Тихая Гавань

Секундная стрелка перемещалась по циферблату с характерным звуком. Тик. Так. Тик. Так. Буччеллати приходил в этот ресторан почти каждый день уже на протяжении нескольких лет и всегда садился за один и тот же столик в углу, но сегодня он впервые услышал, как тикают часы, висящие над ним. Тик. Так. Тик. Так. В зале не было ни одного посетителя, и на контрасте с обычным гулом разговоров и звоном тарелок тишина, стоящая здесь, казалась почти гробовой. Удивительно, насколько местные были чувствительны к плохой погоде – стоило облакам затянуть небо и спрятать за собой солнце, и количество людей, желающих выйти из дома, тут же сокращалось минимум вдвое. Буччеллати, в общем-то, прекрасно их понимал. Ему самому порой хотелось задёрнуть шторы, вырвать провод у телефона и не вылезать из кровати весь день. Но, к сожалению, подобная роскошь была ему недоступна. Тик. Так. 10:42 Аббаккио всё ещё не появился. Буччеллати не мог припомнить, чтобы за всё время их знакомства он опоздал хотя бы раз. Как правило, Аббаккио приходил минута в минуту вне зависимости от того, где была назначена встреча – от человека с армейской закалкой вряд ли можно было ожидать чего-то другого. Аббаккио был очень пунктуальным и очень ответственным. Буччеллати с трудом представлял, чтобы он просто взял и проспал, забыл, или по любой другой зависящей от него причине не появился там, где его будут ждать. И поэтому происходящее вызывало тревогу. То, что случилось вчера ночью, было сложно переварить. Буччеллати вынужден был признать, что, не глядя на весь свой опыт, он сам не ожидал настолько стремительного развития событий. Конечно, жестокостью, алчностью, предательством и чьей-то смертью его уже было не удивить. Но вот Аббаккио… Он ведь впервые видел, как урод с пушкой в руках отнимает чью-то жизнь. Впервые с тех пор, как… Картина вчерашнего снова встала у Буччеллати перед глазами. Аббаккио, пытающийся помочь умирающему мужчине, его лицо, побелевшее до цвета бумаги, его золотисто-фиалковые радужки, светящиеся чистым отчаянием в темноте, его сорванный голос. Аббаккио, который, казалось, был готов на всё, лишь бы не отдать этого человека в лапы смерти, согласился бы на что угодно, лишь бы он снова сделал вдох. Словно от этого вдоха зависела его собственная судьба, словно бы смерть того, кого они видели впервые в жизни, означала, что их мир просто рухнет, лишившись единственной вещи, которая всё это время помогала ему держаться. Правильно ли Буччеллати поступил, когда после всего произошедшего отпустил его домой одного? Взгляд на часы. 10:43 Буччеллати резко встал и направился к выходу.

***

После первого звонка дверь никто не открыл. Буччеллати выждал какое-то время и позвонил ещё раз. Снова ничего. Он почувствовал, как его горло сжалось в тиски. Из-за двери не доносилось ни звука, и тишина начинала давить на уши. Аббаккио не дома? Куда он мог пойти? Буччеллати позвонил в третий раз. Или он всё-таки дома, но…? Но что? Просто не хочет открывать? Или с ним что-то случилось? А что, если…? Материализовавшийся за его спиной Стики Фингерс с размаха ударил кулаком по двери, но даже звук этого удара не смог заглушить стук сердца, бешено бьющегося о его барабанные перепонки. Немного пригнувшись, Буччеллати шагнул в отверстие, после чего молния закрылась у него за спиной, а затем исчезла. В квартире было темно и душно – все ставни на окнах были закрыты наглухо. Небольшая настольная лампа, стоящая где-то в дальнем углу, высвечивала лишь очертания мебели и стен. Чтобы пройти в комнату из крошечной прихожей, Буччеллати пришлось переступить через куртку и кроссовки, брошенные прямо в дверном проёме. – Я знал, что двери тебя не остановят. Привыкнув к освещению (а если точнее – к практически полному его отсутствию), Буччеллати наконец увидел Аббаккио. Тот сидел на диване, откинувшись на спинку, с растрёпанными волосами и в тех же самых футболке и трениках, что были на нём вчера. Его поза на удивление выглядела довольно расслабленно – одна нога была согнута, а другая свисала вниз и касалась пола. На согнутую ногу Аббаккио опирался рукой, в которой держал бутылку вина. Чуть в стороне, на крошечном столике сбоку от дивана, стояла ещё одна. Её, судя по всему, уже успели приговорить. – Знаешь, я думал, что после такого долгого перерыва меня унесёт с пары глотков. – Аббаккио горько усмехнулся, глядя в пустоту. – Но я вообще не чувствую опьянения. Совсем как тогда. Буччеллати какое-то время просто стоял и молча смотрел на него. Ему хотелось разозлиться, но он не мог – облегчение от того, что его худшие опасения не подтвердились, перекрыло все остальные эмоции. В конце концов он просто вздохнул, но так тихо, что даже не услышал этого сам. – Я сделаю чай. Всё то время, что Буччеллати ставил чайник на кухне и искал в шкафчиках заварку, во всей остальной квартире стояла тишина. Когда он вернулся в комнату с двумя кружками в руках, Аббаккио никак не отреагировал на его появление, продолжая сидеть всё в той же самой позе, застывший, словно каменная статуя. Но стоило Буччеллати наклониться, чтобы поставить кружки возле дивана, и он неожиданно произнёс: – Буччеллати, пожалуйста, уходи. Мне стыдно, и я не хочу, чтобы ты видел меня таким. Буччеллати замер и поднял на него глаза. Аббаккио не повернулся к нему, продолжая смотреть куда-то в сторону закрытого окна невидящим взглядом, словно пытаясь таким образом отгородиться от всего, что окружало его в данный момент. На короткое мгновение время застыло, и казалось, что даже пыль в воздухе перестала перемещаться, но затем Буччеллати всё же удалось сбросить с себя оцепенение. Всё-таки оставив кружки на столике рядом с пустой бутылкой, он сделал шаг вперёд и опустился на диван слева от Аббаккио. – Лоренцо Ратто. Полиция задержала его, но благодаря нашим связям практически сразу же передала нам. На допросе раскололся за полчаса. Выложил всё, что знал о тех, кто предлагал ему деньги, и рассказал, как их найти. Ещё через полчаса их базу накрыли и разгромили под ноль. Естественно, они этого не ожидали – считали себя умнее всех. Но всё всегда заканчивается одинаково. – Буччеллати криво усмехнулся, и на секунду могло показаться, что его усмешка была пропитана не гордостью или злорадством, а скорее сожалением. – Представляешь, он отрезал себе палец, чтобы всё выглядело так, будто его похитили и он с ними не заодно. Если бы не ты, возможно, мы бы никогда его не нашли. Аббаккио наконец пошевелился. Он сменил позу – свесил обе ноги с дивана, опёрся о них локтями и уставился в пол, продолжая держать бутылку в руках. – Что теперь будет с этим Лоренцо? – В лучшем случае, он доживёт до завтрашнего утра. – Понятно. В комнате снова повисла тишина. Буччеллати боялся потревожить Аббаккио, и поэтому не рискнул даже посмотреть в его сторону. «Слишком много» порой бывает хуже, чем «недостаточно». Буччеллати понимал это, и поэтому решил дать Аббаккио время. – У моего напарника тоже был сын. – Спустя несколько минут, которые показались Буччеллати вечностью, Аббаккио снова заговорил. – Мальчишка на год-два младше того, что мы видели вчера. Я помню, как один раз на дежурстве он показывал мне его фотографии. – На мгновение он едва заметно улыбнулся, погрузившись в воспоминания, но после его лицо стало ещё более печальным. – Эти два мальчика… Они больше никогда не смогут поиграть с отцом в футбол или съездить на рыбалку, их отцы не научат их кататься на велосипеде, не отчитают за плохие оценки или за то, что они поздно вернулись домой. Всё, что у них осталось – это парочка фотографий и рассказы матерей о том, какой подвиг они совершили перед тем, как уйти навсегда. Буччеллати всё-таки повернул голову и посмотрел на Аббаккио. Тот сидел ссутулившись, с напряженной спиной, и его взгляд всё ещё оставался пустым. – Аббаккио, мне так жаль. Аббаккио никак не отреагировал на эти слова. Наверное, он слышал их уже тысячу раз. И слишком хорошо знал, что в подобной ситуации сожаления не значат ровным счётом ничего. – Лучше бы я умер тогда вместо него. – Он посмотрел на бутылку в своих руках, а затем горько усмехнулся и разжал пальцы. Бутылка упала на пол с глухим стуком, и вино тут же потекло из неё, заливая паркет. – От меня всё равно нет никакой пользы. Буччеллати попытался сглотнуть ком в горле, но оно только сжалось ещё сильнее. – Аббаккио… – Знаешь, Буччеллати… – Неожиданно Аббаккио снова сменил положение – на этот раз он откинулся на спинку дивана, запрокинул голову и уставился в потолок. – Я всегда больше всего на свете хотел, чтобы родители гордились мной. Хотел помогать людям и защищать их, хотел делать мир лучше и безопаснее. В какой-то момент мне даже казалось, что у меня есть все шансы. Наш любимчик Леоне, главный отличник параллели, спортсмен, все девочки сходят от тебя с ума, поступил в полицейскую академию сразу после школы… – Слова лились потоком, но голос Аббаккио был тусклым и безжизненным, как и его направленный вверх взгляд. – Но потом оказалось, что я ошибался. Оказалось, что я не способен никому помочь и тем более не способен никого защитить. Что на самом деле я мелочный, жалкий, трусливый и слабый. – Он сделал короткую паузу, словно пытаясь подчеркнуть таким образом абсолютную истинность своих слов. – В действительности я не несу ничего, кроме проблем и разрушений. Я не заслуживаю того, чтобы жить, и тем более не заслуживаю того, чтобы хорошие люди вроде тебя тратили на меня своё время. После этого он замолчал, и в комнате в который раз за последние полчаса повисла тишина. Буччеллати продолжал смотреть на Аббаккио, на его осунувшееся лицо и потускневшие глаза. Глядя на его светлую кожу, белые волосы, брови и ресницы, какой-нибудь случайный человек наверняка мог подумать, что он по жизни был бледным и бесцветным, но Буччеллати знал, что это не так. Аббаккио часто излучал цвет, и этот цвет постоянно менялся в зависимости от ситуации. Мягкий жёлтый, когда они обсуждали музыку или моду, и небесно-голубой, когда темы их разговоров становились более серьёзными. Тёмно-синий, когда он был категорически не согласен с тем, что ему говорили, и бордовый, когда раздражался или злился. Фиолетовый или даже скорее лиловый, когда они слушали Орфея в Сан Карло, и тёплый оранжевый, когда он нёс потерявшуюся девочку на руках в сторону полицейского участка. Но сейчас все эти цвета, которые жили в нём до вчерашней роковой ночи, исчезли. Он превратился в пустое полотно, посеревшее от времени. Буччеллати вдруг захотелось обнять Аббаккио и сказать ему, что всё обязательно будет хорошо – такая глупость. И он знал, что это было бы ложью. Иногда в жизни происходят события, которые рушат все иллюзии и открывают глаза на то, как в действительности устроен этот мир. И после этого уже ничего никогда не бывает хорошо – он знал это на собственном опыте и на опыте десятков других повстречавшихся ему людей. И всё же, Буччеллати очень хотел, чтобы Аббаккио перестал страдать. Чтобы эта трагедия перестала так сильно давить ему на плечи, перестала высасывать из него жизнь, ломать ему кости и сжимать сердце и лёгкие в тиски. Он готов был сделать что угодно. Если бы он мог, он бы забрал его боль себе. – Никто не учит нас тому, как жизнь устроена на самом деле. – Буччеллати опустил глаза и посмотрел на свои ладони. Подбирать слова было сложно, но он понимал, что если промолчит, то упустит единственный шанс протянуть Аббаккио руку. – Возможно, родители и учителя хотят уберечь детей от этой правды, а, может, сами старательно её игнорируют. Никто и не догадывается, настолько этот мир жестокий и уродливый, пока не увидит этого своими глазами. – На мгновение он горько усмехнулся, вспомнив о событиях, произошедших с ним шесть лет назад. – Я думаю, люди, в окружении которых ты вырос, искренне хотели для тебя всего самого лучшего. Поэтому не предупредили о том, что всё может пойти по другому сценарию. Что случится с человеком, который столкнулся с чем-то, к чему не был готов? Вероятнее всего, он совершит ошибку. – На улице завыл ветер, и оконные рамы тут же затрещали, а гул распространился по всей квартире. – Ты совершил ошибку, Аббаккио. Но это то, что рано или поздно происходит с каждым. Да, иногда у наших ошибок бывают необратимые последствия, иногда из-за наших решений страдают другие люди. Именно поэтому твоя история чудовищна. Но в конце концов, не ты был тем, кто нажал на курок. Ответственность за смерть всегда лежит на убийце. – После этого Буччеллати снова поднял голову и повернулся к Аббаккио, и увидел, что тот смотрит на него расширившимися от шока глазами. Он продолжил говорить, не отводя взгляд, и где-то внутри себя удивился тому, насколько твёрдым вдруг стал его голос. – Я понимаю, что у тебя есть причины считать себя жалким, трусливым и бесполезным. Но я вижу совсем другое. Я вижу перед собой человека, которому не наплевать на окружающих. Человека, который каждый раз искренне старается сделать всё, что в его силах. Я вижу перед собой того, кто взвалил на себя слишком многое, потому что все от него чего-то ждали, и в итоге сама жизнь попыталась сломать тебя самым жестоким образом – но ты всё равно дал ей ещё шанс. Ты не сдался. Ты снова решился прийти на помощь другим людям и снова попытался их спасти. Потому что в этом весь ты. Это никакая не иллюзия, Аббаккио, не заблуждение и не выдумка. Это именно то, кто ты есть. Аббаккио так и не понял, какие именно слова стали решающими, но в момент, когда Буччеллати закончил говорить, внутри него что-то треснуло, а затем с хрустом разломалось напополам. А дальше всё вышло из-под контроля. Каменные стены, которые он выстраивал внутри себя все эти месяцы, за которыми прятал всё то, на что не хотел смотреть, что предпочитал игнорировать, начали с грохотом рушиться, поднимая пыль, и все его настоящие чувства вырвались на свободу одно за одним. Страх. Вина. Стыд. Отчаяние. Всё это закружилось вихрем внутри него, хлынуло как поток воды, прорвавший плотину, и потопа было уже не избежать. Аббаккио почувствовал спазм в груди, почувствовал, как стало щекотно в носу, а затем из его глаз полились слёзы. Он рыдал как ребёнок, как маленький мальчик, который упал с дерева и разодрал себе руки и ноги в кровь, и от боли этих ран мутнело сознание. Он кричал и выл, не видя перед собой ничего, кроме ярких вспышек посреди темноты. Ему не хватало воздуха, у него горели щёки и раскалывалась голова, но рыдания продолжали сотрясать его, сжимая горло и грудь. Он пытался остановиться, пытался успокоиться и прийти в себя, но не мог – потому что всё, что было в заточении так долго, уже не готово было отказаться от свободы. Всё это время Буччеллати молча сидел рядом и держал его за руку. За окном пошёл дождь. Он стучал по карнизам, по мостовым, заливал ямы на дорогах и стыки между брусчаткой. Каждая капля, упавшая с неба, словно игла пронзала всё, что находилось на земле, а затем этих капель стало слишком много, и они превратились в завесу, укрывшую их от остального мира, от людей на соседней улице, спрятавшую за собой все посторонние звуки. Они остались вдвоём, совсем как в тот день, когда встретились. Многое было как в тот день. Этот город всё ещё был пропитан ядом, скрывал гниль за фасадами песчаного цвета и запахом моря, доносившимся с залива. Судьбы всё ещё рушились здесь каждый день. Люди всё ещё умирали и хоронили своих близких, полицейские и судьи всё ещё брали взятки, а мафия торговала наркотиками и держала бордели. У всего хорошего и светлого всё ещё не было ни шанса выжить здесь, прорасти, что-то изменить, не быть отравленным. Они всё ещё были узниками и были обречены. Но Аббаккио был больше не один. конец первого акта продолжение следует...