Давай, покажи свою любовь, Оторви бабочке крылья. HIM — Wings of A Butterfly
Макс снова видит эту комнату: зеленые стены с деревянными панелями, складные стулья, столешница в кофейных пятнах, забитое доверху мусорное ведро. Что-то тихо гудит — наверно, холодильник. Здесь два человека: в сидящем за столом Макс сразу узнаёт Фрэнка Бауэрса, второй стоит у окна и его лица не видно. — Тот, к кому мы ездили на вызов, убил мою дочь, — говорит человек-у-окна знакомым голосом. Он снова ругает суд, Фрэнк снова ему отвечает. Макс слышала этот диалог столько раз, что может пересказать по ролям. — … что я могу один? Человек-у-окна показывает Фрэнку фотографию девушки. Это Келли Дэвис — Макс видела ее фото в Проявочной, потом в зале суда, да и сама Келли ей снилась. Так же отчетливо Макс видит лицо человека, который отходит от окна — это Майкл Дэвис, парамедик, приехавший на их вызов. Он же отец Келли — девушки, от которой остались лишь фото в красной папке. — Ты не один, Майк, — отвечает Фрэнк и щелкает зажигалкой. «Не один», — эхом разносится в голове Макс. Она много раз видела этот сон, и каждое повторение приводит к жуткому выводу: у Марка есть недоброжелатель. Не один. А затем взгляд падает на то, чего Макс не замечала в предыдущих снах: складной нож в кармане Фрэнка. Этим ножом он однажды чуть не зарезал Хлою — Макс пришлось перематывать время бесчисленное количество раз, чтобы разрешить конфликт без кровопролития. Осознание бьет… нет, не в голову — по коленной чашечке, и пол уходит из-под ног Макс. Она открывает глаза в полутьме. Под ногами гудят двигатели, в соседнем кресле спит Марк, стюардесса наливает воду какому-то полуночнику. Самолет, еще недавно пугавший Макс до полного отключения рассудка, теперь кажется по-домашнему безопасным. Гораздо более безопасным, чем та комната, которая снится Макс уже больше месяца. За этот месяц случилось многое: они отправили фотографии на конкурс и получили приглашение в Сан-Франциско на церемонию награждения, встретили Рождество, Макс представила Марка родителям, обнаружила у себя аэрофобию. Но кое-что оставалось неизменным: где бы Макс ни засыпала, она постоянно видит этот сон. Одно и то же место, один и тот же диалог, будто клип на повторе. Макс даже не может назвать всё это кошмаром — кошмары у нее всегда разнообразные и выглядят, как искаженная реальность. Здесь же ощущение, будто находишься в той зеленой комнате, можешь всё потрогать, вымазаться в разлитом кофе, споткнуться об мусорное ведро и выдать себя. «Ну хватит уже, — вещает Разумная Макс — таким голосом разговаривал с ней Марк, когда они обсуждали Дэвиса. — Нашла кого бояться: уставшего от жизни старикашку и наркомана, чей мозг физически не способен на сложные схемы. Всего-то разок обсудили Келли, а ты уже целый детектив за их спинами наваяла. И вообще, это сон». «А если этот сон неспроста? — возражает настоящая Макс. — Подобный мы видели в день урагана — помнишь, Сэмюэль предупредил о пожаре в закусочной? Мы едва успели его потушить». «Здесь нет Сэмюэля. Никто не говорит, что с этим делать, значит, нет и никакой миссии для нас. Когда ты наконец перестанешь?..» «Верно. Нет ни Сэмюэля, ни подсказок, есть только жуткое подобие реальности, и я понятия не имею, что с этим делать». «Ты не один», — отзывается в голове голос Фрэнка из сна. «Ты не одна, — повторяет Разумная Макс. — Вместе мы и не с таким справлялись». Настоящая Макс нащупывает руку Марка, тот не просыпаясь сжимает ее пальцы, и Макс становится чуть спокойнее. Он не один, она не одна — вместе они команда, которая дошла до финала конкурса. Значит, и остальное преодолеют. Макс закрывает глаза и просыпается, лишь когда голос из динамиков объявляет о прибытии в Сан-Франциско.***
Макс никогда не верила в приметы, но одна всегда срабатывала: если заходишь в магазин и навстречу бегут сразу три продавца — это к покупке носков. Потому что носки — единственное, что в таких магазинах ей по карману, а продавцов не хочется расстраивать. Однако сегодня, как Макс кажется, примета не сработает. Потому что рядом Марк, и он явно привел ее сюда с намерением купить что-то посолиднее носков. Три продавщицы наперегонки несутся к нему, и Макс чувствует себя лишней. — Марк, — шепчет она, — может, пойдем отсюда? Вместо ответа он вытаскивает вешалку с платьем. Кружевной верх, пышная юбка — так обычно кукол одевают. Но Макс не кукла и… — Я не привыкла такое носить. — Привыкай. — Марк прикладывает платье к Макс и поворачивает ее к зеркалу. — По-моему, тебе идет. Макс кивает — не столько в знак согласия, сколько в знак нежелания спорить. Пожалуй, ей даже нравится это платье, и всё же оно смотрится так, будто фотошопом приклеили. Как любое платье на Макс, что бы ни говорили на этот счет другие. — Примерь. — Марк ведет ее к кабинке. — И это. В его руках — коробка с туфлями. Макс почти не сомневается, что там будут… — Каблуки, — вздыхает она и отставляет коробку, едва открыв. — Я же не умею на них ходить. — Макс. — Марк смотрит, как папа, когда она требовала мороженое вместо брокколи. — На церемонии награждения будет формальный дресс-код, понимаешь? Нельзя прийти в кроссовках. Ты же не хочешь, чтобы все думали, будто я пожалел на тебя денег? «Макс, — отзывается эхом голос Лолы, — пусть твой папик купит тебе нормальной одежды». Вот и купил без напоминаний. — Тогда можно я не пойду на эту церемонию? Я не знаю, как туда одеваться, как там себя вести, как… Макс замолкает, поймав его взгляд. — Значит, — говорит Марк таким тоном, от которого хочется забиться в угол, — все наши усилия ничего не значат для тебя? Вся эта куча фотографий, которую мы сделали, все наши мечты — это совсем не важно? — Конечно, важно, — возражает Макс и обхватывает его напряженные руки. — Но все эти формальные штуки — не мое, понимаешь? — Макс, — уже мягче отвечает Марк и обнимает ее, — я понимаю, что ты привыкла быть невидимкой. Но со мной этот номер не пройдет. Я разглядел в тебе талант и хочу, чтобы другие тоже разглядели. А для этого придется делать то, чего ты раньше не делала. — То есть поднять потолок своих возможностей, — вспоминает Макс его слова. — Ты же сам говорил, что это никому не под силу. — Но я не говорил, что нужно всю жизнь сидеть в одной комнате. Жизнь — здание с множеством комнат, Макс. Нужно просто набраться смелости и открыть дверь. Он распахивает перед ней шторку примерочной. Зеркало там такое огромное, что кажется порталом в другое измерение. — Вы можете подождать здесь, — щебечет продавщица. — Вот диван… Марк отвечает взглядом, от которого обычно замолкал весь класс. Замолкает и продавщица. — Может, кофе? — предпринимает она очередную попытку. — С удовольствием, но позже. — Марк шагает за Макс в примерочную. — Сейчас я должен помочь девушке. Его помощь действительно кстати — сама Макс ни за что бы не застегнула эту дурацкую пуговицу на спине. Марк разглаживает узкие кружевные рукава, расправляет юбку и поддерживает Макс, когда она пытается сделать шаг на этих ходулях, по недоразумению названных туфлями. — Ну? — Он обнимает ее и поворачивает к зеркалу. — Нравится же? — Да. Макс и правда нравится себе в этом платье — особенно с руками Марка на талии. С ними что угодно становится лучше. Будто услышав ее мысли, он опускается на колени перед Макс и запускает руку под юбку. — Ты что?.. — Тише, — выдыхает Марк в ее бёдра — юбка такая широкая, что даже задирать не пришлось. — Мы же не хотим, чтобы сюда сбежался весь магазин? «Не хотим», — молча соглашается Макс. И смотрит в зеркало, пока оно не запотевает.***
Если бы Макс спросили, что она делала в день награждения, она не смогла бы ответить. Зато прекрасно помнит, чего не делала. Не выспалась — проворочалась всю ночь, и только ближе к утру ненадолго заснула. Почти не поела — лишь поковырялась в тарелке под недовольным взглядом Марка. Не стала ни на толику увереннее в их победе, а теперь уверенности и вовсе не осталось. Даже экспозиция финалистов конкурса, куда попала одна из их работ, не добавляет веры в себя — чем дольше Макс на нее смотрит, тем больше видит недостатков. И руки на этой фотографии как-то неестественно тянутся к короне, и акварельная кровь размазалась, а свет вовсе никуда не годится. Как они вообще прошли в финал с такой халтурой? Макс по привычке нащупывает кулон Хлои, обычно помогающий в подобных ситуациях, и не находит его. Потому что Марк убедил не портить платье «топорным украшением»… но что толку в этом платье? Здесь полный зал нарядных людей — настоящих взрослых людей, не таких, как Макс, — оттого ее сердце бьется так часто, будто предчувствует беду. «Никакое это не предчувствие, — фыркает Макс-Разумная. — Это твоя обычная реакция на большое скопление людей. На людей в целом, если точнее». «Только на некоторых, — уточняет Макс настоящая. — Сегодня мне опять снились Фрэнк и Майкл Дэвис, у Фрэнка был нож. Он этим ножом чуть не убил нас с Хлоей, разве не помнишь?» «Это было давно. Ты же помнишь, Фрэнк собирался начать новую жизнь». «Ага, и поэтому в суде он чуть не набросился на Марка. Что ты на это скажешь?» — Что вы можете сказать по поводу конкурса? Макс встряхивает головой и возвращается в реальность. Какой-то верзила с прилизанными волосами тыкает ей диктофон в лицо, Макс отшатывается. — Я могу сказать… что очень рада возможности проявить себя, — выдавливает она и ищет взглядом Марка. Надо же было ему куда-то запропаститься именно сейчас. — Вы участвуете в дуэте с Марком Джефферсоном, — не унимается журналист. — Какие у вас впечатления от работы с таким опытным фотографом? — Прекрасные, — улыбается Макс — уж здесь ответ очевиден. — Марк очень многому меня научил и говорит, что мы хорошо друг друга дополняем. Лицо журналиста становится заинтересованным — в плохом смысле. Так на Макс смотрели почти все однокурсники, когда впервые видели ее с Марком, но те обычно молча поджимали губы. С этой же лощеной морды станется спросить, в каких позах они друг друга дополняют. Однако он задает вопрос похуже: — Не чувствуете ли вы превосходства со стороны мистера Джефферсона? Или, может быть, вам кажется, что он видит в вас конкурента? — Нет, — отвечает из-за ее спины Марк. — Мы сотрудничаем, а не конкурируем, жаль, если у вас сложилось иное впечатление. Он кладет руку на плечо Макс, она с облегчением выдыхает. Не такая уж страшная штука это общение, когда рядом Марк. — А что думаете вы, мистер Джефферсон? — журналист тут же переключается на него. — Какие у вас впечатления от совместной работы с этим юным дарованием? — Наилучшие, — улыбается Марк и притягивает «юное дарование» к себе. — Макс — самое прекрасное, что было в моей карьере, именно благодаря ей мы здесь. От этих слов Макс краснеет и в то же время готова взлететь. Марк хвалил ее на этапе подготовки к конкурсу, но комплимент перед прессой — это совершенно новый уровень. — Макс очень талантлива, — добавляет Марк и шепчет так, чтобы услышала лишь она: — Только стесняется. — Спасибо за интервью. Я могу вас сфотографировать? Макс не уверена, что хочет фотографироваться, но Марк не отпускает. Остается лишь подчиниться и делать вид, будто она на этом мероприятии своя, а каблуки и вычурное платье — часть ее тела. Вон Марку это прекрасно удается: сегодня он надел под пиджак жилет с разноцветными полосками, хотя обычно носит только черно-белое, однако выглядит железобетонно уверенным в себе. Немного его уверенности передается Макс, и она улыбается в камеру. Довольный журналист уходит, Марк протягивает Макс бокал шампанского: — Выпей, а то выглядишь очень нервной. — Мне же нельзя. Да и, — оглядывает Макс зал, — не поможет. — Тогда я принесу тебе поесть. Макс мотает головой. Она не ела с утра — весь аппетит вылетел в ту же дыру, через которую медленно заползает ужас. — Ну что за капризы? — Напиток в руке Марка едва не расплескивается. — Макс, я не для того тебя сюда привел, чтобы ты опять потеряла сознание от голода. — Если поем, меня стошнит. Скоро там начнется? — Должно уже начаться, — смотрит Марк на часы. — Только чёрт знает, где этот придурок… как его там… Дюран. — Этот придурок уже здесь, — слышится тонкий голос из-за его спины. — Только с утра он был женщиной. Марк с Макс поворачиваются и видят коротко стриженную блондинку лет сорока в смокинге и на каблуках. Та пару секунд любуется обалдевшим лицом Марка, смеется и протягивает руку для приветствия: — Алекси Дюран, к вашим услугам. — Марк Джефферсон. Рад знакомству. Он перекладывает бокал в другую руку и целует ее пальцы. Судя по лицу Дюран, она ожидала рукопожатия. — Простите, я думал, это мужское имя. — Многие так думают, — улыбается Дюран — слишком широко для искренности. — Можете называть меня Алекс, чтобы не порвать свой шаблон полностью. А это, — переводит взгляд на Макс, — ваша протеже, мистер Джефферсон? — Нет, — вступает Марк раньше, чем Макс успевает кивнуть. — Это Максин, мы с ней творим в соавторстве. В нашем дуэте нет главных и второстепенных. Макс кивает под внимательным взглядом Дюран. Вот ирония: чем чаще Марк повторяет про дуэт-равенство-сотрудничество, тем менее убедительно эти слова звучит. — Очень приятно, Максин. — Дюран протягивает руку для приветствия. Макс отвечает на рукопожатие, смотрит на эти холеные пальцы с французским маникюром и думает, как же неуместно смотрятся ее короткие, не очень аккуратно подстриженные ногти. Дюран, к счастью, не рассматривает руку Макс. — Пора идти. — Дюран отступает на шаг и улыбается, уже почти искренне. — Не терпится объявить победу одной на редкость талантливой леди. Она подмигивает, уходит, и уверенности у Макс вовсе не остается. Даже если смело допустить, что выражение «на редкость талантливая леди» относится к ней, Макс всё равно не одна, а в составе дуэта — значит, Дюран говорила не про них. Что, если вопреки всем стараниям мечты о победе так и останутся мечтами? Марк делает сложное лицо и ведет Макс к сцене, куда уже выходит Дюран. Вместо аплодисментов он отпивает из бокала, свободную руку сжимает Макс. Что бы ни ждало, они встретят это вдвоем. — Большое спасибо всем, кто принял участие в нашем конкурсе, — говорит Дюран в микрофон; из зала доносятся аплодисменты и восторженные выкрики. — Я люблю все виды искусства, но особенное место в моем сердце занимает фотография. Потому что фотограф обладает сверхчеловеческой силой — он может обмануть время, остановить мгновенье, сделать момент вечностью. Макс беззлобно усмехается, слушая речь. Уж кому-кому, а ей прекрасно известна обратная сторона «сверхчеловеческой силы». — Начнем с номинации «Портрет». Итак, наш победитель… — Дюран вскрывает конверт и делает паузу, — Саммер Бэйли! Пышная шатенка в красном платье поднимается на сцену под аплодисменты, Дюран вручает ей диплом и передает микрофон. Марк кривится — он тоже выставлял на конкурс портрет, — однако тоже аплодирует победительнице. — В номинации «Пейзаж», — продолжает Дюран, — побеждает… Аллан Эдриксон! На огромном экране видна работа победителя: замерзающий пруд, усыпанный листвой, и лишь очень внимательный зритель может разглядеть пару хоккейных клюшек на берегу. Мисс Вебер, преподавательница в колледже Макс, любит такие пейзажи, где чувствуется присутствие человека, да и сама Макс согласна, что соперник более чем достойный. Но не Марк — он возлагал большие надежды на их фото заросшего дома с фресками, поэтому теперь хмурится еще сильнее. Дюран объявляет победителя в номинации «Уличная фотография» — и это снова не они, а какой-то Чарльз Блэкберри. Макс рассматривает фото — две девушки на фоне объявления об их розыске — и думает, что только безумец мог предложить беглым преступницам позировать. Блэкберри, впрочем, слишком обаятелен для безумца. — Да он не уличный фотограф, а кукловод какой-то! — ругается Марк так громко, что соседи оборачиваются. — Неужели не понятно, что это постановка? Макс не успевает отреагировать — Дюран объявляет следующую номинацию. Марк допивает шампанское одним глотком и ставит бокал на подлокотник. Макс осознает, насколько сильно волнуется, лишь услышав, как хрусталь разбивается от ее неосторожного движения. — Об этой номинации хочу сказать особенно. Нам было очень приятно видеть вашу волю к победе. — Последние слова Дюран выделяет. «Воля к победе» — так называется та самая постановка с короной и руками, стоившая Макс наибольших усилий. Еще больших усилий стоит теперь не упасть в обморок от духоты и волнения. — Итак, в номинации «Постановочное фото» побеждает… — Дюран вскрывает очередной конверт. — Дуэт Максин Колфилд и Марка Джефферсона. Поприветствуем наших победителей! «Этого не может быть!» — только и успевает подумать Макс, как Марк уже тянет ее за собой. Ошарашенная Макс не до конца осознает происходящее, пока они не оказываются на сцене. — Для начала я хотел бы поблагодарить мисс Дюран. — Марк поворачивается к ней, Дюран кивает в знак взаимности. — А также всех, кто находится в этом зале — именно такие зрители, как вы, дают нам стимул творить и соревноваться. Зал аплодирует Марку, Макс тоже. — Но особенное спасибо моему соавтору и музе. — Макс не сразу понимает, что это о ней. — Именно Максин привела меня… то есть, конечно, нас к победе. Она дополнила мой взгляд на мир своим, помогла сделать то, чего я бы сам не сделал. И я желаю всем, кто творит, такой же гармонии с собой и всем, что вас вдохновляет. Макс-Разумная падает в обморок. Настоящая Макс стоит и думает, присоединяться к речи или остаться молчаливым украшением, как Марк притягивает ее к себе, целует — прямо на сцене, у всех на глазах, — и зал взрывается аплодисментами. Макс отвечает вежливым, приличествующим ситуации поцелуем, но у Марка, видимо, другое представление о приличиях. Он раскрывает ее губы своими и впивается с такой силой, будто хочет высосать всю уверенность — однако вместо этого заряжает собственной. И чем дальше, тем лучше Макс понимает: вся ее жизнь вела к этому моменту славы. Конкурс «Герой дня», на который Макс не попала, Проявочная, даже ураган — всё было не зря. Не зря судьба тащила их с Марком тернистой тропой, царапая и оставляя синяки — теперь в Макс достаточно силы, чтобы залечить все раны. Но недостаточно выдержки, чтобы не расплакаться от счастья прямо на сцене. Слёзы застилают ей глаза, Макс спотыкается и не падает только благодаря Марку. Вспышки и щелчки камер провожают их всю дорогу до зрительного зала. Усидеть на месте Макс не может — чувствует себя воздушным шариком, который вот-вот взлетит к потолку, и умиротворенное лицо Марка лишь усиливает это ощущение. — Поздравляю нас, Макс, — кладет он руку ей на плечо. Макс кивает, однако в ее голове гораздо большее, чем симметричный ответ. «Всего этого не было бы без тебя. Ты всегда видел мой талант, даже когда я пыталась спрятать его за семью замками. Ты научил меня не стесняться, тащил за руку, а иногда и за волосы, к успеху, даже предложил работать над конкурсом в соавторстве — целой жизни недостаточно, чтобы отблагодарить за это». Но Макс хватает только на: — Спасибо тебе. За всё. Она утыкается в грудь Марка и так сидит, пока он не тормошит: — Пойдем, пресса нас ждет. Они становятся перед «Волей к победе», Марк обнимает Макс, сверкает вспышка. Макс приказывает себе не моргать — и тут же моргает. — Хотите оригинальную идею для фото? — вмешивается Дюран. — Снимите их не на фоне работы, а так, чтобы оба на нее смотрели. Ведь именно в этом истинный профессионализм: увидеть свое творение со стороны. — И почему эта идея пришла в голову не мне? — восхищается Марк раньше, чем корреспондент успевает отреагировать. — Макс, становись сюда. Теперь она снова глядит на фотографию, уже без критического настроя. Ведь, если подумать, эта работа действительно хороша: контраст черного фона и белых рук Макс, очень реалистичная акварельная кровь, динамичная поза… Черного вдруг становится больше — это пятна перед глазами. Боковым зрением Макс видит вспышку, но не слышит щелчка камеры. Исчезают все звуки, кажется, будто кто-то завалил ее горизонт. Куча фотографий, и на каждой красные пятна. Макс приглядывается и узнает их с Марком снимки — все порваны. Повсюду осколки зеркала и кровь — кажется, самая что ни на есть настоящая. Это их гостиная, только теперь всё вверх дном. Макс не чувствует ног, однако заставляет себя сделать шаг в сторону спальни. Дверь распахнута, на пороге что-то поблескивает. Макс поднимает заинтересовавшую ее вещь — и едва не роняет. Потому что это очки Марка — разбитые, без одной дужки, в крови. Осколки стекла вонзаются в пальцы. Макс не чувствует боли, но кричит немым ртом. Два пятна склоняются над ней и постепенно превращаются в лица Марка и Дюран. Макс впивается в них взглядом и не сразу понимает, что проснулась. «Смотри же, всё хорошо, все живы, даже очки Марка целые», — шепчет Макс-Разумная. Настоящая Макс до сих пор видит кровь. — Ты давно ела? — бесцеремонно интересуется Дюран. — Утром, — отвечает Марк раньше, чем Макс успевает выудить хоть одну мысль из желе в своей голове. — Она так переживала из-за конкурса, что потеряла аппетит. Дюран окидывает его уничтожающим взглядом и куда-то уходит. Макс озирается, обнаруживает себя на диванчике, толпы любопытных вокруг, и ей становится еще хуже. — Что со мной было? — спрашивает шепотом и крепко сжимает руку Марка. — Мы фотографировались, а потом ты потеряла сознание. Говорил же, надо поесть. Макс вздыхает: насколько хуже кажется ситуация, когда ты виноват в ней сам. Но поплескаться в чувстве вины Макс не успевает — Марк окунает ее туда с головой: — Ты так уморишь нашего ребенка. Не подумала об этом? Ребенок — от этой мысли перед глазами Макс снова мелькают кровавые пятна из сна. Прошлое подобное состояние едва не закончилось выкидышем. Она боится взглянуть на юбку, однако всё-таки совершает над собой усилие. Крови нет, живот не болит — Макс с облегчением выдыхает. Пытается встать, подошедшая Дюран останавливает и протягивает конфету в золотистой обертке: — Ешь. Тебе надо поднять уровень сахара. — Спасибо, — бормочет Макс и кладет конфету в рот. — Ma chérie, при твоей комплекции нельзя долго голодать, — продолжает Дюран. — Странно, что для кого-то, — она снова недобро глядит на Марка, — это не очевидно. — Вы обвиняете меня, госпожа Дюран? — подчеркнуто вежливо отвечает Марк — так он разговаривал в суде. — И, позвольте узнать, на каком основании? Дюран вскидывает брови: — Mon cher, ты дожил до стольких лет и не знаешь, что такое гипогликемия? — Я похож на врача? — Нет, ты похож на… человека, крайне безответственного по отношению к своему партнеру. — Обмен любезностями закончен, госпожа Дюран? — выдает Марк очередную порцию своей фирменной ледяной вежливости. — Мы можем идти на пресс-конференцию? — Она никуда не пойдет, — чеканит Дюран, но, увидев его перекошенное лицо, смягчается: — Марк, серьезно, посмотри на девочку. Она даже до двери не доползет, что уж говорить об общении с прессой. — Я сам могу с ними общаться. — Вот и сделай это, а Максин пусть отдохнет в моем кабинете. — Лицо Марка все еще напряжено, и Дюран успокаивающе улыбается. — Не переживай, mon cher, я не уведу у тебя девушку. Макс хихикает, но замолкает под взглядом Марка. Кажется, ему не смешно. — Всё хорошо, Марк, — улыбается она настолько ласково, насколько может. — Мне правда лучше отдохнуть. Расскажешь потом, как всё прошло. Видно, как внутри него борются желание блистать и нежелание оставить Макс. Наконец Марк решается: — Ладно. Я скоро вернусь. Он целует Макс так, что ей на секунду становится нечем дышать. Дюран с еле заметной улыбкой наблюдает за ними, пока Марк не скрывается в дверях лифта. — Держу пари, в день вашей свадьбы вместо обручального кольца он наденет на тебя наручники. Чтобы вы всегда были вместе, хочешь ты того или нет. Макс пропускает колкость мимо ушей, Дюран подает руку: — Пойдем, ma chérie. Нам есть что обсудить. Хрупкая на вид Дюран оказывается удивительно сильной. Макс опирается на нее и думает, что давно не получала такой заботы — когда не тащат за волосы к счастью, а подставляют плечо и позволяют идти в удобном темпе. Эта мысль не покидает Макс всю дорогу до кабинета. — Садись, — указывает Дюран на диван. — А я найду чего-нибудь выпить. Макс хочет возразить, что ей нельзя пить, но молчит. Дюран за каких-то пять минут почти под кожу ей влезла с этой необузданной заботой, и Макс не уверена, что хочет распространяться о своем более чем деликатном положении. Чтобы отвлечься от неловких мыслей, Макс разглядывает кабинет. Над столом висит рамка с голубой бабочкой, очень похожей на ту, которую она видела в туалете, когда впервые спасла Хлою. От этой ассоциации Макс чувствует себя так, будто ее саму насадили на булавку и поместили за стекло. — Угощайся, ma chérie. — Дюран ставит на столик коробку конфет в золотистых обертках и достает из шкафа шампанское. Макс принимает угощение, однако наслаждаться им мешает вкус недосказанности. Если она хоть немного разбирается в людях, Дюран явно преследует какую-то свою цель. И эта цель гораздо больше, чем помощь бедной девочке, упавшей в голодный обморок. — Перейду к делу. — Дюран разливает шампанское по бокалам. — У тебя большое будущее в фотографии. — Вы хотели сказать «у нас»? Потому что мы вдвоем… — Ma chérie, — улыбается Дюран так очаровательно, что становится не по себе, — ты сама скромность. Но я же понимаю, кто в вашем тандеме действительно художник. Ты слишком талантлива, чтобы всю жизнь прятаться за чужой спиной. — Мисс Дюран, я… — Зови меня Алекс. Можно называть тебя Максин? — Макс. Только я… — Вот и прекрасно, Макс. За знакомство! Дюран салютует бокалом, и Макс ничего не остается, кроме как ответить. Пузырьки шампанского вот-вот полетят из носа — ей никогда не нравился этот напиток. — Макс, — вкрадчиво начинает Дюран, — мы ведь можем поговорить откровенно? Я же вижу, что ты чувствуешь себя не на своем месте. Эта одежда, это мероприятие, эта роль аксессуара при его величестве Мастере — всё не твое. — Это мое, — уверенно отвечает Макс. — Я пришла сюда по своей воле. — Уверена, что у тебя всегда будет своя воля? — Дюран испытующе смотрит на нее сквозь бокал. — Обычно ее приносят в жертву во имя любви. Женщина хочет быть за мужчиной как за каменной стеной, а потом не находит в этой стене выхода. И остается прислугой своего гениального тирана, пока тот не найдет другую ду… духовно богатую музу. — Мисс… то есть, Алекс, я думаю, ты неверно поняла наши… — Нет, ma chérie, это ты неверно поняла. Открой уже глаза! — Дюран со звоном возвращает бокал на столик. — Мир испокон веков принадлежал мужчинам, а мы были украшениями без права на собственное мнение. Тебе с детства внушали, что это нормально, и ты приняла такую позицию как данность. Но, Макс, настало время самим творить историю. Вписать туда свои имена, пока это не сделали те, кто хочет на нас нажиться. Макс вопросительно смотрит, и Дюран продолжает: — Ты заслуживаешь лучшего. У меня есть знакомая в National Geographic, и она точно оценит твой талант уличного фотографа. Только представь, Макс: будешь путешествовать, фотографировать и получать за это деньги. Не это ли работа твоей мечты? — А как же Марк? — Марк, — повторяет Дюран таким тоном, будто услышала несусветную глупость. — Ну да, Марк неплох в фэшн-фотографии и умеет иногда поймать эмоции. Но таких, как он, уйма, а ты одна на миллион. И такой шанс заявить о себе — тоже один на миллион. Это как выигрыш в лотерею. — Алекс, — вздыхает Макс, — я не могу забрать этот выигрыш одна. Мы с Марком начали вместе… — Мы с Марком, — снова передразнивает ее Дюран. — Скажи, ma chérie, и давно вы с ним стали единым организмом? Почему бы тебе не принять решение самостоятельно, пока такая возможность есть? Макс молчит, Дюран тоже. — Я люблю Марка, — наконец произносит Макс. — Поэтому не могу принять решение, которое оставит его в проигрыше. — Ну да. — Дюран делает сложное лицо. — Любовь — это прекрасно. Прекрасное оправдание любой низости: всё ведь во имя любви, какие могут быть претензии? Сегодня он мешает тебе делать карьеру, завтра присвоит твои идеи, а потом у тебя вообще ничего своего не останется, только искренняя бестолковая любовь. Так ты хочешь, Макс? Всё время быть тенью любимого мужчины? — Не бывает солнца без тени. — Дюран закатывает глаза, и Макс быстро продолжает: — Послушай, Алекс, Марк гораздо талантливее, чем я. Именно он научил меня всему, что ты хвалишь — а главное, он научил не бояться. Марк для меня как… — Макс долго подбирает подходящее сравнение. — Как крылья для бабочки. Без него меня бы не было здесь. — До чего же романтичные и знакомые слова, — грустно усмехается Дюран, снова отпивая из бокала. — Когда-то я тоже так говорила об одном человеке. Восхищалась им, брала с него пример… но, как видишь, теперь я здесь — без него. Пришлось отрастить крылья самостоятельно. Драматическая пауза. Пузырьки в бокале лопаются вместе с ожиданиями Макс. — Пойми, ma chérie, слава — это узкий мостик без перил. Один по нему пройдет, двое будут тесниться, и кто-нибудь столкнет другого. Марк тебя непременно столкнет, это даже для меня очевидно. — Тогда пусть он сам идет по мостику славы. Порекомендуй своей знакомой Марка, он заслуживает этого гораздо больше, чем я. — Ты как будто меня не слушаешь, — вздыхает Дюран. — Макс, твой Марк уже пробился и пробьется куда угодно без меня. Ты не пробьешься, поэтому я хочу дать тебе шанс. Именно тебе. Подумай еще раз. Макс молчит. Снова невозможный выбор — впрочем, она уже выбрала. — Спасибо за заботу, Алекс. Но я не могу принять твое предложение. — Жаль. — Дюран одним глотком допивает шампанское. — Приятно было познакомиться, Макс Колфилд. Надеюсь, я ошиблась, и ты добьешься успеха без меня. Они покидают кабинет, эхо каблуков Дюран громом разносится по коридору. Макс снова кажется, будто она своими руками закрутила воронку урагана.***
— То есть как отказала? — голос Марка кажется громче выстрела из пушки. — Мы победили вдвоем, с какой стати эта белобрысая дура между нами выбирает? — Не знаю, — вздыхает Макс с такой болью, будто из пушки выстрелили по ней. — Дюран сказала, что ей нужна я, а ты… сам пробьешься. Лицо Марка каменеет. Такое его выражение Макс видела в Проявочной, но позволила себе поверить, что это была вспышка злости на Нейтана. Так Марк смотрел, найдя ее тест на беременность, и Макс пообещала себе больше ничего от него не скрывать. Сейчас ей хочется не задумываться о причинах такой реакции Марка, а спрятаться в угол и просидеть там ближайшие лет сто. — Значит, я сам пробьюсь? — Его каменная маска трескается и разлетается на куски. — Так ты сказала, чтобы она выбрала тебя? — Нет! — Макс пытается взять Марка за руку, тот резко складывает их на груди. — Наоборот, я за тебя просила. — Просила за меня, — издевательским тоном повторяет Марк. — Значит, я раскрыл твой талант, научил тебя фотографии, уговорил участвовать вместе, помогал делать конкурсные работы — и теперь завишу от твоей милости? Права была Дюран, слава — мостик, по которому двое не пройдут. Макс предпочла бы упасть сама, чем столкнуть Марка, однако у судьбы удивительное чувство юмора. — Марк, мне правда очень жаль. Но мы же всё равно получим денежный приз и… — За деньги не купишь будущее, которое ты разрушила. Наше будущее. Он быстро шагает к лифту. Макс бежит следом, едва не споткнувшись на каблуках, и пытается остановить Марка, тот сбрасывает ее руку. — Сейчас вызову такси, и ты вернешься в номер. А я подумаю, что делать. — Марк! Двери лифта закрываются за ним так резко и злобно, будто хотят откусить ей руку. Макс чувствует себя бабочкой, которая по своей воле отдала крылья, а ее всё равно пронзили булавкой. «Не кисни, — похлопывает по плечу Макс-Разумная. — Всё в твоих руках, буквально. Перемотай время и согласись на предложение Дюран. Марк встретится с той представительницей National Geographic и наверняка найдет аргументы, чтобы его взяли вместе с тобой или вместо тебя. Или перемотай и будь убедительнее, или… сделай хоть что-нибудь!» Макс настоящая вытягивает руку для перемотки и чувствует воздух между пальцами — осталось пошевелить ими, чтобы всё исправить. Однако ощущение, будто ее проткнули булавкой, из головы переходит в тело. Боль стреляет в поясницу, вызывает лавину ассоциаций — тошноту, слабость, ужас, — и Макс на мгновение видит кровь на своих руках. Моргает — наваждение исчезает, но не страх. «Да успокойся, это всё от дурацких каблуков. — Разумная Макс тыкает в ноги невидимой указкой. — Ты, кстати, в курсе, насколько сильно при этом рискуешь своей беременностью?» «И я не могу рисковать еще сильнее, — заканчивает настоящая Макс. — Напомнить, чем закончилась прошлая перемотка?» «Значит, ты пожертвуешь и нашим будущим, и отношениями с Марком ради ребенка, который еще не факт, что будет ему нужен после всего?» «Этот ребенок нужен мне. Им я жертвовать точно не буду». Макс-Разумная закрывает лицо ладонью и исчезает. Настоящая Макс вызывает лифт и спускается к такси. Вернувшись в номер, она сбрасывает туфли, снимает платье и надевает единственную вещь, которую хочет сейчас ощущать на себе — кулон Хлои. Три пули на шнурке бьются в такт сердца, будто напоминая, что Макс не совсем одинока — но всё же одинока, и от осознания этого она всхлипывает. «Что мне делать, Хлоя? Ты всегда находила выход из сложных ситуаций… ну, после того, как находила туда вход». «Выход тут один. — Макс почти наяву видит, как Хлоя запускает руку во внутренний карман куртки. — Перемотать время и дать мне выстрелить в эту наглую рожу. Но ты же у нас добренькая, да, Макс? Ты всё время спасаешь его, а не меня, вот сама с ним и разбирайся». Макс валится на кровать и плачет, пока не засыпает. На этот раз ей не снятся ни Фрэнк с Дэвисом, ни кровь, ни Хлоя — только бабочка, беспомощно хлопающая крыльями за стеклом.***
Ее будит стук в дверь, будто целая армия ломится. Макс вскакивает, набрасывает халат, открывает — от Марка разит алкоголем. — Макс, я о-очень скучал. Обычно по Макс бегут приятные мурашки от такого тона, но не сейчас. Единственное желание, которое вызывает у нее пьяный Марк — спрятаться и не высовываться до утра. — Я тоже, — как можно спокойнее отвечает Макс. — Пойдем спать. — Нет уж. — Марк притягивает ее к себе гораздо резче, чем обычно. — У меня идея поинтереснее. Макс не рада этой идее — ураган пугал меньше, чем близость с таким Марком. Макс пытается вырваться, он прижимает ее к стене и блокирует руки. — Ты такая красивая, когда плачешь. — Марк пытается поцеловать, Макс уворачивается. — Это отчаяние в твоих глазах, эта грань между доверием и страхом… Идеально. — Отпусти. — Макс ищет путь к отступлению. — Никогда! — Марк стискивает ее запястья сильнее. — Ты моя, ты будешь моей до конца. — Мне больно. — Становится еще больнее, когда Макс пытается вырваться. — И тебе это нравится. — Марк целует ее напряженные пальцы. — Поэтому ты со мной. Такая боль вовсе не нравится Макс. Однако Марк игнорирует сопротивление и вдавливает ее в стену. — Я знаю, что эта белобрысая тварь дурит тебе голову. Но я скорее убью тебя, чем отдам ей или кому-то еще. Ноги Макс подкашиваются, сердце вот-вот пробьет грудь. — Марк, пожалуйста, прекрати. Мне страшно. — И это прекрасно. — Он припечатывает ее шею поцелуем. — Обожаю твой страх. Только сейчас Макс понимает, насколько Марк сильнее. Впервые его сила не восхищает, а пугает ее. Макс пытается вывернуться, Марк хватает ее за горло. — Нравится, когда я так делаю? — сжимает он шнурок кулона. — Нравится? Кулон Хлои сдавливает шею Макс. Теперь она как никогда остро понимает: Марк действительно может убить, прямо здесь и сейчас. «Сопротивляйся!» — кричит Макс-Разумная… но настоящая сопротивляться не может. Когда Марк ее душит, Макс реагирует совсем не так, как должна. Красная лампочка загорается в голове — не та, что предупреждает об опасности, а та, что была в Проявочной, когда жизнь Макс впервые оказалась в руках Марка и ей это понравилось. Шнурок кулона натягивается всё сильнее. На секунду перед глазами Макс мелькают три пули, висящие на нем. Так они взметнулись, когда Марк выстрелил в Хлою — и вот уже самая настоящая красная лампочка загорается в голове Макс. Это придает ей сил, Макс толкает Марка, тот пошатывается. Его короткого замешательства хватает, чтобы освободиться и бежать. Пули бьются в грудь Макс, в ее уши врывается голос Хлои: «Ты любишь моего убийцу. Думаешь, любовь тебя спасет?» Макс мчится еще быстрее и останавливается только на лестнице. Слышит шаркающие шаги, в ужасе оглядывается — нет, это не Марк. Страх шаг за шагом отступает, на смену ему приходит холод — самый настоящий холод, потому что Макс стоит босиком на мраморной плитке. Но даже перспектива отморозить ноги не пугает ее так, как возвращение в номер. Макс топчется в попытке согреться, потом делает пару осторожных шагов по коридору, готовая в любой момент убегать.Постепенно смелеет, доходит до их номера и заглядывает, стараясь не выдать себя — бессмысленно. Потому что Марк уже храпит на полу у стены. Он приоткрывает глаза, что-то бурчит — и Макс тут же несется обратно, не разбирая дороги. Останавливается только у ресепшена. — Какие-то проблемы, мисс? — поднимает на нее сонный взгляд администратор. — Нет, — мотает головой Макс и надеется, что он не заметил ее босые ноги и намечающиеся синяки на руках. — Я просто посижу здесь. Она залезает на диванчик, кладет голову на подлокотник и проваливается в сон.***
Макс дергает руками, пытаясь разорвать скотч, но терпит неудачу. Марк наблюдает за ее метаниями, потом гладит Макс по волосам. — Прости, — ласково шепчет он, снимая перчатки. — Прикасаться к тебе в них — настоящее преступление. — А вот это всё? — Макс обводит взглядом Проявочную. — Ты похитил меня, убил Хлою — это не преступления? — Искусство требует жертв, Макс. — Марк гладит ее по голове уже голыми руками. — Это узкий мостик без перил, по нему можно пройти только в одиночку. — Значит, ты и меня принесешь в жертву ради искусства, — скорее утверждает, чем спрашивает Макс. — Убьешь, чтобы пройти по этому мостику. — Как ты могла обо мне такое подумать? — Марк приподнимает ее голову. — Что я буду за художник, если уничтожу красоту? Что-то колет в макушку. Макс пытается освободиться, но теперь и шее больно. Марк поправляет какую-то невидимую деталь и фотографирует Макс. — Нет, я не собираюсь пускать в расход такой благодатный материал, — разглядывает он дисплей фотоаппарата. — Я не убью тебя, а сделаю своей бессмертной музой. Марк поворачивает камеру к ней, Макс видит на дисплее себя с колючей проволокой вокруг шеи и головы. Повсюду кровавые мазки — на ее одежде, коже, белом полотне фона. — Помнишь ту латинскую пословицу? Жизнь коротка, искусство вечно. Ты останешься в вечности, Макс, мои фотографии тебя переживут. Она пытается вырваться, но Марк крепко держит за голову. Проволочные шипы впиваются в горло. Макс всё еще чувствует его прикосновение, когда просыпается. Открывает глаза, действительно видит Марка — и остатки сна будто ветром сносит. — Макс, — его голос ласковый, совсем не тот, что вчера. — Почему ты ночевала здесь, а не со мной? — Ты вчера… — на языке так и вертится фраза «вел себя как свинья», — меня напугал. — Я был пьян. — И это ты считаешь оправданием? Ты довел меня до слёз, ты схватил меня и говорил… ужасные вещи. Макс пытается вскочить, Марк перехватывает ее руку, и запястье отзывается болью. Не хватает только колючей проволоки из сна — впрочем, после вчерашнего Макс кажется, будто эта проволока уже стала частью ее организма. — Ты тоже меня напугала, когда захотела уйти. — Марк заглядывает в глаза Макс. — Я очень боюсь тебя потерять, поэтому иногда веду себя… безрассудно. Но разве не понимаешь, что я никогда не сделал бы тебе плохо? — Ты уже делал. — Это в прошлом. Я же говорил, что осознал свои ошибки и… — А вот это — настоящее! — Макс разворачивает к нему запястье, где видны следы вчерашнего. — Ты обещал больше не делать мне больно, но сделал. Марк молча смотрит на ее синяки, и у Макс появляется немного времени на раздумья. «Не опускай руку! — подталкивает ее Разумная Макс. — Отвесь пощечину, он заслужил». Настоящая Макс не отвечает — ее смывает потоком слёз. — Прости меня. — Марк опускается на колени. — Здесь больно? Он бережно целует синяки на запястьях Макс. Как тогда в Проявочной — ранит и лечит, делает больно и приятно одновременно. — Как мне заслужить твое прощение? — выдыхает Марк в ее руки. — Не знаю. Она отворачивается, краем глаза заметив любопытные взгляды администратора и пары прохожих. «Браво! — с саркастическими интервалами аплодирует Макс-Разумная. — Несите короны для короля и королевы драмы!» — Так давай поднимемся в номер и узнаем. — Нет. — Макс выдергивает руку из его пальцев. — Я никуда с тобой не пойду. Марк задумчиво смотрит на нее, а потом опускает глаза. Макс знает, что он увидел — ее босые, почти окоченевшие ноги. — Замерзла? — с самым что ни на есть искренним сочувствием спрашивает Марк. — Конечно, замерзла, ты же тут проспала всю ночь. Бедная моя девочка. Он растирает ступни Макс, целует пальцы ее ног, убирает халат с колен — еще немного, и начнет зализывать вину в буквальном смысле. Макс пытается его остановить, но Марк не уходит, а садится рядом, обнимает ее и гладит по голове. Макс всё ждет, что сейчас в нее вопьется колючая проволока, однако впивается только нежность — безграничная нежность, которую Марк дарит ей после каждой ссоры и которой Макс не в силах противостоять. Она кладет голову ему на плечо и позволяет себя нести. «Ты так легко его простишь? — хмурится Макс-Разумная. — После всего вчерашнего?» «Нет, — обещает Макс настоящая. — Мы поговорим, как только зайдем в номер». Как только они заходят в номер, Марк вжимает ее в стену поцелуем. Разумная Макс командует бороться, но неразумное тело настоящей Макс быстро сдается. — Марк, — предпринимает она очередную попытку, — нам надо… Он распахивает халат Макс и опускается перед ней на колени. Макс слишком хорошо знает, что сейчас будет — так заканчивается любая их ссора. — Прекра… Окончание теряется в ее шумном выдохе. Свободной рукой Марк развязывает пояс халата и ласкает Макс сверху. «Опять за свое! — Макс-Разумная закрывает глаза ладонью. — Ты не должна его прощать, поняла?» «Не должна», — соглашается настоящая Макс. И прощает Марка раньше, чем он доносит ее до кровати.***
Примирение затягивается до обеда. Макс приподнимается на кровати, тянется за яблоком, оставшимся от ланча, и чувствует, как Марк целует ее спину. Макс кажется, что от прикосновений его губ вырастают новые крылья взамен оторванных — но не успевает она насладиться этим ощущением, как Марк резко встает и начинает одеваться. — Вылетаем сегодня вечером. Я уже купил билеты. — Мы же собирались… — Собирались. Но у нас очень мало времени и очень много дел в студии. Макс вздыхает в ответ и лишь потом осознает его слова. — Подожди, ты сказал «в студии»? Но ведь семестр уже начался, я и так много пропустила. — А у меня уйма дел, с которыми я сам не справляюсь. Макс, ты ведь уже помогала мне. Почему бы тебе не взять академический отпуск, чтобы делать это постоянно? — Но… мы ведь уже оплатили этот семестр. Точнее, его оплатили мои родители — той компенсации не… — Я тоже много чего оплатил, — перебивает ее Марк. — Например, аренду студии и рекламу. И мне бы хотелось, чтобы эти средства ко мне вернулись. — У нас есть призовые деньги. — Которые мы тратим так, будто завтра не наступит. Вот ты, например, покупаешь всякую милую ерунду. «Всякую ерунду, — передразнивает Макс-Разумная. — Например, вон то кружевное платье из дорогущего магазина, те туфли с каблуками, которых мы сроду не носили… что еще? Ах, да, ужин в панорамном ресторане — вся эта милая ерунда, конечно, была не с твоей подачи». Настоящая Макс молчит — по взгляду Марка понятно, что ее не услышат. — И я даже в мыслях не имею права тебя за это упрекать, но подумай о нашем будущем ребенке, Макс. Разве ты не хочешь, чтобы у него с рождения было всё лучшее и родители, которыми он будет гордиться, а не стыдиться их? — Конечно, хочу, — опускает глаза Макс. — Но… неужели мне для этого обязательно работать в твоей студии? — В нашей студии, — поправляет ее Марк. — Макс, мы так много прошли вместе и я доверяю тебе, как не смогу доверять никому пришлому. Будем вместе строить наше совместное будущее, разве не об этом мы мечтали? — Хорошо, — после недолгой паузы кивает Макс. — Я подумаю. Всю дорогу до аэропорта над ней висит ощущение неправильности. Едва выросшие крылья снова превращаются в пепел. Макс засыпает, как только они с Марком садятся в самолет, и спит всю дорогу.***
Макс снова видит ту комнату с зелеными стенами, складными стульями и столом в кофейных пятнах. На диване дремлет Майкл Дэвис. Она делает шаг вперед и замечает на вешалке темно-синюю куртку парамедика с каким-то ярким пятном. Значит, это комната отдыха скорой помощи, но как Макс туда попала? — Майк! — Фрэнк распахивает дверь, Дэвис дергается. — Она нам больше не помеха. — А? — Дэвис потирает красные глаза. — Кто «она»? — Срань господня, Майк! Ты тормозной жидкости вместо кофе втрепал? Я говорю о той девке, которая живет с Джефферсоном, сегодня ее госпитализировали. И я разузнал, что она тут надолго. Макс на миг забывает, как дышать. Ослышалась, точно ослышалась. — И? — зевает Дэвис. — Да ты никак с Луны свалился! Сам говорил: его бы убил, но ее трогать не хочешь, а она свидетель и бла-бла. Теперь всё, никаких свидетелей, можно… — Фрэнк косится на дверь и продолжает уже тише: — … делать что собирались. В сонных глазах Дэвиса мелькает осознание. Макс хочет думать, что ошиблась, и тут он отвечает: — Да помню я, помню. Только… знаешь, не нравится мне эта затея. — Опять! — Фрэнк закатывает глаза. — Майк, мы же столько раз обсуждали. Этот кусок дерьма убил мою Рэйчел, твою Келли — и ты так просто позволишь ему?.. За дверью слышатся шаги. Фрэнк замолкает и продолжает, когда наступает тишина: — Мы должны это сделать. Я не смогу спать спокойно, пока Джефферсон жив. Дэвис молчит. Макс чувствует, как бьется ее сердце, однако не слышит его. — Как насчет других свидетелей? — наконец спрашивает Дэвис. — Соседи, прохожие… — Ночью там никто не гуляет. А насчет соседей не беспокойся — мы отключим свет, и никто нас не увидит. — Фрэнк замолкает, но, встретившись глазами с Дэвисом, вздыхает и продолжает: — Майк, ну чего опять? Мы и так потеряли чёрт-те сколько времени, потому что ты каждый раз заводишь свою шарманку — месть, видите ли, ничего не изменит. Может, в этой жизни и не изменит — но вот ты помрешь, встретишься на том свете с Келли, и что скажешь ей? Прости, дорогая, папа ссыкло и даже не попытался наказать твоего убийцу? — Я не ссыкло, — резко отвечает Дэвис. — Но и в тюрьме сдохнуть не хочу. — Этого не будет. — Фрэнк похлопывает его по плечу. — Обещаю, мы не попадемся. — Ладно. — Дэвис выпрямляется. — Какой у тебя план? Фрэнк садится на диван рядом с ним, что-то говорит — и в этот момент комната исчезает. Макс просыпается в кресле самолета. Бабочки трепещут крыльями в ее животе — целая стая бабочек, насаженных на булавки.