Blind Eyed

      В аэропорту множество людей, они снуют мимо, даже не обращая внимания на потерянный вид молодого парня со стеклянным невидящим взглядом. Некоторые даже, торопливо проходя мимо, задевают его плечами, толкают. Одна женщина обзывает его застывшим истуканом, путающимся под ногами, просит охранника проверить парня на наркотики, ведь по глазам видно, что он употреблял. Охранник, правда, игнорирует просьбу и спокойно идёт патрулировать в другую сторону.       Было до дрожи обидно: люди были так жестоки к тем, кто слабее их, к тем, кто, вероятно, просто нуждаются в руке помощи. Ведь всегда проще унизить человека, обозвать наркоманом, чем на секунду притормозить и проявить интерес, заботу, быть чуть более чутким к ближнему, просто быть человеком к человеку.       Николай сжимает руки в кулаки, опускает голову, кривит губы. Зачем он всё это затеял? Может мама была права, и он не должен был никуда ехать? Тем более в одиночку. Он же, будучи слепым, не гулял и дальше парка, что недалеко от его дома, да и туда он ходил только в сопровождении матери, крепко держась за её руку и шугаясь каждого громкого звука или шороха. Было так трудно определить, как близко к нему прохожие. Всегда казалось, будто они ближе, чем были на самом деле.       А теперь, он стоит в этом бурном и пёстром на звуки шевеления аэропорту, и даже не знает куда идти, боится спросить. В голове лишь неясный образ и воспоминания утра. Он фантомно ощущает то, как собирал портфель и чемодан, пихая во внутрь всё, что казалось важным, опираясь только на тактильные ощущения. Он точно помнил как засунул в портфель ключи, кошелёк, зарядку от телефона, на кой-то чёрт даже книгу положил, какую — неизвестно, да и без разницы, всё равно читать не сможет.       В чемодан совал всё, что казалось одеждой — всё наугад. Знал точно лишь то, что среди всего было бельё и носки, а остальное было загадкой. За время без зрения, он так и не научился разбирать вещи в шкафу, самостоятельно подбирать более-менее адекватные сочетания шмоток — за него всегда это делала мама.       Хм, мама. Он помнит её взгляд, прикованный к его спине. Она все утро была рядом, наблюдала, но не вмешивалась. Наверное, как предполагал Ивушкин, она смирилась с его уездом в проклятую страну, а может просто наслаждалась беспомощностью сына, когда тот в очередной раз спотыкался, ударялся или просто пихал в чемодан совершенно непонятную кофту, которую в здравом уме, и будь при зрении, вряд ли бы даже в руки взял. В последнем Коля очень сильно сомневался, несмотря на жестокие слова, что были сказаны ею сгоряча, она никогда бы не пожелала сыну зла.       По правде говоря, она была почти готова лететь в Германию вместе с сыном, вот только после ссоры осталась сильная обида, которая не позволяла ей сделать этого. Она не хотела извиняться, но и не хотела слышать извинений со стороны Николая, поэтому просто смотрела на него, ни говоря ни слова, лишь мысленно желая ему удачи.       А стоило Коле скрыться в такси и уехать, она села в его комнате с детской фотографией в руках, долго-долго смотря на снимок. Хотела позвонить своему Коленьке, но не стала, лишь смотрела на ярко улыбающегося голубоглазого мальчика на фотографии и на свои заляпанные синими чернилами пальцы.       Воспоминания о поездке в такси вызывают головокружение, всю дорогу он боялся, что сел в машину к маньяку, что вместо аэропорта его отвезут за город, убьют и закопают. Глупо наверное так думать, но когда ты не зрячий, слушаешь, как водитель разговаривает по телефону на непонятном языке, то и не такого напридумываешь.       Кажется, в ушах всё еще звучат отголоски незнакомого языка, грубого и шипящего, невероятно эмоционального, пугающего своей экзотичностью, и плевать, что водитель помог ему в аэропорту дойти до зала со стойками регистраций, плевать, что помог донести вещи. На всё плевать, ведь липкий страх никуда не пропал и сковывал точно железными тисками.       Каждый несмелый шаг, в сопровождении водителя был пропитан первобытным страхом за свою шкуру. Коля представлял, что вот-вот мужчина достанет нож и воткнёт в печень, или того хуже, сгребёт в охапку, засунет в багажник машины и всё-таки увезёт за город для страшного ритуального убийства. Богатая фантазия не всегда счастье и благо.       Толпа вокруг гудит, звуки тысяч голосов, вибрации по полу от топота и передвижения колёсиков чемоданов по плитке, все это эхом отдаётся в теле парня. Некомфортно, непонятно и страшно.       Дышать становиться тяжело, каждый вдох через титаническое усилие, сердце бьётся то слишком медленно, то срывается на бешеный темп, в горле вновь застревает комок, в глазах собирается влага, но несмотря на это, ни слезинки не падает на побледневшие щёки юноши, нижняя губа начинает мелко трястись, глаза большие, полные ужаса, он задыхается. Сам не слышит, как с губ слетает надрывный скулёж. У Коли паническая атака.       — Эй парень, всё в порядке? — над самым ухом раздаётся хриплый мужской голос, но Коля не может ничего ответить, пытается, правда пытается, но это словно происходит внутри его головы, а снаружи он всё так же трясется как осиновый лист и открывает рот как рыба, не в силах сделать вдох, — Эй, ты чего? У тебя астма? Где твой ингалятор? — проблема в том, что у него не было астмы, — Парень! Постарайся сказать хоть что-то! — просит мужчина, и его голос звучит самую малость напугано. Он держит Ивушкина за плечи, бережно, словно собственного сына, — Ира! Ира! Дай Ванькин ингалятор!       Далее все звуки доносятся словно из-за плотной пелены: не разобрать слов, ясно лишь одно — больше, чем один человек носятся вокруг Николая, и все они простые пассажиры — среди них нет работников аэропорта. Парень дёргается, едва его губ касается прохладный пластик ингалятора, мужчина напряжённо ждёт, пока Ивушкин сделает рваный полузадыхающийся вдох, и сам нажимает на кнопку, чтобы юноша вдохнул лекарственный порошок в свои лёгкие.       Секунда-другая, и ему становится лучше — он снова может дышать. Кто же знал, что лекарство от астмы спасёт его от панической атаки. Он мотает головой, не понимая, где находится помогавший ему мужчина, слышит только, как какая-то женщина шикает на сына, который удивлённо выпаливает, что Ивушкин слепой.       Коля и раньше слышал, от врачей и матери, что по нему не сразу можно понять слепой он или нет. Хрусталик его глаза сохранил прежний вид, который, если долго мурыжить с операцией, вскоре затянется характерной полупрозрачной белизной, как у большинства других ослепших.       — Всё хорошо, парень, я здесь, — ободряюще произносит мужчина, он сжимает руки на плечах юноши. Николай понимает, что всё это время спаситель придерживал его за плечи, а он даже не придал этому значения.       — С-спасибо, — неуверенно начинает Коля.       — Да ладно, не за что! У меня у сынишки тоже астма, так что я привыкший к таким делам. Ты совсем один здесь что-ли? — переводит тему мужчина, а Ивушкин и не смеет его поправлять на счёт астмы.       — Мои друзья должны были меня встретить здесь, — голос всё ещё звучит чуждо, неуверенно, но он не врёт. Его коллеги по работе, которые составляли основной круг его общений, действительно обещали проводить его на рейс, сказали, что встретят юношу у стоек регистрации.       — И где же они? — сомнения, вот, что слышится в тоне мужчины.       — Я не знаю. Сказали, что проводят на регистрацию, — Коля вытягивает шею, будто ищет друзей в толпе. Со стороны это выглядит крайне нелепо — слепец пытается увидеть в толпе кого-то.       — Может мы тебе поможем? — предлагает мужчина. Он отпускает плечи Ивушкина, судя по звукам, роется в карманах или в сумке, — Ты куда летишь-то? — интересуется он менее беспокойно, скорее даже буднично.       — Мюнхен, — отвечает юноша, хотя в голове уже зреют сомнения по поводу предстоящего перелёта. Ему думалось, что всё-таки он не сможет, не справиться в одиночку, что он переоценил себя и свои возможности.       — А, понятно, а мы в Ставрополь.       Слабая улыбка трогает губы Николая. Почему-то голос мужчины звучит так тепло и по-домашнему. Он явно хотел поскорее оказаться в городе. Скорее всего, тот едет домой в отличие от самого Ивушкина, который покидал отчий дом, да и к тому же рассорившись с любимой мамой. Сердце постепенно возвращается в нормальный ритм, выступивший от паники холодный пот начинает подсыхать на коже. Почему-то, после слов мужчины, вернее после его тона, уже не так страшно. Тревожно конечно, но не страшно.       — Дим, нам пора, самолёт уже скоро, а мы ещё сами регистрацию не прошли, — вмешивается в их разговор женщина, явно возмущённая излишней заботливостью мужа к незнакомому парню, — Он же сказал тебе, что его друзья проводят, так что пошли скорее! — Коля физически ощущает, как она дёргает мужчину за руку и требует пойти по их делам. Тепло от чужого тела пропадает из поля ощущений Ивушкина. Он снова чувствует себя одиноким. Глаза расширяются, дыхание замирает на долю секунды, но он справляется с собой, делает рваный глубокий вдох, и всё хорошо, пока что.       — Ладно парень, видишь как меня блюдут, пойдем мы. Удачи! — мужчина хлопает его по плечу и уходит под поторапливающие возгласы жены.       — Ага, и вам! — растерянно произносит Коля в пустоту, он снова один, и всё ещё потерян: не знает куда дальше податься, да и стоит ли? Может парни уже совсем скоро придут? Они же обещали, а это не в их правилах не исполнять обещанного, так что они наверняка явятся. Вопрос только — скоро ли?       Он стоит ещё пару минут на месте, не решаясь ступить и шагу. Да и куда? В толпу? Его снесут на землю, да ещё и виноватым оставят. Поэтому он просто ждёт, копит в себе силы, чтобы попросить всё-таки помощи. Левой рукой Коля сжимает лямку рюкзака, а правой придвигает чемодан поближе к себе, чтобы чувствовать тот коленом, делает глубокий вдох и мысленно читает какую-то придуманную молитву. Он никогда не был особо верующим, посему не знал ни одной молитвы, вот и приходилось придумывать что-то своё на ходу, надеясь, что и так сработает.       Кивнув самому себе, признавая, что он готов переступить через себя, чтобы высказать вслух просьбу о помощи, поднимает правую руку и говорит. В ответ ничего. Возможно, он сказал недостаточно громко? Повторяет попытку, стараясь произнести громче, но понимает, что губы едва ли двигаются, складывая буквы в слова, а со рта не срывается ничего внятного. Стараясь успокоить лихорадочно соображающий разум, он выдыхает и наконец, преодолевая непонятное чувство скованности, пробует говорить снова.       — Извините, вы мне не поможете? — Внятно и чётко, даже лучше чем планировал, но кажется его не расслышали или просто в наглую проигнорировали. Он повторяет попытку, произносит просьбу вновь, но на этот раз вытягивая руку вперёд, чтобы, если что, ухватиться за кого-нибудь и лично попросить о помощи. Пальцами он натыкается на колючую ткань чужого пальто, сжимает её в руках.       — Да помогу я, помогу! — доносится ворчливый тон женщины средних лет, — Говори давай, чего тебе надо? — она скидывает руку Николая со своего плеча и выжидающе смотрит на слепого парня, — Куда ты всё смотришь? А? О помощи попросил, а в глаза посмотреть не удосужился! — фыркает она.       — Простите, я слепой, — юноша стыдливо опускает голову. Есть ли его вина в том, что он потерял зрение или нет, он всё равно чувствовал себя неловко, виновато. Женщина удивлённо ахает и застывает, крепко сжимая в руке телефон. Николай продолжает, — Вы не проводите меня к скамье, пожалуйста?       Она извиняется, берёт его под руку, и не говоря больше ни слова, отводит к скамье в середине зала. Знал бы только Николай, как ей было стыдно от своего поведения, как сильно раскраснелось её смуглое лицо. Стоит ему опуститься на лавочку, женщина торопливо уходит, оставляя после себя лишь отголосок стука каблуков по плитке.       Друзья приходят к нему лишь через очередные пятнадцать минут увлечённого самокопания, за которое Коля не один раз прокручивает тот вечер, когда попал в аварию. Он всё больше начинает винить себя в том, что послушался малознакомого человека и сел к нему в машину. Дурак, что ещё сказать? Мог ведь догадаться, что ничем хорошим это не кончится. Вообще, весь тот вечер был странным: много незнакомых людей, огромное количество выпивки, громкая музыка, непонятные разговоры. Он даже наверняка не помнит, на чьей вечеринке был, а это на него не похоже.       — О, Мыкола, привет! — голос Степана выдёргивает его из своих мыслей, — Извини, мы в пробку попали, думали уже не успеем, а ты тут сидишь, ждешь нас, — голос мужчины звучит бодро, весело, но вместе с тем извиняющимся за то, что они заставили парня так долго ждать.       — Ничего страшного Степа, я рад, что вы смогли приехать, — Ивушкин вымученно улыбается и поднимается с лавки, — Проводите? — он неловко трёт шею. Вроде опоздали другие, а неловко ощущает себя именно он. Да уж, он всё ещё не понимал себя и некоторые своих эмоции.       Степан берёт его чемодан, и они топают в сторону нужной стойки регистрации. Вообще, друзья у Николая были отменные — добрые, искренние, честные, всегда готовые прийти на помощь. Степан был хозяином небольшой автомастерской, в которой работал Ивушкин, а Демьян с Серафимом были его непосредственными коллегами.       Больше, чем по возможности видеть и быть полностью самостоятельным, Коля скучал именно по работе и коллективу. Скучал по приятной усталости в мышцах после долгого рабочего дня, скучал по перекурам, полных дурацких шуток и хохота.       Сжав губы в тонкую полоску, парень останавливается вслед за Серафимом, придерживающим его под локоть. Видать они дошли до их пункта назначения.       — Коля, давай свой паспорт, — просит Степан, и Коля, не смея ослушаться, быстро достает нужный документ из кармана куртки, отдаёт его Василенку. Выпавший вслед за паспортом аккуратно сложенный листок бумаги, плавно опускается на землю рядом с ногами Николая.       — У тебя выпало, — Демьян услужливо поднимает листок с земли, передаёт его в руки Ивушкина, а тот, с непониманием, принимает бумажку, растерянно крутит её в руках, а затем суёт обратно в карман. Странно, вроде у него были пустые карманы, когда он вчерашним вечером паспорт туда сувал.       Далее слышится неразборчивый набор звуков, а затем его чемодан забирают и выдают билет на самолёт. Интересно, а как он получит обратно свой чемодан в Германии? Он же не сможет сам его забрать с бегущей ленты.       — Хорошего рейса! — улыбчиво желает ему девушка на регистрации.       — С-спасибо, — немного заикаясь, выговаривает Николай и неуверенно мнётся, не торопясь идти за товарищами. Может стоит её спросить про несчастный багаж?       — У вас всё в порядке? — голос девицы кажется таким ясным и звонким на фоне общего гула аэропорта.       — Да-да, всё в порядке, извините, — быстро выпаливает юноша и, взявшись за Фимку, продолжает свой путь в этой полосе препятствий до самолёта. Потом разберётся с чемоданом. Самое жизненно важное у него в рюкзаке, проходящим как ручная кладь, и в карманах куртки.

· · • • • ✤ • • • · ·

      Лететь было страшно, чертовски страшно. Страшно до такой степени, что где-то на двадцатой минуте полёта он потерял сознание. Может дело было и не в страхе, а в слабости организма, перепаде давления или ещё чего-то. Факт был в том, что его разбудили уже после посадки самолёта в аэропорту Мюнхена. Русская стюардесса была столь мила с ним, что даже договорилась с какой-то женщиной из пассажиров, чтобы та сопроводила Николая к выходу, помогла забрать чемодан и довела до такси.       Раньше, Ивушкин даже и не подозревал, что бывают настолько доброжелательные и ответственные люди. Ведь женщина и вправду помогла ему со всеми вышеперечисленными пунктами и даже выбрала ему такси с самой низкой ценой за посадку и километр. Коля был ей безумно благодарен, без неё он вряд ли бы справился, скорее всего схватил бы очередную паническую атаку, разревелся бы как маленький мальчик. В целом, всё было не так уж и плохо, он бы даже сказал, комфортно.       Таксист оказался весьма разговорчивым немцем, он несколько раз спросил к кому едет Николай, встретит ли его кто-то и какие у него планы на время пребывания в Германии. Коля рассказывает всё без утайки: про операцию, про то, что будет жить и справляться один, благо для слепых придумали несколько хороших приложений на телефон, чтобы и им было комфортно в современном мире. Парень конечно пока ещё не привык к таким вещам, но заказать еду на дом самостоятельно смог бы. Таксист на это снисходительно улыбается и с разрешения юноши, забивает ему в телефон свой личный телефонный номер, говоря чтобы Ивушкин звонил ему, если нужен будет транспорт до клиники и обратно, обещал сделать хорошую скидку.       Поездка за город была спокойной, но вот уже на подъезде к самому бабушкиному дому, где-то между рёбер снова затрепыхалось волнение: его стало бросать то в жар, то в холод, пальцы подрагивали. Вот совсем скоро, буквально через минуту, он будет стоять у дома бабы Томы, один. И что дальше? Он ведь толком и не помнит, где открывалась калитка и каким ключом отворялась входная дверь. И ладно бы только эти вопросы, их можно легко решить, а вот всё остальное?       Даже не задумываясь, юноша суёт руки в карманы куртки: в левом лежит телефон, а в правом паспорт и та самая выпавшая бумажка. Наткнувшись на неё пальцами, парень гладит её края, осторожно, чтобы не поцарапать пальцы. Судя по качеству бумаги, это не просто какой-то чек из магазина, успешно забытый несколько месяцев ранее в кармане.       Бумага была плотная и шершавая, как будто из маминого блокнота для рисования. Неужели она оставила ему записку? Глупость какая-то. Он даже фыркает на собственные мысли. Ведь не могла Лена написать ему на бумажке что-то, она ведь знает, что он не сможет её прочитать, и уж тем более не станет просить кого-то другого сделать это за него, мало-ли там нечто слишком личное.       Снова и снова, юноша гладит записку, теребит её между пальцев. Внутри становится неуютно, неприятно, он даже не знает на что и думать, хочется с одной стороны верить, что бумажку положила ему мама, но с другой стороны вероятность была невелика, особенно после её жестоких слов. В Коле аж новая волна обиды просыпается, стоит ему вспомнить то утро. Ком встаёт в горле и хочется выпустить эмоции на волю. Даже жаль, что он пообещал себе больше не лить слёзы и не разводить сырость. Поэтому просто трёт глаза и сглатывает скопившуюся во рту слюну.       Таксист тормозит и, выйдя из автомобиля, спешит на помощь Ивушкину. Но несмотря на содействие водителя, Коля всё равно умудряется удариться головой о дверной проём машины. Кряхтит, как старый дед, от неприятных ощущений, но всё же благодарит немца за его услужливость и доброту.       Со дня смерти Тамары, уже как два года назад, в доме никто не жил, а значит там пылища страшная. Коле придётся как-то это всё убирать. Как, он ещё толком не знал. Пожалуй, медленно и печально. Синяков он себе уж точно наставит. Главное было в процессе обживания: не спалить дом к чёртовой матери; не убиться в нём самому, поднимаясь или спускаясь по лестнице, и так далее. В любом случае, главное было не сделать ничего такого, что привело бы к фатальному исходу.       Время катилось ближе к вечеру, осенний прохладный воздух кусал щёки, парень аж плечами передёрнул, пожалев, что решил, будто тёплой толстовки и ветровки ему хватит. Надо было куртку потеплее надеть, да и перчатки с шарфом не помешали бы, всё-таки не месяц май. Хоть октябрь и катился всего лишь к своей середине, на улице было холоднее, чем в предыдущие года, а возможно, Ивушкин стал просто зябликом. В любом случае, ему надо было обзавестись курткой потеплее… и шапкой… и шарфом… и перчатками.       Приняв из рук таксиста свой багаж, Коля прощается с мужчиной, желает ему всего хорошего и вновь остается один на один с собой и вечерней улицей немецкой деревни, правильнее будет сказать — немецкого пригорода. Прежде чем уехать, водитель подвёл Николая к самой калитке. Не сказать, что это сильно помогло парню, ведь как он стоял, так и остался стоять, не решаясь пройти дальше, сделать последние шаги к новому, хоть и временному, обиталищу. Это было ещё сложнее, чем он представлял.       Сколько минут он простоял на улице возле забора бабушкиного дома, Коля точно не знал. Вероятно дольше, чем было прилично. Пальцы на руках сильно покраснели, как и его нос и щёки. Сначала их покалывало, а сейчас они словно полностью онемели. Кажется мурашки от холода стали размером с кулак, и вот-вот юноша упадёт на землю от того, что превратится в ледышку и потеряет какое-никакое равновесие.       Глаза стало щипать от подступающих к ним слёз. Стоя вот так на улице, погружённым в свои бредовые и порой даже пугающие своей депрессивностью мысли, Коля чувствовал себя самым одиноким человеком на Земле. Ладно, может и не на Земле, но на этой улице точно. Шмыгнув носом, он пытается сглотнуть подступающую истерику, как он до этого сделал тоже самое в такси. Но кажется, его расшатанное эмоциональное поле и психика, играли против него.       Наружу вырывается рваный выдох, желание повеситься превышает все мыслимые и немыслимые пределы. Ему надоели свои собственные мысленные и чувственные взлеты и падения, надоело, что его настроение может меняться по тысяче раз на дню. Где его хвалёная устойчивая психика, которой раньше так восхищались его товарищи?       — Ты кто такой? — холодный, немного грубый голос раздаётся приблизительно в метре от него, и, кажется, Коля забывает, как дышать.