О, мое сладкое страдание, Почему ты возвращаешься всё сильнее?.. Я двигаю горы ночью и днем, Танцую с ветром и дождем… Среди шума бегу, и мне страшно — Неужели это моя участь? Indila — Dernière Danse
2013, 20 ноября
Макс снова перед зеркалом — тем самым зеркалом в комнате Уоррена, где сделала селфи в день суда. Кулон Хлои всё так же ждет на комоде. В этот раз он там не останется. В этот раз Макс не позволит себе забыть. Три, пересчитывает она пули. Раз — перемотала время, чтобы спасти Марка от Уоррена, и чуть не потеряла ребенка. Два — вернулась в прошлое, чтобы отговорить Фрэнка от мести, и ее дочь родилась мертвой. В третий раз Макс сделает всё правильно. Она надевает кулон. Три пули не сочетаются с оборками на свитере — пусть. Это не украшение — сообщение для девочки от взрослой, которая бегала от долгов, чтобы выплатить их с гигантскими процентами. Сегодня она всё отдаст. Макс кладет руку на живот и прислушивается к ощущениям. Ничего не болит, голова не кружится, крови тоже нет. Значит, есть надежда. — Ты готова? — заглядывает Уоррен. — Почти. Мне нужно… обдумать свою речь. Макс лжет: давно всё обдумала. Жизнь с Марком подготовила ее и к этой речи, и кое к чему еще. — Только, если можно, поторопись. Поезд скоро. — Помню. Дай мне пять минут и зажигалку. — Хорошо, — отвечает Уоррен с явным удивлением. — Сейчас принесу. Он убегает вниз. Макс вынимает из сумки дневник и после секундного раздумья рвет его пополам. Измельчает каждую страницу и свежее селфи, бросает их в мусорное ведро. Античные воины сжигали свои корабли, чтобы не было соблазна отступить. Макс сжигает свой временной транспорт — дневник вместе с фотографиями. Ни шагу назад. Не теперь, когда она точно знает, что отвечает не только за себя. Отблески пламени отражаются в каждой из трех пуль. И это неспроста: сегодня Макс снова пройдет сквозь огонь. — Я не должна бояться, — повторяет она. — Страх убивает разум. Я взгляну в лицо своему страху. И смотрит — в зеркало. Там отражается не та Макс, которая делала селфи, даже не Разумная, а совсем другая. Та, которая сегодня выйдет из огня. Краем глаза Макс замечает, что к молнии на сумке прицепился клочок бумаги. Но времени слишком мало, чтобы его вынимать. Сделает это потом, когда всё закончится.***
— Мистер Джефферсон, признаете ли вы свою вину?.. — Не признаю. — Год назад пропала Келли, моя дочь… — Которую этот сукин сын убил! Те же лица, те же слова, будто читают сценарий по ролям. Главная — у Макс, и она обязана сыграть безупречно. Иначе сказка о любви красавицы и чудовища станет трагедией. — Этот человек обвиняется в применении насильственных действий сексуального характера против вас. Вы можете рассказать, как всё было? Макс ровно дышит, стараясь не смотреть на Марка. Как же сложно не видеть в нём того, которого она любила. «Это не тот, — мотает невидимой головой Разумная Макс. — Тот умер. Убил себя и тебя». — Да, — звенит в микрофоне голос Макс настоящей. — Я… не разглядела в нём опасность. — Уточните, пожалуйста, — снова адвокат, — какую опасность имеете в виду? — Ту, из-за которой он здесь, — указывает Макс на Марка. — Всё, что он сделал со мной — лишь малая часть ужаса, который начался с Келли Дэвис и продолжился с Рэйчел Эмбер. Адвокат потирает переносицу — не ожидал, что Макс их упомянет? Она отвечает торжествующим взглядом. — Правильно ли мы поняли, — переспрашивает он после недолгой паузы, — что вы располагаете неизвестной суду информацией по делу каждой из них? — Именно. Мы с Хлоей Прайс искали Рэйчел, и так пришли в Проявочную. Место преступления, где вы нашли, — показывает на стол с доказательствами, — всё это. И связанную меня. — Итак, вы утверждаете, что бывали на месте преступления ранее, — заключает адвокат, хищно блеснув грязно-коричневыми глазами. — Каким образом вы определили его местонахождение? Неудобный вопрос. Чертов Райт будто чует, что Макс нарушила закон. Впрочем, ее ли вина, что законные методы оказались несостоятельны? — Мы собирали все доступные нам данные, которые могли привести к Рэйчел. Например, записи с камер мистера… — Макс едва не выдает Дэвида, но вовремя исправляется: — Анонима. — Ваш мистер Аноним, — ухмыляется адвокат, — очевидно, регулярно нарушал неприкосновенность частной жизни. Следовательно, полученные таким образом данные не могут быть использованы в суде. — У вас нет доказательств, — смотрит Макс ему в лицо. — Верно, мистер Райт? — А у вас они есть, мисс Колфилд? — Были. Мы с Хлоей собрали их на доске, которую упоминал Дэвид Мэдсен. — Адвокат порывается возразить, Макс опережает: — Да, я знаю — бездоказательные домыслы. Но подумайте, если двое видели одно и то же, значит, оно реально. — В таком случае, как вы можете доказать реальность вашей доски? — Мистер Мэдсен уже это сделал. Благодаря ней он нашел путь в Проявочную, что не удалось следствию за полгода поисков Рэйчел. И вы еще сомневаетесь, что доска с доказательствами существовала? Адвокат поджимает губы и листает свою папку. Макс ждет нового вопроса, и он следует: — Допустим, доска существовала. Допустим, именно она привела сначала вас, затем мистера Мэдсена в так называемую Проявочную. Теперь, мисс Колфилд, вспомните, пожалуйста, как вы туда вошли, и опишите ваши действия. Неожиданный вопрос от адвоката — знает же, что ответ будет не в его пользу. Или наоборот? Надеется подловить Макс, по ниточке вытянуть из ее показаний нужное и этой же ниточкой задушить. Поэтому нужно взвешивать каждое слово. — Мы приехали к амбару и нашли там документы и письма на имя Прескотт. А также свежие следы шин внутри амбара. Следуя им, мы и обнаружили вход в подвал, который оказался Проявочной. — Вход на место преступления, как известно следствию, блокировал кодовый замок. Вы осознаёте, что совершили взлом? — Мы ничего не взламывали. Нам удалось подобрать код к замку, как позже мистеру Мэдсену — вы же не отказываетесь от его показаний только на этом основании? Адвокат кривится, однако не отступает: — Когда открыли замок, что вы обнаружили? — То же, что и вы: множество папок с фотографиями, явно сделанными против воли моделей, — обводит Макс рукой стол с ними. — Поначалу я тоже думала, что это дело рук Нейтана Прескотта, но в тот же вечер убедилась в обратном. Тишина. Никто не мешает, и Макс уверенно продолжает: — Хлоя получила сообщение от Нейтана, где тот сообщил, что избавился от тела Рэйчел. Мы так испугались, что не обратили внимание на слишком связный и грамотный для него текст. — Вы ставите под сомнение адекватность мистера Прескотта? — Ваш подзащитный сам сказал, что у Нейтана были проблемы с психическим здоровьем. Да и я помню Нейтана: он едва себя контролировал, хладнокровно избавиться от трупа и поставить нас перед фактом точно бы не смог. Зато я знаю, кто смог. Смотрит на Марка уже смелее. Тот держит себя в руках, но видно, как его маска покрывается мелкими трещинами. Раньше Макс достаточно было это увидеть, чтобы забиться в угол. Боится она и теперь, однако знает вещи важнее страха. — Продолжайте, мисс Колфилд, — подбадривает судья. — Это мистер Джефферсон, — дрожащей рукой указывает Макс на него, — от лица Нейтана заманил нас на свалку. А когда мы туда приехали, выстрелил в Хлою и что-то мне вколол. — Вы видели, как подсудимый стрелял? — спрашивает адвокат. Нельзя отвечать честно, иначе Марка оправдают. Зато можно повернуть истину нужной стороной, чему он и научил Макс. — Я видела это, — показывает она кулон, — на шее Хлои в момент выстрела. А позже — на месте преступления, где не оказалось Нейтана, зато был Джефферсон. Если он не убивал Хлою, откуда у него ее вещь? Тишина, шепотки из зала. Первая пуля попала в цель. — Почему вы уверены, что эту вещь принес именно подсудимый? Напоминаю, что он сказал: место преступления принадлежало Прескоттам. И документы подтверждают этот факт. — Он также сказал, что пользовался собственностью Прескоттов — якобы ради обучения их сына. На самом деле тот был удобным прикрытием, которым мистер Джефферсон собирался воспользоваться снова, подбросив Нейтану кулон Хлои. — Макс показывает его присяжным. — Тогда в ее убийстве заподозрили бы Нейтана. Но вот незадача, Дэвид пришел меня спасать и расстроил все планы Джефферсона. Адвокат что-то хочет сказать, Макс игнорирует и поднимает кулон над головой: — В зале есть те, кто жил с Хлоей и могут подтвердить, что эту вещь она носила до последнего дня. Уважаемый суд, спросите об этом мистера и миссис Мэдсен. — Да, — вглядывается в кулон Джойс. — Хлоя его не снимала. — Да, — грустно кивает Дэвид. — Таким образом, вы утверждаете, что нашли на месте преступления этот кулон как доказательство вины подсудимого в убийстве Хлои Прайс, — резюмирует адвокат. — Однако в протоколе обыска, — показывает бумагу, — наличие данного предмета не зафиксировано. Поэтому при всём уважении к вашему горю… Дальше Макс не слушает. Конечно, Райт вывернул всё наизнанку. Зачем она вообще забрала кулон — единственное доказательство против Марка? Или не единственное? Макс напрягает память: воспоминания о Проявочной потускнели, кроме одной детали, которой она тогда не придала значения. — А билет на автобус до Лос-Анджелеса? — вступает Макс, едва адвокат замолкает. — На имя Нейтана Прескотта. Он ведь есть в протоколе, уважаемый суд? — Да, — отвечает судья. — Поясните, пожалуйста, какое отношение этот билет имеет к предъявленным подсудимому обвинениям. — Это же очевидно, — выпрямляет Макс спину. — Если Нейтан купил билет на свое имя, логично держать его при себе. Место преступления далеко от его общежития — значит, билет купил не Нейтан. — Наслаждается тишиной в зале и продолжает: — А тот, кто причастен к его исчезновению. Тот, кто хотел всех убедить, что Нейтан сбежал от правосудия. — Вы обвиняете в этом моего подзащитного? — с вызовом спрашивает адвокат. — Как иначе вы можете объяснить, что этот билет нашли рядом с ним? — парирует Макс. — В помещении, где мистер Джефферсон регулярно бывал. Нейтан тоже, но если билет купил сам себе, почему им не воспользовался? Допустим, Нейтан действительно виновен и хотел скрыться как можно скорее. Так зачем он вместо этого разбрасывается уликами на месте преступления? — Как вы сами ранее отметили, — заглядывает в свои записи адвокат, — у мистера Прескотта были проблемы с психическим здоровьем. И при этом оцениваете его поступки с точки зрения здравомыслящего человека? Макс сжимает зубы — вот же дрянь, снова манипулирует ее словами. Но в этот раз Макс его переиграет. — С точки зрения здравомыслящего человека, — опирается она на трибуну, — ясно, что Нейтан Прескотт не был идиотом. Пожелай он уехать, так бы и сделал — разумеется, взяв билет с собой. Но вы этот билет нашли — там же, где меня и Джефферсона. У вас еще остались вопросы, мистер Райт? — Свидетель Фрэнк Бауэрс сообщил, — не сдается тот, — что Нейтан Прескотт регулярно покупал у него наркотики. — Не для себя, — перебивает Макс. — А для мистера Джефферсона, который одурманивал ими Келли, Рэйчел и меня. Доказательства тому вы видели: шприцы и пустые ампулы на месте преступления, след от укола на моей шее. Не будете же вы утверждать, что всё это сделал невидимый Нейтан? Адвокат вздыхает и потирает лоб. Вступает прокурор: — Уважаемый суд, разрешите задать потерпевшей несколько вопросов. Почему вы уверены, что Келли Дэвис и Рэйчел Эмбер одурманивал именно подсудимый? Вопрос, на который Макс-не-жертва-из-той-реальности не смогла бы ответить. Потому что видела в Марке лишь то, что хотела. Здесь же другая Макс — настоящая, жившая с настоящим Марком. Он дал ей лишь боль и обманутые надежды, из них она отлила пулю. И эта пуля летит в Марка вслед за первой. — Потому что взгляните на их фотографии, — снова указывает на стол с доказательствами. — Удивительное сходство со стилем Джефферсона — точнее, каким бы он был, если бы не мешали закон и этика. Ужас на лицах всех моделей, включая меня — а меня, как могло заключить следствие, фотографировал именно он. Значит, их тоже. Я даже знаю, что между нами общего. — Макс вдыхает и заканчивает: — Образ невинности, который так нравится мистеру Джефферсону. Погибающей невинности — разумеется, от его руки. Секунда тишины — и новые шепотки из зала. Прокурор их прерывает: — Уточните, пожалуйста, что вы под этим подразумеваете. — Именно то, — ее голос дрожит, — в чём вы его обвиняете. Джефферсон делал ужасные вещи со мной и… Из расплывчатого зала Макс выхватывает лицо Уоррена — и впервые заряжается от него не жалостью, а уверенностью. Она не жертва, но и не самонадеянная дура. В этой реальности Макс примет помощь Уоррена и всех, чьи подписи он собрал. — Уважаемый суд, — спускается она с трибуны, разворачивая окно на телефоне, — вы должны увидеть эту петицию. — Показывает ее судье, присяжным, прокурору. — Очень многие считают, что мистер Джефферсон заслуживает не снисхождение, а как можно более строгое наказание. И даже те, кто на его стороне… — Макс останавливается рядом с адвокатом, глядя в его бесстыжие глаза. — Не смогут отрицать общественное мнение. — Общественное мнение, — растягивает тот ее слова. — Правильно ли я понял, что вы приводите суждения толпы, которая совершенно очевидно не знает всех подробностей дела, в качестве доказательства? — Эта толпа — часть мира, где мы все живем, — парирует Макс. — Часть общества, установившего законы, которые вы, мистер Райт, используете как неопровержимый довод. Эта толпа — мы все. Мы сегодня создаем завтра, и только от нас зависит, будет ли оно безопасным. Райт молчит, зал переговаривается. Макс возвращается к микрофону и заканчивает: — Впрочем, если мнение общества для вас недостаточно важно, обратите внимание сюда, — кивает на стол с доказательствами. — Здесь не суждения толпы, здесь то, что Джефферсон уже сделал. Она закатывает рукав свитера и вытягивает руку, чтобы все увидели шрам. — Вот! Вот какую цену мне и прочим моделям пришлось заплатить за его шедевры. Их он связывал скотчем, меня — этим. Указывает на проволоку со следами своей крови. Зал охает и замолкает. — Медицинское заключение подтверждает, — подхватывает прокурор, — что ранения потерпевшей были нанесены этим предметом. Мисс Колфилд, можете ли вы также?.. — Да, — прерывает его Макс. — Я могу подтвердить, что… ранениями не ограничилось. И чувствует себя проколотым шариком, откуда всё быстрее выходит воздух. На плечи давит проклятье правды — правды, ради которой нужно солгать. — Мы вас слушаем, мисс Колфилд. «Я не боюсь. Страх убивает разум… а он мне пригодится». — Я открыла глаза в Проявочной, — говорит она; плечи дрожат под невидимым грузом. — Мои руки были связаны скотчем, — мутным взглядом косится на улики, — пока Джефферсон меня фотографировал. Я заговорила с ним, а он… опять мне что-то вколол. Кто-то хмыкает — наверняка Марк вспоминает аскорбиновую кислоту. С обмана всё началось, обманом и закончится. — Я оставалась в сознании, но сопротивляться… — «Не хотела». — Не могла. Он резал меня проволокой, чтобы заснять кровь. Он меня раздел и… снова фотографировал без моего согласия. — Только фотографировал? — Не только, — опускает Макс голову. — Джефферсон… забрал мою невинность. Я пыталась его остановить, но безуспешно. — Что подтверждает заключение врача, осмотревшего потерпевшую, — припечатывает прокурор и кладет документ перед судьей. — Под ее ногтями были найдены частицы кожи и волос подсудимого. Макс давится слезами, вспоминая, как связанными руками направляла Марка, гладила по голове. Кто бы мог подумать, что ее нежность станет оружием против него. — Правильно ли я понял: вы не давали согласия на половой акт с подсудимым? — Да, — кивает Макс и прячется за волосами. Грохот, скрип стула, бормотание адвоката — и тишина. «Я позволю страху пройти сквозь меня…» — Уважаемый суд, — вступает адвокат, — позвольте задать потерпевшей последний вопрос. Всем присутствующим также предлагаю над ним подумать. Итак, если обвинения в адрес моего подзащитного действительно обоснованы, почему вы высказываете их только сейчас, мисс Колфилд? Медицинское заключение дало вам право молчать, однако права говорить вас никто не лишал. Так почему вы не дали показания в ходе следствия по делу, которое касается вас напрямую? Тот же вопрос он задал ей на скамейке перед отделением полиции, куда Макс так и не вошла. Теперь она знает ответ и выстрелит им Райту в лицо. — Потому же, почему и вы защищаете очевидно виновного. В глубине души верите, будто я его желала, но стеснялась. Я тоже так думала, однако это… — Макс снова завешивает лицо волосами. — Это ложь, которую я придумала, потому что хотела обманываться. Полицию я обманывать не хотела. — Стряхивает слезу, поднимает глаза и заканчивает: — Я ответила на ваш вопрос, мистер Райт? — Но если вы… — Но если вы вдруг забыли, — перебивает Макс, — это не единственная причина. Когда я всё-таки дошла до полиции, вы давили на меня, мистер Райт. Убеждали, что я не жертва, поэтому лучше дать показания в пользу Джефферсона. Даже сегодня подбросили послание. И вынимает из кармана джинсов записку. Подумать только, когда-то Макс ее стеснялась. — «Надеюсь на твой язычок», — читает вслух; из зала присвистывают. — Передали ее мне вы, мистер Райт. Как объясните это суду? — Понятия не имею, — бормочет он под нарастающий гул, — о чём вы… — Прекрасно понимаете, — чеканит Макс. — И потому нагло врете. Адвокат неловко пытается возразить — и тонет в шуме зала. Муха под потолком рвется из паутины, отражения мельтешат в оконной створке. Замолкают все лишь после предупреждения судьи. — Итак, — обращается он уже к Макс, — вы обвиняете сторону защиты в давлении на вас и лжи. Что же, на ваш взгляд, правда, мисс Колфилд? — Правда лежит перед вами, — кладет она записку на стол с доказательствами. — Не позволяйте себя запутать, уважаемый суд. Из зала — аплодисменты. Адвокат замирает на полуслове, ловя ртом третью невидимую пулю. Инициативу перехватывает прокурор: — Спасибо за показания, мисс Колфилд. У стороны обвинения больше нет вопросов. Когда судья отпускает, она не идет — летит на место. Три пули, уже настигшие цель, парят на шнурке перед Макс. Как просто было отдать долг памяти Хлои — всего лишь переступить через себя. Уоррен поднимает большой палец. Макс успевает улыбнуться, и тут прокурор встает. — Мы выслушали множество речей, в том числе блестящую от стороны защиты, — говорит он. — Все они подтверждают: подсудимый виновен. На расстоянии слышен грохот. Гроза грядет. — Как верно заметила потерпевшая, правда лежит перед нами, — подходит прокурор к столу с доказательствами. — Фотографии других потерпевших, результат медицинской экспертизы, орудия преступления, — обводит рукой пакеты с проволокой и обрывками скотча. — И если предыдущая часть заседания еще могла убедить суд в виновности Нейтана Прескотта, столь удачно исчезнувшего в ночь преступления, то показания мистера Мэдсена и мисс Колфилд… — прокашливается. — Не оставляют ни малейшего сомнения в том, что его исчезновение — дело рук подсудимого. Также как и прочие преступления, обвинения в которых ему предъявлены: убийства Келли Дэвис и Рэйчел Эмбер, похищение и изнасилование Максин Колфилд. Тишина; застывшие присяжные отражаются в окне. Не шевельнется и Макс. — Все белые пятна в упомянутых делах, — продолжает прокурор, — обусловлены лишь тем, что подсудимый обеспечил молчание жертв. Пытался он это сделать и с мисс Колфилд посредством своего адвоката, — потрясает запиской. — Что подтверждает: подсудимый виновен по всем пунктам. На основании этого, а также подписей под уже известной вам петицией, сторона обвинения настаивает на высшей мере наказания для мистера Джефферсона. «Высшей мере? Это пожизненное или смертная казнь? — мечутся мысли Макс. — Ее ведь отменили… или нет?» — Итак, — подытоживает судья, — мы выслушали сторону защиты и сторону обвинения. Подсудимый, желаете высказаться в свое оправдание? Макс поднимает голову и видит, как из паутины вылетает муха. Разорвала паутину и она сама, тем не менее боится смотреть Марку в глаза. Потому что его взгляд крепче любой паутины. — Я не нуждаюсь в оправданиях, — размеренно отвечает тот. — Меня оправдывает искусство. Лучшие его образцы заставляют плакать, так почему слёзы тех, кто к ним причастен, считаются преступлением? — Вас обвиняют, — возражает прокурор, — не в доведении до слёз. — Нет, — усмехается Марк, — именно в этом меня и обвиняют. В слезах отца, потерявшего дочь; в показательных слезах лгуньи. Вы носитесь с чувствами, разве что храмы в их честь не воздвигаете — и на это тратите свои короткие жизни. Я же выбрал вечность. И ей неважно, сколькими слезами омыт шедевр. Зал молчит, прокурор хочет что-то добавить. Марк опережает: — Если хотите это услышать — да, я виновен. Виновен в том, что не сумел донести до вас истины, очевидные любому творцу. Даже до тех, — поворачивается и смотрит Макс в глаза, — кто вроде бы внимательно слушал. Как преподаватель я не состоялся, зато состоялся как художник. Увы, гениев не ценят при жизни. Последней фразе усмехается уже Макс. Даже когда против Марка всё, он лишь сожалеет, что его творения не оценили. Останься Макс в той реальности и позволь себя убить, Марк горевал бы о выставке ее портретов, которую сорвал арест. — Суд удаляется в комнату для совещаний. Заседание будет продолжено после перерыва. Макс покидает зал первой. Всю дорогу она ощущает взгляд Марка.***
Весь перерыв Макс проводит в туалете. «Я не боюсь, — выстукивает зубами. — Там, где был страх, не останется ничего…» Ничего не остается от ее уверенности. Кровь бухает в ушах с каждым вводным словом судьи, капли за окном стучат в такт. — Виновен. «Кап». — Виновен. «Кап, кап, кап». Сердце Макс бьется чаще с каждым повтором этого слова. Вот цель, к которой она шла через боль и слёзы… но что в конце пути? Сюда ли хотела Макс? — Признан… — «Кап». — Виновным. «Кап-кап-кап», — истекает кровью ее сердце. Виновен, и в этот раз Макс при всём желании не сможет перемотать время. Она смотрит на Марка, тот смотрит сквозь нее. — И приговаривается к пожизненному тюремному заключению. «Пожизненному?!» Его взгляд пустой, кулак сжимается. Беззвучно вонзается в Макс невидимый нож, и кровь уже не капает, а хлещет струей. Виновна. Пожизненно. Приговор окончательный… — …и обжалованию не подлежит. Оконная створка грохочет, в зал врывается ветер. Разбрасывает бумаги, подхватывает какой-то яркий клочок рядом с Макс и швыряет в лицо Марку. Тот на мгновение останавливается — приставы подталкивают его, и Марк сжав зубы позволяет себя увести. Все встают, кроме Макс. Джойс подхватывает ее под локоть с одной стороны, Уоррен — с другой, и Макс осторожно поднимается. — Я в тебя верила, — восхищается Джойс. — Ты сделала лучшее, что могла сделать для нас… и Хлои. Дэвид кивает. Макс молчит, придавленная осознанием: она сделала лучшее, но худшим из способов. — Ты такая смелая, — улыбается Уоррен. — Я боялся, что… а, неважно. Я боялся, а ты нет. — Спасибо, — шелестит Макс. — За петицию. — Не за что. — Джойс отпускает ее, Уоррен так и держит под локоть. — Всё сделала ты. «Всё сделала ты», — отзывается в ушах. Звучит как приговор. — Пойдем? — Я… — Макс косится в сторону, где недавно сидел Марк. — Кажется, я кое-что забыла на трибуне. — Уоррен направляет ее туда, Макс аккуратно освобождает руку. — Я сама, спасибо. То, что Макс забыла, лежит не на трибуне. Обрывок бумаги краснеет на полу: когда-то это был портрет Марка, который Макс нарисовала ручкой в дневнике. Теперь от него осталась лишь часть лица и контур сердечка. «Я люблю мистера Джефферсона», — каждое слово той записи воскресает в памяти, пронзая сердце. Он не мог так просто уйти из жизни Макс, он за нее зацепился, как эта бумажка. — Не плачь, — приближается Джойс. — Он больше никогда тебя не тронет. Вообще никого. Макс кивает и отворачивается, чтобы скрыть слезу. Марк больше никогда никого не тронет, и его не тронут самозваные мстители. Кареглазую реинкарнацию Хлои больше не коснутся смертельные игры со временем. Но и Макс больше никогда не увидит Марка. А он никогда не увидит дочь. Как же много «никогда». — Это так… странно, — вздыхает Макс, комкая обрывок. — Выходит, он получил пожизненное из-за меня. — Ты всё сделала правильно, — подбадривает ее Уоррен. — Джефферсон не оставил после себя ничего хорошего, мир без него немного потеряет. — Кто знает. — Макс складывает руки на животе. — Может, что и оставил. Когда они выходят, дождя уже нет. Макс вбирает влажный воздух: кажется, дышать стало легче.*** 2014, 2 июля
Вдох — и все уроки дыхательной гимнастики впустую. Макс проходит через это в третий раз, а больно и страшно, как в первый. «Я не должна бояться. Страх убивает разум…» Разум всё хуже ей подчиняется — видимо, страх сильнее. Немудрено, ведь этот шанс точно последний. — Не бойся, — слышит Макс знакомый голос. — Всё будет хорошо, у тебя родится прекрасная дочка и… — Будет дом на побережье и золотистый ретривер, — заканчивает она. — Да, доктор Энгл? — Ну как-то так, — кивает удивленный акушер. — А теперь соберись! Макс собирается с духом, но тело, кажется, на собрание не пришло. Так умаялось в двух предыдущих реальностях, что в этой забыло свою партию. — Давай-ка пособим твоей малявке. Готовьте анестезию. — Нет! — Новая боль и ужас приковывают Макс к кушетке. — Не надо анестезию, я сама. — Солнце, да не переживай ты так, — ласково улыбается Энгл. — Анестезия безопасна, а твоя боль ребенку не поможет. С этим Макс согласна — слишком много в ее жизни напрасной боли. Воспоминание о родах в той реальности перевешивает опасения, и вот уже иголка входит в спину. Боль постепенно уходит, Макс будто качается на волнах. Качается и потолок, пока не исчезает.***
Волны щекочут ноги Макс. Она и Марк идут по берегу, усыпанному скользкими водорослями — в воздухе стоит их запах. Блики заходящего солнца отражаются в воде, океан кажется золотым. — Хотела бы я остаться в этот моменте навсегда. — Тогда это уже будет не момент. Макс улыбается (Марк всегда понимал ее с полуслова) и ищет, куда присесть. Полотенце они забыли, но песок еще теплый. Марк опускается рядом и задумчиво смотрит на чаек, парящих над водой. — У меня для тебя кое-что есть, — вдруг говорит он и вынимает из кармана рубашки деревянный кораблик. — Запустим? На секунду Макс думает, что ослышалась. Обычно именно она предлагала подобное, а Марк снисходительно улыбался: опять, мол, впала в детство, но так уж и быть, присоединюсь. Однако Марк двигается ближе к воде, призывно кивает, и сомнения Макс рассеиваются. Она берет кораблик из его рук и любуется золотистыми бликами на лакированных бортах. — Слишком красивый, чтобы отпустить, — опережает Марк мысль Макс. — Знаю, я старался. — Поэтому я не могу. — Макс со вздохом прижимает кораблик к груди. — Не могу отпустить то, что ты для меня сделал. — Можешь. — Марк кладет руку ей на плечо. — Не дело кораблю стоять на полке, его предназначение — путь. Давай, я помогу. Она нерешительно опускает кораблик на воду, придерживая одной рукой, с другой стороны держит Марк. Волны качают кораблик всё сильнее, будто напоминая о неизбежности разлуки. — Просто отпусти. Макс снова вздыхает и чувствует, как в глазах щиплет. Отпускать никогда не просто. Нехотя она разжимает пальцы и с грустью смотрит вслед кораблику. Можно отпустить кого и что угодно, кроме своих чувств. — Тебе пора. — Марк целует заплаканные глаза Макс. — Всё будет хорошо. Она хочет спросить, куда пора, и не успевает — налетает большая волна, брызги летят в лицо. Макс открывает глаза уже на палубе и видит, как Марк машет с берега. Она пытается спрыгнуть — ноги будто приклеены. — Марк! — Не плачь, — его спокойный голос кажется таким громким, будто Марк стоит рядом. — Я сделал тебе корабль, указал путь, а дальше сама. Прощай. — Нет! — кричит Макс и снова пытается соскочить; чайки вторят ей. — Марк, останови эту штуку! Я не умею с ней обращаться, я… не смогу без тебя. — Сможешь, — слышит она знакомый голос и чувствует руку на плече. — Сэмюэль знает, что сможешь. Макс оборачивается и действительно видит Сэмюэля в капитанской фуражке. Последний луч солнца обрисовывает его добрую улыбку и контражур мачты. Макс любуется, но быстро понимает: что-то не так. Сэмюэль ведь мертв — и вот он здесь с ней. Марк остался на берегу, это значит… — Я умерла? — Нет, ты будешь жить. И твоя дочь тоже. Макс с облегчением выдыхает, однако успокоиться полностью не дает другой вопрос: — Почему тогда я снова вижу тебя? — Чтобы попрощаться, — смотрит он вдаль. — Сэмюэлю грустно расставаться, но такова воля Великого Духа. Воля Великого Духа. Макс и раньше подозревала, что за ней кто-то сверху следит, а после возвращения в Проявочную в этом уверилась. — Меня тоже, — озвучивает она догадку, — выбрал Великий Дух? — Выбрал? — Когда дал способность управлять временем. — Не он дал — ты взяла. Потому что хотела этого всем сердцем. Верно. Макс отчаянно желала отмотать время и спасти синеволосую девушку в туалете, еще даже не узнав в ней Хлою — неудивительно, что на небесах услышали. И всё же… — Многие хотят исправить прошлое, — возражает Макс. — Но Дух дал такую возможность именно мне. — Так же, как одним животным он дает крылья, другим — яд. Великий Дух щедр, бери что хочешь и плати за это. Макс вздыхает: последнюю фразу она понимает как никогда. — Потому я пережила всё это? Чтобы заплатить Великому Духу? — Чтобы твой игрушечный кораблик стал настоящим. Его предназначение — путь, — повторяет Сэмюэль за Марком. — Много ли корабль узнает о море, стоя на полке? Станет ли крепче, если его всё время беречь? Когда придет время рассыпаться в пыль, не пожалеет ли корабль о том, чего так и не повидал? Макс вздыхает, признавая правоту Сэмюэля. За две девятимесячных реальности после урагана она пережила больше, чем за предыдущие восемнадцать лет, и, пожалуй, повзрослела. Смогла бы так без Марка? Без него ее кораблик и правда остался бы на полке, и Макс не представляет, как продолжит путь сама. — Мне будет тяжело, — говорит скорее в пустоту, чем Сэмюэлю. Однако тот отвечает: — Любовь ранит, она же и лечит. Она как маяк в темноте, каждому светит по-своему. И Макс действительно видит свет, такой яркий, что за ним ничего не различить. Значит, берег близко. — Прощай, Макс, — похлопывает по плечу Сэмюэль. — Теперь ты сама себе капитан. И растворяется в свете. Луч маяка бьет в глаза Макс и превращается в медицинскую лампу. — Поздравляю, — улыбается доктор Энгл и кладет ей на грудь ребенка. — У тебя девочка. Забавно сморщенная, живая. Она плачет, присоединяется и Макс — от счастья.***
— Как вы? — шепчет Уоррен и косится на детскую кроватку. — Хорошо, — так же тихо отвечает Макс. — Она здорова, я тоже иду на поправку. На следующей неделе должны выписать. И тоже смотрит на спящую дочь. Уоррен говорит, похожа на Макс, но она уверена: эти голубые глаза однажды станут карими. — Медсестра от тебя в восторге. Мол, повезло нам с папой. — Стараюсь, — неловко улыбается Уоррен. Макс его понимает. Улыбки нелегки и ей, потому что Макс знает правду. Знает ее и Уоррен, однако приносит цветы и игрушки. Не знает только… — Подай мне ручку, пожалуйста. Хочу написать Марку. — Макс… — начинает Уоррен таким тоном, будто она попросила единорога. — Я знаю, что ты скажешь. Но это его дочь, понимаешь? Он имеет право знать. — Да я вообще не собирался тебя осуждать, — выдавливает Уоррен. — Только… разве ты до сих пор не в курсе? Макс напрягается. Эта фраза не предвещает хороших новостей. — В курсе чего? Уоррен нерешительно открывает и закрывает рот с таким видом, будто от малейшего звука сойдет лавина. Наверно, именно так выглядела Макс, не решаясь сказать Фрэнку правду о Рэйчел. — Говори уже. — Макс, — выдыхает Уоррен и берет ее руку в свою, — Джефферсон покончил с собой в тюрьме. И лавина сходит, заваливает с головой, перекрывает кислород. Нет, этого просто не может быть! Макс всегда выбирала для Марка жизнь. Спасла его от двух катастроф — и своими руками устроила третью. Что бы там Сэмюэль ни говорил про гнев Великого Духа, Макс никогда не поймет и не примет этой правды. Марк должен был жить, хоть за решеткой, и всё же затянул на своей шее петлю. Петлю, которую сплел человек, любивший его больше жизни. Макс сползает на пол и рыдает в голос. Слёзы мешают дышать, хочется никогда больше не вставать. Слышится второй голос, и Макс понимает, что плачет не только она. — Тише, милая, — шепчет Макс, прижимая дочь к груди. — Мама с тобой. «А папы не будет. Уже больше никогда. Я обещала его спасти и не спасла». Макс непривычно быстро успокаивается: совсем иначе воспринимаешь свои эмоции, когда они заразны. Успокаивается и малышка, но Макс не спешит возвращать ее в колыбель. Не хочется отпускать ту крохотную часть, которая осталась от их с Марком реальности. — Прости, — нарушает тишину Уоррен. — Я не хотел. — Ничего, — мотает головой Макс, уронив новую слезу. — Спасибо, что рассказал. Если кто и должен был, то именно ты. Уоррен молчит. Макс аккуратно перекладывает дочь в кроватку — какой бы приятной ни была реальность, иногда она тяжела. — Как назовешь? Хлоей? Макс сама не знает. В той реальности на надгробном камне было именно это имя, но она уже дважды похоронила Хлою и не хочет повторять. — Нет. Придумаю что-нибудь поинтереснее, надеюсь. «Надеюсь, — повторяет про себя. — Мне очень нужна надежда».***
Макс снова не может уснуть. Больше ее не беспокоят сны о будущем — только о прошлом. Прошлом из другой реальности, где Макс испытала нереальное счастье и нереальную боль. Всё это теперь нереально. Марк был худшим, что случилось в ее жизни, он же был и лучшим. Теперь его нет, одни воспоминания. Хотя… «Ты будешь моим шедевром. Только добавим немного красного». Макс сожгла дневник со всеми фотографиями, кроме единственной, которую Марк сделал на ее полароид. Макс так и не смогла уничтожить ни ее, ни воспоминания о той самой ночи. Ночи, когда Марк был с ней нежен и заботлив. Ночи, которая его убила. Запомнил ли Марк хоть что-нибудь из той реальности? А если запомнил, не это его сломало? Сейчас в руках Макс очередной шанс всё исправить — переместиться в фотографию и… ничего не изменится. Еще в Проявочной она выбрала Марка, раз и навсегда. «Я люблю тебя», — доносится из той реальности, где они столько пережили вместе. — И я тебя люблю, Марк. Слёзы скатываются на фотографию, оставляя блестящие дорожки на красном. Должно быть, он любуется с небес.