Blind Eyed

      Дом встречает их приятной тишиной, в которой растворяются звуки сирен и гул машины скорой помощи. Уставшие и всё ещё не до конца отошедшие от шока, они заходят в прихожую. Коля начинает стягивать с плеч согревающее фолиевое одеяло спасателей, а то, шурша, падает на пол, куда следом летит куртка, шарф, шапка и перчатки.       Его всё ещё потряхивало от холода и пережитого стресса. Он всё никак не мог поверить, что всё обошлось, что он стоит в тёплой прихожей немца будучи целым человеком. Теперь он был в безопасности.       Клаус ничего не говорит, молча проводя русского на кухню. Мужчина оставляет Колю всего на минуту одного, чтобы убрать его уличную одежду по своим местам и сложить серебристое одеяло.       А пока его нет, Коля раз за разом прогоняет в голове случившееся, всё время царапаясь об один и тот же вопрос: почему он так и не смог позвать на помощь? Этот вопрос в пестроте своих оттенков постоянно всплывал выше остальных. От этой бури мыслей и эмоций, он опускает голову на дубовую столешницу и прикрывает свои незрячие глаза, задерживает дыхание, а после медленно выдыхает, пытаясь успокоиться.       Если бы Ягер с полицейскими не нашли бы его, то он бы замёрз насмерть, сидя под деревом с Дитером под боком. Пёс был единственным, что держало Колю в сознании. Несмотря на серьёзную рану, доберман грел дрожащего Ивушкина своим теплом и успокаивающе сопел, положив морду на его колени.       Интересно, как там его главный спаситель, как там Дитер? Его ведь увезли в ту же минуту. Куда? К ветеринару? В ушах всё ещё стоял жалобный скулёж собаки, когда ту грузили в машину полицейских. Клаус сказал, что Дитер сильный и справится, а Коля чувствовал себя и безумно благодарным, и до чёртиков виноватым перед любимцем Ягера, да и перед самим мужчиной тоже. Вроде и не его вина в произошедшем, но в тоже время, он не мог перестать себя накручивать. Он ведь мог и не идти на прогулку. Ведь мог?       Тихие шаги Ягера отвлекают от самокопания. Мужчина ставит кастрюлю на плиту, глухо хлопает дверцами шкафчиков. Чаепитие стало их с Клаусом своеобразной традицией и она нравилась Коле до мурашек. Это простое, размеренное действие всегда успокаивало его и возвращало в тело тягу к жизни.       Немец всегда умел удивить его новыми травами для чая, а когда мужчина поделился тем, что половину своих запасов лечебных трав вырастил сам, то Коля и вовсе почувствовал себя особенным.       Через пару минут их общего, совершенно не давящего, молчания, по кухне разносится пряный аромат горячего шоколада, заставляя Колю удивлённо поднять голову. Он думает, что нос его подводит, но запах настолько сильный, что ошибиться невозможно.       — Какао? — всё же решив уточнить, спрашивает.       Он никогда не был любителем шоколада в жидком виде, но сейчас, от приятного аромата с нотками корицы, он почувствовал, как в животе потянуло от предвкушения. Ох, лишь бы это был горький шоколад, а не дешёвое гипер-сладкое какао.       Фу, Коля, с каких пор ты такой привереда?       — Да, — голос у Ягера такой непривычно низкий — приятный баритон, который лишь по утрам звучал необычайно глубоко, приблизительно как и сейчас.       Мурашки пробегают по спине, заставляя его вздрогнуть и поджать пальцы на ногах. Интересно всё-таки, а как выглядит Клаус?       — Я купил его на прошлой неделе, — чуть помолчав добавляет немец, — Я не люблю сладкое, поэтому взял горький и без сахара, — продолжает он объяснять, а Коле так приятно, что в этом их вкусы совпали. Он даже улыбку не прячет, хоть и уставшую.       — Я тоже, — он подпирает подбородок рукой, моргает. Чёрт, как же невыносимо сильно хотелось увидеть Клауса! Ещё две недельки и ему сделают операцию. А сколько у него уйдёт времени, чтобы начать видеть? Будет ли он в принципе видеть?       — Не любишь сладкое? — непонимающе переспрашивает мужчина, явно припоминая те три шоколадки, которые принёс в один из первых дней их сожительства. Коля умял сладости в одиночку меньше чем за пару часов.       — Нет-нет! — он машет руками перед собой и с губ срывается немного нервный смешок, — Я не это имел ввиду. Я люблю сладкое, очень, — щёки начинают гореть, — Я какао сладким не люблю.       —Ах, понятно, — безмятежный смех Ягера вызывает в нём такой прилив теплоты, что Коля и не верит, что такое возможно. Переживания вдруг отходят на дальний план.       У него было достаточно опыта отношений с девушками, но он никогда не испытывал подобных чувств. Вряд ли дело было в том, что Клаус мужчина. Скорее просто девушки были не те — неподходящие. «А Ягер вдруг стал подходящим, да?» — хочет возмутиться внутренний голос, да только так оно и было. Коля чувствовал, что Клаус его, чувствовал, что между ними есть большее, чем просто отношение опекуна и подопечного. Это снова заставляет его смущённо улыбнуться.       — Почему не чай? — всё-таки решается спросить. Почему Клаус вдруг решил изменить традициям?       — Шоколад вызывает чувство счастья и хорошо влияет на нервную систему, расслабляя её, — Клаус ставит перед ним кружку с приятно пахнущим напитком, а сам садится напротив, выдвинув для себя стул с тихим шарканьем.       — То есть, я выгляжу несчастным и нервным? — шутливо фыркает он, но замирает, ощущая, что и Ягер застывает на секунду, смотрит на Колю наверняка тяжёлым взглядом. Неужели он опять ляпнул то, чего не должен был? — Прости, я не должен был… Опять глупость сморозил. Конечно же я… — пытается торопливо оправдаться русский, но старший кладёт свою руку поверх его задрожавшей ладони, отвлекая.       — Коля, нам обоим нужен он, — говорит так спокойно, даже снисходительно, явно улыбается.       Хм, им обоим нужен горячий шоколад. Погодите, обоим? Значит, Клаус волновался так сильно, что решил попить нелюбимый для себя напиток рассчитывая, что такой метод сработает? От этого было и отрадно и печально одновременно. Радостно, что Ягеру он был настолько не безразличен, что мужчина боялся его потерять. И грустно, что он из-за него испытал такой стресс и возможно прибавил парочку седых прядей.       А была ли у Ягера седина?       Она бы вполне вязалась с тем образом, который Коля себе нафантазировал. Только должно её быть немного, где-то на висках, может чуть-чуть на затылке, ближе к шее, ну так, чтобы не сильно заметно было. О, а ещё у Ягера обязательно тёмные волосы. Это он решил ещё в самом начале, когда пытался визуализировать старшего в своём сознании. В некоторой степени, это стало даже его увлечением.       Единственное, что он никак не мог представить — были глаза немца. Были ли они карими, зелёными или может серыми — этого он не мог сказать. По правде говоря, он вообще ничего не мог сказать про мужчину. Он ни разу не просил Клауса описать себя, ведь это было бы странно и очень неловко, пожалуй, для них обоих. Да и потрогать лицо мужчины он тоже никак не мог осмелиться спросить. Хотелось это сделать просто безумно, поэтому он даёт себе обещание потрогать Ягера до операции.       Потрогать Ягера.       Тихий смешок срывается с губ, вызывая вопросительное мычание со стороны немца. Приходится отмахнуться и ляпнуть что-то про старый анекдот, всплывший в голове. Было самую малость неловко перед мужчиной.       Удивительно, как быстро Коля позабыл о том, что всего около полутора часа назад, он трясся под деревом и мысленно готовился помереть там.       Оказывается, иногда, даже после пережитого стресса, можно отвлечься на более беззаботные мысли. Хотя, пожалуй, только в том случае, если эти мысли приходят неожиданно — заставить себя думать о хорошем в или после трудной ситуации почти невозможно.       — Куда увезли Дитера? — ему не хватало пса дома. Без четвероногого друга было как-то пусто. Хоть Коля его и не видел, он мог ощущать присутствие собаки.       — К ветеринару. Ему зашьют рану и уже завтра утром, я думаю, мы сможем его забрать, — Клаус говорит медленно, он и сам наверняка переживал за своего пса.       — Мне жаль, что так получилось. Я не хотел, чтобы Дитер пострадал…  — чувство вины вновь заставляет поджать губы и свести брови к переносице.       — Ты не виноват, Коля. Никто не виноват, — успокаивающе говорит старший и снова накрывает его руку своей, более широкой и тёплой, — Преступник нам известен и будет пойман. Этим уже занимаются, — он гладит ладонь юноши большим пальцем, а после сжимает его руку чуть крепче.        —Николай, — серьёзный тон напрягает. Он обычно предшествует такому же серьёзному и, вероятно, не самому приятному разговору, — Ты должен дать мне показания, чтобы не ехать в участок. Я их передам следователю, — Клаус поворачивает его руку ладонью вверх и мягко массирует середину, — Хорошо? — уже более интимно и ласково уточняет тот, а Коле только и остаётся, что кивать. Как он может спорить сейчас?       Ягер поднимается из-за стола и пропадает из поля ощущений Коли всего на пару мгновений. Наверное, пошёл за диктофоном. Это же Ягер, он не станет записывать на телефон. В некоторой степени это даже забавно — Клаус не казался старым, в его представлении мужчине было не больше сорока, но в тоже время немец не особо увлекался новшествами современного мира, предпочитая проверенные годами вещи.       Стоит старшему вернуться, как Коля чувствует волнение где-то в поджелудочной. Сейчас ему придётся давать показания по делу, придётся снова прогонять случившееся через себя. Появляется лёгкое головокружение, начинает подташнивать и по коже пробегает табун неприятных мурашек.       — Готов? — тон Ягера немного расслабляет его, внушает чувство уверенности, которого ему вдруг снова стало так отчаянно не хватать.       Кивнув, он слушает, как мужчина кладёт записывающее устройство на стол между ними и включает его. Диктофон издаёт характерный писк при включении, а затем старший спокойным, немного строгим, тоном зачитывает начальные данные, точно в кино.       — Николай, расскажите о случившемся, — просит мужчина выверено спокойным тоном.       И Коля рассказывает. Абсолютно всё рассказывает.       Он начинает с самого утра, с того, как после ухода Ягера созванивается с друзьями и самую малость рассказывает тем о приёме у психолога, с которой Коля общался по видеосвязи. Он прогоняет в своей голове воспоминания утра, припоминая, как не мог дождаться выхода на улицу.       Ягер в это время молчит и совсем не перебивает. Коля чувствует напряжение исходящее от мужчины, это заставляет его сжаться на стуле и продолжить рассказ с опущенной головой. Жаль, он не видел, как старший порывался взять его руку, да только передумал, чтобы на записи не было лишних шорохов. Надо было сразу переплести их пальцы, чтобы младшему было легче.       Он рассказывает Клаусу о том, как выйдя из дома шёл в том направлении, куда вёл его пёс, зная, что Дитеру можно доверять. К тому же, Коля взял с собой мяч, чтобы поиграть с собакой в парке, как они обычно это делали с Ягером.       На коже появляется стойкое ощущение уличной прохлады, в ушах стоит привычный звук пригорода Мюнхена. Стоя тогда в самом начале парка с псом, он даже не подозревал, что его ждёт.       Тогда он был преисполнен предвкушением, сердце трепетало в груди от внезапной гордости по отношению к себе. Он ведь впервые, с момента приезда, вышел на улицу без Клауса! Ещё буквально две недели назад он боялся даже во двор выглянуть, а теперь он смело шагал за псом, совершенно не заботясь об гложущих его ранее страхах.       А потом…       Вздрогнув, он закусывает губу и старается успокоить своё стучащее сердце — он словно снова оказался там. Пересказывая историю, русский в буквальном смысле слышал у себя в голове голос того мужчины.       Сначала тот показался обычным — он просто поздоровался, спросил про собаку и про то, где живёт Николай. Как он мог заподозрить кого-то, кто казался простым жителем этого пригорода — соседом, на прогулке? В речи того мужчины не было ничего, что могло бы заставить волноваться. Совсем ничего!       Он говорил внятным дружелюбным тоном, даже шутил совершенно безобидно. Идя по левую руку от Николая, мужчина заинтересованно расспрашивал русского о его жизни — «А давно вы тут живете? Я никогда вас прежде не видел — новые лица в нашем районе редкость».       Радуясь своей небывалой смелости и хорошему настроению, Коля спокойно общался с серийником, без зазрения совести выдавая тому все ответы на каждый вопрос. Он ведь совершенно не казался опасным и располагал к себе своим дружелюбием. Чем-то он даже напоминал Кеммериха, возможно, манерой говорить или акцентом. Впрочем, это и не важно. За время лечения врач смог расположить Колю к себе, оттого, пожалуй, и напоминающий врача новый знакомый тоже внушал доверие.       Пройдя немного вглубь парка, он отпустил пса с поводка и, улыбаясь, продолжил рассказывать незнакомцу о том, какой у его друга — Ягера — умный пёс и какой тот хороший поводырь.       А в следующую секунду он вдруг почувствовал всем телом давящий жар мужчины. Даже сейчас, сидя на кухне Клауса, он ощущал левым боком это мерзкое тепло чужого тела. Мужчина встал к нему вплотную так неожиданно, что поначалу Коля подумал, что тот просто случайно наткнулся на него. А на деле…       Хотелось выть от ощущения чужих фантомных рук на своём теле. Почему он всё ещё чувствовал это? Почему эти отвратительные прикосновения казались вдруг такими явными?       Горло зажимает спазмом от рвущегося наружу плача. Он старательно сглатывает густую слюну, крепко сжимает кулаки и продолжает рассказ. Реальность ускользала от него и он всё сильнее погружался в памятования.       Угрозы того человека ясно звенели в его голове — «Я сначала грубо возьму тебя, а потом выколю твои прекрасные голубые глазки, мальчик. Я выпущу тебе кишки, пока ты будешь кричать о помощи. Никто не успеет, никто не придёт тебе на помощь».       Тошнота подступает всё сильнее и сильнее, но он продолжает — рассказывает, рассказывает и рассказывает. О том, как услышал рычание пса, о том, как сорвался на бег, как только руки мужчины на его бёдрах ослабли — тот отвлекся на собаку. Он бежал со всех ног, совершенно не зная куда. Спотыкался, несколько раз падал на землю или в клумбы, но продолжал уносить ноги. Если бы мог видеть, сказал бы, что бежал куда глаза глядят.       Рычание и лай пса за спиной порывали его остановиться и вызвать помощь, но он потерял телефон. А потом он услышал крик того мужчины и жалостливый вой собаки. В ту секунду Коля был уверен, что тот ублюдок убил Дитера и теперь явится и по его душу, поэтому со слезами на глазах бежал дальше, пока его, хоть и немного окрепшее, тело не покинули силы. Тогда он рухнул под дерево и замер, боясь пошевелиться.       Тогда он не чувствовал боли в расцарапанных коленях, не ощущал пульсации на ребрах от расползающегося по коже крупного синяка. Помимо ужаса, в тот момент он вообще ничего не чувствовал. Физически, его даже холод мало беспокоил первое время, лишь в голове ясно пульсировала мысль, что он может замёрзнуть насмерть. Образ собственного ледяного синюшного трупа ясно стоял перед глазами. В который раз он убеждался, что иметь излишне развитую фантазию не всегда хорошо, а порой даже пугающе.       Дитер нашёл его быстро. Подойдя к Коле, пёс тяжело дыша лёг ему на ноги и ткнулся мордой в руки юноши. Это был короткий момент облегчения.       Господи, как же ему было страшно! Даже сейчас это чувство раз за разом прошибало его тело, заставляя вздрагивать и сжиматься на стуле, желая стать меньше и незаметнее. Коля так радовался, что за такой короткий срок ему стало легче, он сам стал смелее. Даже психолог отметила большой скачок в его поведении и чувстве личного достоинства. А теперь…       Ну хотя-бы не воет в голос, задыхаясь от эмоций, от своих слов и воспоминаний. Он держался как мог — жмурил глаза, чтобы не проронить ни слезинки больше. Он ведь обещал себе ещё тогда, дома в Москве, не разводить сырость! Да только почему-то совсем не получается.       С каждой сказанной фразой становилось всё труднее сдерживаться.       Дитер.       Он будто всё ещё держал руку на ране собаки. Теперь ему чудился и сладковато-металлический запах крови, потирая свои в вспотевшие ладони, он не мог избавиться от пугающе ясного чувства ещё теплой крови на собственных пальцах.       Как же пёс героически держался! Дитер был тих, лишь мычал, когда Колины пальцы вновь прикасались к рваному краю раны.       — У н-него была рана…  — стараясь сдержать слёзы, его слова звучат сипло и с лёгкой скрипучестью, — Я гладил его, об-б-нимал, а потом, почувствовал что-то мокрое, а Д-Дитер взвыл. Ему было так больно…  — сильнее зажмурив глаза, он обнимает себя за плечи и отворачивает лицо, — Т-ты пришёл, пришёл, когда мы были там уже так долго...  — после этих слов слышится в очередной раз характерный писк диктофона — Клаус выключил устройсво.       Мужчина оказывается рядом так неожиданно быстро, что Коля даже не успевает вздохнуть, как его сгребают в охапку и прижимают к себе. Русский не ревёт, почти даже не всхлипывает. Очутившись в крепких объятиях мужчины, слёзы просто текут по щекам юноши и, спадая с подбородка, впитываются в ткань кофты на плече старшего.       Ягер совсем ничего не говорит, просто гладит по спине и так потрясающе размеренно дышит. Стараясь вслушиваться в дыхание немца, Коля постепенно расслабляется. Он в безопасности. Всё, что он слышал, чуял, чувствовал — всё это было лишь игрой его воспалённого пережитым мозга. Сейчас не было ничего реальнее старшего, его тёплых сухих ладоней и приятного древесного запаха.       Обвив руки вокруг талии мужчины, юноша сжимает в своих прохладных пальцах кофту немца и, уткнувшись носом тому в солнечное сплетение, вдыхает уже породнившийся аромат. Приятный запах успокаивает — он выталкивает всё ненужное из головы.       Удивительно, как порой один человек может стать другому маяком и вытащить своим светом на берег. Сколько десятков раз Коля тонул во сне и своих пограничных состояниях? Пожалуй, это и не важно. Важно то, что именно Клаус был тем, кто вылавливал его и порой силой тащил на берег. Коля никогда не был и не будет поэтом, но если он попавший в шторм корабль, то Ягер — его маяк.

· · • • • ✤ • • • · ·

      Сильнейшее желание жить просыпается в Коле, когда его лечащий врач, Франц Кеммерих, сообщает обнадёживающую новость — физическое состояние Коли и тонус в его глазницах подходящие для операции, поэтому её назначают через десять дней утром в десять часов.       Столько радости и предвкушения Ивушкин не испытывал уже долгое время. По пути домой он всё никак не мог поверить, что вся эта неприятная эпопея с уколами закончится и что возможно уже через неделю после операции он начнёт смутно, но видеть.       Хотелось пищать от радости как маленькая девчонка, увидевшая своего кумира. Он сможет снова почувствовать себя полноценным человеком. Придётся разве что к очкам привыкать, раньше он даже и солнцезащитных не носил, а теперь… Теперь, после операции, если она будет успешной, придётся идти к окулисту и подбирать нужные диоптрии и оправу.       Эх, он всю жизнь думал, что очки ни в какой форме ему не идут, а теперь, уже совсем скоро, они станут его жизненной необходимостью.       Клаус! Он увидит Клауса!       Широкая улыбка расползается по лицу, русский хихикает в ворот куртки и отворачивает лицо к окну. Совсем немного времени осталось до того момента, как он сможет наконец увидеть Ягера. От одной этой мысли было невтерпёж и даже страх перед самой операцией мерк рядом с прочим.       Ягер смотрит на него заинтересованно, но не комментирует — мужчине и без слов было понятно от чего Коля так разулыбался и зарумянился. Коля уже несколько раз порывался потрогать его лицо, явно желая узнать насколько Клаус этим самым лицом вышел. Внезапно эта мысль напрягает его — что если он не понравится мелкому?       Немец не отличался особой красотой, да и шрамы явно привлекательности не добавляли. Как на них отреагирует младший? Сочтёт ли он это уродством, как большинство соседей Клауса?       Хотя с другой стороны, с чего он взял, что мальчишке будет дело до его внешности? Влюбляются ведь в душу. Чёрт. И тем не менее, он не мог не переживать из-за своих шрамов. С его предыдущей пассией они расстались именно из-за них, вернее, уродливые полосы в половину его лица стали последней каплей в их, и так уже трещащим по швам, отношениях.       Мельком глянув на юношу, Клаус слабо улыбается. Как он может заранее сомневаться в своём Коленьке? Мальчишка всё ещё немного стеснялся своих шрамов, так что уж кто-кто, а тот не будет отталкивать человека из-за таких вещей.       Довольно хмыкнув своим мыслям, он переводит взгляд на руки русского. Парень зажал между пальцами сложенный лист бумаги, который переложил в карман куртки из своей ветровки. Клаус заметил особую привязанность младшего к этой, казалось бы, ненужной вещице ещё вчера, когда русский ранним утром сидел под вешалкой с куртками и поглаживал эту бумажку.       Интересно что на ней? Записка? От кого? Несмотря на свой интерес, он не смел взглянуть на неё ближе, чем с рук мальчишки, когда тот то разворачивал её, то складывал обратно. Он смог понять лишь то, что короткий текст на листке был написан на другом языке, вероятнее всего на русском.       Стоило ли поинтересоваться? Захотел бы Коля этим поделиться?       Свернув к дому, он паркует машину и вылезает из неё первым. Коля уже привык справляться самостоятельно и выбирался со своего места не боясь удариться головой о дверной проём.       Дома их встречает Дитер, который, не поднимаясь со своего лежака, лает, приветствуя тёсок. Рану пса зашили и тот быстро шёл на поправку. Но с повышенным к себе вниманием, особенно со стороны Николая, он стал иногда играть в немощного, желая получить ещё больше ласки и, конечно же, угощений, которые Ягер давал ему крайне редко, а вот Коля… Мальчишка с радостью угощал пса лакомствами, как ему казалось, в тайне от старшего.       — Сначала обед, потом всё остальное, — командует мужчина, разуваясь и помогая с этим русскому.       Мальчишка недовольно пыхтит о том, что мог бы и сам справиться, но Ягер его не слушает, прекрасно зная, что несмотря на свои слова, русскому была приятна забота. А Коля бы и вправду соврал бы, сказав, что ему неприятно. Клаус заботился о нём с такой лёгкостью и непринуждённостью, что парень не чувствовал себя ущербным или немощным, скорее просто оберегаемым и…       Любимым?

· · • • • ✤ • • • · ·

      Смотреть вместе кино было одно из самых любимых Колиных занятий. Ему нравилось, как совсем изредка, Клаус комментировал происходящее на экране и описывал ему внешность героев или какие-то важные сцены, где не было слов. Старший говорил тихо и вкрадчиво, будто тайну какую-то рассказывал, а Коля, по правде говоря, слушал даже не его рассказ, а сам голос.       И вот сейчас, смотря Пиратов Карибского моря, Коле вспоминаются собственные слова в первый день их знакомства, про несчастного азиата, отломившего себе палец на ноге. Лёгкий смешок слетает с губ и он утыкается Ягеру в плечо, смеясь, чуть жмуря глаза. Ну и глупость он тогда сморозил.       Мужчина хмыкает в ответ на его смех и кладёт свою руку Коле на колено, немного сжимает. И так приятно становится, так правильно.       — Клаус, — он поглаживает сгиб локтя мужчины лишь кончиками пальцев.       — М? — немец почти не отвлекается от происходящего на экране телевизора.       — Можно потрогать твоё лицо? — русский кусает губу со внутренней стороны щеки.       Ответа нет примерно секунд пятнадцать. Клаус переваривает услышанное, вспоминая о собственных рассуждениях в машине. Вот и настал момент, когда он сможет узнать реакцию Коли на свои уродства. Он кивает и замирает на несколько секунд, после которых вспоминает, что младший не может увидеть этого кивка. Становится самую малость неловко. Как он мог забыть?       — Хорошо, — произносит свой ответ вслух.       Коля больше ничего не говорит. Он, придерживаясь за спинку дивана, забирается для удобства Клаусу на колени и загораживает собой экран телевизора. Впрочем, творящееся на экране уже мало заботит мужчину, когда младший, прикусив губу, осторожно поднимает руки к его лицу, но не торопится касаться немца, боясь, что ткнёт тому пальцем в глаз.       Ягер мягко берёт его ладони в свои и кладёт себе на щёки. Было нечто завораживающее в том, как, уставившись слепым взглядом куда-то над его головой, Коля почти невесомо касался его лица кончиками пальцев. Мальчишка то улыбался с непередаваемой нежностью, то хмурился, ощущая под подушечками пальцев тонкие полосы шрамов.       Ему было всё ещё немного трудно представить себе лицо мужчины, но он точно понял, что у того высокие скулы и чуть насмешливый изгиб губ.       — Как ты получил их? — обстановка становится до невозможного интимной.       — На одном задании несколько небольших осколков от снаряда отрикошетили мне в лицо. Мог остаться без глаза, но обошлось,  — прохладные пальцы юноши так аккуратно скользят по коже, лаская её своими аккуратными касаниями.       Младший осторожно ёрзает на его бедрах, устраиваясь поудобнее, а Ягер немного поджимает губы — почти ничего не сделав, русский заставляет тело мужчины отзываться. Коля, точно одурманенный магией момента, оглаживает безымянным пальцем контур губ старшего, а после наклоняется ближе к его лицу и прижимается губами ко рту Клауса.       Как же хотелось целовать этого маленького хитрого лисёнка, который, точно зная что делать, мягко ведёт ладонями по плечам старшего и снова ёрзает вперёд-назад на его бёдрах, да так ловко, будто это случайность. И откуда в этом скромном, трепетном мальчишке столько неожиданной смелости?       Коля чуть сжимает его плечи, улыбается в этот совершенно невинный поцелуй и проводит языком по верхней губе немца, тем самым отрезвляя того. Нет, сейчас не время. Николай просто разомлел и захотел ласки. Это будет неправильно со стороны Ягера — поддаться этим ненавязчивым касаниям, которые как никогда сильно заставляли напрягаться мышцы внизу живота.       Он не смел сделать это с Колей так скоро.       Уперев руки в худую грудь младшего, он хотел было оттолкнуть русского от себя, да только мальчишка оказывается хитрее — руки расслабляются, стоит Ивушкину настойчиво углубить поцелуй и провести ладонями по затылку мужчины. Коле хотелось не меньше немца, это явно чувствовалось через тонкую ткань пижамных штанов, которые чуть натянулись в области паха под давлением крепнувшей плоти.       Ягер, соберись! Он же эмоционально неустойчив! Вдруг потом пожалеет?       Но весь самоконтроль летит к чёрту, когда их языки сплетаются в танце, а младший почти неразличимо мычит ему в губы.       Руки сами начинают шарить по телу юноши, поглаживая тонкие дуги рёбер, чуть сжимая его худые бёдра. Жар льётся по телу, заполняя собой каждую клеточку, распаляя и туманя разум.       Мальчишка льнёт к нему ближе, прижимается и тяжело дышит, вздрагивает, стоит Ягеру огладить бусинки его сосков сквозь свитер, прижимая колючую материю к чувствительной коже, заставляя неопытного в подобных ласках юношу хватать воздух ртом.       У Коли были девушки, но никто из них не ласкал его тело таким образом, ни одна не осыпала его шею поцелуями, одновременно забираясь пальцами под свитер, поглаживая его впалый живот и поднимаясь выше к ареолам. Ни одна из его девушек не заставляла его таять под уверенными прикосновениями, ни одна не отбирала у него главенство в постели.       Чуткие ласкающие руки Ягера кажутся самым важным в мире до тех пор, пока тот не впивается в губы юноши новым глубоким, влажным, но при этом не менее осторожным, поцелуем. Ощущение горячих рук мужчины на талии, его гибкий язык, сплетённый с его собственным, вызывают в Коле тихий грудной стон.       Было до дрожи в пальцах умопомрачительно чувствовать твёрдую плоть Клауса, прижимающуюся к его бёдрам. Это было невероятно смущающе и одновременно с тем просто потрясающе. У него никогда не было ничего подобного. Ещё буквально месяц назад он даже в самых смелых и бредовых мыслях не мог даже представить, что будет млеть от прикосновений другого мужчины.       Воздуха в лёгких начинает отчаянно не хватать, приходится отстраниться от желанных губ младшего и наконец дать им обоим вдохнуть так необходимый им кислород. Дитер вопросительно скулит со своей лежанки и заинтересованно разглядывает происходящее между возлюбленными.       — Он ведь смотрит, да? — чуть отдышавшись шепчет Николай.       Давящее возбуждение заставляет его непроизвольно сжаться и отвести бёдра назад, будто он пытался уйти от слишком сильного чувства, но Ягер останавливает это движение. Мужчина накрывает упругие ягодицы младшего своими руками и чуть сжимает их, отмечая как необыкновенно правильно они ложатся в его ладони. Коля ахает от неожиданности и густо заливается багряным румянцем.       — Да, смотрит — хмыкает Клаус с усмешкой на губах, смотря на пса, склонившего голову набок.       Младший фыркает и уткнувшись мужчине в плечо, сдавленно смеётся. Почему-то его очень смущал тот факт, что за их такими дурманящими поцелуями и ласками следил Дитер.       Запах древесного парфюма, исходящий от Ягера, невероятно волновал и без того богатую фантазию, а ладони мужчины на его бёдрах будоражили сознание ещё больше. Высунув кончик языка он проводит им по бьющейся жилке на шее мужчины, довольно улыбаясь, чувствуя, как мышцы напрягаются под языком.       Ягеру нравилось. Чёрт возьми, ему нравилось!       Подхватив младшего поудобней под бёдра, немец поднимается с Колей на руках и несёт того в спальню, подальше от глаз любопытного пса. Зрителей им ещё не хватало.       Уложив свою драгоценную ношу на кровать, мужчина нависает над ним, любуется его мечтательной улыбкой и ярким румянцем на щеках. Его чудесный мальчик. Отзывчивый, искренний и до неприличия податливый к ласкам. Такого Колю было грех не любить.       Подцепив колючий свитер пальцами, он стягивает его с русского и, противореча желанию кинуть лишний предмет гардероба в сторону, аккуратно складывает его и кладёт на пол рядом с кроватью.       Коля сводит колени вместе и обнимает себя за плечи. Былую смелость как ветром сдуло, стоило почувствовать приближение чего-то, пускай и безумно желанного, но и совершенно незнакомого.       — Тебе нечего стесняться, — жарко шепчет мужчина в самые губы Николая, наваливаясь на него своим телом, заставляя раздвинуть ноги, чтобы им обоим было удобнее, — Мы не сделаем ничего такого, чего ты не захочешь, ладно? — и голос у Клауса такой уверенный и родной, что не верить ему невозможно.       Да и что мог сделать старший, чего не захотел бы Коля? Наверняка были вещи, о которых русский был не в состоянии думать в данный момент.       Он сам тянется руками к старшему, обнимает его, гладит спину, недовольно шипит из-за совершенно лишней футболки. Почему мужчина не раздевался, хотя сам уже стягивает с Коли пижамные штаны? Разве это было честно? Определённо точно нет.       Ловко взявшись за край футболки, юноша сам начинает снимать ту с немца, тот лишь глухо по-доброму смеётся и помогает младшему себя раздеть.       Едва всё лишнее оказывается сложенным аккуратной стопочкой у кровати, Клаус возвращает всё свое внимание к юноше, который постоянно норовил прикрыть своё естество, явно смущаясь такой открытости перед Ягером. «Невероятный» — улыбается мужчина.       — У тебя был опыт? — он ласково гладит юношу по правому колену.       Мальчишка отрицательно мотает головой, а после поняв, что немец интересовался в общем, а не конкретно об опыте с мужчинами, приподнимается на локтях и растерянно хмурит брови.       — С женщинами был, а с мужчинами… ну… это… — отчего-то было стеснительно признавать, что он совсем не знает как себя вести в постели с другим мужчиной. Целоваться дело одно, особой науки не нужно, но вот всё остальное… Господи, да он даже толком гей-порно не смотрел ни разу в жизни!       —Не продолжай, — Клаусу нравился такой контрастный русский — он был и смелым инициатором и самым нежным нетронутым мальчиком. Ну как нетронутым… девушками разве что, — Всё хорошо, я не… — но парень не даёт ему договорить. Смущённый их разговором, Коля притягивает мужчину к себе и целует его, да так, что дух перехватывает и самоконтроль балансирует на совсем тонкой грани.       Коля самый отзывчивый из любовников Клауса — мальчишка покрывался мурашками от лёгких поцелуев на шее, а как только немец проводит языком по розовому соску, юношу выгибает и он протяжно мычит неожиданно даже для самого себя.       В окно синхронно с возбуждённым всхлипом юноши бьётся ветер, и совсем тихие звуки, слетающие с губ Коли, растворяются в скрипе окон под натиском переменного ветра. Он не знал, куда себя деть, чувствуя, как Клаус переместил свои руки с его талии на внутреннюю сторону бедра и стал почти невесомыми поглаживаниями подниматься к паху.       Хотелось сделать хоть что-то, чтобы сорвать с губ Ягера стон наслаждения, но руки были совсем непослушными, да и голова почти не соображала. Все его мысли и чувства скопились на внутренней стороне бедра и на левом соске, который старший беспощадно ласкал языком и губами.       Трясущимися от приятного напряжения руками, он всё-таки упирается в широкую грудь мужчины, капризно хнычет, когда Ягер не даёт ему гладить себя. Клаусу нравилось контролировать ситуацию, нравилось дарить Коле те ощущения, которых у мальчишки никогда не было и которые так сводили того с ума.       Свою порцию нежностей он успеет ещё получить, сейчас было достаточно того, что Ивушкин с упоеньем отзывался на его прикосновения, льнул и так очаровательно неумело пытался ответить. От одних только поцелуев в шею тянуло, мышцы живота поджимались, а мурашки бежали от копчика к загривку.       Он ловит губами ласкающий слух громкий стон, когда руки мужчины сжимают аккуратный член русского у самого основания.       — К-Клаус — тихо, просяще тянет юноша и поддаётся бёдрами навстречу.       Завораживающе прекрасен.       Знал бы только Николай, как соблазнительно выглядит с распухшими от поцелуев приоткрытыми влажными губами, разведёнными широко ногами, изгибаясь в руках мужчины. Гибкий, искренний и такой желанный.       Перевернув возлюбленного на живот, Клаус, закусив губу, не сдерживает довольного мычания, низкого и едва различимого в шуме бушующего ветра за окном. Кто же знал, что и в этом будет особая, совершенно будоражащая своей притягательностью эстетика — вид обнажённого Коли на тёмно-синих простынях был прекрасней любого полотна флорентийских мастеров. Юношу не портили ни жуткие шрамы, вьющиеся рубцами на молочной коже спины, ни невидящий взгляд, он был… его… Клауса.       Коля почти задыхается от ощущения влажного языка старшего на своих ягодицах — это было странно, незнакомо и непонятно. А стоит мужчине толкнуться языком в сжатое колечко мышц, как юноша инстинктивно пытается уйти от касаний.       Ягер успокаивающе гладит его по бёдрам, сжимает ягодицы, лишь сильнее раздвигая их и открывая себе лучший простор для действий. Отчего было так хорошо, когда упругий язык мужчины откровенно вылизывал его, иногда толкаясь в тугое нутро? Было так хорошо, что он даже пропускает момент, когда Клаус выдавливает лубрикант себе на пальцы. И где только взял?       — Расслабься, милый, — просит мужчина, а Коле вдруг выть хочется от щемящей нежности. Никогда бы раньше он не подумал, что простое «милый» станет таким желанным.       — Господи, Ягер! — он втягивает воздух через рот и сжимается вокруг пальца старшего.       — Ш-ш, мой хороший, — Клаус целует его ямочки над ягодицами.       Тяжёлое дыхание обоих, перебиваемое тихим хлюпаньем и воем ветра, разносилось по комнате. Хотелось больше, ярче, сразу.       Коля сам подается навстречу второму пальцу, вздрагивает от ощущений, жмурит глаза, когда Ягер вдруг разводит пальцы. Этого всего было слишком много и мало одновременно.       Колени предательски разъезжаются на хлопковой простыне, Коля задушенно стонет, когда собственный член проезжается головкой по простыне. Ему нужно было скорее коснуться себя, иначе он просто сгорит, взорвётся от ощущений.       — П-пожалуйста, Клаус, пожалуйста…  — лихорадочно шепчет, когда мужчина не даёт ему коснуться себя.       Немец заводит руки юноши над его головой, заставляя того полностью лечь грудью и головой на простынь. Ягер никогда не был садистом, но сейчас так хотелось чтобы все ощущения Коли были ярче, оттого он оставлял его плоть без внимания.       Третий палец проникает внутрь парня совсем туго, младшего даже коротко потряхивает от смешанных ощущений — было и больно и в тоже время невероятно хорошо — Ягер нашёл точку, проезжая пальцами по которой, он заставлял русского томно стонать и вскидывать бёдра на встречу.       Тихие всхлипы срываются с губ младшего, тот извивается подобно ужу, пытаясь то ли получить больше ласки, то ли уйти от этих ощущений прочь. Осыпая поцелуями бёдра возлюбленного, Ягер не сдерживается и удовлетворенно рыкает на просящий скулёж своего мальчика. Он сам еле держался, поэтому не смел заставлять больше ждать ни себя ни Коленьку.       В Коле до искр из глаз жарко и невероятно узко, русский расслабленно принимает в себя член старшего, приоткрыв при этом свой чувственный рот. Ягер отпускает руки младшего, перемещает их тому на бёдра и крепко сжимает, стараясь не сорваться на более быстрый темп. Он не хотел причинить боль своему мальчику.       Коля сжимает руки в кулаки, жмурит глаза, несмело подмахивая бёдрами под медленные, тягучие толчки старшего. Такой нежный и трогательный даже сейчас.       —Кла-а-аус — собственное имя звучит с уст младшего так любимо.       Было так непривычно хорошо ощущать в себе мужчину — чувствовать его сильные руки на своём теле, его губы у себя на спине. Впервые в жизни Коля желал подчиниться и отдаться полностью.       Каждый толчок сносит ему крышу, каждое проникновение ощущается ярко, желанно и до боли возбуждающе. Смазка густыми каплями падает с головки на простынь, а яички сильно поджимаются — кажется он готов кончить не прикасаясь к себе.       — Дай свою руку, милый, — просит мужчина, помогая Коле лечь на бок.       Ягер придерживает одной рукой его за бедро, а второй держит его запястье, целует кончики пальцев и ладошку. Свободной рукой прикрыв свой рот, парень не может сдерживать громких стонов — мужчина на каждый свой толчок попадал по чувствительному бугорку нервов внутри, практически выбивая из Коли стоны и скулёж. Сам Клаус тих в постели, он только тяжело дышит и низко мычит, отчего этот звук напоминает рычание.       Хотелось всё больше и больше, тело отзывалось на каждое поглаживание, каждый нежный поцелуй. Даже в постели Ягер был к нему внимателен и чуток, обращаясь как с самым дорогим существом — он гладил, целовал, шептал иногда всякие нежности, когда Коля снова начинал скулить теряясь в пестроте приятных ощущений.       Всего пара более резких и глубоких толчков заставляют юношу обильно излиться себе на живот так и не прикоснувшись к своёму возбуждению. Кажется, кончая, он видел пред глазами россыпь звёзд и красоту невиданных ранее планет. Клаус выходит из него с тихим мычанием.       Внутри тепло и липко, но на это плевать, ведь старший наваливается на него сверху и тяжело дышит на ухо. Так хорошо и правильно.       Они засыпают почти сразу, вернее засыпает Коля, да с такой довольной улыбкой на губах, что Ягер не может себе отказать в лёгком поцелуе. Он оставляет нежное касание на губах юноши и вытирает их обоих от спермы. Кто бы мог подумать, что Ягер будет испытывать такой трепет к другому человеку. Уж сам Клаус точно бы не поверил, скажи ему об этом кто месяц-другой назад.       Младший даже во сне мычит что-то и тянется к старшему в руки, утягивая мужчину к себе в объятия. Тёплый и разнеженный юноша прижимается к нему, тычется носом в сгиб шеи и медленно утаскивает за собой в царство сна.