Я — хор фурий в твоей голове, Хор фурий в твоей постели, Я — призрак на задворках твоей памяти. Foals — Spanish Sahara
Где-то наверху грохочет гром и слышится треск — далеко и в то же время близко. Макс прижимается к Джефферсону, тот обнимает ее, и ураган уже не кажется таким страшным. — Проголодалась? Макс кивает, Джефферсон поднимается и приносит жестяную банку, почему-то без этикетки. — Что это? — Тебе понравится. Придерживая подбородок Макс, он кормит ее с ложки. Рот наполняется склизкой массой, похожей на гуляш из школьной столовой. Макс уже почти привыкает к странному вкусу, как зуб едва не ломается обо что-то твердое. Она давится и выплевывает, по белому полотну фона расплывается темно-красное пятно. В его центре — пуля с вмятинами от зубов. — Что за?.. С ложки свисает голубая прядь, по которой медленно течет красная жижа. Из банки пялится голубой глаз. — Не шевелись, Макс, — голос Джефферсона едва доходит, будто она слышит его со дна колодца. — Этот кадр будет лучшим в моем портфолио. Макс визжит — так, что у самой звенит в ушах. А затем просыпается. — Макс? — Уоррен осторожно выглядывает из-за двери. — Всё в порядке. — Она пытается выровнять дыхание, пули на шнурке стучат в грудь. — Кошмар приснился. Уоррен кивает и замирает на пороге, всем своим видом изображая сочувствие. Ну вот, еще один желающий пожалеть. — Мне нужно… одеться. Уоррен снова кивает и исчезает за дверью, Макс откидывает одеяло. После такого она точно не уснет. — Джойс ушла, а я не очень хорошо готовлю, — смущенно объясняет Уоррен, когда Макс выходит. — Нашел в кладовке вот это, будешь? Он протягивает банку мясных консервов. Воображение моментально дорисовывает голубой волос и кровавые пятна. Желудок скручивает, и Макс снова несется в туалет. — Прости, — бубнит Уоррен из-за двери. — Я не знал, что ты вегетарианка.***
«Когда-то я читала про античную мифологию, — пишет Макс в дневник. — Там оказалось очень много существ, на которых люди перекладывают ответственность за свою жизнь даже в мелочах. Вот, например, фурии — преследуют преступника и доводят его до безумия, пока тот не раскается. Тогда мне это показалось глупостью — зачем какие-то существа, когда у человека есть совесть? Теперь я понимаю древних римлян. Потому что иногда кажется, что фурии преследуют меня. Меня все жалеют, я для них жертва, но… на самом деле я ничем не лучше Джефферсона. Он не убивал в таких количествах, как я. Это я возомнила себя всесильной и захотела исправить прошлое, в итоге погиб целый город. Можно сколько угодно говорить, что этот ураган — всего лишь природное явление, но… Но я же знаю, что виновата. Если не в этом, то во многом другом. Я охотилась за Нейтаном, считая его убийцей, а настоящего убийцу боготворила. Теперь он жив, а Нейтан — нет. Я была на крыше с Кейт и не смогла отговорить ее прыгать. Теперь я жива, а Кейт — нет. Я раз за разом спасала Хлою. Теперь те, кто ее любили, живы, а Хлоя — нет. Я могла перемотать время и, возможно, предотвратить ураган. Теперь пара человек живы, а Аркадия Бэй — нет. «Ты жива, а многие другие — нет», — хором выкрикивают фурии в моей голове. И я не могу от них отвязаться, как ни стараюсь».***
Раньше здесь висела табличка «Общежитие Прескоттов». Теперь это куча кирпичей Прескоттов. Здание встретило такой же глупый конец, как, вероятно, и один из его владельцев — тот самый, который пытался предупредить Макс. «Нейтан мертв, — воет хор фурий в ее голове. — Он хотел тебя спасти». «Это не я». «Хлоя мертва. Она пыталась тебя спасти». «Это не я». «Аркадия Бэй мертв и еще не скоро поднимется из руин». «Это…» «Это ты». «Хватит!» Уоррен оборачивается. Она же не сказала это вслух? — Что случилось с общежитием? — быстро переключает его внимание Макс. — Разве оно не должно было выстоять? — Газовый котел взорвался, — показывает Уоррен. — Там до сих пор небезопасно. Ты точно хочешь туда пойти? — Хочу. — Макс уверенно идет навстречу развалинам. — Надеюсь, хоть что-нибудь из моих вещей уцелело. Они находят ее комнату по пятнистому одеялу, которое грустно выглядывает из-под груды кирпичей. Макс вытаскивает осколки своего ноутбука и охает — то ли от боли в поцарапанной руке, то ли от осознания, во что он превратился. — Всё… безнадежно, да? «Скажи «нет», пожалуйста. Ты же Уоррен Грэхэм, который может починить космический корабль с помощью скрепок и жвачки, что тебе какой-то ноутбук?» — Ну, не всё, — заключает он, разглядывая компьютерные останки. — Жесткий диск можно попытаться спасти, но… — Без гарантий? — Ты же делала бэкапы? Макс вздыхает в ответ. Уоррен кладет ей руку на плечо в знак поддержки: — Я попробую его восстановить. Диван почти не пострадал. Плюшевый мишка, которого Макс там оставила, изрядно выпачкался, но цел и смотрит на нее так, будто рад видеть. — Знакомься, это Капитан, — показывает Макс на мишку. — Когда-то я проглотила его второй глаз, и с тех пор мы связаны навеки. При слове «глаз» в голове мелькает недавний сон. Макс давится воспоминаниями и едва не опустошает желудок. — Ты, наверно, испугалась? — Нет. — Собственный голос кажется Макс чужим. — Родители испугались сильнее, в больницу меня повезли… но всё обошлось, как видишь. Уоррен кивает. Капитан ободряюще смотрит единственным глазом, и Макс прижимает его к себе. Хоть что-то у нее осталось. — Я думаю, — Уоррен участливо смотрит на Макс, — твой мишка оправдал свое имя. Потому что остался на корабле до последнего. «Не то что некоторые», — затягивает свою любимую песню хор фурий в ее голове. «Ну разумеется, — молча ухмыляется Макс. — Мне тоже стоило здесь остаться и героически погибнуть вместе с остальными. Ничего бы принципиально не изменилось, правда?» — О, гитара? — выдергивает ее из пучины рефлексии голос Уоррена. — Твоя? — Моя, — вздыхает Макс и пытается вытащить инструмент из-под завала. — Лучше бы ноутбук уцелел, а не она. Я так и не научилась хорошо играть. — Никогда не поздно начать с нуля. И это я не только о музыке. Тон Уоррена такой серьезный, что Макс отвлекается от раскопок и смотрит на него. — Слышала новости? В интернете запустили акцию «Мы с тобой, Аркадия Бэй», даже мэр Портленда присоединился. — Портленд? — напрягает память Макс. — Там кто-то из твоих родителей, да? — Да, мама работает в Общественном Колледже. Она хотела, чтобы я поступил туда, ну и теперь, видимо, мне другого не остается. От Блэквелла сама видишь, что осталось. — Значит, домой возвращаешься? Ну вот, теперь еще и Уоррен ее покинет. — Вообще-то, я хотел предложить поехать вместе. Там есть искусствоведение и, кажется, фотография. Хлое бы понравилась идея. Совсем недавно — а кажется, будто в прошлой жизни — та обещала свозить Макс в Портленд, но… — Это всё хорошо, — грустно улыбается Макс, — но откуда я возьму деньги на обучение? Или они выдадут грант двум студентам, которые посреди года появились из ниоткуда? — Не из ниоткуда, Макс, а из Аркадии Бэй. Наш ураган вызвал… как это называется… хайп, и теперь только ленивый не хочет помочь. Колледж всегда славился социальной ответственностью и сейчас… — Готов пригреть двух несчастных жертв урагана? — заканчивает Макс, Уоррен кивает. — Может, нам еще и грант на обучение дадут в знак социальной ответственности? — Оплатить первый год учебы можно из компенсации, которую нам выдадут, а колледж предоставит общежитие. Мама так сказала, и у меня есть основания ей верить. Макс замирает. До сегодняшнего дня она не задумывалась о будущем — как-то не до того, когда под носом творится апокалипсис. — Подумай, Макс, — настаивает Уоррен. — Прозвучит пессимистично, но… кроме них мы никому не нужны. Всё лучше, чем терять целый год. — Подумаю. Капитан, кажется, улыбается ей.***
Они с Уорреном не единственные, кто решил покинуть город — Макс понимает это, когда видит Фрэнка со спортивной сумкой. Еще недавно всё его имущество помещалось в карманах после того, как трейлер погиб в урагане. — Если узнаю, что ты мародерствуешь… — с вежливостью двустволки в лоб начинает Дэвид. — Чего это сразу мародерствую? — ощетинивается Фрэнк. — Там гуманитарную помощь раздают. Могу и тебя прибарахлить, а то ходишь как этот. Дэвид громко и красноречиво выдыхает. Джойс быстро переводит тему: — Ты куда-то собираешься, Фрэнк? — Ага, — кивает он. — Поеду куда подбросят, может, хоть санитаром возьмут. — Санитаром? — После того, как меня выпнули из Блэквелла, пошел в медколледж. — Фрэнк опирается на стену, обещая долгий рассказ. — Мне все долдонили, мол, круто быть врачом, а что зубрить придется дохрена и не спать ни хрена, никто не предупредил. Чуть не сдох в первую сессию, но нашелся кореш с интересными познаниями в фармакологии. — И так ты подсел на наркотики, — заключает Дэвид с таким видом, будто только что вынул муху из своего кофе. — Ага, — кивает ничуть не смущенный Фрэнк. — Потом начал торговать, ну меня и оттуда вышвырнули. — Хорошо хоть сейчас мозги встали на место, — улыбается Джойс и выходит ему навстречу, чтобы обнять. — Удачи тебе, Фрэнк. — И вам. Макс, на пару слов. Они вместе выходят на улицу. Сейчас набережная выглядит не так ужасно, как неделю назад, однако при виде китов на песке сердце Макс по-прежнему сжимается. — Так-то я не должен это рассказывать, но… — Фрэнк поджигает сигарету. — Пришел я, значит, в полицию с повинной. Думал, пусть хоть сажают, хоть вешают — не могу я с этим жить после всего, что случилось с Рэйчел, понимаешь? — Понимаю, — кивает Макс. — И всё же тебя отпустили? — Предложили сотрудничать с ними по делу этого вашего Джефферсона. Ну я и рассказал, что знал про своих клиентов, про Прескотта в основном. Кстати, его до сих пор ищут. — И не найдут. Джефферсон наверняка его убил и хорошо спрятал. — Вот и я так сказал. А они мне, мол, подозрения к делу не пришьешь. Короче, хорошо бы ты поехала в Тилламук — разбирательство туда перенесли, поняла? — и дала показания. «Ну вот. Так и знала, что рано или поздно придется выворачивать душу перед полицией». — Меня не приглашали на допрос. Это правда. До сих пор никто в полиции так и не озаботился ее персоной, и Макс, уставшая хлебать жалость, только рада этому. — Не приглашали, потому что врач сказал, что у тебя этот… ну, тебе так плохо, что лучше не трогать. Но разве не хочешь наказать того, кто делал тебе плохо? «Ничего ты не знаешь, Фрэнк Бауэрс». — Хочу, но… — Что «но»? Есть доказательства, есть заключение врача, который тебя тогда осмотрел. Просто расскажи, как всё было, этого хватит, чтобы упрятать Джефферсона за решетку. Фрэнк затягивается. Макс от такого разговора самой хочется закурить. — Я… Знаешь, врач прав, я пока не готова. — Боишься, да? Макс кивает — пожалуй, боится. Не столько Джефферсона, сколько себя. Проявочная перевернула ее чувства с ног на голову, до сих пор снится… всякое. — Так я могу помочь. По своим каналам найду тех, кто его… — Фрэнк изображает перерезание горла. — Ты серьезно?! — неожиданно для самой себя выкрикивает Макс и тут же возвращается к шепоту. — Фрэнк, зачем? Рэйчел воскреснет оттого, что ты отомстишь? Или она будет тобой гордиться? — Нет, — опускает голову Фрэнк; пепел осыпается на его обувь. — Но ты… подумай, да? — Я подумаю над тем, чтобы дать показания. Только, пожалуйста, не делай глупостей. Ты ведь собирался начать новую жизнь? — Да, и не хочу снова всё продолбать. — Фрэнк гасит сигарету. — Ладно, Макс, пошли мы. Спасибо за всё. — И тебе спасибо, Фрэнк. Он подзывает Помпиду, и вскоре оба скрываются за поворотом. Макс смотрит вслед и искренне надеется, что хотя бы у этих двоих всё сложится.***
Она на вершине утеса рядом с маяком, воронка урагана висит над головой. Ветер бросает в лицо фотографию — ту самую, с бабочкой, которую Макс сделала перед тем, как Хлоя… — Хочешь снова посмотреть, как я сдохну? — слышится ее голос. — Нет. — Макс крепко сжимает фотографию. — На этот раз я тебя спасу. — Да неужели, — грустно усмехается Хлоя. — Что бы ты ни делала, я всё равно… Ветер уносит остаток фразы. От маяка отваливается верхушка и падает… — Нет! Макс выставляет руку вперед и пытается перемотать, но верхушка маяка всё равно падает на Хлою. Откуда-то появляется стая голубых бабочек, разлетается, и вот на их месте — Хлоя в инвалидном кресле. — Моя семья задыхается от долгов, и я тоже задыхаюсь, — хрипит она. — Пожалуйста, Макс. Помоги мне закончить эту никчемную жизнь. Макс мотает головой. Она не сможет повернуть капельницу второй раз. Бабочки облепляют фигуру Хлои. Разлетаются — и Хлоя сидит на путях, отчаянно пытаясь освободить ногу. — Макс! — Голос Хлои громче гудка поезда. — Сделай что-нибудь, я не хочу умирать здесь. Макс вытягивает руку навстречу, но ее сносит поезд. От него во все стороны разлетаются голубые бабочки. И снова Хлоя стоит живая и здоровая — чтобы упасть от выстрела. — Почему, Макс? — воет ураган ее голосом. — Почему ты спасаешь меня и каждый раз снова позволяешь умереть? Макс с трудом сдерживает слёзы. Хлоя права: что ни делай, она всё равно погибнет. Может, Уоррен прав насчет связи урагана и вмешательства в прошлое? Есть только один способ проверить: вернуться в тот день и на этот раз не спасать Хлою, как бы это ни было тяжело. Макс фокусируется на фотографии. Голова болит, как обычно бывает при больших скачках во времени. Из носа течет кровь, капает на фотографию, та приобретает красные тона. Бабочка исчезает с фото, вместо нее — лицо Макс в красном свете. Тот самый портрет, который Джефферсон сделал на ее камеру по ее же просьбе. — Твои руки такие красивые, — слышится его голос. — Особенно, когда на них кровь. Кровью пропитана вся фотография, кровь стекает по рукам Макс. Она роняет снимок и выставляет ладонь вперед. — О, я помню этот жест, — улыбается Джефферсон. — Ты тогда попыталась перемотать, чтобы спасти меня от Дэвида. — Нет! — Макс пытается пошевелить пальцами, те будто окаменели. — Ты не можешь этого знать. — Я знаю больше, чем ты думаешь, Макс. Угадай, почему. Царапина на ее запястье кровоточит, увеличивается и превращается в красную петлю. Второй конец петли Джефферсон тянет на себя. — Потому что я — часть тебя, — сам же отвечает. — Мы связаны навеки, как ты и твой одноглазый мишка, и никакая перемотка этого не изменит. Его глаза светятся красным, красный свет повсюду. Макс зажмуривается и просыпается. Опять эти дурацкие сны. Она уезжает из Аркадии Бэй, но взяла с собой себя, и в этом проблема. «Я же говорила, — подает голос Макс-Разумная. — Надо было сжечь к чертям ту фотографию из Проявочной. Почему ты вообще ее оставила?» «Потому что я — часть тебя», — повторяет голос Джефферсона в голове. «Потому что какая теперь разница? — отвечает настоящая Макс. — Есть фотография или нет, всё равно ничего не изменится. Я не могу перемотать ни смерть Хлои, ни ураган, ни Джефферсона». «Или не хочешь, — фыркает Разумная Макс. — Как знать, может, и твои способности отключились потому, что ты в него…» «Твою ж овсянку, что за чушь? Как я могла влюбиться после всего?» «Ты сама сейчас ответила на свой вопрос. «После всего» тебе было очень хорошо, поэтому и сохранила фотографию на память. Даже в дневник вклеила». «Как вклеила, так и выброшу, — парирует настоящая Макс, вынимая дневник из сумки. — Вот прямо сейчас». Уоррен спит, убаюканный шумом поезда, остальные пассажиры смотрят в окна — есть шанс избавиться от фотографии незаметно. Но вместо этого Макс замирает над страницей, где кроме этого снимка есть еще много записей. «Он царапал мои руки проволокой, а потом целовал — и мне понравилось. МНЕ ПОНРАВИЛСЯ ЭТОТ УЖАС». Нет, она не хочет верить, что могла такое думать и написать. Макс вглядывается в фотографию и вспоминает, как… «Я подставила руки, чтобы он их связал. Добровольно, твою ж овсянку!» Но это еще не самое… «… не самое страшное. Он душил меня, и я… СТЫДНО КАК ЖЕ СТЫДНО НЕ МОГУ». Макс зажмуривается, чтобы не видеть следующих строк. Без толку — ведь она прекрасно помнит, что… «…испытала оргазм. Свой первый в жизни оргазм я испытала с человеком, который меня похитил и делал больно. Я слышала, такое бывает у жертв изнасилования, но… Но ни полиция, ни Дэвид с Джойс и прочими сочувствующими не убедят меня в том, что это было изнасилованием. Я его хотела, и он об этом знал. Но почему? ПОЧЕМУ Я ТАКАЯ ИЗВРАЩЕНКА?» Дальше идут рисунки: руки Джефферсона в перчатках, проволока на руках Макс, красные силуэты. И единственная фраза: «Вдохновение не выживает на воле». «Ну что же ты притихла? — спрашивает настоящая Макс у Разумной. — Уверена, что достаточно выкинуть фотографию, и всё станет как было?» Разумная Макс молчит. Хор фурий затягивает новую песню под аккомпанемент колес.