· · • • • ✤ • • • · ·
Две недели. Целых две недели прошло с того дня, как он целовал Ивушкина. Уже на утро следующего дня они не говорили об этом, вели себя так, будто не было ни поцелуев, ни объятий, ни даже истерики Николая. С одной стороны, это было хорошее решение, чтобы избежать нежелательных неловких моментов, но в тоже время, эта недоговорённость угнетала, и с каждым днём в голове Клауса всплывали всё более новые и интригующие вопросы, ни один из которых он не смел спросить вслух. Он по-настоящему боялся нарушить образовавшуюся идиллию в их с Колей отношениях, ведь, несмотря на тот вечер, они наладили, в некоторой степени, совместный быт и справлялись весьма неплохо. Ягер внимательно следил, чтобы младший не забывал принимать лекарства и каждые два дня отвозил его на уколы, после которых они ехали в академию. Коля больше не отпускал странных шуточек на уроках и сидел тихо за первой партой по правую руку от его стола. В те дни, когда младшему не надо было в клинику, он оставлял его дома под охраной Дитера с запретом на выход на улицу. Ситуация с серийником развивалась всё страшнее с каждым днём — по новостям сообщили о ещё трёх жертвах. Единственное радовало — Тилике сообщил, что они напали на след убийцы и имели нескольких подозреваемых. Двое мужчин были взяты под арест на время расследования. Но по словам друга, задержанные были не связаны с теми ужасными убийствами, просто были похожи на фоторобот истинного преступника. Хайн, впрочем, не вдавался в детали такого умозаключения. Сам Ягер никак не мог прокомментировать происходящего. Он старался просто держаться в курсе дел и приглядывать за мелким, чтобы тот, по присущей ему невнимательности, не натворил глупостей. Что касалось истерик и ночных кошмаров Ивушкина — ситуация улучшилась. Уже две недели в дневное время все было спокойно — он не срывался ни на крик, ни на плач, да и вёл себя в общем-то как обычный парень. Возможно, дело было в том, что Клаус постарался как можно более ненавязчиво оградить мальчишку от опасностей, или сработал тот факт, что Коля просто привык к новому месту почти что полностью. Кошмары практически перестали преследовать его и ночью — сон, как и для Коли, так и для Клауса стал спокойнее. За прошедшие четырнадцать дней у них было всего шесть неспокойных ночей, когда Клаус поднимался со своей постели и чуть ли не бежал на помощь. В последние несколько дней в принципе и эти жуткие ночи становились короче и спокойнее, а может он был просто настолько уставший, что выполнял взятую на себя обязанность в полудрёме и попросту терял связь со временем. А если уж совсем откровенно говорить, он просто засыпал в кровати юноши, прижимая младшего к груди. Это было и до безумия приятно и в тоже время непозволительно. Коля впрочем ничего не говорил ему против такого расклада. — Ты закапал глаза? — протягивая Коле стакан воды чтобы запить таблетки, интересуется он. — Нет ещё, — мальчишка выпивает лекарство и, вернув Клаусу стакан, забирается на стул с ногами. Это была одна из тех вещей, что поражала Ягера в Коле. Мальчишка достаточно быстро привык к новому дому и уже передвигался по нему практически не придерживаясь за стену. Русский ловко взбирался на мебель и на отлично справлялся с заданиями в готовке — он замечательно замешивал тесто и мешал салаты, пока сам Клаус занимался более сложными частями приготовления, например нарезкой, жаркой и всем тем, что Коле он доверить не решился бы. — Не забудь закапать перед сном, — на улице был уже поздний вечер и хотя детское время ещё не вышло, мальчишку уже клонило в сон — побочный эффект от лекарств, да и в дни, когда ему делали уколы, он быстро выматывался. — Хорошо, папочка, — фыркнув точно маленький ёж, Ивушкин спешит покинуть помещение с задорной улыбкой на губах, оставляя Клауса недоуменно моргать переваривая его слова. Как он его только что назвал? Папочка? Так спокойно Ягер, в этом нет ничего такого! Заботишься о нем как о ребёнке, так вот получи и распишись! Вот только почему-то сердце начинает бешено колотиться и перед глазами встаёт слишком явственный образ далеко не скромного характера. Ему никогда не нравились подобные игры, но сейчас… да будь слова Ивушкина хоть каплю серьезнее, Клаус бы с радостью принял роль «папочки». Возможно, у него слишком долго не было секса и он просто изголодался по ласке. Жаль только у Клауса не получалось отвлечься от мыслей о русском. Думая о ком-то другом, он не чувствовал трепета, который испытывал, стоило Николаю промелькнуть на задворках его сознания. Это, в некоторой степени, пугало. Со стороны ванной комнаты слышится грохот, а после тихие причитания мальчишки, который уронил бутылёк с гелем для душа. Всё-таки, в некоторых делах Коля оставался весьма неуклюжим молодым человеком. — Клаус, — парень всего спустя менее минуты появляется в дверях кухни и робко мнётся. — Да? — проведя рукой по лицу, он старается откинуть компрометирующие мысли в сторону. Пожалуй, ему просто стоит расслабиться и тогда подобное больше не будет всплывать в его голове. Каким бы очаровательным Коля не был, Клаус не может позволить себе думать о нём в романтическом ключе… Не может, но всё равно делает это. — Я тут это, подумал… — тянет Николай — Ты же уже несколько ночей подряд у меня засыпаешь, из-за того, что… ну… ты понял, — мямлит юноша. «Да-да, малыш, тебя мучают кошмары, а я страшно устал и не могу заставить себя вернуться к себе в комнату, когда ты засыпаешь спокойным сном и сладко обнимаешь меня» — мысленно хмыкает Ягер. — Ну и я подумал… можно с тобой сегодня лечь? — у него в голосе столько надежды. Тонкокрылые бабочки перебираются из живота напрямую в грудь, и теперь, на пару с сердцем бьются о рёбра, трепыхаются от волнительного чувства предвкушения. Он впервые в жизни предвкушал деление постели с кем-то не в сексуальном плане, а в плане партнерства по сну. Странная формулировка, но лучше названия Клаус придумать не в силах. А то, что они будут делить одну кровать он знал наверняка — раз уж мальчишка сам об этом попросил, он не станет отказывать себе в удовольствии обнимать Николая ночью и следить за его беспокойным сном. «И всё-таки ты старый извращенец, Клаус» — хмыкает внутренний голос на его мысли, пускай и в большинстве своем невинные и трепетные. — Конечно, — он отвечает совсем тихим голосом и давит в себе довольную улыбку, — Можешь укладываться, я приду позже, — Коля со смущённой улыбкой кивает и скрывается из виду, вновь оставляя Клауса одного на кухне, погружённого в свои раздумья. Не проходит и пятнадцати минут, как кто-то стучит во входную дверь. На часах время отчитывало половину десятого вечера и, обычно, в такое время Клаус не ожидал гостей. Да и будем честными, он их и вовсе никогда не ждал. Насторожившись, он подошёл к двери, заглядывая в глазок. Дитер смотрел заинтересованно, но не более, значит пришёл кто-то из знакомых. Соседи? За дверью оказывается Тилике в полном обмундировании, он переминается с ноги на ногу и оглядывается по сторонам. Что же его привело в столь поздний для приёма час? Неужели случилось что-то серьёзное? Очередная жертва? — Добрый вечер, — выпаливает Хайн едва Клаус открывает входную дверь. Просочившись вовнутрь полицейский сам прикрывает дверь и снимает фуражку. — Здравствуй, — Пропустив друга в дом, он осматривает младшего с ног до головы, пытаясь понять его настроение и причину позднего визита, — По какому делу? — Я от родителей Йоханны, — серьёзно начинает мужчина, проходя в глубь комнаты с приглашения Клауса, садится за стол и устало опускает голову на свои ладони. От родителей той девушки? Значит точно с делом что-то связанное. Хмыкнув своим догадкам, Ягер ждёт, пока Тилике начнёт отчёт, а сам пока разливает им по кружкам чай. Главное не шуметь, не хотелось бы разбудить Колю. — Мы поймали виновника, — отпив из предложенной кружки, тихо начинает Хайн, — Решили, что такие новости лучше сообщить лично, а не по телефону. — Значит я могу больше не беспокоится за Николая, отпуская его на прогулку с Дитером? — услышав своё имя, пёс присоединяется к разговорам на кухне и, промычав что-то на своём собачьем, ложится Клаусу в ноги. — Думаю да, ведь преступник сознался в своих делах, — Тилике пожимает плечами, а после его незаинтересованное лицо сменяется любопытством, — А где твой маленький друг? — Спит, — улыбка сама расползается на лице от одного только упоминания о русском, — У него сегодня был день процедур и он уже часов в пять стал клевать носом. — Какой-то он у тебя хиленький, — задумчиво тянет Тилике, — С первого взгляда кажется совсем худым. Ты его хоть кормишь? — на вопрос друга остаётся только кивать. Он кормил Колю самыми разными блюдами и, вроде бы, мальчишка даже стал есть больше, чем в первые дни своего приезда. Вот только казалось, что пища просто напросто растворялась в нём, и он каким тощим был, таким и оставался. Правда, по словам врача, Ивушкин прибавил полтора килограмма, а с его комплекцией и это было победой. — Побочное от лекарств, он постоянно сонный, — объясняет он в ответ на заинтересованный взгляд Хайна, — Но сил у него хватает, на прогулке даже с Дитером справляется. — У тебя воспитанный пёс, Ягер, с ним даже ребёнок справится, — улыбается мужчина, а Клаус даже не может с ним поспорить, ведь это действительно так. Со стороны спальни послышалась тихая возня и на секунду даже показалось, что Колю мучает очередной кошмар, но тот лишь громко выдыхает и дом снова погружается в тишину. Дитер подрывается со своего места и идёт в спальню. В последнюю неделю пёс спал с юношей в одной комнате и следил за его сном не хуже самого Ягера. — Дитер отличная нянька, — весело улыбнувшись, Ягер щурит глаза в сторону своей спальни, где растянувшись на его простынях, сопел русский. Было так приятно думать, что мальчишка во сне будет обнимать его и чувствовать себя спокойно, возможно, спокойнее чем в гостевой комнате. Приятное тепло распространялось по телу, хотелось пойти и понаблюдать за мирно спящим мелким. Эх, Ягер, ну вот и куда это годится, на старости-то лет? Пару лет и покатится пятый десяток. Подняв глаза на собеседника он вдруг понимает, что Хайн догадывается обо всём. Младший смотрел на него изучающе, подперев подбородок рукой. — Он ведь тебе нравится? — как-то слишком понимающе интересуется Тилике. — По мне так видно? — не было смысла скрывать своих чувств, особенно перед другом — тот всегда понимал Ягера лучше всех остальных сослуживцев, хотя они с Хайном и прослужили вместе не такое уж и продолжительное время. Тем не менее, этого хватило, чтобы между ними завязалась крепкая дружба. — У тебя глаза блестят, когда ты говоришь о нём, — Хайн отпивает из своей кружки и Ягер повторяет за ним это действие, — Я никогда не видел, чтобы ты на кого-то так смотрел, уделял столько внимания. На тебя это совсем не похоже. Да и сам он, кажется, к тебе не равнодушен. — Тебе-то откуда знать, ты его только раз видел, — фыркнув, он недоверчиво смотрит на друга. Хотелось бы верить, что ещё тогда, две недели назад, тот поцелуй был для Ивушкина хотя бы немного больше, чем просто желание ощутить чужое тепло. — Я видел как вы выгуливали собаку. Я тогда патрулировал на машине и заметил вас, — на лице Тилике расползается довольная улыбка — он смог смутить всего из себя серьезного и невозмутимого Ягера. Их общие знакомые ни за что не поверили бы, что Клаус способен на такие проявления чувств. — Мы целовались, — признание даётся лишь на длинном выдохе, и то, ему приходиться добавить, — Вернее, я его поцеловал, — глаза Тилике расширяются от услышанного и он удивленно смотрит на старшего мужчину. — И как давно? И почему я не в курсе? — Хайну даже хочется пошутить на счёт растерянного взгляда, которым его одарил Клаус. — Две недели назад. После этого ничего такого не было, — отмахнувшись на вопрос, Клаус вновь припадает к кружке с горячим напитком. Он знал, что любопытство победит в Тилике и тот продолжит задавать вопросы. Впрочем, его это никогда не злило — младший никогда не изучал его в корыстных целях и никогда не делился его мыслями и секретами с другими. — Вы пили? — «А вот и очередной вопрос», — с ухмылкой думает Ягер. — Что? Нет, ему же нельзя, — качает головой мужчина, он даже не хотел представлять, как бы себя повёл мальчишка и какой была бы реакция его организма на алкоголь, смешанный с лекарствами. Спасибо точно бы не прозвучало, — Да и с чего ты взял, что мы должны были пить? — вот действительно, неужели Хайн думал, что для того, чтобы решиться поцеловать кого-то, то нужно быть опьянённым? Возможно, но не в тот раз. Хотя, возможно, тогда действовало другого сорта опьянение — эмоциональное. — Ты не целуешь кого-то просто ради поцелуя, — улыбается Хайн, имея в виду, что Клаус не лезет целоваться если не имеет на партнера серьёзных видов, — Так почему же ты не попробуешь с ним? — Я не хочу ломать то, что сейчас есть между нами, —, а возможно это было просто оправдание собственной неуверенности относительно мальца. В любом случае, он хотел бы сохранить то, что между ними есть уже сейчас, а признания или попытки сблизиться могут испортить всё, ведь нельзя знать, как Коля может на это отреагировать. — Тебя смущает то, что он младше? Что он слеп? Или то, что он парень? — Тилике забрасывает его вопросами с такой интонацией, отчего сразу становится понятно, что младший не находил в этих вещах препятствий и в некоторой степени, совершенно беззлобно журил мужчину. — Нет. Ничего из перечисленного. Ты же сам прекрасно знаешь, что меня это не волнует, — он хмурится. Его действительно не смущал уже Колин возраст — ему было комфортно с русским в общении и даже в их, местами непростом, быту. Пятнадцатилетняя разница практически и не чувствовалась. Да и слепота не была причиной отказа от попытки отношений. Иногда из-за неё случались забавные моменты или частично опасные для самого Ивушкина ситуации, но они со всем справлялись. Вместе. А что касается пола, то Ягер никогда особо не акцентировал внимания на этом. У него были разные партнеры, мужчины в том числе. В основном, конечно, представительницы «слабого» пола. — Тогда я не понимаю, что тебя держит, — хмыкает Хайн и отставляет кружку с допитым чаем в сторону. На часах уже стукнуло десять часов вечера. Удивительно, как быстро шло время за разговором — вроде всего парочкой предложений перекинулись. — Я не хочу рушить его доверие, не хочу его терять… — он устало выдыхает и трёт свои глаза. Когда, вновь открыв их, он видит мелкие цветные пятнышки, то думает — «Будет ли Коля так видеть после операции?» Говоря откровенно, было боязно за предстоящую операцию Николая. У мальчишки от одних только уколов болели глаза и их сушило так сильно, что даже капли не всегда могли помочь. В таком случае русский просто заваливался спать. А ещё боязно было, что после операции Коля уедет при первой же возможности. — Потеряешь, — тихо выдыхает Хайн, произнося вслух главные опасения Ягера. — Что? — он даже не верит сразу. — Если будешь тянуть, точно потеряешь, — говорит Тилике и смотрит на него так печально — младший сопереживал ему, — Он же здесь не навечно, — Хайн поджимает губы и Клаус непроизвольно повторяет это за ним, — Я, конечно, не великий советчик, но уверен, что ты зря переживаешь. Не думай слишком много, просто попробуй, он наверняка и сам боится сделать первый шаг, — Хайн поднимается со своего места и неторопливо идёт в сторону прихожей. — Думаешь? — ну конечно же он так думает, Ягер. Он же всегда на твоей стороне. — Клаус, мне хватило пары минут чтобы это понять по твоим разговорам, — Тилике замирает у вешалки, с которой снимает свою служебную куртку, — Клаус, он сейчас спит в твоей кровати и, мне кажется, будь ты ему важен только как друг, опекун, или как вы это называете, он бы вряд ли захотел лечь спать с тобой в одной кровати, — он качает головой, а Ягер внимательно вслушивается в его слова, пытаясь выцепить хоть какой-то подвох, уловить любой повод не слушать друга, — Тут даже не важно, доверяет он тебе или нет. Понимаешь? — Хайн смотрит на него исподлобья и слабо улыбается, — Когда он полетит обратно в Москву поздно будет, так что действуй, — младший ободряюще хлопает его по плечу. — Советчик хренов, — беззлобно фыркает мужчина и качает головой. — Советчик я отличный, так что прислушайся к моим словам, — Тилике зашнуровывает ботинки. Выпрямившись, он жестом показывает Клаусу, что всё будет хорошо, — Замечательной ночи, Герр Ягер, — хитро улыбнувшись, Хайн скрывается за дверью лишь помахав на прощание. — Всего хорошего, Тилике. Оставшись в коридоре наедине с собой, он потерянно смотрит на входную дверь. Стоит ли прислушаться к словам Хайна? Трудно сказать. С одной стороны, безумно хотелось этого, а с другой, он всё ещё был в сомнениях. От мыслей отвлекает шуршание пухового одеяла из спальни и тихое мычание Николая. Пора было ложиться спать. Да и не заставлять же младшего ждать ещё дольше?Травяной чай
14 ноября 2020 г. в 19:19
Сердце бешено колотилось, когда Клаус практически влетел в небольшую ванную комнату и с хлопком закрыл за собой дверь. Он не мог поверить в то, что сейчас совершил. Включив воду, он упёрся об раковину, рассматривая в зеркале свой помятый вид. В голове творилось чёрт-те что. Он поцеловал Ивушкина. Просто взял и сделал это.
Дрожь проходит по телу от воспоминаний о губах младшего, прижатых к его собственным. Сжав волосы на макушке, со рта срывается натужный стон. Какой же он ублюдок. Ощущение, что он грязный и подлый человек, никак не покидает его. Он словно воспользовался слабостью Николая. Грязный старый извращенец. Какое к нему будет после этого доверие?
Да никакого.
Что он теперь будет делать? Как Коля будет к нему относиться? Мальчишке ведь и так было сложно — такой истерики как у него, Клаус в жизни не видел воочию. Было жутко и неприятно от того, что он был причиной Колиного срыва. Из-за его грубого тона парню стало так плохо. А теперь он его ещё и поцеловал…
В тот момент он чувствовал, что это было правильно, но теперь он был в ужасе от одной только мысли, что его будут бояться, что Коля на самом деле уйдет.
Как он мог так поступить? На него это совсем не похоже. Младший творил с ним нечто, из-за чего мужчина попросту не мог противиться своим странным и неправильным чувствам. Ему хотелось лелеять Колю в своих руках, быть с ним рядом и никогда не отпускать. Каждый раз видя его разбитым, в душе что-то переворачивалось. А теперь…
У него не было права так поступить. Он, будучи взрослым человеком, был обязан найти другой способ успокоить Ивушкина и не переступать тонкую грань своих тайных желаний и дозволенного. Чёрт! Несмотря на эти мысли, он все ещё хотел вернуться и поцеловать младшего ещё раз… ещё много раз. Он винил себя в своём поступке, но в тоже время жаждал его повторения.
А может Коля был не против? Может все его недвусмысленные шутки были странным намеком? Нет, Клаус не мог в это поверить. Сколько он встречал и слышал ранее о русских — они не принимают подобных отношений. А Коля… Пожалуй, тоже не примет этого.
Даже странно было думать об этом. Будучи взрослым состоявшимся мужчиной, Клаус впервые хотел кого-то так сильно и за такие короткие сроки. Ему нравилось заботиться о мелком, нравилось как юноша смеялся, как, переживая, находил в нём, Ягере, утешение. Это очень добавляло к самомнению и несомненно льстило. Вот только… кажется он собственноручно разрушил это тёплое и дружественное чувство между ними. Он убил доверие Николая.
Выключив воду прежде, чем она стала бы переливаться за высокий бортик ванны, Ягер выпрямился и вновь уставился на своё отражение в небольшом овальном зеркале. Выглядел он неважно, но определенно в тысячу крат лучше чем Николай. Под глазами залегли синяки от небольшого недосыпа, а вкупе с его уродливыми шрамами он и вовсе был похож на «привет из загробного мира».
Чтобы не зависнуть на мысли о своих уродствах, он поспешил выйти к Ивушкину. Младший уже наверняка заждался его. Да и скрываться вечно не выйдет. Он ответственен за Колю и, раз уж накосячил, должен принять это и постараться исправить.
Зайдя в гостиную, мужчина замирает в дверях, разглядывая юношу — тот сидит немного сгорбившись, с потерянным выражением лица и с такими ярко-розовыми скулами, что Клаус чувствует жгучее желание укрыть горящие щёки своими ладонями и смять обветренные губы Николая своими.
Господи, это никуда не годится…
— Я набрал воду, пойдём, — сначала, тряхнув головой, чтобы отогнать неправильные мысли, он произносит эти слова так тихо, что погружённый в мысли Ивушкин даже никак не реагирует, — Коля?
Сердце сжимается, когда юноша поворачивается к нему с опешившим выражением лица. Мальчишка явно не знает, как реагировать теперь на его действия. Да Клаус и сам бы не знал, что бы он думал или как вёл себя на месте юноши. Вероятно, злился. Да, скорее всего так: он бы отталкивался от «насильника», кричал бы и звал на помощь.
Так почему же мелкий ничего из этого не предпринял, когда мужчина целовал его? Почему просто принимал эти касания? Почему сидел так спокойно и ждал пока Ягер к нему вернётся? Неужели шок был настолько сильным, что мальчишка попросту ещё не отошел от него? Может он взорвётся новой порцией криков немного позже?
— Х-хорошо, — русский смущённо отворачивает лицо и неторопливо выпутывается из пледа.
Смущён? Ох, во имя всех святых!
Сейчас хотелось схватить юношу в свои объятия и, прижав к себе, извиниться за необдуманный поступок, недостойный взрослого человека — офицера, и тем более… эм… опекуна? А кем он, собственно, приходится Коле? Разве он, в некоторой степени, не выполняет роль именно опекуна? Хм, опекун. Почему-то это слово не нравилось Ягеру. Оно словно ставило в его голове границы между ним и Колей, которых мужчина не хотел ни ощущать, ни видеть.
Клаус молча наблюдает за тем как юноша стягивает с себя одежду и оперевшись на бортик ванной, забирается в теплую воду. Мальчишка выглядел болезненным, ослабшим после истерики — его руки тряслись, бледная кожа, испещрённая шрамами и уже начинающими заживать синяками, казалась совсем белой, нездоровой. Поджав губы, Ягер старался не смотреть на младшего ниже пояса, и поэтому, лишь дождавшись пока его наготу скроет пена, он решается подойти ближе и присесть на корточки рядом с ванной.
— Прости, я… я не должен был… — впервые он чувствовал себя настолько неуверенно, боясь заговорить на важную тему. Что скажет Коля? Чёрт возьми. Да почему же он молчит? Почему выглядит таким растерянным, а не разъярённым?
Так, спокойно, Ягер. Наверное, это просто от эмоционального истощения после истерики.
— Всё в порядке, — голос у мальчишки совсем тихий, сорванный от криков, и поначалу Клаус даже думает, что ослышался. Нахмурившись, он разглядывает лицо напротив. Быть не может, чтобы слова русского были правдой.
— Нет, — он качает головой и, поджав губы, продолжает, — Я ведь сделал это против твоей воли и это неправильно. Я должен был найти другой способ, я воспользовался и… — он не успевает закончить свою тираду самобичевания, как Николай прерывает его.
— Ты хотел этого? — неужели это единственное, что хочет спросить этот маленький русский? Хотел ли Ягер этого? Определённо точно да, но это не оправдывает его поступок. Не в этой ситуации.
— Да, — признание выходит отчего-то таким тоном, будто он в смертном грехе священнику на исповеди признался. Теперь-то мальчишка точно оттолкнёт его. Но почему он этого не делает? Почему он такой спокойный?
— Клаус? — неуверенно начинает юноша и обнимает себя за плечи. Такой трогательный и совсем беззащитный.
— Да? — боязливое чувство трепыхается где-то в груди.
— Поцелуй меня ещё раз, — неожиданно просит мальчишка. Он поворачивается с такой надеждой на лице, что Клаус чувствует, как внутри всё сжимается и пламя желания разгорается лишь ещё сильнее.
Поддавшись эмоциям, мужчина кладёт ладонь на щёку юноши и притягивает его к себе для поцелуя. Он касается по настоящему желанных губ, совсем невесомо, не смея опошлить это касание. Ему хотелось, чтобы время застыло и он мог вечно целовать податливые губы русского, который сам льнул к нему и несмело отвечал на это невинное касание. Безумно хотелось углубить поцелуй, переплести их языки.
Решив остановиться, пока он не перешёл грань дозволенного, Ягер отстраняется от лица младшего, поглаживая его румяную скулу большим пальцем. Мальчишка так доверчиво тянулся за ним, не желая терять этой ласки, что Клаус кажется понял, какое чувство называют бабочками в животе.
В ванной комнате стоял густой пар, пока он с позволения Николая мылил младшему голову своим шампунем с цитрусовыми нотками. Сидя на мокром от воды бортике ванной, он мог прекрасно видеть весь ужас узловатых шрамов на спине Ивушкина. Почему они такие? Такие жуткие, неправильные, неаккуратные, будто наспех зашитые. Ладно если бы мальчишке проводили операцию в полевых условиях, но ведь он наверняка получил хорошую медицинскую помощь в нормальной больнице. Тогда почему они такие?
Вопросы бесновались в голове пчелиным роем и он совершенно не мог найти на них ответ, который устроил бы его. Коля, явно почувствовавший на себе изучающий взгляд, передёрнул плечами и сжал свои плечи руками. Вода в ванной начинала постепенно остывать.
—Я… — парень явно не знал с чего начать свой рассказ, а Ягер не смел его заставлять.
— Николай, — ему хотелось звучать более внушительно и уверенно, — Ты не обязан рассказывать мне. Хорошо? Если тебе неудобно, ты не… —, но Коля снова перебивает его.
— Но я хочу! — встрепенулся мальчишка, — Я чувствую, что должен, — он подставляется под пальцы старшего, мягко массирующие его скальп, и сморщив нос, начинает свой рассказ совсем тихим голосом, будто делился с Ягером самой оберегаемой тайной, — Я был на вечеринке. Меня друг позвал, а сам, спустя уже полчаса от начала попойки, сбежал с какой-то девчонкой, — Клаус хмурится на его слова. Зачем звать кого-то с собой, если в итоге бросишь его одного?
— Мне было даже немного боязно, — продолжает Николай, — Знаешь, там было столько незнакомых людей. Я, в общем-то, никогда никого не боялся раньше, — слово «раньше» сильно напрягает в словах юноши, — Но в тот день меня словно тянуло оттуда прочь, вот только я не послушал свой внутренний голос. Напился, накурился. Я многого не помню, что происходило в том доме. Помню только, что всё тело болело и я даже плакал. Наверное, выкурил слишком много и расчувствовался, — неловко произносит юноша, а Ягер отчего-то сомневается, что дело в наркотике, но никак не комментирует.
— А потом я сел в машину к другу своего знакомого. Мы все были не в состоянии вести машину, а тот казался самым трезвым… — Коля поджимает губы, готовясь приступить к самой сложной части рассказа, — Парень заснул за рулём и мы врезались во что-то — столб или дерево, я точно не помню. Я вылетел через лобовое стекло и на спине тормозил ещё несколько метров по асфальту. Представляешь? Я мог умереть на месте, но даже позвоночник не сломал… — голос мальчишки дрогнул, Коля начинает говорит с лёгким придыханием. Волнуется. Воспоминания ещё слишком свежи, — Я сломал руку, заработал трещину в бедре и потерял зрение, попал в кому на неделю, но я выжил, Клаус… Я-я ведь не должен был… Парни погибли на месте, а я выжил. Выжил, Клаус… — ком встаёт в горле от дрожащего голоса юноши.
Слова были бы здесь лишними, да и проку от них нет. Поэтому он, склонившись, целует Николая в чуть скользкий от мыла лоб и принимается смывать пену с его светлых волос. На душе было неспокойно. Он должен был всё-таки сказать хоть что-то. Вот только, что он может сказать человеку, считающему, что должен был тоже погибнуть в той ужасной аварии? Сказать, что он рад, что этого не произошло? Не слишком ли это странно?
— Давай выпьем чаю, — тихий шёпот мальчишки вырывает его из мыслей. Да, им определенно не помешало бы выпить по кружечке крепкого травяного чаю.
Сняв со змеевика большое банное полотенце, Клаус укутывает в него юношу. Того сильно клонит в сон — распаренный горячей водой, он клевал носом, и у мужчины закралось сомнение, что этим вечером они будут распивать чай.