***
17 января 2014
DashingDaisy: Макс, с победой вас! Я до утра не спала, обновляла страницу с результатами. Еще раз поздравляю, у вас прекрасная работа! Макс грустно улыбается, перечитывая сообщение. Хорошо бы у нее получилось радоваться так, как радуется Дейзи, но… «Ну хватит уже ныть, — закатывает глаза Макс-Разумная. — Ты и так за жалостью к себе почти сутки не видела сообщения Дейзи. Может, прекратишь уже самоедство?» «Прекращу, — соглашается настоящая Макс. — Тем более что скоро у меня не будет на него времени». maxfactor: спасибо большое! maxfactor: я много пропустила по учебе? DashingDaisy: Не очень. Вебер только о тебе спрашивала, ну я и сказала про конкурс. Она обрадовалась и обещала за тебя болеть. maxfactor: спасибо, что отмазала меня! DashingDaisy: Не за что. Кстати, угадаешь, кто еще за тебя болел? maxfactor: Уоррен? DashingDaisy: Ну он-то само собой. Но я имела в виду Лолу. maxfactor: ЛОЛА? maxfactor: серьезно? maxfactor: я думала, она скорее будет рассуждать, каким местом я выиграла конкурс DashingDaisy: Одно другому не мешает. Лола не такая плохая, какой кажется, вот увидишь. DashingDaisy: Кстати, тебя скоро ждать на занятиях? «Нет. Не в ближайшее тысячелетие. Я вынуждена взять академ или свободное посещение, потому что Марку нужна моя помощь — и ты бы знала, какие у меня предчувствия на этот счет. Но иначе не могу». Макс набирает и стирает варианты ответа один за другим. Не хочется рассказывать человеку, который так в нее верит, как возложит на алтарь любви мечту и сама же вонзит в нее нож. Не по переписке, во всяком случае. maxfactor: думаю, мы увидимся в ближайшее время DashingDaisy: А где смайлики? У тебя что-то случилось? Макс улыбается, уже по-настоящему, и ставит сразу пять улыбающихся эмодзи. Расстроить Дейзи она еще успеет.***
3 февраля
DashingDaisy: Макс, привет! Была уже на УЗИ? maxfactor: да, только что оттуда DashingDaisy: Ну и как оно? maxfactor: ОНА maxfactor: с ней всё хорошо DashingDaisy: Так у тебя девочка! Поздравляю, надеюсь, будет похожа на тебя. DashingDaisy: А ты как? maxfactor: я вчера наконец поняла, откуда эти шутки про странности беременных maxfactor: мы с Марком поехали за продуктами, и возле супермаркета был рекламный щит с травой. Зеленой такой, с бликами, капельками росы… maxfactor: и мне ужасно захотелось ее СЪЕСТЬ maxfactor: я скупила всю зелень, какую нашла, но всё это было НЕ ТО! maxfactor: я как разрыдалась maxfactor: из-за травы, Дейзи! maxfactor: весь вечер плакала DashingDaisy: Нууу… это может означать, что твоя дочь будет вегетарианкой :) maxfactor: не смешно! maxfactor: я как истеричка рыдала сначала из-за травы, потом из-за того, что Марк бросит меня после этого DashingDaisy: Не бросил же? maxfactor: нет. Сидел вытирал мои слёзы, да так старательно, что я подумала, будто он любит их больше, чем меня. DashingDaisy: Вот видишь, значит, переживать не о чем. DashingDaisy: Марк тебя не бросит. Иначе кто будет на него бесплатно работать в студии? maxfactor: умеешь ты поддержать, Дейзи***
14 февраля
DashingDaisy: Макс, привет! Работаешь? maxfactor: да, сейчас перерыв «…который может закончиться в любой момент, потому что всем здесь плевать на трудовое законодательство». DashingDaisy: Сегодня же праздник! Ну и Марк, мог бы и дать вам отдых. maxfactor: что поделать, всем клиентам позарез нужны романтические фоточки DashingDaisy: Так и думала. А я на культурологии, такой романтический нудняк. Хоть бы занятия отменили ради такого случая — нет, сидите среди сердечек и строчите конспекты! maxfactor: поэтому ты мне пишешь? :) DashingDaisy: Не только. Я правда скучаю по тебе, Макс. С тех пор, как ты ушла на свободное посещение, мы так и не пообщались толком. maxfactor: я тоже скучаю по тебе, но времени пока нет совсем. DashingDaisy: Жаль: (Кстати, Уоррен про тебя спрашивал. DashingDaisy: Зря его отталкиваешь. maxfactor: Дейзи, я не отталкиваю его! Кто тебе такое сказал? maxfactor: мог бы и сам написать, если бы захотел. Но он не написал ни разу за три месяца! DashingDaisy: А ты? Не думала написать первой? DashingDaisy: Макс, я тебя не осуждаю. Но ты сама говорила, как тебе не хватает Уоррена, только не сказала, почему вы прекратили общаться. «Потому что я порвала в клочья образ жертвы, который он на меня натягивал. Потому что у нас был шанс восстановить отношения, но я его во всех смыслах промотала. Потому что наше общение могло привести к катастрофе, а я устала от катастроф. Потому что…» — Макс! — слышится из-за перегородки голос Марка. — Ты, кажется, хотела сделать мне кофе. maxfactor: извини, мне пора бежать. Спишемся позже.***
19 июня
DashingDaisy: Лола тут со всеми заключила пари, на кого будет похож твой ребенок. maxfactor: серьезно? Не думала, что моя персона всем настолько интересна maxfactor: и… на кого ты поставила? :) DashingDaisy: Ни на кого. А вот сама Лола ставит… Ты будешь смеяться. maxfactor:? DashingDaisy: на УОРРЕНА. Можешь это представить? Макс хихикает в ладошку и отправляет три эмодзи, валяющихся на полу от смеха. Такое действительно могло прийти в голову только Лоле. maxfactor: Святые овсяные печеньки! Откуда у нее такие мысли? DashingDaisy: она даже обосновала это, якобы Марк слишком старый, чтобы заделать ребенка. Типичная Лола, что тут сказать. DashingDaisy: а ты на кого ставишь, Макс? В смысле, как думаешь, на кого будет похожа ваша дочь? Макс представляет детское личико, которое не раз посещало ее мысли, но в мир мечтаний вторгается реальность: — Эй, девочка, где тут поссать можно? Макс не успевает ответить, как раздается вопль: — Мама, я пить хочу! — Мой ребенок хочет пить! — не терпящим возражения тоном повторяет дородная женщина. — У вас есть кулер? — У меня потек макияж! — с такой же громкостью заявляет элегантная старушка. — Скажите на милость, почему тут нет ни единого зеркала? — Макс, куда опять делся отражатель? — добивает Марк. — Мне каждый раз напоминать? Голоса гудят, как рой чокнутых пчел, голова вот-вот разорвется. Макс зажмуривается, глубоко вдыхает, выдыхает и медленно выговаривает: — Туалет налево по коридору. Кулера у нас нет, воду можно купить в соседнем здании. Зеркало у входа. Отражатель на диване, на него уселся ребенок. Я всем ответила? Мужчина с ирокезом, две разодетые женщины и Марк синхронно кивают. Все разбегаются по своим делам, Макс возвращается к переписке с Дейзи. maxfactor: прости, тут всем меня надо. Не учеба, так студия. DashingDaisy: Сочувствую! : (Как твоя сессия? Тебе же ее продлили? «Твою ж овсянку! — Макс едва удерживается, чтобы не стукнуть себя по лбу. — Послезавтра последний экзамен, а я только нашла ответы на вопросы». maxfactor: просто убийственно. Поэтому извини, мне пора идти. Дейзи отвечает машущим рукой эмодзи. Макс смотрит на фон, где Марк пытается согнать в красивую кучу троих непонятливых взрослых и бегающего ребенка, и лишь сейчас понимает, насколько сильно вымоталась. Не случится же ничего страшного, если она пару минут вздремнет на диване? Только сначала найдет флэшку с учебными материалами, чтобы сразу после отдыха заняться делом. Макс лезет в карманы джинсов — там жвачка и мелочь. В сумке флэшки тоже нет. Может, в студийном компьютере? Макс идет к рабочему столу, ее останавливает голос Марка: — Макс, у нас клиент. «Еще один!» — закатывает глаза она, и всё же идет к двери, готовая к беседе с очередными Мистером или Мисс Мне-нужно-прямо-сейчас-и-плевать-что-вы-заняты. Но у входа ждет… — Уоррен? — Привет, — протягивает тот ее флэшку. — Ты кое-что забыла в колледже. — Ого, — удивлению и благодарности Макс нет предела. — Ты шпионишь за мной? — Я бы сказал, у тебя очень приметная флэшка. — А в глазах читается: «Разумеется, по этой же причине знаю, где ты работаешь». — Спасибо огромное, ты меня очень выручил. Макс по привычке раскрывает объятия, однако в последний момент передумывает. Реальность, в которой они с Уорреном помирились, она сама же отменила, зато не отменила другую, где есть ревнующий ко всем Марк. — Не за что, — улыбается Уоррен. — Слушай, Макс, я тут подумал… это неправильно, что мы так долго не общались. Как ты думаешь, мы могли бы… ну, снова дружить? Она хочет пошутить про теорию Лолы, а потом смотрит в его глаза и отказывается от этой идеи. Макс почти смирилась, что в ее жизни больше нет Уоррена, киноклуба на двоих и обсуждения путешествий во времени, остались лишь редкие лайки от него в соцсетях, на которые Макс так и не решалась ответить сообщением. И вот он снова здесь — заботливый, доброжелательно настроенный, даже принявший ее выбор. Ну, почти принявший — небоскреб иллюзий имени Уоррена Грэхэма невозможно снести до конца. — Конечно, — улыбается в ответ Макс. — Завтра я буду… Осекается, увидев розово-оранжевое пятно на полу. Это всего лишь листовка, обещающая скидку на пончики, но Макс отчего-то не по себе. Она видела похожее, только где? — Твое? — Ага. — Уоррен поднимает листовку и засовывает в тот карман, откуда достал флэшку. — Мне ее дали по дороге сюда. — Сегодня? — Да, а ты хочешь пончиков? — Уоррен протягивает листовку Макс. — Бери, я всё равно их не очень люблю. Пончиков она не хочет — уже вторую неделю воротит от всего жареного, — однако листовку берет. Смутный образ в цветах этой рекламы становится ярче: розовый, оранжевый и… кажется, был третий, темный цвет. Если вспомнить, какой, может, и ситуация восстановится в памяти? — …Можем туда сходить вместе, — выводит ее из раздумий голос Уоррена. — Ты не подумай, это не свидание, просто… я хотел тебя чем-нибудь порадовать. Если ты не против, конечно. — Хорошо, — не вслушиваясь кивает Макс. — Только подожди, я кое-что сделаю. Она бежит к студийному компьютеру и запускает Фотошоп. Заливает фон черным, прикладывает листовку — не то. Макс перебирает все оттенки серого, но ни один не подходит. Затем синий, и на третьем, темно-синем образце головоломка складывается. Именно такое сочетание видела Макс… где? — Уоррен, можешь подойти? — Тот приближается, она показывает монитор. — Что бывает такого цвета? — Ну… униформа? Макс вспоминает, каких людей в униформе встречала за последнее время. Полицейские не подходят — в их одежде не было никаких цветных пятен, спасатели — тем более. Больше она никого не видела, кроме скорой помощи… Точно. Темно-синий — цвет униформы парамедиков, в такой куртке был Майкл Дэвис, когда вез Макс в больницу. Эту же куртку она видела на вешалке в том сне, где Фрэнк убеждал Дэвиса отомстить Марку. Макс напрягает память и как наяву видит розово-оранжевое пятно над одним из карманов. Тогда она не рассматривала его, но отложила на дальнюю полку подсознания, и вот воспоминание грохается оттуда на голову Макс. «Да с твоей фантазией детективы надо писать, — ухмыляется Макс-Разумная. — Это всего лишь пятно, ты даже толком его не разглядела». «Но то пятно очень похоже на эту листовку, — снова рассматривает рекламу настоящая Макс. — Что, если у Дэвиса такая же? Уоррен говорит, что получил ее сегодня — значит ли это, что сегодня Дэвис с Фрэнком… Твою ж овсянку!» — Макс, ты куда? — в унисон с Разумной Макс кричит Уоррен. Настоящая Макс игнорирует обоих, мчась к выходу. Как доберется до больницы и что сделает, не знает, знает лишь, что обязана спасти Марка, чего бы это ни… — Осторожно! Макс замечает кабель под ногами уже после того, как спотыкается об него. Она падает и ударяется головой о пол, сверху валится осветитель. — Чёрт, Макс! — слышится голос Уоррена. — Ты в порядке? Она кивает и чувствует, как в голову будто гвоздь вбили. — Макс, неужели нельзя аккуратнее? — Марк тоже подбегает. — Я целый час выставлял свет. Макс молчит, даже не извиняется — иначе голова расколется. — Чего встал? — обращается Марк уже к Уоррену. — Помогай! Вместе они поднимают осветитель, Уоррен протягивает руку Макс. Она пытается встать, но теряет равновесие. — Что? — то ли испуганно, то ли раздраженно спрашивает Марк. — Ей нужно в больницу, — отвечает Уоррен за Макс. Она кивает и чувствует, как боль усиливается. — Я не могу прервать съемку. Макс, ты же понимаешь, клиенты не будут… — Не надо ничего прерывать, — перебивает Уоррен. — Я сам ее отвезу. Макс с опаской смотрит на Марка. Обычно он бесится от одного упоминания Уоррена, что же будет теперь? — Ладно, — кивает Марк и кричит клиентам: — Одну минуту! Он опускается рядом с Макс, целует ее в лоб и шепчет: — Всё будет хорошо, слышишь? Марк гладит ее по голове, и от этого становится чуть легче. Но проклятая память подбрасывает картинку из сна, где окровавленный Марк сползает по стене. — Я боюсь, — озвучивает Макс свою мысль, пересиливая боль. — За нее и… «… за тебя. Прости, что очередная попытка тебе помочь закончилась вот так». — Не бойся. Я приеду за тобой, когда закончу. Марк поднимает ее, несет к машине Уоррена, Макс отчаянно вцепляется в него. В объятиях Марка она становится обычной девушкой без сверхспособностей — и как же не хочет возвращаться в реальность! Макс боится отпустить его, но приходится, когда Марк сажает ее в машину. — Может, ты всё же поедешь? — с надеждой смотрит на него. — Как только закончу с клиентами. — Макс хмурится, и Марк ласково ерошит ее волосы. — Я же сказал, всё будет хорошо. Напиши, когда закончишь. Макс в последний раз оборачивается и встречается взглядом с Марком. Он как всегда спокоен, однако ее грызет уже не червячок, а целый удав опасений. Чем дальше они от Марка, тем этот удав больше. — Мы уже почти приехали, — пытается успокоить Уоррен, но видно, что ему самому страшно. — Попробуй… ну, вспомнить что-нибудь хорошее. Макс закрывает глаза и вспоминает лето, когда у Хлои появился котенок Бонго. Он пытался поймать всё, что пролетало и пробегало, а однажды нашел в саду жука. Инстинктов хватило, чтобы загнать его в угол и периодически трогать лапой — что дальше, природа не подсказала. Жук тоже понятия не имел, как быть, поэтому вовсе оцепенел. Так и сидели, пока не подошли Макс с Хлоей. — Вот чудак, — хмыкнула Хлоя, показывая на жука. — Я бы на его месте дала сдачи — прыснула там своей струей или что они делают — и улетела. Чего он не летит, крылья-то на месте? Макс молча смотрела на жука и понимала его. У нее тоже в ответ на стресс получалось лишь оцепенеть, и с годами ничего не изменилось. Сейчас Макс снова чувствует себя букашкой, которую могут раздавить легким касанием, и даже хитиновый покров из здравомыслия и сверхспособностей не спасет. Для первого она слишком напугана, для второго — слаба. Поэтому всё, что Макс может — вжаться в сидение машины. — Макс, — снова подает голос Уоррен, — помнишь литанию против страха? — Я… — вспоминает Макс. — Не должна бояться? — Он кивает. — Страх… убивает разум. — Я взгляну в лицо своему страху, — подсказывает Уоррен. Макс повторяет одними губами и смотрит на себя в боковом зеркале. Источник ее страха, главный ее враг — сама Макс. Она своими ногами пришла к такому результату. Как в видеоигре, где предыдущие выборы могут не оставить шансов на хорошую концовку, но узнаёшь об этом слишком поздно — от этой мысли Макс тошнит. Так ведь было, когда чуть не случился выкидыш! — Быстрее, — просит она одними губами и чувствует кислый привкус. Стрелка спидометра убегает далеко за пределы разрешенной скорости. Макс смотрит в окно, читая литанию уже мысленно: «Я позволю страху пройти сквозь меня». И действительно ощущает пронизывающий страх. Чем глубже он проходит сквозь нее, тем меньше у Макс сил и надежды на благополучный исход. «Там, где был страх, не останется ничего, — договаривает Макс, когда Уоррен останавливает машину перед больницей. — Только я». «Только ты, — повторяет Макс-Разумная. — Хорошо, если только ты будешь расплачиваться за последствия своего решения».***
Голова Макс разрывается от боли и незнакомых слов из уст врача. Ни в школе, ни в колледже ее не учили медицинскому английскому. — Что со мной? — перебивает Макс очередной монолог. — Что с моим ребенком? — Придется пожить некоторое время, наберитесь терпения, — врач наконец говорит на понятном языке. — Ваш ребенок в порядке. В УЗИ-снимке Макс узнает черты, похожие на человеческие, и с облегчением выдыхает — ее дочь жива. Однако следующая фраза подрезает надежду на корню: — А у вас сотрясение мозга. Поэтому рекомендую остаться в стационаре. — Надолго? — Минимум на неделю. Желательно до родов, только так мы можем гарантировать… Врач продолжает говорить, но вместо него Макс слышит Фрэнка: «Сегодня ее госпитализировали, она тут надолго. Больше нам никто не помешает». — Нет! — выкрикивает Макс, но, увидев лицо врача, снижает градус эмоций. — То есть я хотела сказать… зачем стационар, если мне уже лучше? Не так уж Макс и лучше — боль и ощущение, будто по ней снова проехала машина, никуда не делись. Да какое это имеет значение, когда Марку грозит опасность? — Мисс Колфилд, в вашем положении следует думать не только о себе. Черепно-мозговая травма непредсказуема, у вас в любой момент может, скажем, закружиться голова — вы упадете, а это угроза ребенку. Здесь мы сможем обеспечить вам максимальную безопасность, но если вы покинете больницу… Настоящая Макс обреченно вздыхает, Макс-Разумная ее успокаивает: «Только не ной. Врач наверняка не зря опасается — если с тобой и правда всё так плохо, как ты в таком состоянии сможешь кого-то защитишь? Полежим немного в больнице, будем поддерживать связь с Марком и закидывать его сообщениями, как он обычно делает. А потом, глядишь, нас и выпишут». — Конечно, вы вправе подписать отказ от госпитализации… Макс больше всего на свете хочет подписать отказ, побежать к Марку и не отпускать его больше никогда. Закрыть собой, забрать всю предназначенную Марку боль. Но вот ведь глупое тело, ему и своей хватает. — Не нужно никаких отказов, — перебивает Макс врача. — Госпитализация так госпитализация. Она набирает сообщение для Марка — совсем не то, которого он ждал — и старается больше не думать. Думать слишком больно.***
27 июня
whiteknight: Привет, Макс! Как ты? Макс направляет камеру телефона на остатки больничной еды. Вспоминает, как учил Марк — в каждом снимке должны присутствовать Великая Идея и брат ее, Глубокий Смысл, — добавляет в кадр опущенный большой палец, фотографирует всё это и отправляет в ответ Уоррену. maxfactor: вот видишь, что в тарелке? Умножь его унылость на двадцать и поймешь, как я. whiteknight: До сих пор в больнице? Они не собираются тебя отпускать? maxfactor: какое там maxfactor: у меня всего лишь иногда кружится голова, но врач боится, что я упаду и угроблю ребенка. Я была бы не против лежать тут и чем-то заниматься, но нельзя НИЧЕГО. Ни читать, ни разговаривать, а желательно еще и не думать. Представляешь? Уоррен долго набирает сообщение. Наверно, упал в обморок от передозировки нытья, думает Макс — и тут же получает ответ. whiteknight: Сочувствую, но… Там же есть красивые виды? Макс усмехается, прочитав сообщение. Уоррен знает ее как никто другой — даже тюремное заключение покажется Макс не таким уж страшным, если из-за решетки будет виден интересный пейзаж. Жаль только, что все виды из своей «одиночной камеры» она отсняла не по одному десятку раз. maxfactor: есть, но меня никуда не пускают без кресла-каталки и сопровождения. Боятся, что я споткнусь или там в луже утону, а потом их засужу. whiteknight: А как насчет вида из твоего окна? ;) Насчет вида из окна всё так же, как было вчера, позавчера и неделю назад, но Уоррен с завидным постоянством просит эти фото. Макс снова не может отказать и отодвигает жалюзи, чтобы запечатлеть закат — он сегодня и вправду красивый. Стоит ей нацелиться на окно, как в палату без стука и церемоний заходит Марк. Она тут же забывает про закат и с радостным визгом бросается Марку на шею. Он прижимает Макс к себе, насколько позволяет ее почти девятимесячный живот. — Как ты? — Ужасно, — вздыхает Макс и утыкается в его плечо. — Забери меня отсюда, Марк, пожалуйста. Мне без тебя невыносимо. — Забрал бы, да твой врач не отпускает. Мне тоже тяжело без тебя, Макс. Столько заказов — голова кругом. — Мне очень жаль, что я так не вовремя… Макс и правда жаль. Она не думая променяла бы этот день сурка на рабочие будни, где приходилось терпеть детские вопли, успокаивать то Марка, то зазвездившихся моделей, разрываться между кофемашиной, компьютером и телефоном. Лишь бы Марк был рядом. — Справимся, — улыбается он и гладит ее по голове. — Смотри, что я тебе принес. Марк открывает пакет — как всегда, с кучей фруктов и сладостей. Макс радостно ныряет в ведерко с мороженым и блаженно откидывается на Марка. Еще несколько минут они сидят в обнимку, передавая друг другу ложку и любуясь, как больничный двор медленно золотится. Машины, стайка курильщиков у парковки, птицы вдалеке — всё медленно отпечатывается на сетчатке глаза Макс, будто изысканное слоу-мо. Вот бы этот момент можно было поставить на повтор, вот бы они остались друг у друга такие, как сейчас — счастливые, безмятежные, в ожидании чудесного завтра, где нет ни травм, ни жутких снов, ни Фрэнка с компанией… Но Марк встает. Сейчас уйдет, понимает Макс, и вцепляется в него. Каждая разлука в разы тяжелее, когда понимаешь, что новой встречи может не случиться. — Ну чего ты? Я же завтра приду. — Я… — Макс долго думает, как озвучить свои страхи, да так и не находит достаточно завуалированной формулировки. — Я боюсь за тебя, Марк. — С чего это вдруг? Макс вдыхает-выдыхает в поисках правильной мысли, но все разбежались. Она понятия не имеет, что говорить, поэтому скажет правду. — Фрэнк Бауэрс и этот парамедик Дэвис… ну, помнишь, он еще на суде выступал? — Марк кивает. — Они хотят… тебя убить. Последние два слова она произносит шепотом, не глядя на Марка. Тот молчит, вынуждая Макс поднять глаза — и она видит выражение лица взрослого, которому ребенок только что сообщил про динозавра на заднем дворе. — Откуда такие мысли? — Ну, они же свидетельствовали против тебя, — уверенно начинает Макс — но молчаливое равнодушие Марка ее обескураживает. — Марк, просто поверь, я знаю, о чём говорю. Они задумали это давно и вот-вот воспользуются моим отсутствием. Марк отвечает безразличным взглядом, однако теперь на его лице виден мыслительный процесс. Но смотрит Марк уже не столько на нее, сколько на телевизор на противоположной стене. — Завтра принесу тебе пару дисков с детективами, — кивает на него Марк. — Смотрю, ты очень их любишь. — При чём тут… — Выражение лица Марка подсказывает ответ. — По-твоему, я сама себя накрутила, потому что целыми днями только и делаю, что смотрю детективы? — Макс, — Марк садится рядом и обнимает ее за плечо, — я понимаю, что богатая фантазия, помноженная на гормоны, может зайти очень далеко. Но это уже… — Это не фантазия! — выкрикивает Макс и сама себя пугается. — Ты должен… пойти в полицию. — Допустим, — после небольшой паузы кивает он, и Макс с облегчением выдыхает. — А что я им скажу? Прошу задержать двух человек, которые хотят меня убить — доказательств нет, мне просто так кажется? — У меня есть доказательства! Я слышала их разговор в комнате отдыха и… — Макс напрягает память. — Точно, у Дэвиса в кармане была листовка с рекламой пончиков! Он ее получил в тот самый день, когда меня положили в больницу. — Макс, — Марк говорит с ней, как со слабоумной, — листовка с рекламой — это не доказательство. Доказательством могла бы стать запись их разговора на видео или диктофон — ты ее сделала? Макс мотает головой, Марк разводит руками. Она не смогла бы ничего записать при всём желании — эти сны о будущем ничем не отличаются от обычных, где физическое тело не участвует. — Значит, доказательств нет. И полиция мне не поверит. — Мне-то ты веришь? — Макс заглядывает в глаза Марка. — Макс, — отвечает он уже менее терпеливо, — я всё понимаю, но давай ты не будешь придумывать ужасы на ровном месте. Тебе нельзя нервничать, забыла? Макс с грустным вздохом опускает голову на его плечо. Кажется, это ее проклятие — всех спасать, причем некоторых от их же здравомыслия. Что делать, рассказать Марку о способностях? Не поверит. Подтвердить свои слова, предсказывая ближайшие события, как тогда с Хлоей? Последняя перемотка едва не закончилась печально, нельзя снова рисковать. — Тогда… — шепчет Макс в плечо Марку, — просто будь осторожен, хорошо? — Хорошо, — отвечает он; она представляет скрещенные за спиной пальцы. — Я очень ценю твою заботу. Марк целует Макс и уходит. Она провожает его взглядом — пейзаж за окном теряет краски на глазах.***
Аркадия Бэй давно не знала такой жары. Но на побережье дышится легче, и Макс жадно глотает морской воздух. Она лежит на песке и любуется, как Марк, закатав брюки до колен, стоит в воде и фотографирует маяк на скале. Они оба прекрасны — и Марк, и пейзаж, — Макс не терпится это сказать. — Ты всё испортила, — хмурится Марк, когда она налетает на него с брызгами и объятиями. — Совсем, что ли, нечем заняться? Макс грустно вздыхает и отходит. Но пожалеть себя не успевает — кто-то дергает за руку. Макс поворачивается и видит маленькую девочку с каштановыми волосами, носом, похожим на ее собственный, и карими глазами Марка. Та раскрывает ладошку и протягивает Макс большую ракушку с выступами-шипами и изящным завитком. — Это мне? Спасибо. Девочка улыбается и складывает пальцы квадратом, изображая камеру. — Хочешь, чтобы я сфотографировала… тебя? — Девочка мотает головой. — Ракушку? — Девочка кивает, и Макс берет полароид, чтобы выполнить ее просьбу. Чуть поодаль от места, где на границе мокрого песка с сухим начинаются следы Марка, Макс аккуратно оставляет свои и кладет перед ними ракушку так, чтобы получился треугольник. Сфотографировать не успевает — налетает большая волна и смывает следы Марка. Следы Макс и ракушка остаются на месте. Ничего страшного, думает Макс, и ищет другое место для съемки. Но следов Марка больше нигде нет, не видно и его самого. Макс озирается и ужасается, как за миг изменился пейзаж: синее небо почернело, у маяка больше нет верхней части, а весь пляж завален трупами чаек, китов и какой-то рухлядью. Девочка спокойно сидит на песке и смотрит, как мимо пролетает здоровенная ветка. — Марк! — едва перекрикивает Макс вой ветра — но никто не отвечает. Тогда она обращается к девочке: — Ты не видела Марка? Та поворачивается к Макс и отвечает его голосом: — Ты всё испортила. Очередная волна сбивает Макс с ног. Соленая вода заливает ей глаза, Макс с трудом фокусируется и снова видит девочку. Та протягивает ей руку и вкладывает в ладонь ракушку. Едва Макс ее берет, ракушка превращается в очки Марка, исчирканные кровавыми трещинами. Макс набирает воздуха, чтобы вскрикнуть — и просыпается. Она открывает глаза в больничной палате, где заснула. Реальность постепенно вытесняет сон, зато ощущение, будто окатили водой, остается. Макс приподнимает подол рубашки и ужасается: там мокро. Она стыдится, что проспала естественные позывы организма, и приподнимается, чтобы взять салфетки. Не дотягивается — живот скручивает от боли, а голову разрывает осознание, и Макс падает на кровать. «Я. Должна. Связаться. С Марком», — она тянется за телефоном. С дисплея усмехается второе июля — врач поставил дату родов восьмого. «Ты должна связаться с медсестрой», — возражает Макс-Разумная. Настоящая Макс звонит Марку, но слышит лишь гудки и наполняется ужасом. Он медленно стекает на нее, будто мёд с ложки, вместо сладости неся яд осознания. Всю неделю, прошедшую с того разговора, Макс тайком от медиков готовилась к экзамену, а план спасения Марка так и не придумала. «Он не отвечает, неужели…» «Неужели работает? — саркастично усмехается Разумная Макс. — Послушай, ты сейчас должна заботиться о себе, поэтому, будь добра, нажми долбаную кнопку вызова медсестры». Макс подчиняется голосу разума и со стоном сползает на кровать. Она уже смирилась с мыслью, что ребенок не спрашивал, когда его ждут — но, твою ж овсянку, почему настолько не вовремя? «Не переживай, скоро Марк увидит твой пропущенный». «Уже вечер, — настоящая Макс смотрит за окно. — Рабочий день вот-вот закончится. Если Марк не берет трубку, значит…» «Значит, заработался — с ним часто такое бывает, — договаривает за нее Макс-Разумная. — Освободится, перезвонит — и сразу к тебе. А теперь успокойся, тебе нельзя нервничать». «Есть, капитан», — мысленно хмыкает настоящая Макс. Макс-Разумная не успевает ответить — в палату заходит медсестра.***
Макс знала, что рожать тяжело, но это оказалось лишь крохотным кусочком правды, муравьишкой на фоне слона. Как много она бы отдала за недавнее вяло тянущееся время, пока наибольшей проблемой были тяжесть в пояснице и гудки со стороны Марка. По пути в родильный зал Макс успела обменяться парой сообщений с Дейзи и отправить одно Марку, теперь даже дышать сложно. Организм, призванный дать новую жизнь, вместо этого запускает систему самоуничтожения. Собственное тело борется против того, что совсем недавно было его неотъемлемой частью, выворачивается наизнанку, становится одной сплошной болью. И Макс предстоит справляться в одиночку. — Марк! — выкрикивает она, едва не стукнув головой медсестру. — Где он? — Тише, мисс Колфилд, — медсестра хватает ее за руки и снова укладывает. — Он скоро придет. Обещанное «скоро» так и не наступает. Ну конечно, Марк притащил ее за руку в этот ужас, а потом бросил умирать среди врачей, врущих, что всё будет хорошо. Или Макс сама себя притащила, хотя могла бы тогда в Сиэтле сделать аборт. Впрочем, неважно, кто виноват, потому что это конец. Не быстрый — он наступит не раньше, чем Макс расплатится болью за каждую свою ошибку: от попытки стащить жвачку в супермаркете до всего, что было в Проявочной. — Дышите, мисс! Макс дышать не хочет, однако дурацкое тело опять решает за нее. Кричать Макс уже не может, только хрипеть. — Давай, соберись, детка! — это акушер. Макс читает на бейдже фамилию Энгл — почти «ангел», но его белоснежная улыбка на черном лице больше напоминает чертика. — Головка уже показалась. Макс закусывает губу и тужится. Энгл наверняка врет — впрочем, выбора у нее нет. — Где Марк? — шепчет Макс, когда схватки ненадолго ее отпускают. — В коридоре, наверно, — бодрее прежнего врет Энгл. — Вы видели?.. — Нет, — отвечает Энгл уже менее бодро — но встречается взглядом с Макс и быстро продолжает: — Так, давай не раскисать, хорошо? Я знаю, что твой Марк тебя ждет — и дождется. Он будет радоваться до Луны и обратно, когда увидит дочку, а потом купит дом на побережье, и вы туда переедете вместе с собакой. Например, золотым ретривером — любишь их? Макс через силу кивает — голова слишком распухла, чтобы натянуть на нее этот шаблон американской мечты. — А знаешь, что будет еще лет через пять? — не унимается «ангел». — Вам покажется, что в доме слишком тихо, и… вернетесь сюда за сыном. Макс едва не падает в обморок — то ли представив, как пройдет через это снова, то ли от новой волны боли. — Смотри ж ты, не хочет она братика, — усмехается Энгл. — Ну ничего, привыкнет. Давай, тужься! Макс напрягает мышцы так, что, кажется, сейчас кишки вылезут. Энгл снова говорит тужиться, бубнит что-то оптимистичное. Макс еще несколько раз выдыхает и выкрикивает боль — а потом ее тело становится легким, вот-вот взлетит. Макс так хорошо, что она не сразу вспоминает, зачем здесь. Наклоняется вперед, насколько хватает сил, и видит розово-синюшное нечто, больше похожее на инопланетную личинку. Неужели вот это — ее ребенок? Он лежит с такой гримасой, будто не рад, что родился. Макс и сама не любительница поболтать, особенно с незнакомцами, но… она ведь слышала, что новорожденные должны кричать, а не валяться плюшевой игрушкой. — Не бойся, — к Энглу возвращается привычная бодрость, — так бывает. Мы сейчас… — Дайте ее мне, — одними губами просит Макс. Энгл кладет ребенка ей на живот. Макс очень осторожно прикасается к малышке — в теории знает, как правильно обращаться с новорожденными, однако сейчас чувствует себя так, будто держит хрустальную вазу. Проводит пальцем по ее щеке — девочка открывает рот, тянется следом, Макс пугается и отдергивает руку. — Рефлекс, — поясняет Энгл с доброй улыбкой. — Это она грудь ищет. Вот видишь, хоть у тебя и тихоня, но голодной не останется. Макс улыбается в ответ и уже смелее гладит ребенка по голове. Энгл говорит что-то еще, Макс автоматически кивает. К чёрту подробности, главное, что у нее дочь, живая и здоровая. Эти тяжелые месяцы, разрывающая на куски боль, несколько страшных секунд после — всё было не зря. — Не слушаешь, что ли? — деланно возмущается Энгл. — Дай мне ребенка, говорю. Макс хмурится и прижимает дочь к себе. Она не позволит никому их разлучить, будь он хоть самим Богом. — Хорошо же всё, ну, — расплывается в очередной улыбке Энгл. — Взвешу и отдам. Макс с облегчением выдыхает и позволяет ему взять малышку, следя за каждым движением Энгла. Тот обтирает ее, во что-то заворачивает и рапортует: — Девочка, вес два девятьсот, рост сорок восемь. Держи, заслужила. Боль отступает, когда дочь оказывается в руках Макс. Она так счастлива, что готова пуститься в пляс, но вспоминает главное: — Где Марк? Медсестра выглядывает в коридор, отрицательно качает головой — и картина прекрасного мира трескается по краям. Неужели Марк не пришел? — Придет, — будто читает ее мысли Энгл, — не переживай. Мы ему позвоним, да, Мэнди? Медсестра кивает, но Макс не становится легче. Она обещает сама позвонить Марку, едва доберется до палаты, однако засыпает, едва коснувшись постели.***
Макс будит надрывный крик. Она подскакивает на кровати — тело отзывается болью — и видит пластиковую кроватку-ванночку рядом с постелью. Крохотная копия человека, уже изрядно покрасневшая, вопит так, будто ее режут по живому. Макс робко прикасается к дочери, та открывает рот. Надо покормить, подсказывает чутье — и Макс с предельной аккуратностью, боясь подвоха от собственного тела, берет ее, садится на кровать и распахивает больничную рубашку. Макс ходила на курсы для будущих мам, только уже забыла, как что делать, но дочь сама находит сосок. Болезненно тяжелая грудь легчает. Макс смотрит на дочь и не может сдержать слёз. Чувствовать, как по капле даешь жизнь — непередаваемо. Боль и ужас, не покидавшие Макс весь последний день, рассеиваются утренним туманом. Остается только восьмое чудо света, сопящее на ее руках. Именно так — сам факт, что эта миниатюра человека девять месяцев росла в Макс, а теперь дышит, щурится, перебирает ручками, кажется ей чудесным. В фокусе — только умиротворенное лицо дочери. Макс мысленно дорисовывает вокруг нее пляж, чаек и ракушки, как в том сне, где… — Ты всё испортила. Макс вздрагивает, озирается — никого. Приснилось, думает она. Им обеим пора отдохнуть, вон дочь уже заснула. — Не бойся, — шепчет Макс, перекладывая ее в кроватку. — У тебя есть я. Девочка кряхтит — Макс хочет думать, что в знак согласия, — но не просыпается. Засыпает и Макс.***
Ее будит телефон — так трезвонит, что вот-вот взорвется. Макс косится на дисплей, видит фото Дейзи и всё же принимает звонок — слишком большое событие для одной жалкой SMS. — Макс, я так за тебя рада! — кричит Дейзи. — Включи видео, мы хотим полюбоваться на твою малышку. — Мы? — Ну да, за тебя весь колледж переживает. — Дейзи включает видео, и Макс видит на заднем плане еще пятерых однокурсниц. — Девочки, смотрите! Макс не собиралась показывать новорожденную никому, кроме Марка и родителей, но группа поддержки на том конце провода выглядит такой восторженной, даже Лола. Не желая их разочаровывать, Макс берет дочь на руки и включает видео. — Голубоглазенькая! — умиленно визжит Дейзи. — Вся в тебя. — Может быть, — кивает Макс и думает, что это достойная награда за ее мучения. Но лучше бы… — Да они у всех младенцев такие, — возражает Лола. — Потом небось потемнеют. — Я тоже так думаю, — озвучивает Макс продолжение своей мысли. — Наверно, станут карими. «…как у Марка. Кстати, он так и не…» — Марк уже знает? — опережает ее раздумья Дейзи. — Что он тебе подарил? — Пока ничего, — вздыхает Макс. — Он еще не приходил, даже не звонил. Не звонил со вчерашнего дня. Не похоже на Марка. — Ну так порадуй его сама. — Хорошая идея, — лениво кивает Макс — светские беседы никогда ей не удавались. Впрочем, собеседницам и без нее хорошо — вон как восторженно пищат на заднем плане, разглядывая малышку. Та показательно засыпает, и Макс прекрасно понимает дочь — тоже никогда не любила быть в центре внимания. — Думала уже, как назовешь? — спрашивает кто-то из девочек. — Пока нет, — качает головой Макс — на самом деле, думала, но не хочет это обсуждать с посторонними. — Успеется еще. Они еще некоторое время дружно умиляются ее дочери. Наконец в голову Дейзи приходит здравая мысль: — Ладно, Макс, тебе надо отдыхать. До завтра! — До завтра! Макс нажимает отбой. Она не выспалась, тело до сих пор ломит, однако гораздо сильнее нехорошее предчувствие. Перед глазами проносятся те картины из сна с кровью и гостиной кверху дном. Может, их и не стоит воспринимать всерьез, только всё же, куда запропастился Марк? Макс звонит сама. Он не отвечает на первый звонок, второй, третий… Она нервно ходит по палате, одергивает себя, когда шаги кажутся слишком громкими, но дочь безмятежно спит. «Мне бы твое спокойствие», — вздыхает Макс и выходит в коридор. — Вам что-нибудь нужно, мисс Колфилд? — вежливо спрашивает медсестра, явно недовольная, что пациентка шляется по больнице. — Вы звонили… — Макс запинается, думая, как обозначить статус Марка. — Звонили сказать, что у него родилась дочь? — Конечно, но мистер Джефферсон не берет трубку. Может, попробуете сами ему позвонить? — Я звонила, но он до сих пор не ответил! — Макс хватает ее за рукав. — Пожалуйста, помогите. — Мисс, — как можно мягче отвечает медсестра, — вам лучше вернуться в палату. Отдохнете и потом порадуете своего супруга. Разрешите, я вам помогу. Макс опирается на руку медсестры и позволяет проводить себя. Выжидает, когда та скроется, и выходит в коридор. Макс никогда не любила играть в прятки — ее быстро находили. Однако сейчас от умения прятаться зависит судьба — возможно, не только Макс. Она двигается мелкими перебежками, то скрываясь за поворотом или кофейным автоматом, то притворяясь, что ищет туалет, наконец выходит на улицу и прыгает в такси. Вот знакомая улица, вот их дом. А вот… что здесь делает полицейская машина? На капоте какие-то бумаги, рядом офицер полиции беседует со старушкой-домовладелицей. Та щурится, вглядываясь в предложенные документы, и Макс пронизывает ужас, но она заставляет себя подойти. — Миссис… — Макс не может вспомнить фамилию. — Мы же в этом месяце уже платили аренду… так ведь? Домовладелица выдыхает грустный всхлип. Кто-то внутри Макс нажимает на все кнопки разом, и она несется вверх по лестнице. Долетает до их квартиры, стучит в дверь — ключи забыла! — та распахивается от единственного движения. — Марк! Фотографии разбросаны по полу, больше всего их у входа в спальню. На фоне черно-белых пятен скалится черно-желтая полицейская лента. — Мисс, вам туда… Макс отталкивает слишком громкую помеху и проскальзывает под ленту. — Марк! К третьему повтору она срывается на плач, но Марк по-прежнему не откликается. Макс хочет позвать снова, и тут под ногами что-то хрустит. — Осторожнее, здесь… …Очки Марка — разбитые, без одной дужки, окровавленные. Красное на черно-белом, как он любил. — Где Марк? — шепчет Макс, и этот шепот кажется ей оглушительным. Полицейский смотрит… а, плевать, как он смотрит. Пусть только ответит. — Мистер Джефферсон получил ранения, несовместимые с жизнью. «Да твою ж овсянку, зачем эти тупые формулировки? Просто скажи…» — Он жив? — Нет, мисс. Мне очень… Очень мало воздуха. Запах крови становится сильнее, наполняет легкие Макс вместо кислорода. Она вбирает его весь и выдыхает в оглушительном крике. Полицейский зажимает уши — и превращается в размытое пятно вместе со всей комнатой. Пятна мелькают перед глазами — черные, белые, красные, — пока мозг против воли не выхватывает одно, где сочетаются все три цвета. Та черно-белая фотография, где цвет есть только в красной ленте, которой Марк связывал Макс. Она подходит, чтобы собрать всё, что осталось от этого фото — и понимает, что нужно делать. — Мисс, не трогайте… — Отстань, — одними губами отвечает Макс и продолжает складывать обрывки фото в правильной последовательности. Она всегда любила собирать паззлы, однако этот — особенный, потому что из него можно сложить жизнь. Жизнь Марка. Здесь не все части, но нет времени искать недостающие — полиция вот-вот ее выставит. Макс фокусируется… — Принесите успокоительное. Только не это. Сейчас ей сделают укол, унесут фотографию вместе с прочими уликами, и больше ничего не исправишь. Макс снова фокусируется, перед глазами бегают пятна, но ужасная реальность так и остается на месте — разбросанные снимки, следы крови, вездесущие полицейские. Неужели с испорченными фото перемотка не работает? На ноутбуке должны быть другие фотографии, но от ноутбука ничего не осталось. Зато осталось селфи в телефоне Макс, который она забыла в палате. Макс вылетает из дома и снова ловит такси. Выскакивает у больницы, налетает на кого-то, падает на асфальт. Что-то колет пальцы — это окровавленные очки Марка, которые она так и не выпустила из рук. При виде них Макс пронзает уже другая боль, однако эта боль дает силы. Макс вскакивает, бежит дальше и останавливается, лишь когда кто-то хватает за руку. — Мисс Колфилд? — это медсестра. — Мы вас… — осекается, глядя на очки. — Всё хорошо? Нет, мысленно отвечает Макс, мчится в свою палату — и с порога слышит детский плач. Ее дочь так кричит, будто понимает, что происходит. Макс берет ее на руки — гораздо смелее, чем утром, потому что теперь знает вещи гораздо важнее страха. — Тише, милая, — шепчет Макс и прижимает дочь к себе. — Я с тобой. Спасу твоего папу и сразу же вернусь. Та причмокивает, грудь Макс тяжелеет. «Покормлю тебя в другой реальности, — обещает она и покачивает дочь. — В этой задерживаться нельзя». Малышка дышит уже спокойнее и закрывает глаза. Макс еще некоторое время стоит у кроватки, а потом стряхивает оцепенение и ищет телефон. Вот он, вот и фотография из переписки с Уорреном недельной давности. Это ей и нужно — вернуться в то время, когда Фрэнк с Майклом еще не придумали план, и переубедить любого из них. «Но это опасно! — вступает Макс-Разумная. — Предыдущие перемотки негативно влияли на твое здоровье, ты чуть не потеряла…» «Сегодня я потеряла Марка, — перебивает ее Макс настоящая. — И только я могу его вернуть». «Как насчет дочери? За нее ты не боишься?» «Я боюсь за ее отца. Он в опасности, и ему не поможет никто, кроме меня. Поэтому, будь добра, отойди и не мешай». Она фокусируется на фотографии — и чувствует поток воздуха вокруг тела. Палата меняется на глазах, и вот Макс снова в той реальности двадцать седьмого июня, где сделала, но пока не отправила Уоррену это селфи с ногами на фоне больничной еды. «Прости, Белый Рыцарь, сейчас некогда с тобой переписываться, — вздыхает она, глядя на его приветствие без ответа. — Марк вот-вот придет и порушит мой план по его спасению, поэтому придется тебе подождать». Макс встает с кровати слишком медленно — собственное тело кажется неподъемным — и ищет план больницы. Находит подстанцию скорой помощи и, превозмогая себя, движется туда. В голове единственная мысль: пожалуйста, пусть сегодня будет дежурство Фрэнка или Майкла Дэвиса. Удача ей улыбается: первый курит у входа. Второго не видно, но Макс и без него обойдется. — Фрэнк? — зовет она, тот оборачивается. — Месть ничего не меняет для мертвых. — Что? — он едва не роняет сигарету. — Ты вообще?.. — Ты знаешь, к чему я это сказала. — Макс подходит ближе. — Что бы ты ни задумал, пожалуйста, откажись от этого. — Слушай, Макс, — цедит Фрэнк, — я слыхал, что беременным бьют в голову гормоны, но ты реально ведешь себя как сумасшедшая. Иди в палату, тебе нельзя нервничать. — Я буду нервничать, если придется рассказать дочери, что ее отца убили двое, возомнившие себя справедливостью. — Макс кладет руки на живот. — Причем один мстил за своего ребенка, а о чужом не подумал. — Откуда ты знаешь?.. — Фрэнк подозрительно смотрит. — Неважно, — Макс старается звучать беззаботно, но сердце так и грохает в животе. — Просто… не стоит этого делать, хорошо? Фрэнк раздраженно выдыхает и тушит сигарету. — Знаешь, по мне, лучше никакого отца, чем такой, — наконец произносит он. — Макс, это не сказка, понимаешь? Чудовище не становится принцем оттого, что его любят. — Может быть, — Макс в который раз пытается переварить самую неудобную истину. — Но даже если Марк чудовище, я не хочу его терять. Вспомни, про Рэйчел тоже всякое говорили — и что, ты стал любить ее меньше? Или меньше скорбеть о ней? — Нет, — вздыхает Фрэнк. — Ладно, Макс, я тебя понял. Иди уже, не буду я его трогать. — И Дэвису скажи. — Так это Майк тебе растрепал? — Макс мотает головой. — Ну а кто тогда? — Шестое чувство, — Макс поглаживает живот. Это чувство — не интуиция, а время, которое всё время против нее. Однако в этот раз всё должно быть хорошо. — Ты всегда была немного ку-ку, — качает головой Фрэнк после недолгой паузы. — Надеюсь, хоть твоя малая родится нормальной. Она хочет поблагодарить, но в поясницу будто вставляют крюк и дергают. Макс охает и едва не падает. — Что там? — моментально реагирует Фрэнк. — Только не говори, что у тебя… Мокрая больничная рубашка. Макс просовывает руку под подол и едва не падает снова, увидев на пальцах кровь. «Твою ж овсянку, как это возможно? В запасе еще уйма времени!» — Вот дерьмо, — озвучивает ее опасения Фрэнк. — Так, сядь, я сейчас. Макс опускается на скамейку — легче не становится. Почему это произошло? Надо было идти не так быстро или… «А я предупреждала! — постукивает метафорической указкой Макс-Разумная. — Играла со временем, вот и доигралась». — Так, ложись! — распоряжается Фрэнк, вытаскивая каталку. — Кто-нибудь, помогите ее отвезти! Небо мелькает над головой Макс, потом больничный потолок, врачи — и визуальный канал отключается. Но не сознание — она слышит суету на заднем плане, непонятные термины, среди них «отслойка плаценты», «гипоксия», «страдание плода», отчего пугается еще сильнее. — Что всё это значит? — еле выдавливает Макс. — Будем делать кесарево, — доктор Энгл толкает кресло-каталку, на котором она сидит, в направлении коридора; ему помогают еще двое врачей. — Готовьте операционную. — Но я же… — Макс так и хочет сказать «в другой реальности родила сама». — Всё же в порядке было. — Всё в порядке, просто ваше время пришло чуть раньше. Не переживай, всё будет хорошо. Доигралась, стучит в ушах. Прошлый скачок во времени, едва не закончившийся выкидышем, теперь кажется ей приятным воспоминанием. Из-за перемотки что-то случилось с дочерью, и та страдает — из-за Макс. — Я поняла, — вздыхает она. — Только… скажите Марку. Он должен быть где-то возле моей палаты. — Хорошо, — Энгл кивает и подает знак медсестре. На сей раз никто не рассказывает сказки про дом на побережье, кучу детей и собаку. Вместо этого анестезиолог надевает на Макс кислородную маску и просит считать.***
Макс в коридоре общежития Академии Блэквелл. Вместо дверей в проемах клеенчатые шторы — похожие она видела на входе в Проявочную. Только та штора была прозрачной, а эти багровые от потеков крови. Макс делает шаг, и свет мигает, а пол превращается в множество черно-белых зигзагов. Она снова шагает, и снова на секунду оказывается в темноте, но не останавливается. Макс отодвигает одну из штор и попадает в свою комнату. На кровати лежит связанная скотчем Кейт, а рядом — красная папка с ее же именем. — Я доверяла ему, — говорит Кейт таким странным голосом, будто его записали на диктофон, промотали задом наперед, заставили всё это повторить, а потом опять перевернули. Макс протягивает руку ей навстречу — и оказывается в том же коридоре. Свет мигает, и Макс отодвигает уже другую штору, но снова попадает в свою комнату. Только теперь вместо Кейт на кровати лежит Келли. — Я пыталась перехитрить его, — таким же странным голосом произносит Келли, остекленевшими глазами глядя на папку со своим именем. Макс тянется к ней и в третий раз возвращается в коридор. Свет мигает чаще, почти ничего не видно, но Макс доходит до очередной комнаты и отдергивает штору. Теперь она попадает в Проявочную — и видит… себя? Не такой, какой попала туда впервые, а с обвисшей грудью и растяжками на животе. Эта Макс привязана скотчем к креслу, под ее глазами темные круги, а из носа идет кровь. — Я спасла его, — нечеловеческим голосом чеканит Макс-в-кресле и механически, будто заводная игрушка, кивает на тележку. Там лежат шприц, упаковка ампул и красная папка с именем Макс, в разы более толстая, чем папки Кейт и Келли. — Почему? — шепчет Макс, и ее голос отдается эхом по всей комнате. — Почему я здесь? Свет ритмично моргает, Макс-в-кресле исчезает. Между вспышками настоящая Макс видит лань — ту самую лань, что помогла выжить в буре — и бежит за ней, не разбирая дороги. Спотыкается об тушу кита. Рядом Сэмюэль убирает мертвых птиц, шурша метлой в том же ритме, в каком мигал свет. — Сэмюэль, что тут происходит? Тот, не глядя на Макс, продолжает сметать птиц к дорожке, на которой она стоит. Макс оглядывается — никого вокруг, только развалины общежития, дохлый кит и… шорох крыльев над головой. Она видит сову, точно такую же, как в амбаре над Проявочной, как в одном из температурных снов. Макс озирается в поисках лани — той нет, зато сова зависает в воздухе, будто поджидая. И Макс идет за ней. Сэмюэль бросает метлу — так резко и громко, что Макс замирает. Он смотрит сквозь нее и произносит по слогам уже знакомым неживым голосом: — Ты всё испортила. И снова орудует метлой. Теперь вся дорожка перед Макс — бесконечные зигзаги из птичьих трупов. Она боится идти, однако сова недовольно ухает, и Макс продолжает путь. Вместе они достигают того места, где в землю вкопан тотем Тобанга. Сова садится на него, снова подает голос — и Макс видит голову лани, прибитую гвоздем к тотему. Макс хочет вскрикнуть, но из-за тотема выходит Хлоя и подносит палец ко рту. А затем вынимает из кармана пустую консервную банку. — Таковы правила, — тем же странным голосом говорит Хлоя, подносит банку к голове лани и собирает стекающую оттуда кровь. — Жизнь, — она салютует Макс банкой, — за жизнь. Хлоя медленно пьет, кровь бежит по ее подбородку и капает с ритмичным стуком, сова ухает в такт. Желудок Макс сжимается, она хватает ртом воздух… и просыпается. За окном палаты — дождь, а внутри ни звука. В той реальности Макс проснулась от плача дочери, в этой же — тишина, как на кладбище. От этой ассоциации она вздрагивает, перед глазами снова встает окровавленная голова лани. Макс пытается вскочить, но боль тянет обратно и побеждает. Где-то тут должна быть детская кроватка, вспоминает Макс и оглядывается. Ничего даже отдаленно похожего, и чем дольше она ищет приметы ребенка, тем громче стучит кровь в ушах. «Твоя дочь родилась раньше срока, — пытается остановить панику Макс-Разумная. — Скорее всего, она в отделении патологии новорожденных — но это не страшно, врачи наверняка…» Не дослушав, Макс вдавливает кнопку вызова медсестры — а потом еще раз и еще. Вместе с медсестрой в палату влетает крик: — Да пустите уже меня к ней! Макс узнает голос Марка и выдыхает. Марк жив, всё хорошо… но где же в этом «хорошо» их дочь? — Где мой ребенок? «Кап», — ударяется дождь об окно. Медсестра складывает губы трубочкой, как Хлоя во сне. Макс не удивится, если увидит на них кровь. «Кап», — медсестра смотрит на Макс, будто ищет у нее ответ. «Кап», — глаза в пол. — Мисс Колфилд, примите наши… — «Кап-кап-кап, кап-кап, кап-кап». — Что? Тишина. Умолкает даже дождь, время будто замирает. Теперь его ходом управляет не Макс, а медсестра, с чьих губ вот-вот сорвется решающее слово. Она шумно втягивает воздух и ставит точку: — Нам не удалось спасти вашу дочь.