — мне почти сразу начали давать таблетки… Блин, как их там… Не вспомню уже! Короче, от перепадов настроений. И потом из обычной больницы я сразу сюда переехал, только вот домой заехал за вещами… А потом меня с Милой поселили, дальше уже ты подтянулся, ну и так далее, — Дима заканчивает свой монолог и складывает руки на груди, откидываясь на подушку. — Это очень интересно, Дим, но мы хотели посмотреть фильм, — терпеливо замечает Мила, сидящая на своей кровати. Олежу слова Димы трогают. Он давно задавался вопросом: а с чем же Дима сюда попал? Теперь понятно. — Я бы, наверное, очень переживал из-за такого… Очень тебе сочувствую, даже обнять тебя захотелось. Можно? — немного робко спрашивает Олежа. — Ну… да. Они обнимаются и, не разрывая объятий, садятся на кровать. Два часа дня, через окно прямо Олеже в глаз светит солнце. Он лежит тут уже полторы недели. Сегодня они не выходили гулять, но Душнов всё равно знает, что на улице холодно: их палата на солнечной стороне, маленькая и тесная, и солнце постоянно бьёт по окну через бумажную занавеску, что сейчас опущена до самого подоконника. Когда на улице тепло — в палате жарко, душно и светло, и Олеже с Димой постоянно приходится просить санитарку открыть окно. Сейчас же у них холодно, Олежа в Димином красном свитере (в гардеробе у него удивительно много красного). Как уже понятно из сказанного выше, они хотят посмотреть фильм втроём. — Что насчёт фэнтези? — лениво предлагает Дима. — Нет, я не очень люблю фэнтези, — извиняющимся тоном отвечает Олежа. — Тогда, может, комедию? — спрашивает Мила с небольшой улыбкой. — Скучно, — бурчит Побрацкий ей в ответ. Пару секунд они молчат. — Ладно, мальчики, — Мила поднимается со своего места. — Я пойду в душ, а вы тогда вдвоём смотрите. — Да ладно тебе, Мил! — обиженно восклицает Дима. — Ну потом сходишь в душ, ну останься с нами, чего ты как неродная? — Прости, Дим, но я должна пойти сейчас, иначе к вечерней группе не успею. Ты меня знаешь, я долго привожу себя в порядок! — она берёт из тумбочки пакет, куда кладёт сменную одежду и шампунь. — Если что — можем посмотреть чуть позже, — обнадёживающе говорит Душнов. — Напомните: обход уже был? — спрашивает он. Под «обходом» в этих стенах имеется ввиду время посещения врачами пациентов. К каждому в этом стационаре примерно в половине второго приходит его лечащий врач. У Олежи лечащим врачом является милая женщина лет тридцати с веснушками, большими и добрыми салатовыми глазами и стриженными под парня рыжими волосами. Скорее всего, после выписки он будет лечиться именно у этого врача, у Марии Владимировны. Степан Павлович, направивший Олегсея сюда, не понравился парню с самого начала, но его нынешний врач гораздо больше привлекает Душнова, называя его привычным «Олежа» и с добрым прищуром улыбаясь во время обхода. — А ты что, не помнишь? — удивляется Мила. — Был уже. К нам же тоже заходили, что, забыл уже? — Да, забыл, — Олежа виновато улыбается и ерошит волосы на затылке. Мила кивает и уходит, напоследок сложив в пакет полотенце. — Блин, я иногда чувствую, что недостоин Милы. Она слишком хорошая, — с усталой улыбкой говорит Душнов, облокачиваясь на стену. — Понимаю, — усмехается Побрацкий. Потом пару секунд молчит и не двигается, а после резко подходит к Олежиной кровати и садится рядом с парнем. Признаться честно, Олежа немного испугался: он не любит резкость в движениях, благодаря отцу научившись тому, что резкие движения равны насилию или злобе. Но Дима просто садится рядом с ним, соприкасается своим плечом с его, кладёт руку между их несомкнутыми бёдрами. Улыбается… Никакого негатива. Простодушная доброта. И это… делает Олежу чуточку растроганным. Он кладёт руку на тыльную сторону ладони Побрацкого и улыбается, совсем не думая о своей нездоровой радости тому факту, что его не ударили. — А вообще… — Дима трёт свободной рукой подбородок, а ладонь под Олежиной рукой переворачивает и пальцы переплетает с пальцами Душнова. Холодные. — У меня была одна интернет-подруга. Ну, знаешь, это я так, к слову говорю. В общем, у нас с ней чуть ли не отношения на расстоянии были, хотя знакомы мы были лишь пару месяцев. Я был, типа, влюблён в неё. И она в меня тоже. Ну, знаешь, я умею охмурять людей! — он двигает бровями, изображая мачо. — И получилось так, что я понял через месяц после нашего признания друг другу в любви, что она токсичная. Она часто говорила, что недостойна меня, — я поэтому и завёл об этом речь! — начинала на меня гнать и неправильно понимать мои сообщения. Даже манипулировала мной. Я ссоры не люблю, даже боюсь их немного. Чуть что — сразу кидаюсь в ноги с извинениями и компромиссами. А она это использовала, чтобы получить от меня то, что ей нужно: изображала обиду или начинала ссору. Ну я и исполнял её желания. Подкаблучник, скажешь? Ещё бы! — он грустно усмехается. Олежа молча слушает его и сильнее сжимает его пальцы. — Но… она не хотела этого. До сих пор, наверное, считает меня мудаком. Я когда понял, что она токсичная, сразу начал постепенно отдаляться от неё, но ты, наверное, знаешь: я могу быть либо мамочкой для всех и вся, прям как ты, либо я буду супер-холодным и грубым. Третьего не дано. Короче, она фишку просекла в первый же день, когда я начал отдаляться, и напрямую меня спросила, мол, какого хрена? Ну я и рассказал всё. Она, конечно же, не поняла ничего, начала на меня снова гнать, защищать себя. Это буквально допрос был, серьёзно! Я тогда уже весь в слезах сидел, — она была мне очень дорога! — в итоге она написала мне, мол, давай пока, удачи тебе там с жизнью, а я тебя посылаю на известные три буквы. Ну я и написал, мол, удачи тебе. Потом убрал из друзей вконтакте. Жесть какая сложная ситуация была: она мне потом писала, присылала романтические записи, пыталась добавиться в друзья и спрашивала, есть ли у неё шанс, но я ей не давал никаких ложных надежд, потому что… мне просто было плохо с ней. Я был, типа, на грани такой истерики, как у тебя недавно была, я реально устал от всего тогда! — Дима замолкает, облизывает губы. — Прости, тебе, наверное, скучно это слушать было… — он пытается высвободить руку из пальцев Олежи, но тот не даёт ему сделать этого. — Нет, Дима, конечно нет! — немного недовольно говорит он. — Ты чего такую чушь несёшь? Мне интересно всё, что с тобой связано! — он решает поумерить пыл и смотрит на их соединённые руки. — И, знаешь… у нас действительно странные отношения. — Слушай… — Дима опускает голову. — Спасибо. И, кстати, такие отношения — это не плохо, мы уже хорошо друг друга знаем, да мы, по факту, живём вместе почти две недели, и не переубивали друг друга ещё. Я бы с тобой квартиру даже снял, ты неплохо гармонируешь с моей бытовухой, — он надломлено смеётся. Олежа молча высвобождает руку и приобнимает Побрацкого за плечи. Другую руку он всовывает в пальцы Димы. Тот сжимает чужую ладонь и кладёт голову на плечо друга.14
— Так какой фильм мы посмотрим? Вчера хотели, но так и не посмотрели, надо сегодня! — бодро говорит Дима. — Если я уйду в душ — вы посмотрите его или опять нет? — смеётся Мила, снимая со спинки кровати полотенце. — Не бойся, посмотрим, — усмехается Олежа. — Смотри не урони мыло! — хохочет девушке вслед Побрацкий. — Идиот, там же жидкое мыло! — Душнов присоединяется к его смеху. — Ну всё равно! Погода сегодня удивительно нетипична для октября: за окнами падают крупные хлопья мокрого снега, а в палатах холодно, и Олеже, мёрзнущему в шортах за неимением чистых штанов, приходится туго ровно до того момента, как Дима с бурчанием не выцепляет из тумбы джинсы. Они оказываются Душнову по размеру. Дима заявляет, что ему подарили эти джинсы на день рождения, но он не носит такое. И действительно: штаны оказываются обтягивающими. На Диме такое смотрелось бы странновато, но вот Олеже, который привык носить что-то типа этого, в самый раз. Дима даже один раз шлёпает его по заднице, сказав, что ему идёт. Это… смущающе. Но немного приятно. Комплимент же! — Может «Приют» посмотрим? — предлагает Дима. — Звучит, как название игры для девочек… — Ну так что, смотрим? — Дима пересаживается к Олеже. — Давай. Зря Олежа не спросил, что это за фильм. Потому что это оказался ужастик. Очень жуткий для него. Весь фильм Душнов держался руками за Димино предплечье, то и дело испуганно вздрагивая. Таким впечатлительным людям, как он, не стоит злоупотреблять такими фильмами… Но, наверное, один-то раз можно, в компании надёжного друга? Уже после просмотра они обсуждают просмотренное, и оба оказываются солидарны в том, что вторая половина фильма оказалась скорее грустной, чем жуткой. Но их обсуждения прерывает крик. В палату вбегает Мила в одном только халатике, босая и вся в слезах. На запястье у неё красуется синяк. Мила тут же кидается к вставшему с кровати Олеже, прижимаясь к нему и дрожа от страха. — Что случилось?! — Душнов и сам напуган теперь. Он обхватывает Милины плечи руками, но делает это максимально мягко. — Медбрат… он… хотел сделать мне больно… — с трудом говорит девушка. — Где он хотел это сделать? И где он сейчас? — вмешивается Дима, с хмурым выражением лица глядя на соседку по палате. — В… в душе… Он сейчас, возможно, сюда придёт… Я не хочу… — она начинает плакать. — Я иду к медсёстрам. Будь с ней, Олеж! — нервно говорит Побрацкий и выбегает из палаты. Он приходит буквально через двадцать секунд в сопровождении психолога и медсестры. Все они испуганные и бледноватые. Вот это прецедент! — Милуш, это я, психолог Ольга, ты можешь рассказать, что случилось? — психолог осторожно подходит к девушке, пытаясь заглянуть к ней в лицо, но Мила лишь прячется в кофте, надетой на Олежу. — Мил, давай мы с тобой сядем на кровать, и ты расскажешь, что произошло? — мягко спрашивает у неё Душнов, и та с трудом кивает. Они вчетвером — психолог, Олежа, Дима и Мила — садятся на ближайшую кровать. Пострадавшая поджимает ноги и смотрит вниз, вцепившись за рукава кофты её соседей, что сидят рядом с ней: один сзади, чтобы не мешать психологу, второй сбоку. — Расскажи, пожалуйста, что произошло, — просит снова психолог, и Мила тяжело поднимает на неё глаза. — Я… я шла в душ. И я уже почти закончила, но внезапно дверь открылась, и я увидела медбрата… Наверное, защёлка сломалась… А потом этот медбрат… он… он попытался сделать мне больно, — она показывает запястье, на котором уже начинает наливаться синяк. — Но я вырвалась и убежала. Было… страшно… — Я могу о тебе как-то позаботиться? — сочувственно спрашивает психолог. — Я… мм… мои вещи остались в том туалете. — Хочешь, чтобы их принесли? — Да… — Принесёте? — спрашивает женщина у медсестры. Та кивает и быстро уходит. — Мил, ты как сейчас? Мы можем тебе помочь. Ты хочешь, чтобы я тебя обняла? — осторожно спрашивает психолог. — Наверное… Ольга приобнимает её и качает в объятиях. Мила разжимает пальцы и выпускает рукава кофт соседей и чуть отстраняется. — Хорошо, — психолог мягко улыбается. — Я к тебе попозже зайду, можно? — Да. Психолог уходит. Мила накрывается одеялом и проваливается в сон прямо в халате. Дима заботливо отдаёт ей своё одеяло. Холодно же. Мила спит долго, с небольшими перерывами на психолога. Вечером она снова засыпает до утра, и никто не решается взять у неё второе одеяло. Медбрата уже вечером увольняют, весь персонал инструктируют. Наверное, по этому поводу. Ни Олежа, ни Дима этого собрания не слышали и не видели. Они так и не забирают у Милы одеяло. Диме приходится лечь к Олеже. Хотя он совсем не против.