Хроники Таморианы. Погибшая Земля

А тем временем на влажном от дождя берегу Харанты был раскинут таморианский военный лагерь. Окруженный широким рвом, с четырьмя деревянными сторожевыми башнями по углам, лагерь жил своей жизнью, устроенной, но шумной и суетливой. Каждый день, даже если не было сражений, таморианские воины обязательно упражнялись в военных играх и маневрах. Но теперь уже настал вечер, и воины "Наместника Богов" отдыхали. В непроглядно-черной южной ночи повсюду горели костры, как глаза огромных зверей. У костров собирались воины, грелись после дневного ливня, готовили пищу. Повсюду слышались их разговоры, забористые шутки, песни. Те, кто был свободен сегодня от несения стражи, спали в своих палатках, или в таверне проигрывали друг другу в кости боевую добычу. Поодаль, в камышовых зарослях возле шумной реки, рычал лев. Его дразнили доносившиеся из лагеря обильные запахи животных, которым некуда убегать, так что их нетрудно было бы поймать. Но другие запахи настораживали и даже пугали, и зверь рычал в досаде на свою нерешительность. А в лагере, слыша его рык, волновались в стойлах кони, истошно ревели ослы, бодались быки. Даже исполинские элефанты могуче топали колоннообразными ногами, хотя едва ли им стоило бояться льва. И из этих звуков тоже складывалась привычная жизнь военного лагеря. К ним все привыкли и не удивлялись. В середине лагеря стояли несколько больших и богато украшенных шатров, возле которых днем и ночью сменялась вооруженная стража. Возле одного из них в эту ночь было особенно оживленно. То и дело входили военачальники. И, судя по их деловитому виду и полному воинскому облачению, пригласили их в этот раз не на пир, хотя вообще-то пировали таморианские полководцы часто. Но не все, видно, пришлись ко двору в шатре верховного полководца. Оттуда стремительно вышел немолодой воин в богатых доспехах, в сопровождении нескольких подчиненных. При входе в шатер ему учтиво поклонились стражники. Но военачальник направился прочь, как будто никого не видел перед собой. Лицо его было суровым, рука тянулась к мечу. Воины его свиты едва успевали за ним. Идти ему пришлось не очень далеко. Чуть в стороне от остальных, на утоптанной площади возвышался еще один шатер, красный в желтую полосу. Его верхушку венчал меч, острие которого гордо пронзало ночное небо. В свете единственного факела, возле шатра состязались трое воинов. Впрочем, трудно было назвать это состязанием. Да и этих троих назвать вместе едва ли возможно было. Ни у кого не нашлось бы подходящих слов, чтобы описать то, что происходило. Один из них, в одной только набедренной повязке, бился против двоих, в полном вооружении. Его меч был повсюду, он сделался продолжением руки, легко и стремительно встречал все удары, даже если противники готовились атаковать с разных сторон. Он легко уклонялся от клинков и сам переходил в нападение. При этом его смуглое тело, могучее и легкое одновременно, оставалось совершенно невредимым. Хотя лезвия мечей так и сверкали совсем близко от него, но им так и не удавалось его коснуться. Не только царапины не появилось на нем, но даже пот не выступил. В то время как оба его противника, хотя были сильны и хорошо сложены, уже заметно утомились. Кое-где доспехи их были смяты мечом их грозного соперника. А тот, в очередной раз выйдя из окружения, широко улыбнулся и крикнул им: - Старайтесь лучше! Победа одерживается не маханием мечом. Я знаю наперед, куда ударит каждый из вас. Мысль неотделима от поступка, рука следует за ней. Один из воинов, с промятым посередине нагрудником, поклонился обнаженному. - Ты - это ты, Владыка Гарран. Вряд ли кто-то еще скажет, что мы не умеем драться. Жрец-Воин вскинул меч и прыгнул им навстречу. Началась бешеная рубка, казалось, что все трое сейчас должны погибнуть. Туча красной харантийской пыли скрыла из виду всех. Сквозь лязг железа прогремел голос Гаррана: - Драться могут все! Докажите, что вы можете думать, мои волчата! Лишь тогда великий Огненный Меч осенит вас своим духом! С этими словами Гарран перебросил меч из правой руки в левую, и один из его противников покатился по земле, ловя сбитый с головы шлем. Только теперь Жрец-Воин позволил себе оглянуться на пришедшего к нему военачальника и кивнул, приветствуя его. Но отвлекаться, оказывается, было еще рано. Второй его противник стремительно занес меч, целя в спину. - Главное - победа! - успел он рассмеяться счастливым смехом. Но более ничего не успел, потому что Жрец-Воин, уходя от удара, перекатился в прыжке через голову, увлекая за собой ученика. Уткнув его в пыль, слегка надавил коленом в грудь. - Не хвались победой, пока она не одержана! - договорил он, выждав, пока ученик встанет на ноги. Оба воина, пристыженные, первым делом осмотрели свои мечи и доспехи. В сущности, им нечего было стыдиться. В военной школе при Храме Меча они были лучшими, да и во всем войске вряд ли кто-то мог с ними сравняться. Но до уровня Жреца-Воина, как теперь становилось ясно, обоим было далеко. Сколько бы ни учились, как важна в сражении ясная мысль, не менее, чем боевой дух, - да вот попробуй воспитать их в себе! Многое, многое надо понять, осознать всей душой, каждой капелькой крови, чтобы стать Жрецом-Воином, да и любым из двенадцати. Между тем Гарран, отряхнувшись от песка, подал руку пришедшему пожилому воину. - Пусть Солнце освещает твою дорогу... в эти черные дни, - добавил он к обычному таморианскому приветствию. - Почему ты сегодня не на совещании у командующего, Иобат? Военачальник сдержанно пожал широкими, еще крепкими плечами, скрывая ярость. - Я ушел, оставив Угерта с его прихлебателями. Тем более что у них, по-видимому, все решено и так. Жрец-Воин мрачно кивнул, с таким видом, словно сбывались его худшие предположения. - Значит, Угерт доверился перебежчикам? Что ж, пойдем, поговорим у меня, - он проводил гостя в свой шатер, украшенный мечом. В шатре было, хоть просторно, но скромно, не чета жилищам таморианских полководцев, больше напоминающим передвижные дворцы. Широкое кожаное ложе застилала шкура огромного льва. Земляной пол не застилали ни дорогими коврами, ни красочными мозаиками. На опорных столбах было развешено оружие и боевые трофеи, зато не было никаких доспехов. На краю ложа сидел мальчик-подросток, черноволосый и смуглый, как сам Гарран. Завидев вошедших, он пожал Жрецу кувшин с водой, помог смыть с себя песок, затем протянул чистую тунику привычным движением. - Принести ужин, мой господин? - спросил мальчик. - Не надо. Ты и так хорошо поработал, Рэйг. Ступай к своим братьям, может быть, они тебе покажут пару уроков. Они сейчас, должно быть, сильно раздражены. - Как прикажешь, Владыка Гарран. Мальчик исчез. Жрец-Воин одобрительно кивнул ему вслед. - Из него выйдет толк. Если бы все шло своим чередом, скоро можно было бы его отдать в войско. Пусть в пехоте начнет служить. Кто не умеет повиноваться, не сможет и править. Сидевший за простым деревянным столом военачальник Иобат немигающим взором глядел на Жреца. - Думаю, Владыка Гарран: если бы вся знать Таморианы следовала вашему примеру, сейчас не грозила бы общая гибель. Гарран пересек шатер, сел на скамейку напротив собеседника. - Ты и твой род не похожи на столичных неженок. Из сыновей своих вырастил способных командиров, скоро и внуки по их стопам пойдут. И полководца опытней тебя у нас не найти. Я-то видел, как харантийцы рассеиваются от твоей конницы, как сухие листья. Иобат было приосанился, но тут же тяжело вздохнул, склонил голову. - Спасибо на добром слове, Владыка Гарран! Да толку-то что? Мое мнение больше не имеет силы в войске. Угерт меня не слушает, он делает то, чего хочет от него царь. А царь приказывает - идти вперед и побеждать, любой ценой. Вот Угерт и готов идти за перебежчиками, что обещают проводить короткой тропой к Восточной крепости. Утром выступаем в путь, даже разведки не дождались. Черные брови Жреца-Воина сошлись одной линией. - Такое доверие вызвали перебежчики? - Их допрашивали поодиночке. Ни один не переменил показания, что бы ни делали. Они твердят, что не верят в победу повстанцев и преклоняются перед великой Таморианой. Как тут не растаять, будто масло на солнце? Им верят, Владыка Гарран. Нынче мало кто из таморианцев сам пошел бы на муки и смерть, чтобы заманить врага в ловушку; как же нам ждать такого от врага? - И что ты собираешься делать? Из груди Иобата вырвался глубокий вздох. - С Угертом я поругался и ушел. Служить под его началом более не могу, нет сил! Но завтра еще поведу конницу с ним вместе. Моей отставки пока никто не принимал, а войско жаль. Таморианцы ведь, хоть и отданы под начало придворному щеголю! Но, если я переживу этот безумный поход, подам в отставку, - старый воин сник, договорил тихо: - И царь, конечно, с радостью от меня избавится. Новостей хуже нынешних я что-то и не припомню... - И я тоже. Ни в какие времена, - Жрец-Воин расхаживал по шатру, как барс в клетке. - Кстати, а что происходит при дворе? Что пишет твой старший сын, начальник дворцовой стражи? - Мой Рейнар - уже не начальник стражи. Мариан его сместил, потому что наша семья будто бы непозволительно близка к царским врагам... Последнее, что сын пишет мне - о том, что собирает людей в наших поместьях, готовится отплыть в Тиррену. Есть еще время собрать на полях зимний урожай, так он сообщает. Гарран одобрительно кивнул. - Ты и твои сыновья - люди дела, Иобат. На таких, как вы, можно положиться. В землях изгнания, которые для наших потомков станут родиной, твой род будет одной из главных опор человечества. Многие люди сплотятся вокруг вас! Сумрачное лицо Иобата немного прояснилось. Он поднялся на ноги - старейший военачальник Таморианы, все еще лично водивший в бой свою конницу. Но, не успокоившись до конца, проговорил: - Для меня большая часть твое благословение, Владыка Гарран. С того дня, как мне маленьким мальчиком срезали волосы перед священным мечом. Но сейчас меня больше волнует ближайшее будущее. Если наше войско попадет в ловушку... - То в нем еще останется достаточно здравомыслящих людей, способных его вывести, - пообещал Гарран. Они внимательно изучили чертежи, досконально изображающие местность вокруг Восточной крепости, занятой харантийскими повстанцами. Оба хмурились, представляя, какими тропами придется двигаться. - Горы, узкие ущелья, узкие тропинки, где войско растянется - лучше месте для ловушки и не придумаешь! - вздохнул Иобат. - Только такой самонадеянный болван, как Угерт, может сунуться в эту мышеловку. - Тебе надо отдохнуть перед походом, уже скоро утро. Тебе потребуются свежие силы, - посоветовал Гарран. - Останешься ночевать? Иобат покачал головой. - Благодарю за приглашение, но я сегодня должен быть среди своих воинов. Он ушел, а Гарран до самого рассвета сидел, не зажигая свечей, изучая чертеж, словно тот мог поведать что-то кроме начертанного на нем. На коленях Жреца-Воина лежал обнаженный меч, отливающий синеватым отблеском небесного железа. А наутро, едва солнце поднялось из-за зубчатых горных отрогов, гром барабанов и пение боевых труб подняли весь лагерь. Скакали гонцы, созывая войско. Военачальники поднимали свои отряды, приказывали строиться в поход. Ругаясь и зевая со сна, таморианские воины занимали свои места, строились по порядку. Широкой и пестрой змеей выползало войско через ворота лагеря. Меся красную пыль крепкими ногами, шагали пехотинцы. Ехали колесницы, но их было мало здесь, потому что они не годились двигаться по горам. Мчалась конница, придерживая легконогих коней, чтобы другие войска поспевали за ними. В обозе следовали ослы, незаменимые в горах, и медлительные, но могучие бычьи упряжки. Они везли осадные орудия, а также многое другое, например, снаряды с негасимым огнем. Позади всех плавно колыхались огромные серые элефанты, словно ожившие скалы. В середине войска реяло знамя Таморианы - золотой лев с мечом в лапе, на синем фоне, означающем море. Под знаменем ехал полководец Угерт, окруженный отборными воинами. За ним под надежным присмотром везли перебежчиков, взявшихся указать потайную тропу. Их пока держали в строгости, но хорошо накормили и одели для начала. Звонко пропела труба, возвещая начало похода. Угерт слегка пришпорил коня, мысленно рисуя себе картину, как вернется победителем в Аталу, разбив харантийцев. Тогда и царь признает, что он, Угерт, не меньше сделал для победы, чем его загадочное оружие, если оно вообще пригодится. И - во всей Тамориане не останется вельможи богаче и влиятельней Угерта. Что станут значить перед ним остатки былых княжеских родов, или даже сами Жрецы!.. От приятный мечтаний царский полководец отвлекся, увидев Гаррана. Жрец-Воин в простом черном хитоне, без доспехов, сидел на огромном черном коне во главе храмового войска, и невозмутимо провожал взглядом царских воинов. От его взгляда Угерта передернуло. - Храмовые войска пойдут позади - хоть и пыль глотать за нашими спинами, зато безопаснее, - съязвил командующий. Гарран усмехнулся, оскалив зубы, как барс, а вот глаза его совсем не смеялись. - Мы идем позади, чтобы прикрыть вас! Угерт в бешенстве хлестнул коня. Правда, храмовые войска не подчинялись никому, кроме Жреца-Воина, так было всегда. Но ведь ему, Угерту, доверено царем общее командование, и Гарран должен был это понимать. Определенно, Жрецы забрали слишком много власти. В такие минуты Угерт готов был вместе с царем Марианом обрушить все громы и молнии на их головы. Скоро, вероятно, это и будет сделано, только сперва на очереди харантийские повстанцы. Тем же порядком - впереди царские войска, позади храмовые, - таморианцы двинулись в путь по изрезанному ущельями плоскогорью, туда, куда указывали перебежчики. Старый гриф-стервятник был сильней и опытней всех птиц на расстоянии многих дней полета. Каждое утро, если восходящие потоки холодного воздуха расправляли его огромные крылья, он поднимался из своего гнезда на горной вершине и парил высоко над горами и степями, высматривая добычу. Невероятно острым зрением он всегда находил то, что было обречено смерти - в степи, в горах, в поселениях двуногих. И спускался, когда наступало его время. Этим утром гриф заметил ползущую по скалам большую стаю двуногих вместе с четвероногими животными. Они втянулись в глубокое ущелье и двигались с упорством муравьев, одним им известно куда. Гриф описал над ними широкий круг и продолжал парить на недосягаемой высоте, так что вряд ли с земли кто-то мог бы его разглядеть. Зато сам он все видел и спокойно ждал. Двуногие любят драться между собой, и уже не раз доставляли обильную добычу старому грифу и его племени. Он хорошо помнил, как местные темноликие жители напали на других, бледных, что обитали в сложенном из больших камней гнезде. Обе стаи двуногих дрались целый день, и, когда битва закончилась, множество темноликих устилали своими телами каменистую землю, но трупов бледных было все-таки больше. А еще остались мертвые лошади, быки и ослы, ненужные никому, кроме тех, кто похоронил их в себе. Тогда все грифы окрестных мест объедались так, что не могли летать. Правда, о блестящие твердые шкуры, что любят носить на себе двуногие, можно и клюв повредить. Но старый гриф был мудр, он умел достать сочное мясо без риска. И вот, теперь бледные двуногие, похоже, опять направлялись с блестящими острыми когтями к каменному гнезду. Не иначе как они опять будут драться, и многие погибнут. Это интересно. За ними следует проследить. Так и есть! С подоблачной высоты гриф увидел, как выше по ущелью притаилась стая темноликих людей. Они заступили дорогу бледным и собирались напасть. Утреннее солнце блестело на их острых когтях, пахнущих землей и кровью, на их твердых блестящих шкурах. Они выжидали, когда подойдет противник, держали лошадей в поводу. В небе появились другие грифы. Увидев, что старейший из них кружит над ущельем, они слетались со всех сторон, ожидая, что и для них тут найдется пожива. Старый гриф покачнул крылом: мол, придется еще подождать... Словно лавина с высоких снежных вершин, ринулась стая темноликих навстречу врагу, с оглушительным топаньем, гиканьем, свистом. Гриф увидел, как они налетели на бледных, врезались в плотные ряды тех, кто идет своими ногами. Точно молодые львы бросились на стадо антилоп. Брызнула первая кровь, многоголосый вопль огласил ущелье, отражаясь от каменистых склонов. Пешие воины подались назад. Вражеские всадники теснили их, нависали с высоты роста лошади. Но нелегко приходилось и нападавшим. То один, то другой конь вскидывался от боли, шарахался прочь, теряя седока. Или сам падал и корчился в судорогах, с распоротым брюхом, с перерубленными ногами. Теперь уже не один гриф - великое множество их парило на распластанных крылах, с холодным спокойствием наблюдая, как внизу все больше становится для них добычи. Им видно было, как бешено сопротивляются стиснутые в ущелье бледные люди, стараясь пробиться вперед. Но им приходилось протискиваться сквозь ряды своих же, не хватало места. А темноликие, затаившись в скалах, осыпали противника острыми колючими палками. Они не нравились старому грифу, и он поднялся выше, хоть и без того вряд ли хоть одна летящая палка смогла бы его достать. Но, кто хочет жить, должен быть осторожен. Таков великий закон, которому повинуется все живое. Одни только двуногие могут им пренебрегать. Потому-то их глупая порода истребляет сама себя, на пользу им, грифам. Ну, еще гиенам, если успевают прибежать... А внизу тем временем кое-что изменилось. Бледные перегруппировались, и сами перешли в нападение, как буйволы против львов. Синий вышитый лоскут заколыхался, как будто вот-вот упадет, вокруг него столпились бледноликие. Сперва они долго кричали и ругались, размахивали своими блестящими когтями. Гриф уже ожидал, что они сейчас передерутся еще и между собой. Но они все же разошлись мирно, причем часть из них, пришпорив коней, рванулась вперед. Их вел высокий седой воин, на нем твердая шкура блестела особенно ярко, а на голове развевались белые перья большой нелетающей степной птицы. Бледные обрушились на темноликих, грохоча как гроза. Новая стычка была еще ожесточенней прежней, и трупы темноликих и бледных громоздились вповалку. Но бледные все-таки прорвались, оттеснили врага. Грифу было видно с высоты, как седой воин что-то кричит, собирая своих. Уже не блестела на нем шкура, вся измятая, в крови. Рука висела плетью. Но бледные отозвались на его призыв. Издав воинственный клич, похожий на вой диких собак, они перестраивались, готовые продолжать бой. Спешили конные и пешие, в надежде на спасение. Ковыляли раненые. Прыгали по камням отставшие повозки. Грозно затрубили элефанты, каким-то образом повиновавшиеся приказам двуногих, сидящих на их голове, таких маленьких в сравнении с ними. Если хоть одного из этих великанов убьют, вот будет долгое пиршество у всех грифов на свете!.. Если бы бледноликие спросили у старого грифа, он бы сказал им, что напрасно сопротивляться. Потому что ему было видно все - и то, что люди знать не могли. Но грифа не волновали распри людей, ему было все равно, чье тело он подберет после битвы. Засевшие в скалах темноликие сбросили вниз заранее приготовленные каменные глыбы прямо на головы бледноликим. Они ворочали их руками и толкали палками, и камни, толкая друг друга, устремились вниз с тяжким грохотом. Это была настоящая лавина. В грохоте камней утонули крики и стоны, рев зверей, треск костей. Огромная туча пыли заволокла все даже от зорких глаз грифа. Бледноликие бежали прочь, не в силах ничем помочь своим собратьям. Из пыли и грохота камнепада с неистовым ревом вырвались три элефанта. Ошалев от страха, они крушили все на своем пути. У одного из них на шее еще висел полуживой погонщик, отчаянно цеплявшийся за ремень, свою единственную надежду. Звери-великаны налетели на бычьи упряжки, раскидывая все, что там было. Из разбитых повозок выкатились смоляные бочки, глиняные горшки. Темноликие воины тут же подоспели к месту страшного разгрома. Раздался ликующий крик, и один из них, вскочив на изломанный борт повозки, поджег один горшок и метнул навстречу бледным. По земле хлестнула струя пламени, и вмиг разгорелся огонь. Вспыхнул колючий кустарник, растущий в ущелье, и дерево разбитых повозок, и тела погибших и еще живых. Черный дым пополз по земле, заглушая предсмертные стоны. А темноликие с ликованием разбрасывали все новые зажигательные горшки. И скоро целая река пламени текла по ущелью, грозя поглотит всю стаю бледных. Старый гриф разочарованно каркнул. Вся его добыча на поле боя могла сгореть, как во время степного пожара. Этого он не ожидал. Ему и его сородичам ни к чему был огонь. Огонь появлялся только когда гневались Высшие Силы, небесные или земные. Наверное, эти двуногие очень разозлили Их, так что от них не останется и трупов... Бледноликие метались, застигнутые врасплох: с одной стороны приближалась стена огня, с другой неистово ликовали враги. Многие предпочитали все-таки врагов. Обожженные, ослепленные ужасом, они падали без сил, подставляли руки, позволяя себя связать. Гриф видел, как самых ярких и блестящих среди бледноликих повели, связанных, за хвостом лошади победителя, и как темноликие хохотали, заполучив их синий лоскут. Но это его не волновало. Он понял только, что этих, кажется, пока не собираются убить. Значит, они - не его добыча. Но, оказалось, еще не все бледноликие покорились! Когда уже их вожаки шли связанными в плен, другие, спасаясь от огня, собрались вместе, и готовились к решающему удару. Во главе их оказался все тот же седой воин. Он что-то кричал, подняв меч здоровой рукой, и вокруг него собирались другие. А вот и еще бледноликие, эти до сих пор держались в стороне, почти не дрались. Но тут выехали вперед, навстречу темноликим, загородившим им дорогу копьями. Все это было понятно старому грифу, и вновь заинтересовало его. Так бывает и у четвероногих зверей: одни смиряются и принимают гибель, а другие бьются до смерти - своей или вражеской. Видел гриф не раз, как буйволы, окруженные стаей львиц, идут напролом, низко склонив рога, хрипят, тащат на себе вцепившегося врага, а не остановятся, пока не одолеют или не погибнут. Подобные битвы не на жизнь, а на смерть были выгодны племени грифов: после них всегда оставалась обильная добыча. И, как могучие буйволы, ударили бледноликие на ощетинившихся копьями врагов. Ринулись, проламывая строй, принимая в себя копья, но преломляя их силой своих мышц и яростным упорством. И гриф увидел с высоты прежде людей, как дрогнули темноликие, как их строй подался, рассыпаясь перед неожиданным отпором, казалось, уже разгромленного противника. Теперь их вел другой воин - одетый в черное, без доспехов. Он был повсюду, носился на вороном коне, воодушевляя своих людей. Там, где он появлялся, таморианцы рубились сильнее и решительнее, забывали раны и усталость. Когда они видели воина в черном, у них появлялась надежда. Они знали, что врага можно победить, и как это сделать. Не один и не два воина бились в тот день гораздо лучше, чем могли, охваченные боевым вдохновением. Словно чей-то воинственный дух вселялся в них, придавая небывалые мощь и ловкость. Казалось, будто каждый из уцелевших воинов ненадолго становится им, Жрецом-Воином. Сквозь каждого из них проходило в тот день божественное вдохновение, что посылает Владыка Огненного Меча. Даже старый гриф почувствовал нечто необычное, глядя, как позади Гаррана остается след из бьющихся в агонии тел. Никогда он не видел, чтобы человек умел так сражаться. Сразу несколько копий протянулось навстречу Гаррану, готовясь пронзить его незащищенное тело и бока его коня. Но Жрец-Воин прорвал оцепление, руками выдернул у харантийцев два ближайших копья и бросил их под копыта коню. Даже он, умея чувствовать любую угрозу, не смог бы остановить всех противников сразу. Одно копье царапнуло ему спину, другое вонзилось выше колена. Но Жрец-Воин уже проложил дорогу, и за ним бросились остатки таморианских войск под командованием Иобата. Где-то позади еще метались обезумевшие элефанты, топча все, что подворачивалось под ноги и могучий хобот. Гарран разглядел их и отдал приказ. Обученные для войны звери вдруг разом успокоились. Теперь им ясно было, что делать. Словно их опять направляла твердая рука погонщика, только гораздо надежней прежнего. И они, подняв хоботы и растопырив уши, как паруса, развернулись прямо на ничего не подозревающих харантийцев. Бешеный рев, крики, стоны, жуткое ржание коней, глухие удары, свист стрел и копий вновь наполнили ущелье, дым и пыль заволокли новое побоище. К тому времени, как харантийцы смогли расправиться с одержимыми элефантами, уцелевшие таморианцы ушли далеко вперед, и теперь только грифы могли бы с заоблачной высоты разглядеть оба войска. Но грифам было не до отступивших. Они ждали, пока темноликие уйдут с поля боя, оставив им богатое пиршество. И харантийцы ушли. Убитых было так много, что они могли унести только тела военачальников, кого удалось найти. Зато в их руках оказался цвет воинства Таморианы, во главе с самим главнокомандующим, Угертом. Совет главных вождей Харанты, заключивших союз, чтобы изгнать со своей земли белых пришельцев, устроился в захваченном шатре таморианского военачальника. Широкий стол из туевого дерева устилало главное знамя Таморианы. На нем расставили пиршественное угощение и кувшины со слабым пальмовым вином. Воины, подталкивая в спину копьями, ввели Угерта и других пленных военачальников. Те еще были связаны, двигались точно во сне, серые от пыли, с пересохшим горлом. Угерт, опустив голову, твердил про себя: - Гарран обманул нас и сбежал. Он предал. Это все Жрецы виноваты. Они нас бросили... Товарищи по плену вздыхали про себя. Они не винили тех, кому удалось вырваться из ловушки; каждый из них сожалел лишь о том, что ему не хватило сил и выдержки, чтобы бежать с Гарраном и Иобатом. Харантийские вожди, размалеванные племенными знаками, в трофейных таморианских доспехах, уставились своими непроницаемо-темными глазами на пленников. Старейший из них, в посеребренном железном шлеме, насмешливо кивнул Угерту. - Это тебя послал безумный царь Мариан, чтобы навеки погубить нашу свободу? Пленник вздрогнул, услышав оскорбление своего царя. Но он сказал себе, что нужно перетерпеть. Когда он получит свободу, отомстит за все, только теперь необходимо выдержать... - Какой выкуп вы назначите за нас и наше войско? - спросил Угерт, стараясь сохранять достоинство. - За меня богоравный царь Мариан заплатит золотом. Как и за этих людей, моих соратников. Глаза харантийца презрительно сузились, тонкие губы искривились. - Вот на что ты рассчитываешь, главнокомандующий? Что царь тебя выкупит и опять даст под начало войско, как будто воины у вас растут в огородах? Так этого не будет! Вы все, и ваши воины до скончания дней останетесь у нас рабами. Будете пасти коров и коней, жать пшеницу, собирать финики, делать масло и вино, месить глину, - да мало ли найдется дел? Услышав такой приговор, Угерт покачнулся и упал бы, если бы в бок не кольнуло копье, заставляя выпрямиться. - А ты как думал? - доносился до него голос харантийца, будто из-под земли. - Когда-то деды наших дедов были слабее ваших предков. Их племена жили поодиночке, у них не было железных орудий, кораблей и укрепленных городов. Поэтому вы их поработили, но зато передали ваши знания. Теперь мы поднялись и укрепились. Зато таморианцы ослабели, если поручают таким, как ты, командовать войском. У вас нет сил удержать нас под своей властью. Мы скоро свергнем ваш гнет. Поэтому с тобой и твоими воинами поступят как с простыми рабами. И тогда все увидят, что Боги Неба и Земли отвернулись от вас. Бледное лицо Угерта перекосилось, как от боли. - Не тебе, безродный дикарь, лаять на Наместника Богов! Харантиец беззвучно засмеялся, вздрагивая всем сухощавым легким телом. Ему вторили и другие предводители племен. - Спеси у тебя, неудачник, скоро поубавится. А что до меня, то мое имя Витана, я вождь Рода Грифона. Чтобы стать во главе правого дела, мне пришлось оставить двух сыновей у вас в заложниках. Я не знаю, томятся ли они в плену или наслаждаются, испорченные вами. Но свобода Харанты значит больше их жизней, или любых других. Здесь, вместе со мной, те, кто решился пожертвовать теми, кто был всего дороже, потому что вы отобрали их. Другие вожди сурово закивали. - И у меня сын увезен заложником в Тамориану, - произнес один из них. - А у меня - дочь. И, если она забыла свою родину, очаг своей матери, то мне нет дела до ее судьбы, - сплюнул другой. - У меня забрали двух младших братьев. - А у меня невесту, - промолвил вождь моложе других, с сумрачным лицом; он один не пил вина и не улыбался. - Но она поняла бы, что я должен бороться за нашу свободу, даже если ей грозит смерть... - Вот видишь, - сказал Витана своему пленнику, разведя руками. - Я не могу взять за вас выкуп, когда лучшие из нас жертвуют близкими, чтобы добиться свободы. Давно пора обойтись с благородными таморианцами по заслугам... Эй, стража! В колодки его! Вошедшие бронзовокожие воины надели на ноги Угерту деревянные колодки, позволявшие делать лишь короткие шаги. Так же поступили и с его бывшими подчиненными. Пленный военачальник склонил голову, потрясенный и разбитый даже не столько пленом, сколько тем, что, оказывается, само звание царского полководца, да и самого царя, вовсе не священно для подданных Наместника Богов. Выходит, что с ним, представляющим в Харанте священную особо самого царя Мариана, можно совершенно не считаться! И похоже, что так отныне будет и впредь...