Writober и Внутри Лапенко

Они сидели на капоте Фединого такси посреди жёлтого поля. Федя «ласточку» свою припарковал аккуратно, чтобы и подсолнухи не задеть, и стояла чтобы удобно, и другим проезд не загораживать. И помыл её, чтобы они могли вот так вот сидеть. Правда, лужи на дорогах подпортили все приготовления, но они всё равно сели вместе, совершенно не волнуясь о чистоте и том, как потом они эту грязь будут отстирывать. Всё равно Старозубову скоро «линять». Федя любовался вечерним солнцем, чьи лучи украшали небо к закату, полем его маленьких копий, что во все свои чёрные глазки смотрят на прародителя и с ним отходят ко сну, облаками, такими лёгкими, белыми, с розово-золотыми бочками. Красота. А Всеволод любовался Федей, его кудрями, такими золотистыми от падающего света, и он не мог понять, почему раньше не просил Фёдора снимать таксисткую кепку. Ведь у его Феди такие красивые кудри и так мило розовеют уши… Федя перевёл взгляд на Севу, улыбнулся, светясь как одно из окружавших их солнц, и певец окончательно расплавился под взглядом его медово-карих глаз. Старозубов не заметил, когда опустил руки из привычной позы. Он оперся одной рукой на капот, а второй убрал выбившуюся прядку волос у Феди со лба. Таксист порозовел ещё больше и удивлённо посмотрел на Севу. Открыл было рот, чтобы что-то сказать, но не нашёлся, и Севе казалось, что он по дрожанию воздуха может почувствовать, как колотится сердце напротив. Не привык Федя к ласке и даже таким простым жестам, всегда замирает весь, краснеет, но никогда не отворачивается, как будто боится, что если отвернётся, то всё исчезнет. Но Всеволод знает, что он не исчезнет, никогда. Не больше, чем на один концерт раз в неделю или запись нового хита раз в месяц. Скорее Федя уедет таксовать, рассказывать байки и поддерживать простых попутчиков, опять чью-нибудь жизнь или карьеру спасёт, как когда-то спас самого Севу. «Закат красивый», — говорит Сева, пытаясь вернуть Федю в реальность. Тот сразу отмирает, улыбается и счастье блестит в его глазах. «Да, тут закаты такие, в этих подсолнечных полях, что, как грится, нигде так душа не порадуется, как среди поля подсолнечников», — Федя отворачивается к небу, а у самого голос чуть-чуть подрагивает и голова всё время к Севе поворачивается. Всеволод улыбнулся. «Всё про меня знаешь. И про то, что закаты люблю, и про то, что подсолнухи у меня любимые, и что после работы от города подальше побыть хочется, особенно с хорошим человеком», — взгляд скользит по небу, по цветам и останавливается на Феде, который снова расслабился и очаровано смотрел на закат. «Ну, а как же не знать, Сева! Вон уже сколько тебя вожу, вопросы выспрашиваю. Другие бы давно уже отмахнулись, лишь бы довёз, а ты всё слушаешь, всё отвечаешь. Вот и решил, что можно это и устроить, чтобы закат, подсолнечники, всё за городом и компания, какая-никакая», — в конце Федя потупляет взгляд на свои пальцы, продолжая тепло улыбаться. Ну да, какая же из него компания, кто он, по сравнению с Всеволодом Старозубовым? Обычный таксист, самый простой из всех, таких вон сколько по большим городам гоняет. Ему просто повезло, что в Катамарановске автобусов опаздывающих хватает и все в основном своим ходом и редко кто на своих машинах, а ниша такси не занята, и раз сеть расширяться решила, так он и переехал сюда от суеты. Город быстро выучил да и стал таксовать, возить, так сказать, заблудшие души. Вон с радио познакомился, когда директора на важную встречу подвёз, или вот с ребятишками-музыкантами, славные ребята, шумные, но Федя наоборот, любит, когда вот так вот, шумно чуток. Или вот с Севой познакомился. Ах, Сева… Ну вот куда ему, простому Феде, до Севы. А ведь он правда всё спланировал, как свидание, по сути. Место, время, поле подсолнечника… Федя с детства подсолнухи в народе звал по научному — подсолнечник. Дедушка был ботаником, разводил дома и везде зелёные заросли и про всё рассказывал, а Федя запоминал. Правда, в жизни это так и не пригодилось. Не вышел из него академик, мозги не те. А таксист вышел, хороший таксист, видимо. С плохим Сева не поехал бы больше одного раза, да? Из дум его вывела пахнущая дорогим одеколоном голова, устроившаяся на плече. Федя застыл от неожиданности, а его уши так вспыхнули, что, кажется, чуть не опалили кудри. Всеволод устало прикрыл глаза и блаженно улыбнулся. И руки продолжал держать свободно. Одна уже давно переплелась с Фединой, а тот даже не заметил. «Спасибо тебе, Федя. За всё спасибо. Особенно за то, что есть в моей жизни», — вполголоса сказал Сева, закрывая глаза и вдыхая запах бензина и моторного масла, пропитавших Федин свитер и куртку насквозь. Запах не был неприятным, напротив, в нём чувствовалась увлечённость и полная отдача любимому делу. Сева это очень любил в Феде, да и всего его любил, только это как-то к слову никогда не приходилось. «Ай, да что уж! Как грится, любишь закаты — умей найти извозщика», — впервые у Феди вышло что-то более-менее осмысленное. С Севой у него всегда всё обретало смысл. «Тут хорошо, но если мы сейчас не пересядем в машину, то я усну прямо тут и придётся тебе ждать рассвета», — Сева усмехнулся в усы, попробовал открыть глаза, но веки упорно не хотели расставаться. «Ничего, я подожду, если нужно, Сев. Но в такси пересесть — дело хорошее: в кресле спать удобнее, да и за лобовым вид не хуже, чем здесь, перед ним», — Федя повернулся к Всеволоду, но тот уже дремал, поудобнее устроив голову и сильнее переплетя свои пальцы с Федиными. Он тоже в глубине души боялся, что всё это сон, иллюзия, что не может быть у него такого хорошего, такого душевного, такого умного и родного Феди. Что неправда всё это да и он никакой не артист, ведь без Феди он всего этого бы не достиг. А так, чувствуя холодными пальцами горячую ладонь и терпко пахнущий свитер под головой, он уже ни на секунду не сомневался, что Федя есть и он рядом. Таксист вздохнул, встал в капота, поднял Севу на руки, продолжая касаться его пальцев и разместив голову поудобнее, и аккуратно перенёс на пассажирское сидение рядом с собой. Поскорее сел рядом на водительское и вновь взял Севу за руку, на что тот сонно улыбнулся и окончательно задремал под шелест ветра в подсолнухах, под далёкий покрик ворон и под шум заводящейся «ласточки», везущей их домой. А на заднем сидении покачивался выкопанный Федей и заботливо посаженный в ведро самый красивый подсолнечник, грустно смотрящий вслед заходящему солнцу.