Цирк

Заходя на тёмную кухню, Чан краем уха замечает чужую фигуру в коридоре, а бесшумные, незаметные после многолетней практики шаги скорее чувствует; как олень — ружьё. Чонин замирает в проёме, с глазами лисы и повадками змеи, в одной футболке и шортах, не скрывающих длинных мускулистых ног: не разрешённым оставался вопрос, когда малец их всех перерос. На ступнях у мелкого нет даже дурацких тапочек, и он жмёт замёрзшие пальцы к щиколоткам поочерёдно. Нос морщит, как ребёнок. Молчит оглушающе. Банчан бежал от взглядов на кухню. Не получилось. Тактика — не его сильная сторона. Пальцами по выключателю Чан попадает не смотря, — квартира Джисона спустя недели совместного проживания уже как собственная, — и лампа с коротким перемыканием заливает комнату оранжевым; свет отлетает зайчиком от металлического чайника, теряется в складках подвешенной на верёвке одежды. Золотые безвкусные часы показывают три ночи. Банчан зевает, чешет кожу живота, залезая под толстовку руками. — Тебе кисель погуще? — Малиновый? — голос Чонин после игр с хрипотцой, движения растомлённые, он лохматит кудрявые волосы кошмарно крупной ладонью, на стуле позади разваливается. Фонарь, бьющий светом в окно, освещает его лицо наполовину, раскрывая ухмылку и огоньки в прищуренных глазах. — Малиновый, — соглашается Крис поспешно. — Тогда погуще, — улыбка так и скользит в его мурчащем тоне. Банчан закусывает губу сокрушённо, прикрывает веки. До кухни долетают отзвуки новостей, хотя телевизор у них в зале для декорации, не просмотра. Джисон звонко смеётся, что-то покрикивает в тон красотка Хёнджин, — они все за три года так и не поняли, что она нашла в этом мелком кусочке хохота и шуток. Какофония фоновых звуков делает атмосферу в кухне домашней. Безопасной. Конфорка зажигается на третий раз, — младший как раз успевает встать и налить воды в украшенную цветами кастрюлю (методом проб они выяснили, что её хватает ровно на восемь стаканов) и достать упаковку киселя. Две. На короткий момент комната погружается в приятную тишину, разбавляемую звуком включённой газовой плиты. Банчан убирает на автомате грязные кружки со стола, протирает поверхность тряпкой, собирая сахар. Вдумчивость оставляет его открытым для атаки, и когда он, облокачивается руками об стол и наклоняясь ближе к окну, чтобы разглядеть выпадающий снег и тёмные деревья, задевает Чонина, то не придаёт этому значения. Кухонька маленькая, и они редко находят место для разворота. Чонин не отходит назад, кладёт руки ему на талию, подбородком в плечо тычется, но Крис не дурак, и кусаться не даёт: яд в спрятанных змеиных зубах мгновенно отравит его тело, минуя преграды. Мелкий дышит ему тяжело на ухо, лезет ледяными пальцами под толстовку, заставляя мышцы напрячься. — У твоих рук разгульный образ жизни, Чонин-а… — Холодно, хён, — тот тычется носом ему в шею и пальцами ног встает на заднюю сторону банчановых тапочек. Удерживать его вес тяжело, и Чан пыхтит, выворачиваясь. — Слушай, так нам ведь нужно сделать кисель!.. Чонин пыхтит упрямо, как баран, супится задумчиво и затихает так красноречиво, что лучше бы кричал. Банчан молится, кулачки держит: лишь бы не план захвата выдумывал. Но тот лишь выхватывает пакетик с киселём, отодвигает в сторону незатейливо, полушипит: — Смотри, как надо… — «хён» повисает в воздухе, но так и не произносится. У Чана в груди вертится, разгоняясь запредельно, спираль. Тёплая от пара кухонька, запотевшие окна, оранжевый свет от лампы… Он думает впервые за пять лет: что, если Чонин не такой уж и малыш? Что будет, если Крис отпустит свои страхи? Чонин разливает по бокалам кисель, пробует сам, сдувает чёлку с лица устало. Он орудует на кухне с завидным мастерством, и аромат от умело сваренного киселя бежит по шкафчикам, отпрыгивает от холодильника. Младший сует ему ложку под нос: — Попробуй. — Горячо же, — озадаченно моргает Крис. — Я подул, — смеётся тот на недоверчивый взгляд. — Ну, скажи: «а-а-а»! Кисель и правда не шпарит язык, не сводит щёки сладостью, но греет горло до мурашек. Банчан прикрывает глаза от удовольствия, а когда открывает, встречается взглядом с чужим. У Чонина в глазах не галактики, а предрассветная тьма, — тот не поддаётся вперёд и не пробует целовать, как делал будучи подростком. Вырос. Возмужал. Обогнал. — Прямо как малыш, хён. Блоки Банчана падают с похоронным звоном. Туше. Чонин такой настырный. И оттого кисель на его губах — сладкий.