Третье из двух

Макс идет вдоль железной дороги, голубая бабочка указывает путь. Та же дорога, по которой они гуляли с Хлоей, теперь скрыта в туннеле деревьев. Оттуда пробивается золотистый свет и выходят двое. — Хлоя! — узнает Макс первую фигуру. — Мама! — кричит вторая, совсем маленькая, и бросается навстречу. У нее его глаза — пытливые, цвета черного кофе. Бабочка садится на каштановую голову девочки, Макс обнимает миниатюрную копию Марка и не может сдержать слёз. — Мама, ты пойдешь с нами? — Куда? — Туда, — указывает девочка на зеленый туннель. — Там всегда ранняя осень и золотой час, как ты любишь. Там никогда не бывает ураганов. Там ты сможешь фотографировать сколько угодно. — Откуда знаешь? — спрашивает Макс. Это место подозрительно прекрасно. — Мы с Хлоей там живем. Папа сказал, тоже скоро придет, только закончит одно дело с тобой. Пойдем, мам, я так много хочу тебе показать! Закончит с Макс? Это не предвещает ничего хорошего. — Мам, ну пойдем! — девочка дергает за руку. — Мы будем счастливы среди этого света. Свет выходит за пределы туннеля — кажется, протяни руку, и сможешь его потрогать. О подобном Макс читала в статьях про околосмертный опыт. Значит, это конец? — Не конец, — отвечает Хлоя, доселе молча стоявшая у дороги. — Начало. Новая жизнь, где не будет всего того дерьма, что на нас вылилось. Макс встряхивает головой, пейзаж меняется. Теперь перед ней черная дорога, обгорелые деревья вокруг, черное небо с кровавыми облаками и утыканная стрелами деревяшка. В ней Макс узнает тотем Тобанга из академии Блэквелл. Макс осторожно шагает вперед, на пути встает Сэмюэль. — Сова ворует души, — его голос странно вибрирует. — Великий Дух разгневан. Ворует души — суеверия приписывают это фотографам. Речь о самой Макс или?.. — Великий Дух, — указывает Сэмюэль на тотем, — тебя одарил, чтобы ты убила сову. А ты его спасла, дважды. Макс считает. Отменила встречу с Уорреном, чтобы избежать их с Марком драки — раз. Изменила прошлое, пожертвовав дочерью, чтобы уберечь Марка от расправы — два. Всё сходится. — Сова умрет, — продолжает Сэмюэль. — И ты умрешь. «Умрешь, — повторяет эхо. — Умрешь, умрешь». Макс пробирают дрожь и осознание, что она хочет жить. Впервые со дня смерти дочери. — Сэмюэль, — молит, — пожалуйста, сделай что-нибудь. Попроси своего духа, чтобы… всё не заканчивалось так. Тот молчит. Откуда-то вырывается поезд и несется прямо на них, ослепляя фарами. Макс хочет бежать, но шевельнуться не может — лишь зажмуриться. А приоткрыв глаза, видит на безымянном пальце жемчужное кольцо. Провалила, напрочь всё провалила, понимает она и уже не удивляется голосу Марка: — Приклеили бумажку поперек двери, будто это меня остановит. Хоть бы код поменяли. Белизна бьет в глаза. Макс где-то уже это видела — и действительно, те же стены, тот же фон, даже свет такой же, как тогда. — Припоминаешь, Макс? Наша Проявочная. На совесть построили — весь город в руинах, а она выстояла. Макс шевелит рукой и чувствует… ну конечно, опять скотч. Она сидит в кресле привязанная. — Я не верю в судьбу, но здесь, кажется, именно она, — продолжает Марк и делает еще один кадр. — В Проявочной началась наша история, в Проявочной и закончится. Макс думала, что готова это услышать — ошибалась. До последнего надеялась, что Марк не такое чудовище, каким показался, когда она впервые открыла здесь глаза. Права была Дюран: вместо кольца он наденет на Макс наручники. И надел, вместе с кольцом. — Скажи, ты хоть немного меня любил? — Конечно, — подходит он и гладит по плечу. — И продолжаю любить, поэтому сделаю всё, чтобы ты не убила мою любовь своими глупостями. — Даже убьешь меня? Чтобы я не убила твою любовь? — Именно. Но не переживай, ты будешь вечно жить в моем сердце и в моих фотографиях. Марк показывает красную папку. Похожа на те, в которых он собирал фото своих жертв, только здесь гораздо больше страниц. На каждой — портреты Макс: вот она лежит связанная на полу Проявочной, вот сидит в рубашке Марка, влюбленно глядя на него, вот плачет, а вот она бессознательная. Круг замкнулся. — Цикл «Жизнь и смерть Максин Колфилд», — комментирует Марк. — Скоро его будет обсуждать весь мир. — Особенно полиция. Тебя посадят, едва ты это опубликуешь. — Не успеют. — Марк откладывает папку и показывает две ампулы. — Я присоединюсь к тебе, как только закончу проект. Грустно, конечно, что стану знаменитым только после смерти, но такова судьба всех талантливых людей. — Да ты точно сумасшедший. — Грань между сумасшествием и гениальностью очень тонка, Макс. Она не отвечает, глядя сквозь страницы ужасного произведения искусства. Марк листает папку, напоминая историю каждой фотографии, и Макс понимает: он уже всё для себя решил. Шел к гениальности да перешел грань. — Не успеешь ведь, — использует она последний аргумент. — Мама скоро мне позвонит, не отвечу — забьет тревогу. — Не позвонит. — Марк показывает телефон, где Макс с ужасом видит сообщение, которое якобы отправила. — Для нее мы в свадебном путешествии. Это ведь почти правда, я даже платье тебе подготовил. Нравится? Показывает следующую страницу, где Макс в белом кружевном платье привязана к креслу. Макс опускает взгляд, видит это же треклятое платье и белые гольфы. — Белый означает невинность, — гордо оглядывает ее Марк. — Или смерть… хотя почему «или»? Ты умрешь такой же, как родилась: наивной, верящей в справедливость, слишком хорошей для этого мира. Прекрасно же звучит, правда, Макс? Улыбнись. Она поджимает губы, Марк всё равно фотографирует. — Отправлю твоим родителям, — показывает снимок на дисплее. — Будет замечательно смотреться на могиле. — Они тебя проклянут. — И я буду страдать веки вечные, — улыбается Марк. — Нет, Макс, это так не работает. Люди верят в загробный мир, чтобы хоть как-то оправдать свои бессмысленные жизни, а на самом деле нет никакого «там». Важно лишь, что останется здесь. Еще недавно Макс бы согласилась, но не после встреч с Сэмюэлем. Чем дальше, тем сильнее она убеждается: то были не сны. «Там» есть, оно могло забрать Макс навсегда, и всё же отпустило. Значит, Великий Дух дал ей шанс — последний. Плана у Макс нет, лишь немного времени. Нужно растянуть его любой ценой. — А не боишься, что твоя жертва во имя святого искусства не сработает? — с вызовом смотрит она на Марка. — Что, если ты просто попадешь в криминальную хронику на пару недель? Или вовсе закончишь, как Нейтан Прескотт? Он, наверно, тоже хотел остаться в веках, поэтому и связался… — Не сравнивай меня с Прескоттом! — выплевывает Марк. — Этот сопляк умел лишь бегать за мной собачонкой, вот и сдох как собака. Нейтан бегал собачонкой? Макс прокручивает эти слова в голове — и замирает в ужасной догадке. — Погоди-ка. Ты же говорил, что убил Нейтана, потому что тот собирался убить меня. — Нейтан, — растягивает Марк гласные. — Собирался убить. Нейтан, которому не хватило самоорганизации, чтобы прийти на занятия вовремя или хотя бы не под кайфом — он был способен спланировать убийство? Нейтан, который сначала делал, а потом, возможно, думал? Мы точно говорим об одном и том же человеке? Слова Марка отдаются эхом, за ними — последнее сообщение от Нейтана: «Прости, Макс. Я не хотел делать больно ни тебе, ни Кейт, ни Рэйчел». Он ведь и правда не хотел. Как поздно Макс это поняла. — Значит, ты солгал на суде. А потом и мне. «Джефферсон использовал меня и скоро придет за тобой», — повторяет ее мысль голос Нейтана. — Ты меня использовал, — заканчивает Макс, не глядя в глаза Марку. — Нет, Макс, это ты себе лгала. Именно ты использовала мои слова, чтобы заклеить дыры в своей картине идеального мира. Мира, где все такие же добрые и честные, как и ты. Это и есть невинность, которую я так в тебе люблю. — Да ты… — В горле Макс встает не ком — целая скала осознания. — Кто я? — усмехается Марк. — Чудовище, посмевшее не превратиться в принца ради тебя? Прости, но ты знала, на что идешь. Оправдала меня в суде и, что важнее, в своей голове — значит, ты ничем не лучше. Макс всхлипывает — он прав. Она могла пожертвовать Хлоей либо Аркадией Бэй, но пожертвовала невинным дитя. Из двух зол выбрала третье — Марка Джефферсона. Чудовище, которое не собиралось становиться принцем, она выпустила из клетки собственными руками, и это уже никак не… «Стоп, — подает голос Макс-Разумная. — В день суда ты сделала селфи, помнишь? Найди его и перемотай туда время». Настоящая Макс вспоминает: то селфи оказалось настолько хорошим, что она даже вклеила его в дневник. Очень кстати. — Марк, — шепчет Макс, смаргивая слезу, — хочу, чтобы ты знал: я не жалею о том, что сказала в суде. — Каждое слово обжигает язык правдой. — У меня был ты, значит, всё было не зря. — Конечно, не зря. — Марк приглаживает ее волосы. — Хорошо, что ты умрешь счастливой. Умереть счастливой — как часто Макс хотела этого в объятиях Марка. Лишь теперь она осознает, что хочет жить — единственное, в чём они с Разумной Макс солидарны. «Должен быть способ спастись, не губя всё хорошее, что у нас было!» «Способ есть, — указывает Макс-Разумная на сумку настоящей. — Давай, скажи…» — Марк… — Макс глубоко вдыхает. — Я умру счастливой, если увижу селфи, которое сделала в день суда. Тот самый день, когда я выбрала тебя, понимаешь? Наш день. — Понимаю, — улыбается Марк уголками рта. — Знаешь, я раньше не признавал селфи, но теперь любопытно, какой ты себя запечатлела в наш день. Где оно, в телефоне? — В дневнике. — Макс кивает на сумку. — Двадцатое ноября. Он вынимает дневник и листает — вот бы не задержался на других записях, как в Проявочной, иначе опять всё пойдет наперекосяк. Но Марк быстро находит нужную страницу. — Интересно, — разглядывает он фото. — Ты тут необычная. — Что же во мне необычного? «Давай же, разверни фотографию ко мне». — Взгляд, — показывает Марк. — В твоих глазах — прежняя невинность, но также готовность ею пожертвовать ради того, что считаешь справедливостью. Ты собираешься отречься от своих, как думаешь, глупых чувств ко мне, хотя в глубине души не желаешь этого. Некоторые вещи сильнее нас, Макс. Она вздыхает: Марк прав от первого до последнего слова. Макс не хочет отрекаться от Марка, что бы ни кричал разум. Внутренним взором она ищет путь, где у них будут любовь, взаимопонимание и не будет крови под ногами. Глаза же видят, что этот путь привел к своему же началу: в Проявочную. Разумная Макс обводит рукой неизменный интерьер, потолстевшую красную папку, и шепчет: «Решайся. Или ты убьешь любовь, или любовь — тебя». Настоящая Макс вздыхает и всматривается в селфи, вспоминая каждую деталь того утра: как долго собиралась, отказалась от кулона Хлои, потому что не сочетался с нарядом, как заметила неожиданно выросшую грудь… Надо же, в том дне уже были предпосылки к этому. Если Макс туда вернется, сможет обратить их в свою пользу. Но она не возвращается. Поток воздуха между пальцами слишком слабый, как Макс ни фокусируется на изображении. Нет глухой стены между ней и временем, какая была при последней попытке спасти Хлою, нет и желаемого результата. Макс снова в исходной безвыходной точке. — Заболтались мы. — Марк кладет дневник на тележку рядом с Макс. — А я тебя сюда не за этим привез. Ну почему, почему перемотка не работает? Наверно, из-за дряни, которую вколол Марк. Нужна отсрочка, хотя бы небольшая, и Макс спрашивает первое, что приходит в голову: — Как думаешь, — поднимает глаза на Марка, — у нас могло быть всё хорошо? В другое время… в другой жизни? — Возможно, — кивает он. — Возможно, в другой жизни мы даже встретимся, но у этой нет ни шанса. Так что прими свою судьбу, Макс. Всё-таки это лучшее, что у тебя могло быть. Марк наполняет шприц. Ни шанса, про себя повторяет Макс. Впервые она видит будущее безо всяких сверхспособностей, и впервые не хочет его видеть. Судьба, которую надо принять, уже не пугает — заставляет плакать от бессилия, потому что Макс снова не может сфокусироваться. — Это так печально. — Марк подносит шприц к ее шее. — Печально умирать, когда тебе едва исполнилось девятнадцать. Понимаю, мне тоже грустно расставаться. — Тогда зачем? — Иначе нельзя, Макс. Я не могу тебя отпустить. Свободной рукой он гладит ее по голове, Макс снова всхлипывает. «Давай же, закончи мою бестолковую жизнь», — думает она, однако Марк почему-то медлит. — Как же я люблю, когда ты плачешь. — Он откладывает шприц и снова хватается за камеру. — Таких фотографий много не бывает. Макс выиграла еще времени — недостаточно. Возможно, могла бы справиться после отдыха, только Марка больше не заболтать. Хотя… Слишком опасно, кричит Разумная Макс. Настоящая с ней согласна — и всё же решается: — Марк, последняя просьба. — Всё, что захочешь. — Я хочу умереть в твоих объятиях, — повторяет Макс то, что не раз шептала во время их близости, и добавляет: — Глядя на ту фотографию, где я сделала выбор в пользу нас. — Какая ты романтичная, — ухмыляется Марк, ставит селфи в красную папку и подпирает ее остальными. — Хочешь, чтобы я тебя только обнимал или?.. — Не только. Я хочу, чтобы ты меня… любил в последний раз, понимаешь? — Конечно. — Он целует в висок. — Это так трогательно — любить того, кого собираешься убить. Марк гладит плечи Макс, ее руки, Макс ловит его пальцы, натягивая скотч. Всё как обычно: Марк связывает ее и делает приятно, только продолжения не будет. Уже никогда. — Наш финал печальный, — шепчет Марк. — Но красивый, единственно возможный для нас. Умрем в один день, разве не замечательно? Макс роняет слезу, Марк подхватывает ее языком. Целует лицо, шею, приникая к сонной артерии. — Обожаю слушать, как бьется твое сердце. Мне будет его не хватать. Макс тоже будет не хватать Марка. Только сейчас она понимает: романтичная смерть в его руках — конец не только сердечной боли, вообще всему. Любовь сильнее смерти, лишь пока ты жив, а на том свете любви не будет. Однако несколько последних минут Макс выиграет. Растянет агонию их чувств насколько сможет, а потом… будет потом. В последний раз она целует Марка, чувствует его дыхание, бесконечно любимые руки. Марк разрезает скотч, задевая ножницами кожу, и скользит ими вдоль. Да, вот так Макс любит. — Как в первый раз? — шепчет Марк, поднимая ее. Макс кивает и хватается за его шею. Как в первый раз: белый фотофон, полумрак, красный свет. Свежая царапина на запястье поверх того шрама. — Проволоку не нашел, — извиняется Марк, снова скользя ножницами. — Простишь? Простит — в последний раз. В последний раз простит и себя за то, что зашла так далеко. Прощать Марка было слишком приятно. Он снимает с Макс платье и снова связывает скотчем. Как в первый раз, Макс готова отдать ему контроль, но нельзя. Ищет взглядом фото, что Марк, конечно же, замечает. — Смотри сюда, — с мягким напором поворачивает ее голову. — Ты же хочешь меня видеть в последний раз? — Хочу тебя чувствовать. — Макс переворачивается на бок. — Чтобы ты обнимал… ну, как в нашей новой Проявочной, помнишь? Марк кивает: еще бы не помнил. Это было первым, чем они занялись в портлендской фотостудии. — Помнишь, — шепчет Марк в ее шею, — как мы тогда играли в убийство? Давно хотел это сделать по-настоящему. Макс дрожит, не столько от страха перед ним, сколько от согласия. Она тоже в глубине души хотела по-настоящему. Хочет и сейчас — когда Марк так нежен, ему можно простить что угодно. Даже собственную смерть. Он целует в шею, плечо, спину, по капле отбирая волю. Да и осталась ли она у Макс, намертво привязанной к Марку? Она хваталась за полную потерь реальность лишь из-за него. — Ты вся моя, — подтверждает Марк. — Больше никто тебя у меня не отнимет. Никто. Макс сама сузила свой мир до Марка, обмотавшись любовью как коконом, и выбираться не хочет. Особенно сейчас. Он обнимает Макс сзади, гладит шею — медленно-медленно, будто запечатлевая последнюю нежность на кончиках пальцев. Бережно сжимает, и Макс проваливается в транс. Другой рукой Марк забирается в ее белье, и вот их тела сливаются. Как часто Макс хотела такого единения, и никогда не получала его до конца. Теперь они вместе — навеки, по-настоящему, до последнего вздоха. Действительно последнего. Марк закончит за Макс ее отсроченное самоубийство… а дальше? Посмертие рядом с Хлоей и дочерью, которые никогда не простят? С Марком, от которого уже ничего не спасет? Или вовсе одиночная камера собственной памяти? Любое из этого станет окончательной точкой, жизнь же полна возможностей. Ближайшая — в импровизированной экспозиции на тележке. Из селфи в раскрытой папке смотрит Макс Не-Обреченная — и Макс Настоящая впивается глазами в последний шанс. Белый свитер с оборкой на груди, как никогда аккуратные волосы, луч полуденного солнца по контуру — всё это должно, обязано стать реальностью. И тут в реальность врывается Марк. От его резкого толчка тележка покачивается, папка падает — содержимым вниз. Макс горестно охает, Марк слышит в этом призыв и ускоряется, сдавливая ее шею сильнее. В глазах Макс темнеет, она собирает все силы, чтобы удержать селфи в голове. Свитер мелькает вспышкой, волосы Макс и фон чернеют, как на фотографиях авторства Марка. Черно-белый — цвет ее смерти, однако в этот раз она выживет. Снова сосредотачивается: каштановые волосы, голубые глаза в отражении, темно-зеленые обои за спиной. Темнота сгущается, ее Макс отгоняет. Она не даст своему миру выцвести. Воздуха всё меньше, всё меньше контроля над телом. Очевидно, Марк убьет ее не наркотиком, а своими руками на пике удовольствия — этого следовало ожидать. Макс зажмуривается, чтобы не отвлекаться на Проявочную, и снова воскрешает в памяти селфи. Наряд, стены, диван… что там еще было? Напрягшись, Макс вспоминает, что на диване сидел мишка — тот самый, которого вытащила из-под развалин, а позже возложила на могилу дочери. Именно ради нее Макс вернется. К образу в голове она дорисовывает медвежонка. Сосредотачивается на его коричневой мордочке и единственном глазу, затем размывает и фокусируется на себе. Веснушки, белая ребристая ткань, солнечный блик на зеркале… Дыхание Марка становится всё тише, зеленая стена позади — ярче. Где-то внизу хлопает дверь, слышится бормотание Уоррена. Макс вытягивает руку и не верит своим глазам, когда отражение повторяет жест. Кольца на пальце больше нет. Ни следа Марка.