· · • • • ✤ • • • · ·
Утро начинается не с ароматной чашки кофе и свежеиспечённых булочек, как пропагандировали в большинстве фильмов. Утро в доме Николауса Ягера начинается с громыхания дверцей холодильника и возмущённого шёпота откуда-то с кухни. Далее рычание пса и визг. Женский визг. — Почему такая большая и опасная собака без намордника?! Он же покусает меня! — от этих криков и самому хочется взвыть и, зарывшись носом в подушку, постараться забыть обо всём. Ну вот и на кой чёрт собаке дома ходить в наморднике? Она бы ещё сказала пса на поводок посадить или, более того, в клетку. Глупость несусветная, да и к тому же, Дитер никогда не рычит без причины. Что уже успела учудить эта женщина? На языке вертелось далеко не нейтральное выражение по отношению к матери Ивушкина, но он старается держать себя в руках даже в мыслях. Разлепив глаза после практически бессонной ночи мужчина вытягивает шею, чтобы выглянуть в дверную щель, в узкой полосе которой можно увидеть спину раздражённой собаки. Коли рядом с ним нет, мальчишка, судя по ещё слегка тёплым простыням, совсем немного не дождался пробуждения старшего. Интересно, как он? После того, как он уложил вялого русского в кровать, Клаус ещё порядка часа слушал его сбивчивое дыхание и наблюдал за резковатыми дёрганьями, так больно похожими на то, как скручивало юношу во сне на первой неделе их совместного проживания. Картина не из приятных. Вот только в этот раз он никак не мог повлиять на беспокойный сон своего мальчика — Коля быстро упал в забытье, да так глубоко, что ни объятия, ни ласковые слова не успокаивали его дёрганий и едва-ли слышного скулежа. Поразительно, что их возня не разбудила нежданную гостью — та спала, как убитая. Мальчишка подуспокоился лишь через часа полтора, а после и сам Ягер смог наконец-то провалиться в тяжелый хоть и крепкий сон. За Колю было больно и обидно. Мужчине не потребовалось много времени чтобы понять — Лене важней она сама, чем слепой сын, а та записка была лишь тому подтверждением. Взгляд падает на настенные часы — время было семь утра и, в общей сложности, он проспал около двух с половиной часов. Благо, сегодня ему никуда не надо было, а Коле на приём к врачу уже непосредственно в день операции — через три дня. "Всего три дня"— сказал бы он раньше, а теперь, когда Елена здесь, хотелось сказать — "Целых три дня". Что-то подсказывало, что покоя им с этой женщиной не будет и дни будут тянуться до бесконечности долго. Натянув на себя домашние штаны и футболку, он поспешил на выход из спальни. Что-то внутри подсказывало, что мелкого не стоит оставлять на долго один на один с матерью. От такой женщины никогда не знаешь чего ожидать, а что-то подсказывало Ягеру — Коленька обязательно заведёт разговор о записке. Это слишком ранило Ивушкина, чтобы он просто так отпустил это. Дитер на его шаги лишь ушами дёргает, но головы не поворачивает, продолжает следить за ситуацией на кухне. Разговоров не слышится, зато в проёме виднеется сам русский. Юноша стоит сгорбившись и сжав руки в кулаки — он явно копил в себе силы, чтобы начать волнующий разговор. Стоило ли вмешаться? Подойти ближе и защитить слепого мальчишку? А может просто дать им самим найти общий язык и разобраться в этой ситуации? Едва он хочет сделать шаг вперёд, как Коля дёргается от слишком громкого хлопка дверцей шкафчика. Злость вскипает в Ягере по нескольким причинам — из-за Елены Коля испытывает сильнейший дискомфорт и из-за того, что эта женщина смела рыться у него, Ягера, в шкафчиках, греметь его посудой и хозяйничать на кухне. — Предатель… — голос у парня такой безжизненный, такой далёкий и совершенно незнакомый. Чёрт, внутри всё горело адским пламенем злости. — Что прости? — Лена то ли в дурочку играет, то ли действительно не понимает, почему именно это слово первым вылетает с уст сына. — Ты написала, что я предатель, — чуть увереннее произносит младший. Он крепче сжимает руки в кулаки, а четвероногий защитник щетинится рядом ещё сильнее, готовый броситься защищать. — Что ты, Коля, не писала я такого, — Лена неловко тянет окончания слов. Врёт. И языка понимать не надо — без того ясно, что лжёт, — Милый, тебе наверное приснилось, — она натянуто улыбается и Клаус видит, как та подходит к сыну, тянет к его лицу руки. Громкое рычание Дитера переходит в лай, но собака стоит на месте, ожидая приказа. Коля отшатывается от матери с такими испуганными глазами, что последние нервы машут Клаусу белым платочком и он низко промычав себе под нос двигается в сторону кухни. Он голову открутит Ивушкиной, если младший попросит, да даже если не попросит. — Господи, да уберите уже эту шавку! — верещит Лена на коверканном немецком. И это Дитер шавка? Из всех присутствующих в доме, шавкой была именно сама Лена, но никак не доберман, защищающий члена своей стаи — именно так пёс воспринимает русского. — Следите за языком! — требовательно говорит он. Так хотелось добавить на конец предложения “дамочка”, да только он не хотел делать ситуацию ещё более напряжённой. — Клаус! — удивлённо произносит Коля, явно не услышавший шагов старшего. — Утро доброе, — более ласково произносит он своему мальчику и, если бы они не договаривались иначе, то точно бы поцеловал его по обычаю в висок и прижал бы гибкое тело к себе. — Ваша собака опасна! — настаивает на своём Лена и это начинает уже порядком бесить мужчину, отличающегося своей невероятной выдержкой. Удивительно, как всё касающееся русского становилось вдруг важнее всех принципов и набора правил, по которым Клаус обычно действовал. А эта женщина пускай и являлась матерью Коли, это не отменяло того факта, что она поступила как самая настоящая свинья. Огромное количество загонов и страхов младшего были напрямую или косвенно связаны с его матерью. Как она могла просто взять и бросить сына в такой ситуации? А что если бы ему не повезло с окружающими? Что если бы никто не согласился бы ему помогать? У мелкого не было даже трости для слепых, не говоря уже об обученной собаке поводыре. На это просто злости не хватало! — Что ты делала на кухне? — Коля быстро переходит на немецкий, не желая чтобы хоть крупинка информации из разговора ускользнула от мужчины. — Я просто хотела приготовить завтрак! — она фыркает, переводя взгляд на Ягера, немного неловко улыбается перед тем как продолжить, — Вчера у нас не заладилось общение и я решила, что меньшим из того, что я могу сделать будет вкусный завтрак, — подлизывается. Неужто пытается понравиться? Хочет переманить его на свою сторону? — Я приготовлю завтрак сам, — хмыкает он на слова женщины и, встав плотнее к возлюбленному, совсем незаметно для женщины гладит его по спине, как бы говоря, что он рядом и Коле нечего бояться, — К тому же, вам есть что обсудить. Коля весь напряжён — он будто бы тянулся затылком к потолку, но при этом сжимался, стоя на месте так сильно, точно пытался в столб превратиться. Лена сначала озадаченно смотрит на него, а после, полностью осознав слова немца, хмыкает, мол обсуждать им нечего. — Мама... — сев за стол, продолжает Николай, — Почему ты так сделала? Почему ты н-написала мн-не это? — хоть мужчина и стоял спиной к младшему, он почти физически ощущал дискомфорт и нервозность младшего. Голос Коли дрожит, собственно, как и его руки. Господи, лишь бы не очередная истерика. После каждого срыва мальчишка ещё несколько часов мог быть не в состоянии нормально говорить, да и в принципе, адекватно функционировать. Каждая сильная истерика на памяти Клауса заканчивалась Колиным бессилием и желанием лечь поскорей спать, скрыться от мира. Лена усаживается напротив сына, молчит, смотрит на бледное лицо юноши недовольным, чуть осуждающим взглядом. И как только могла? Он же её ребёнок в конце-то концов! Так Ягер, спокойно, Коля уже вполне взрослый мальчик и сам может справиться. — Почему, ма? — голос парня надламывается. Стоя к нему спиной, Клаус чувствовал как тому тяжело. Чёрт возьми, если она снова скажет, что ничего такого не было, Клаус её сразу же за порог выставит. — Ма… — просящий голос Коли режет не хуже острого ножа, который Ягер убирает в мойку после нарезки овощей. — Что ты хочешь, чтобы я сказала? — Лена практически рычит на сына, — Ты хочешь знать почему я назвала тебя предателем? — её голос почти срывается на фальцет, но она продолжает сидеть на своём месте, лишь наклоняется ближе к сыну, — Ты и есть предатель! Ты бросил меня! Неужто месяц было не потерпеть, а? Скажи мне! — требует она и бьёт ладонью по столу. Вытерев руки о фартук, Клаус был готов вмешаться, но, обернувшись на возлюбленного он застыл. Ивушкин был хоть и мертвецки белый, но его неуверенность точно растворилась в воздухе после жестоких слов матери. — Я тебя предал?! — шипит юноша и щурится, — Я лечиться уехал, а не развлекаться! Ты должна была поехать со мной, но ты, ты бросила меня! Ты даже ни разу не позвонила! А эта записка… Как ты могла, мам? Я ведь так нуждался в тебе! — он опускает голову. Всё ещё держится, чтобы не заплакать. — Нуждался бы, не срыл бы сюда и не жил у поганого немца! — фыркает она складывая руки на груди, — Ты сам во всем виноват! — Виноват? И в чем же я виноват? В том, что водитель уснул за рулём? Или в том, что выжил? А, мам? В чем же я виноват?! — Коля говорит так серьёзно, даже не поднимая глаз на собеседницу. Треск яичных скорлупок и шкворчание будущей яичницы на сковороде кажется таким ненужным на фоне тяжёлого разговора. Невероятно, Лену совершенно не смущало присутствие немца за спиной. Клаусу это не нравится, но он не вмешивается. Да и чтобы он сказал? Всё равно русской речи не понимает, а упрёк о криках может лишь усугубить и без того не самую радужную атмосферу. Проклятье, вот и надо было ей объявиться? — Из-за тебя всё пошло коту под хвост! Из-за тебя я потеряла шанс на счастливую жизнь! — прикрикивает Елена, — Думаешь, я хотела всего этого? Да у меня жизнь налаживаться только-только стала. А из-за тебя мне пришлось позабыть обо всём! Гоша бросил меня, ведь я постоянно должна была с тобой сидеть! Ни подружек — ничего, Коля! Лишь твои крики по ночам и вечные заботы. Я ради тебя всё отдала, а ты ещё пытаешься меня виноватой сделать! Неужели тебе было не потерпеть месяц? Нет же, ты должен был и здесь сделать по своему! Специально! Чтобы мне больно было! Ты неблагодарный! Тирада женщины становится невыносимо громкой, заставляя немца как можно громче захлопнуть дверцу холодильника, тихо намекая. Как она могла разговаривать с сыном таким тоном? Омерзительно, просто омерзительно. — Я же твой сын, мам... — голос Коли в противовес голосу Ивушкиной совсем тихий, но всё ещё достаточно внятный. — Нет, мой сын умер в той аварии, а ты лишь напоминание о нём, — в сердцах кидает она и, уже собираясь покинуть кухню, натыкается на холодный взгляд Ягера, который буквально пригвождает её к своему месту. —Я ведь ради тебя хотел поскорее сделать операцию, ради тебя я хотел как можно скорее стать здоровым. Думаешь, мне было приятно чувствовать таким беспомощным? — и голос у мальчишки такой чужой, сравнимый с тем, что называют “загробным”. Даже мурашки по спине пробегают, когда он ставит тарелки с завтраком на стол перед русскими. Как какая-то прислуга. Не человек, а мебель в данной ситуации. — Зачем ты приехала? Зачем говорила Стёпе, как скучаешь по мне? Зачем всё это, если тебе наплевать и я для тебя умер? — Коля сжимает кулаки до белеющих костяшек, смирно ждёт очередного хлёсткого ответа. — Потому что мне не всё равно... — после долгой паузы, поуспокоившись, говорит Елена, да таким голосом, что и вправду поверить можно, что её заботит благосостояние сына. "Вот это резкая смена настроения" — поражённо отмечает про себя Ягер, устраиваясь за столом рядом с Николаем. Мальчишка хоть и держался удивительно смело, мужчина знал его поведенческие манеры слишком хорошо, чтобы ошибиться. Коля дёргал правой стопой и сжимал в пальцах материал на нижней части кофты — нервничал, нуждался в поддержке. — Коленька... — на этот раз русская говорит с опущенной головой, пристыженная. Неужто, чтобы понять насколько она неправа, она должна была вылить всё это наружу? — Я ведь люблю тебя, правда, — она тянется рукой через стол, чтобы взять юношу за руку, но тот одёргивает руки, не даёт себя коснуться. — Коля, милый, ну что ты. Я не права была! Я зря тебе ту гадость написала, ну пойми же ты… Мне было так трудно, я просто не сдержалась. Как только ты за дверь вышел, я сразу обо всём пожалела. Сидела часами с твоей фотографией в руках... — она трёт свое лицо, после поднимает на Клауса просящий взгляд, мол “помоги мне”. — Почему ты не позвонила? Почему не приехала раньше? — у Ягера внутри всё сжимается от такого тона младшего. — Не могла… — уклончиво говорит Лена. — Не хотела. Ты просто не хотела переступить собственную гордость! — качает головой русский и берёт в руки вилку, намекая, что разговор окончен. — Коль… Ну ты чего? — она пытается повторить попытку коснуться сына вновь, но многозначительный взгляд немца прерывает сию задумку. Поняв, что ей не рады и, что с сыном не получится так легко наладить контакт, она произносит: — Прости меня, Коленька. Я вернусь в Москву, у меня самолёт через два дня. Я сейчас соберусь и сниму себе номер в отеле у аэропорта, — тараторит она, но младший прерывает её речь. — Оставайся, два дня мы потерпим, — он говорит это на немецком и смысл сказанного невероятно удивляет Ягера. После всех этих криков и, вероятно, обвинений, он просто разрешает ей остаться? Клаус не разрешил бы, но решает не спорить. Возможно, это поможет русским наладить всё-таки контакт, хоть он в этом и сильно сомневался.· · • • • ✤ • • • · ·
Ох, лучше бы он не разрешал маме остаться у них с Ягером. Чёрт его дёрнул сжалиться над ней. Ей ведь даже не нужно это было, могла и в отеле пожить, но нет же, Коле надо было оставить её подле себя. И теперь за два у них не было ни одного спокойного часа, ни секунды без внимания матери и её, в большинстве своём, неудачных попыток сближения. Дитер был весь на измене, собственно, как и они с Клаусом. Лена пыталась играть в заботушку, но после её слов тем ранним утром любое, слишком милое действие воспринималось как ложь во благо — она пыталась спасти свою шкуру, сыграть в добрую фею. И вроде бы Коля даже стал снова немного привыкать к её присутствию, редким ласкам и, пускай и наигранной по его мнению заботе, но всё равно, он не мог преодолеть чувство неправильности и собственной неготовности к общению с матерью. Нервное напряжение и полное отсутствие уединения с возлюбленным больно били по ощущению полноценности. Играть в незаинтересованность было неприятно и даже, в некоторой степени, обидно. Почему он вообще решил держать отношения с Клаусом в секрете? С чего вообще решил, что должен это делать? Из-за того, что это может ранить его маму? Да именно по этому, и это такая глупость несусветная. Почему, чем дальше всё заходило, тем больше он сам казался себе дураком, принявшим самое идиотское решение в своей жизни. Мама переживет его нетрадиционную сексуальную ориентацию, о которой он и сам не так давно не подозревал. Правильно ведь? Господи, да даже если не переживет, сейчас ему было наплевать, особенно после того, как они с Леной опять сцепились в гостиной из-за Дитера, который посмел слишком близко подойти к женщине. Ему было совсем не понять, из-за чего она так взъелась на пса, который вёл себя попросту настороженно и защищал своих людей и территорию. Дитер ведь ни разу не укусил её, а мог ведь, если бы Ягер отдал бы приказ. Да и вообще, Лена никогда не боялась собак, ни больших ни маленьких. Её отношение к доберману оставалось для Ивушкина такой же загадкой как и многое другое, связанное с поведением мамы. Время было уже позднее, Лене завтра ранним утром ехать в аэропорт, а Коле ближе к вечеру надо явиться в клинику. Даже не верится, что послезавтра ему проведут долгожданную операцию. Он уже не мог дождаться этого, так же как и дождаться того момента, когда они с Клаусом останутся вдвоём и смогут спокойно продолжить жить, когда он наконец проводит маму и больше не придётся следить за каждым сказанным словом и недвусмысленным поведением по отношению к мужчине. — Можно после операции я останусь с тобой? — был-ли шанс того, что мужчина откажется от него, едва Коля снова станет зрячим? Вряд ли, но почему-то именно это приходит юноше на ум, когда Клаус садиться рядом с ним на кровать и приобнимает за талию, зарывается носом в отросшие светлые пряди на виске, вдыхает запах своего шампуня, которым Коля в наглую начал пользоваться, мотивируя это тем, что шампунь самого русского пахнет молодящимися бабушками и не подходит ему. — Конечно, Коля. Почему ты спрашиваешь? — потому что больше всего на свете боялся быть брошенным. Боялся, что Клаус от него откажется, что оставит его. Мама тоже поначалу говорила, что будет рядом, а оно вон как вышло. — Я тебя так легко не отпущу, — поняв настроение партнёра, Ягер широко улыбается и целует того в щёку, ведёт носом по скуле к виску и снова оставляет скромный поцелуй, на этот раз за ухом. Дверь в их спальню была закрыта на дверной замок, никто не сможет в неё ворваться и застать их за непотребностями. Даже странно, что в предыдущие два дня они не делали этого. Нежелание объясняться перед Леной было настолько сильным, что связывало им руки. А теперь все "нельзя" вмиг становятся такими пустыми, совершенно ненужными. Что толку в оберегании такой на самом деле незначительной тайны, если при этом оба партнера страдают? Коля пылко отвечает на каждый поцелуй Клауса, он обнимает его за плечи перебираясь к старшему на колени. Мало, ему было так мало возлюбленного все эти дни. Сон в одной кровати не спасал, а целомудренных поцелуев в лоб перед сном отчаянно не хватало. За дверью слышится сопение Дитера и тихие шаги женщины в пределах гостевой. Присутствие мамы в соседней комнате лишает всех тормозов, вызывая лишь желание не сдерживать себя и пусть она узнает! Плевать! Может так даже и лучше будет. Спустившись с колен старшего на пол, он располагается между его ног, ведёт ладонями по бёдрам к паху, прижимается щекой поверх ткани домашних штанов под которыми чувствовалось очертание плоти мужчины. Как же ему хотелось. — Коля, что ты делаешь? — шипит мужчина несильно отталкивая юношу от себя, — Твоя мама ведь… — Да плевать, Клаус, — упоминание матери злит, отчего он сильнее сжимает пальцы на бёдрах мужчины. Чёрт знает, откуда в нём столько смелости и желания развращать такого правильного Ягера, впрочем это и не важно. Не тогда, когда целуя пах мужчины через ткань штанов он слышит как сбивается дыхание возлюбленного и как напрягается его тело под ласками. Коле хотелось, до безумия хотелось прикосновений, поцелуев, ласк. Два дня без них сделали его наркоманом, страдающего ломкой без очередной дозы. Ему нужен был Клаус. Нужны его прикосновения, его тепло и присутствие рядом. Он не хотел больше думать о матери и в тоже время желал утереть ей нос. Хотел быть ближе к мужчине, сохранить их приватность и в тоже время жаждал, чтобы Лена услышала их, чтобы.... Чтобы что? Он и не знал наверняка. Просто так чувствовалось, а буря эмоций ухватила его в свой бешеный танец и он просто поддался этим чувствам ни секундой не жалея. Руки Клауса на его плечах сжимаются, когда он лезет под резинку штанов и гладит половой орган мужчины вверх-вниз. Внутри всё горит и похоже его даже отключает от внешнего мира — ни один звук не слышится, ни одна мысль не вытягивает его в реальность. Он словно теряется в своем желании, ощущая лишь солоноватый вкус на губах и крепкую плоть в своём рту. Клаус вроде снова пытается его вразумить, упоминая имя его мамы, но не отталкивает, скорее инстинктивно делает с точностью да наоборот — мягко гладит по волосам и даже совсем немного подаётся на встречу, глубоко дышит. Елена. Выхваченное из-за накрывшей его пелены желания имя матери, вдруг неприятно бьёт под дых и в груди назревает раздражение. Какого чёрта? Почему он так себя ведёт? Какого лешего так реагирует на неё, ведь только что желал чтобы она поняла, чем они занимаются в соседней комнате. Псих. Ненормальный. И ему всё ещё обидно, как бы он не крепился… Выпустив плоть мужчины изо рта, Коля фыркает. Почему-то начала накатывать совесть и здравый смысл. Стыд. Ему было стыдно, что он всё это затеял. Никому от этого лучше не стало, ни ему, ни матери, ни уж тем более Ягеру, который понимающе выдыхает его имя и взяв под руки притягивает к себе на кровать. Кажется, он просто достиг финальной точки закипания по отношению к матери. — Прости, Клаус. Я не должен был... — прикрыв лицо ладонью, он пытается успокоится. Он сдерживает так и рвущиеся наружу маты. Он не должен был так поступать, не должен был делать ничего назло — это никогда ни к чему хорошему не приводило. — Эй, всё в порядке, милый, — почему Ягер не злится? Коля ведь только что попытался сделать самый отвратительный минет в мире, да ещё и весь настрой испортил. Почему старший так спокоен и будто бы совсем не раздражён? — Давай не будем, Коля. Ты не должен, — мужчина явно решивший, что младший делает всё это через силу, лавского гладит юношу по плечу. — Я хочу, очень хочу, — он глубоко вздыхает, — Я… просто мама… я не знаю, почему так отреагировал на её имя, — он был смущён собственным поведением, но полное доверие к Ягеру помогает быстро успокоиться. — Хорошо, — быть сгребённым в охапку и прижатым к телу мужчины всегда приятно и этот раз был не исключением, — Я тоже, Коля, — губы мужчины на шее и ключицах вызывают рваный вдох, — Только будь тихим, хорошо? Мы не хотим быть прерванными, — Ягер укладывает младшего поудобней на кровати. — Клаус, — зовёт юноша. — М? — Прости меня за… — он стыдливо отворачивает голову в сторону, почему-то не решаясь вслух произнести “минет”. — Всё в порядке, не переживай, — мужчина ласково улыбается русскому, задрав его кофту, целует солнечное сплетение, — Как далеко ты готов зайти? — Как можно дальше, — низ живота скручивает лёгкой судорогой, а румянец на щеках вспыхивает ярче, чем закат перед морозной погодой. Чуткие руки мужчины гладят его худое бледное тело и от этого так успокаивающе хорошо. Будь это возможным, под каждым поцелуем, оставленным на разгорячённой коже, расцветал бы дивный цветок, ведь именно так ощущалась дрожь, пробегающая по телу, стоило старшему после губ провести языком и чуть всосать нежную кожу, оставляя на ней краснеющий след-цветок. Как бы эгоистично это не было, Коле нравилось получать столько внимания. Было ли это от долгого отсутствия любви в его жизни, но с Ягером юноша просто плавился под натиском его осторожных и не менее пылких ласк. Руки дрожали, когда опустив одну ладонь мужчине на затылок, а второй прикрывая рот, он выгнулся, чувствуя ловкий язык старшего на головке. Он закатывает незрячие глаза, мыча от слишком яркого чувства. С потерей зрения все чувства обострились, включая тактильные. Не видя партнёра, он мог только представить себе, как выглядели со стороны их сплетённые в любовном танце тела и от этого яички поджимались, а с губ срывался тихий высокий стон. Предвкушение раззадоривает мальчишку. Хочется чего-то большего, ласкающих рук и языка становится слишком мало, а Ягер будто и не спешит начать его подготавливать. — К-Клаус, ну же... — он ёрзает на кровати, несмело гладит свои соски, чувствуя сильное чувство неловкости, когда старший оторвавшись от выцеловывания тазобедренных косточек юноши довольно мычит. Он смотрел! Господи, он смотрел как Коля, пускай и не умело, ласкал себя там, где буквально пару минут назад проходился язык мужчины, ласкающий розовые ареолы. — Как ты хочешь? — нависнув над юношей интересуется мужчина, оглядывая его очаровательное смущённое лицо и, по мнению Ягера, идеальное тело. — Я не знаю, Клаус. Я просто хочу, — поджав губы, русский приподнимается на локтях и быстро чмокает старшего наугад, попадая таким клевком тому в нос. Больше немец ничего не спрашивает, лишь кивает с хитрой ухмылкой на губах. Возможно, он спешил в своих решениях и выводах, но не попробовав не узнаешь, особенно, если младший сам не знает чего и как он хочет. У Коли крышу сносит когда Ягер чередует пальцы с языком растягивая его тугое нутро. Он готов поклясться, что никогда не чувствовал себя настолько открытым, готовым и, чёрт побери, при всей той пошлости — любимым. Мужчина так обходителен и внимателен, он не оставляет ни миллиметра кожи не поцелованным. Коле хочется так же, хочется дарить мужчине такое же чувство наслаждения. Ему хотелось, чтобы и Ягеру было приятно и как можно скорее. Соскользнув с тихим стоном с пальцев мужчины, он осторожно разворачивается и прежде, чем Клаус успевает сказать что-то против, он заваливает его спиной на кровать, а сам немного неуклюже забирается сверху. — Коля, ты еще недостаточно… — заткнув мужчину поцелуем, младший довольно мычит потираясь своим возбуждением о старшего. Он сам направляет плоть немца в себя, не разрывая при этом поцелуя. Ягер входит туго и самую малость болезненно. Возможно, мужчина был прав и стоило дать тому себя подготовить получше или использовать больше лубриканта, но все эти мысли рассыпаются в пыль, когда головка мужчины проезжает по бугорку нервов внутри и Коле приходится разорвать поцелуй, чтобы, сжав крепко губы, сдержать громкий просящий стон. Он упирается ладонями в грудь мужчины, приподнимает бёдра, выпуская плоть мужчины почти полностью, но почти сразу насаживается обратно, рвано выдыхая, чувствуя, как на член ложится рука старшего, а вторая рука хватает за бедро, придерживая и направляя, задавая нужный, размеренный темп. — Пресвятые угодники... — насколько же прекрасно и совершенно непристойно он наверное смотрелся, когда крупный член мужчины погружался в него, а сам он, откинув голову назад, стонал имя возлюбленного совершенно наплевав на присутствие матери в соседней комнате. — Как же ты возбуждающе выглядишь, — Предэякулят крупными каплями скатывался с головки на руку Клауса, а комплименты мужчины заставляют румянец спуститься от лица к бледной груди. Силы быстро покидают тело, лишая возможности самому двигаться, потому он полностью ложиться на мужчину сверху, тяжело дышит тому на ухо. — Я больше не могу, Клаус... — тянет он, целуя и прикусывая кожу на плече мужчины. Больше слов немцу и не требуется — опустив обе руки на худые бедра юноши, он сгибает ноги в коленях и сам задаёт нужный темп, более быстрый, чем они пробовали ранее. Коля скулит уперевшись лбом ему в плечо, дрожит от сильной стимуляции. Пик наступает так быстро, накрывает сметающей волной, заставляя забыть о любых предупреждениях о тишине. Коля стонет громко, чувственно раскрыв рот и сжавшись на Ягере, который тяжело дыша выскальзывает из тела юноши как только тот немного расслабляется. — О боже мой, Клаус, что ты... — он мотает головой, мычит жмуря глаза, когда пальцы старшего проникают в его чувствительное нутро, делая несколько поступающих движений. Чувство того, как сперма мужчины вытекает из него с тихим хлюпом от проникающих фаланг, заставляет Колю смущённо спрятать нос в сгибе шеи мужчины. Будь у него чуть больше сил, он согласился бы повторить ещё разок. — Оля, твою налево! — рычит за дверью мать, пугая этим самым разнеженных возлюбленных, — Этот хрен трахает моего Колю! Понимаешь? Я же говорила, что эта страна проклята! Слова матери смешат Колю и он, не сдержавшись, начинает хохотать, чувствуя сильнейшее чувство эйфории. Вроде ему и должно было быть до чёртиков стыдно, но он ничего не мог с собой поделать. Сквозь смех, переведя смысл слов Ягеру, он на эмоциях расцеловывает лицо мужчины, который низко смеется будучи немного придавленным, пускай и не особо тяжёлым, телом младшего. — Да иди ты в баню, завтра поговорим! — фыркают за дверью, — Мне ещё как-то пережить надо, что моего сына трахает лицо со шрамом! Это же просто нахальство какое-то!