Blame It On My Youth

— Здравствуй Леоне. Я думал, что никогда не вернусь к этому порогу, — тихо говорит Бруно, чуть улыбаясь парню. Его потрепанному виду, сонным, крайне удивленным глазам. Он никогда не возвращался, а тут вернулся уже дважды и столько провел ночей… Бруно не знал, что будет дальше — это было для него в новинку. — И зачем тогда вернулся? — тут же спрашивает Аббакио, наваливаясь всем телом на дверной косяк. Он смотрит на него без всякого осуждения, ему просто интересно, почему Бруно решил вернуться именно к моменту, когда Леоне отложил все воспоминания о нем в дальний ящик. Постарался, по крайней мере. — Если бы я знал, то не вернулся бы, — отвечает Бруно, не сводя взгляда с Аббакио, будто в его глазах он сможет найти ответ. Но он прекрасно понимал, что найдет ответ только в его теле. — Заходи, — говорит коротко он, отходя немного от двери и слегка поправляя помятую рубашку, в которой и уснул. Он не знал, что произойдет через мгновение, но позволил этому демону войти в свою жизнь снова. — У тебя никого? — спрашивает Бруно, стягивая перчатки, снимая с плеч длинное бежевое пальто. Он не оборачивается к Аббакио, не ищет взглядом никого, ему была важна его речь больше, чем сам ответ. — По-моему ты знаешь меня достаточно, чтобы догадаться самому, — будучи все еще немного сонным, он неуклюже ловит пальто Бруно и оставляет на вешалке. В самом деле, Леоне будто ждал в этой квартире только Буччеллати, никого иного, вот только уже не надеялся. — Но я здесь. Значит все-таки я недостаточно знаю тебя… — уже обнаженной ладонью Бруно проводит по щеке Леоне, слегка шершавой. Не для кого было бриться? — Я скучал, Леоне… А ты?       Глядя в его глаза, Леоне видит штиль тихого океана, пусть ни разу в жизни не встречал его и вовсе, и волны его были спокойны, но это не мешало тому иссушать Аббакио. — И я, — тихо говорит он, утопая в тепле его ладони и еще раз задумываясь: сейчас перед ним не мираж? — Мой глупый Леоне, зачем же ты скучал по мне? — тепло улыбнувшись, говорит Буччеллати, чуть прикрыв глаза. Было невмоготу глядеть на него неумело, некрасиво убиваемого скучным бытом и отвратным алкоголем, — Выключи свет, он не идет твоим синякам под глазами.       Сделав шаг назад и нашарив выключатель в прихожей, Леоне находит Буччеллати, кожа которого слегка блестела от лунного света из гостиной, обнимает за талию, прижимая к ближайшей стене. Он и не собирался отвечать на его вопрос, не собирался повторять то, что сказал уже однажды и что, возможно, Бруно уже не вспомнит. Леоне и так выглядит достаточно жалко в данный момент, не хотелось подкреплять свое состояние словами, которые требуют действий.       Он никогда не задавал вопросов, Леоне будто чувствовал эту грань между ними. Они яростно желали быть рядом, быть так близко, как только можно, но так умело и трепетно хранить некие личные границы так, чтобы им обоим было уютно рядом. Бруно не встречал этого никогда, он целует Леоне, одну руку запустив в его волосы. Он знал, что вновь привело его к Аббакио, почему он его не выставил за дверь.       Руки бродили по спине Бруно под пиджаком, прижимали к себе еще больше, а Леоне наконец вновь чувствует себя живым, чувствует спокойствие, будто украденную часть души вернули на положенное место. Поцелуи говорили больше чем слова, сейчас Аббакио это понимал, а потому целовал глубже, кусаясь и крича, что он скучал намного больше, чем показывал своим видом и тремя словами, больше, чем ожидал сам. Он требовательно хватал его за талию, пересчитывал ребра сквозь рубашку, вспоминая все до мельчайшей детали, вспоминая его вес буквально до граммов, вновь подхватывая его на руки за бедра, но так и не отрывая от стены.       Тяжело дыша, Бруно проводит ладонями по его щекам, острым скулам, приходится по шее, горячей после его недолгого сна. Их страсть и была будто сном. Ты отдаешься ему полностью, просыпаешься, живешь, как ни в чем не бывало, а потом вновь погружаешься в этот водоворот будто впервые. Бруно не понимал, что в Леоне такого, чего не было в других, такого, что хотелось отдаться сразу и очень надолго, прижать коленями к себе, целовать так, чтобы он понял — от Бруно нельзя сбежать, пока он сам того не захочет. Он быстро расстегивает все пуговицы, до которых мог дотянуться, притягивает за ворот темной рубашки к себе.       Еле отстранившись от его губ и спуская свои на его подбородок и шею, Леоне целует, пытается сквозь запах услышать не принадлежал ли он кому-то иному, увидеть где же тот пропадал. От его кожи тянуло тем необходимым Леоне теплом, совершенно новым парфюмом и, как ни странно, травой. Аббакио хотел посмотреть в его глаза, но их губы вновь слились в единое, словно питаясь друг другом и дыша, а Леоне хотелось больше, так что он спешит унести Буччеллати в спальню, где наконец бросает свою рубашку, держащуюся на двух пуговицах, на пол, а следом собирается отправить одежду Буччеллати. Бруно не солгал, а воистину скучал. Но к черту ожидания, они оба знают, ради чего тот вернулся.       Опередив Леоне, Бруно расстегивает свою рубашку сам скидывает её на пол вместе со своим пиджаком. Он чувствовал его насквозь, знал о каждой его мысли сейчас и абсолютно их разделял. Как сильно он скучал по его губам, по его спине, щекотке волос на шее. Их тела будто созданы из одного материала. Он впервые желал видеть глаза того, кто так близок. Буччеллати впервые казалось, что он не пытается забыться, он наоборот хотел знать, что внутри него не все избито, он пришел к Леоне за помощью, молил, сжимая коленями его бедра, пальцами сминая кожу на его спине, просил, чтобы тот подарил ему вечность.       С дрожью выдохнув, Леоне смотрит в его глаза, целует коротко его губы и гладит его грудь, начиная покрывать ее трепетными поцелуями, будто боясь испортить слегка шероховатой кожей. Мозг Аббакио будто пребывал в эйфории, он скучал по его телу, которое отдавало мраморным вкусом, сияло отпечатками скульпторов возрождения, кончиками пальцев он повторял рельеф, спускаясь все ниже, расстёгивая ремень на его брюках, целуя содрогающийся от тяжелого дыхания живот. Он не желал отдавать его кому-то иному теперь никогда, не желал чувствовать чужой запах на его гладкой, словно атлас, коже, Леоне чертовски нравилось чувствовать себя особенным, ведь Бруно и сам не желал уходить. Их встреча будто была предначертана судьбой.       Никаких более грязных любовников, никого кроме него, ничего кроме его губ не нужно, ничего кроме этих поцелуев, горячих, нежных, он не желал более получить просто удовольствие, он хотел быть рядом с ним, тонуть в его касаниях, поцелуях, судорожно вдыхать после легкого холодка дыхания Леоне на его теле. Во всем этом хотелось существовать. И ведь он правда скучал, скучал как никогда, скучал, как ни по кому в своей жизни. И этот момент Бруно не хотел забывать, как не хотел забывать Леоне. Не просто невероятное тело над ним, именно Леоне он хотел сохранить в памяти. Кем они были? Как тогда ночью офицер согласился на эту дикую провокацию? Он ведь был точно таким же. Охотником до впечатлений и новых ощущений, охотником за счастьем. А поймать его было невозможно. Можно быть только на его грани. Один единственный раз за жизнь.       Ладони касались мягкой упругой кожи, Леоне смотрел снизу вверх на его лицо, которое выражало так много чувств, а Аббакио понимал каждое и уж тем более разделял. Леоне будто чего-то выжидал, сжимая в бледных венистых ладонях простынь на краю кровати над его головой, так неосторожно, ведь волосы Буччеллати находились так рядом, щекотали, провоцировали запястья, в которых кипела кровь, норовясь расплавить тонкую кожу и вовсе. Он смотрел в его глаза, чувствовал сжимающиеся колени на своем тазу, извивающееся тонкое тело, возможно, Леоне хотел что-то сказать, возможно, о том, как же сильно он скучал, до безрассудства, до скрипа зубов, но посчитал это ненужным. Ощущения сделают все за него. С этими мыслями он проникает в его тело, медленно, не торопясь, зная, что это заставит Бруно молить о большем.       Огненной волной отзывается в теле Бруно это движение, заставляя с протяжный стоном зажмуриться, отвернуть голову, вжаться в подушку из всех сил. Воспользовавшись моментом, Аббакио припадает губами к его шее за самым ухом, у корней черных волос, внимает его тонкий нежный запах и медленно двигается, впитывая в себя его протяжные стоны, словно музыку ангелов. Жарко выдыхая в ухо Буччеллати, Леоне делает несколько более быстрых толчков, проводя ладонями по его талии, приподнимая ее и обхватывая. Аббакио хотел посмотреть на него полностью, а потому переворачивается на спину, оставляя Буччеллати над собой, сжимает его ягодицы, пальцами проводит по крестцу.       Бруно хватался за Аббакио, как за последний оплот надежды, он не мог дать ему умереть так. Ведь не мог же? Пальцами, ногтями впивается в его кожу, будто пытаясь вынырнуть из этого водоворота, но тщетно, он попадает в самую его середину, где от его движений все тело приходило в вопиющий восторг, но этого было очень мало. Наконец выпрямившись, Бруно откидывает волосы назад, глубоко вздохнув, прикрыв глаза и оперевшись ладонями о грудь Леоне, проводя по ней, ниже, к сильному прессу, насаживается медленно, все больше входя во вкус. Он хотел чувствовать каждую секунду, помнить каждое мгновение, как никогда в своей жизни.       Леоне, наконец, заимел право лицезреть его тело во всю, в мягком свете луны и звезд, прорезающимися рамами окна, стекающими по его влажной смуглой коже, который скользил по изгибам с каждым трогательным движением. Аббакио чувствовал Бруно целиком и полностью, поглощал его взглядом, не имел возможности лишний раз двинуться.       Бруно ускоряется, требуя еще и еще, глядя на погруженного в блаженство Леоне. Они будто питались друг другом, дышали друг другом, Буччеллати никогда не мог подумать, что ему будет так хорошо с кем-то на ином уровне. Они не просто скучали друг по другу. Руки Леоне почти заставляли дрожать, от прикосновений к ступням, ягодицам, юноша всякий раз впивался в его тело ногтями. Хотелось его губ, его мужчине тоже, и Бруно хотел в ответ хоть чуточку дразнить его, как тогда он не давал себя касаться, приковав к кровати.       Кожа начинала гореть от ногтей Бруно, но Леоне бы соврал, если бы сказал о том, что это ему не нравится. Ему нравится все, что связано с Буччеллати, вплоть до запаха марихуаны, которая валялась явно где-то с его одеждой на полу, Леоне думал об этом, забывая о своем долге перед законами и государством. Он готов был восхищаться всем, конечно, кроме его предыдущих любовников. Аббакио определенно сделает все, чтобы затмить их, чтобы Бруно принадлежал лишь ему одному. С его размеренными движениями, дыхание Аббакио все больше содрогается от нетерпения, он не выдерживает и желает перехватить хоть немного инициативы, обвивая его талию сильными руками, начав рвано и быстро двигаться. Бруно не выдерживает и склоняется к губам Аббакио, стоная теперь в них, целуя глубоко и страстно. Их тела, слитые воедино, горели новым танцем неподдающейся описанию страсти и единым моментом редкого молчания. Бруно изредка слышал Леоне, и как это ласкало слух моментами искреннего наслаждения.       Буччеллати был почти на самом краю, почти без сил прижимался к Леоне, к его лбу, его груди, щеке, чувствовал каждое прикосновение кожи к коже. Еще и еще одно сильное движение Аббакио и ожидаемая волна неописуемого удовольствия накрывает его существо. Уши будто заложило, а темнота в зажмуренных глазах вмиг растаяла. Уткнувшись носом в его щеку, легко улыбаясь, все не сползая на кровать рядом, Бруно пытается перевести дыхание, проводит кончиками пальцев по горячей, слегка влажной груди Леоне, чуть щекоча ее, воздымающуюся от тяжелого дыхания. И так спокойно на душе, ни намека на волны слепого отчаяния, накрывавших его всякий раз, как он засыпал в чужой кровати.       Переведя дыхание, Леоне даже не спешит потянутся за сигаретами, ведь боится спугнуть Бруно, который все еще лежал так близко, плавно скользя пальцами по бледной коже. Если Буччеллати захочется курить — он отстранится первый, Леоне уж точно не желает опережать его. Поглаживая его по взъерошенным волосам, Леоне смотрит в потолок и ждет момента, когда пелена в голове начнет развеиваться. — Ты заявился весьма удачно, — тихо говорит Леоне, разрывая диалог их уставших дыханий, — Наконец мы сможем встретить утро вместе. — Если бы я не пришел сегодня, я бы застал тебя с женщиной, и ты не хотел бы меня видеть. Ты искал встречи со мной? — спрашивает Бруно, чуть приподнимаясь на выпрямленных руках. Он заправляет за уши волосы и глядит прямо в его глаза, легко и чуть загадочно улыбаясь, произнося свои слова тихо, точно так же как Леоне. Он сползает на кровать рядом, но сохраняет их контакт их тел. Офицер был горяч после пылкого момента страсти, а воздух вокруг без одеяла напротив, — Ты хотел меня видеть? — Хотел, — коротко и честно говорит он, желая утаить ту часть правды, которая гласила о многочисленных безответных звонках, походах в бары около его дома, лишь бы поймать загадочную лань. То, как он приходил к его дому и посадил парня, что писал ему одержимые письма. Он не хотел показаться Бруно таким же, поэтому предпочел быть лаконичным. Он слегка поглаживает его волосы и глядит в ответ, как будто задавая тот же самый вопрос. — После той ночи, я думал, что наскучил тебе и уехал к матери, в Милан. Я не привык кому-то отчитываться куда ухожу, но по тебе я скучал. — Не думал, что мне будет страшно от той мысли, что я все же тебя упустил, — сказал в свою очередь Леоне, глядя теперь в потолок, но не переставая перебирать в пальцах жестковатые волосы. — У тебя был кто-нибудь? Ты пытался заменить меня? — спрашивает Бруно, глядя прямо в его глаза, стеклянные, почти бесцветные, глубокие, но смотрящие не туда. — Нет, — еле заметно качая головой, отвечает Аббакио, переводит взгляд на Бруно, — А ты? — У меня был мужчина. Я даже не помнил его имени. Знал бы ты, как я ненавидел себя на следующий день… О Леоне, я ведь испорчу твою жизнь, зачем же ты влюбился в меня? — говорит Бруно, положив голову на его сильную грудь. — Сбавь самоуверенность, — совсем тихо посмеялся Леоне, — Она иногда выливается за край.       Он не желал опровергать этот довод, как и признавать. На самом деле, Аббакио занервничал из-за последних его слов, так как в его голове и мысли о них не было. Между ними все еще лишь интимная связь, не так ли? — Тебе повезло, раз ты так считаешь. Хочешь закурить? — спокойно улыбается Бруно, вновь поднимаясь на локтях. Он не хотел, чтобы Леоне любил его, он не желал этой пустой молитвы. Он не святой, и тем более не верил в это святое чувство. — Да, достань из тумбы сигареты, — ответил Леоне, слабо приподняв вытянутую руку в нужной стороне. — Ты хочешь сейчас своих обычных дурацких сигарет? Даже рядом со мной ты хочешь быть таким скучным? — удивленно подняв одну бровь, спрашивает Бруно, явно с сарказмом, но действительно говоря не о сигаретах. — О нет, Бруно, — вздыхает Аббакио, даже не пытаясь спрятать улыбку, — Я же полицейский, куда ты меня тянешь? — На интересную сторону жизни, мой дорогой, — с такой же улыбкой отвечает юноша, легко толкая Леоне за плечо, — На очень красочную сторону жизни. Тебе понравится. — О боже, — качает головой Леоне, понимая, что ему грозит уже срока три. Один причем за сокрытие другого бунтаря. Но интерес уже рос, Леоне даже не станет это скрывать, — Надеюсь.       Оставив звонкий поцелуй на щеке Леоне, Бруно спускает ноги с кровати и наклоняется за своим пиджаком, где и находился его портсигар, но замечает еще небольшую, но весьма интересную деталь. — Ты времени зря не терял, я посмотрю. И не одна не понравилась? — забравшись с ногами обратно в постель, от легкого мороза прикрыв ноги одеялом, юноша кивает на тумбу рядом с кроватью, где под телефоном была целый веер бумажек, исписанных номерами. — Там не только женщины, — отводит взгляд Леоне, также прикрывшись одеялом и, подложив подушку под спину, сел на кровати, — Я не стремился к общению с этими людьми, не могу описать даже приблизительно внешность хотя бы одного из них, просто потому что не помню. Не знаю, почему притащил все сюда. — Ну… Ты уже почти на правильном пути. Но советую знакомиться с мужчинами либо в полицейским участке, либо на светских обедах. В участке ты уже знаешь на что нарываешься, а на приеме можно сразу подцепить такого же скучающего в этой аристократской серости, как и ты, уже как минимум единомышленник, — не переставая улыбаться, Бруно протягивает парню портсигар, уже затягиваясь со вкусом, прикрыв глаза. — И что ты мне бы посоветовал? Чтобы подцепить, — улыбнулся Леоне, правда улыбка его тут же сменилась недоверием, когда он достал косяк. Оглядев его в пальцах, Аббакио зажигает его и почти мгновенно затягивается. — Не пить до помутнения рассудка. И улыбаться. Тебе идет. На такую улыбку можно не только дочь фабрики подцепить, — чуть закинув голову назад, внимательно наблюдая за Леоне, говорит Бруно. Интересно было сбивать полицейского с «истинного пути», как минимум доказывать, что та его скучная протоптанная тропинка не единственная верная.       Его слова прерывает сдавленный кашель. Боже, это было настолько неожиданно, что Леоне побоялся задохнуться, но все же выравнивает дыхание, кажется, начиная ощущать лёгкую эйфорию. Возможно, что это лишь самовнушение, но с одной затяжки разве все будет ясно? — Вот это будет комедия, когда я буду неоднозначно улыбаться коллеге по работе, и меня отстранят от службы, — хрипло смеется Аббакио, пытаясь далее подавить кашель, — Проклятая русская рулетка. Хотя, честно скажу, не все полицейские так хороши собой, как ты думаешь. — Я про заключенных говорю, сладкий мой, и дыши ровнее, мне же потом тебя по кускам собирать, — улыбается Бруно, давая приятному чувству, как привычное головокружение понемногу охватывать его. Нельзя курить больше чем два косяка, нельзя давать себе слабину. Он вновь медленно затягивается, уже не глядя на Аббакио, уносясь в свои собственные мысли, которые начинали будто улетать от него, — У вас за решеткой иногда сидят весьма интересные личности, не всегда преступники. Я из-за решетки тебя подцепил… — Я не особо часто выступаю как надзиратель, — говорит Аббакио, слегка зажмуриваясь от того, что глаза начинали слезиться. Он не мог сказать Буччеллати, что никого другого найти уже не сможет чисто из-за своего воспитания, из принципов и души. Может, он и правда влюблен, но утверждать этот факт на сто процентов было глупо. Ответа ему точно ожидать не стоит. Остается лишь улыбаться чаще ему одному, чтобы удержать немного дольше… — Знал бы ты, как мне нравятся мужчины в форме… А теперь помолчи хоть немного… Хотя нет, скажи что-нибудь еще… — Бруно двигается к Леоне, упирается спиной в изголовье и ловит его ладонь своей, переплетая тонкие пальцы с его… Темнота рассеивалась перед его глазами и это чувство, текущее по венам почти отрывает его от реальности, только собственный голос, и голос Леоне не дают смыслу исчезнуть. — Например…- задумывается Аббакио, чувствуя, что поступает головная боль, ровно также как и эффекты поприятнее. Он действительно не знал что говорить, мысли выпрыгивали из головы одна за другой, оставляя лишь спонтанные вещи перед глазами, — Что у тебя очень изящные пальцы, как у пианиста. Ты занимался музыкой? — Занимался… Как и любой богатенький ребенок. Занимался… И очень хотел научиться. Могу сыграть несколько гамм, правда не сейчас, — усмехается Бруно, и его голова постепенно сползает на плечо Леоне, — А твои ноги это просто что-то… Кто-нибудь уже восхищался твоими ногами?.. — Честно — никто, — смеется Леоне, опуская свою голову также ближе к Бруно, поглаживая большим пальцем его костяшки на ладони, почему-то боясь нажать слишком сильно. Он смотрел на свою выглядывающую ногу из-под одеяла и не понимал, на самом деле, насколько близко к ним она находится. Неужели у Леоне настолько длинное тело? Бог его знает. — Ты хорош как черт. Дьявол в полицейской форме вполовину не был бы так сексуален как ты… О чем это мы? Будешь еще? — чуть посмеявшись, звонко, Бруно вновь тянется к портсигару. Хотелось выпасть из реальности, но что-то держало его здесь. Тумба была неимоверно далеко, юноша хмурится, но не может вырвать руку из слабой хватки Леоне и пьянящее спокойствие мешало что-то придумать. — Подожди, дай солнцу взойти хотя бы, — проговорил он, вновь пожмурившись от воспаления и отметив, что небо действительно светлеет. Вот только солнце взойдет не раньше, чем через часа полтора, а Леоне об этом даже не подозревал, — Я не могу тебя назвать сексуальным, скорее, прекрасным. Даже не в святом смысле, ты словно суккуб. Кстати говоря… Что за идиот засорял твой почтовый ящик? — Ты у меня дома побывал? Надеюсь моя дверь в сохранности. Я отправил туда курьера, не хотелось бы его расстроить… Это письма студента, который нашел во мне смысл жизни… Что во мне можно найти кроме классной задницы? Ничего больше и нет. Какая жалость, а так хотелось… — говорит Бруно, оставив попытки достать портсигар и вернувшись в свое положение, чуть потеревшись о плечо Леоне. — Зачем солнцу восходить? Оно не подожжет мой косяк. — Это звучит вполне логично, — усмехнулся Леоне, попытавшись второй рукой также взять Бруно за ладонь, но с тыльной стороны, но не смог рассчитать расстояния и сдался чертовски быстро, — А вот то, что я сделал, не очень поддается логике. Хотя, наверное, это доказательство того, что я в тебе вижу не только зад. — У меня к тебе еще два вопроса. Что ты во мне видишь кроме зада? И что ты такого натворил? Зачем ты хочешь мне что-то доказать?.. Кажется это уже три вопроса… — Я решил помочь тебе от него избавится, — засмеялся тихо Леоне, — Только потом понял, что поступил ничуть не лучше его самого. Черт, Бруно, я не желаю ничего тебе доказывать, может, лишь показать тебе же самому, что ты личность, а не зад, пусть я и странно подобрал слова… — Что ты сделал с тем хорошим парнем? Он же ничего плохого не сделал… Ладно, плевать на парня, легче будет искать в почтовом ящике газеты, — поймав чудом белый локон Леоне, Бруно стал накручивать его на палец. — Пусть немного у нас посидит, надеюсь, ты не будешь в обиде, — все еще посмеивался Леоне, скорее, чтобы сгладить ситуацию, а не чтобы насмехнуться над бедолагой, — Кто бы мог подумать, что никто даже проверять ничего не будет. Этим идиотам лишь бы найти повод для веселья. — Ты тоже в числе этих идиотов, мой дорогой, и я. Нам всем лишь бы найти повод для веселья. В этом и состоит жизнь, или я не прав? Мы все круглые дураки. Мой отец, твой отец, твоя бывшая, моя бывшая… А что делать? Вот… Сидеть и курить. — Да, я тоже в восторге, — вздыхает Аббакио, будто ощущая, как эффект растет все больше, а Бруно предлагал еще и второй косяк. Тем не менее, это все больше делало их уединение куда приятнее, хотелось говорить все больше и больше, хотелось погрузиться в мир Бруно немного глубже. — Зато как отпирался… Как будто я бы предложил что-то плохое. Всего лишь еще один способ расслабиться… — разговор не давал чего-то нового, но Бруно было очень удобно в компании Леоне. Он никогда не осуждал, он просто был рядом, Бруно откидывает голову назад и звонко смеется, — Тебе очень интересно будет сейчас посмотреть на себя в зеркало, мой дорогой. — Со мной что-то не так? — настороженно нахмурился Леоне, тем не менее, улыбаясь от его чудесного смеха. — Нет, напротив, пойди и посмотри… Ну, для начала дойди. Твои глаза это один большой зрачок… Отражение всегда такое смешное… А у меня всегда такие большие уши… Они и правда такие? — одной рукой Бруно хватается за свое ухо, настороженно и очень серьезно глядя на Леоне, другой крепче сжимает его ладонь. — У тебя большой нос, — сказал Леоне и провел пальцем от переносицы вниз, минуя горбинку, к кончику, остановившись там, но поведя дальше, до верхней губы, а затем нижней, — Почему у всех итальянцев такие? Что за дьявол нас таким наградил? — почти шепотом говорит Леоне, склоняясь немного ближе, едва соприкасаясь своим лбом с его, но ему все еще казалось, что Бруно от него весьма далеко. Леоне жмурится и хмурится от слезящихся глаз, но и отмечает, что у Бруно точно такие же, — Я не говорю, что они страшные, они всегда к лицу, но вот почему? — Большой неуклюжий нос, уши в разные стороны… За что меня до сих пор не погуляли все демоны ада? Что до сих пор во мне находят люди? Не противно же им со мной общаться… — искренне удивляется Бруно, не понимая, куда делась его обычная внешность, на которую он всех обычно и ловил в свою сеть. Чуть нахмурившись, юноша не отстраняется от Леоне, одну свою ладонь положив на его щеку, — Как ты думаешь, сможешь выгнать меня из своей жизни, прежде чем все пойдет крахом? — А вот мы возьмем и посмотрим, — ответил Леоне, слегка прикрыв глаза, — Если ты вернулся, то никуда от меня не денешься.       Но стоило ему увидеть в закрытых веках темноту, так Аббакио погружался в полный водоворот, зря понадеявшись, что действие длится не так много. — Тем более, с таким носом и ушами, я никогда таких не видел в своей жизни, тебе стоит ими гордиться… — Мой принц на белой лести, мой дорогой, мой самый страстный мужчина, ненадолго мой, но это и не плохо, — становилось душно, мысли в голове сплетались в один невообразимый комок, еще труднее стало соображать. Знакомая эйфория билась внутри о стены разума, стремясь на поверхность, но Бруно не за тем курит, чтобы забыть о мире всего на секунду. — Конечно я прав, а ты, Леоне, стой на ногах и не смей улетать. — Как скажешь, — слегка помято говорит Аббакио с глупой улыбкой и смазано целует его в губы, уносясь в абсолютный нарастающий кайф, сопровождающийся первыми лучами солнца, которые приглушались в осеннем ультрамариновом небе. Они уснули, казалось, когда утро было сравнимо с обыденным полуднем и проспали до самого заката.       Проснувшись, будучи совершенно отрезвевшим, как и от алкоголя, так и от каннабиса, Леоне долго смотрел на Буччеллати, пытаясь осознать, как тот вообще сравнялся с первым снегом, свалившись на голову так неожиданно. Тем не менее он был счастлив, настолько, что не чувствовал душевной пустоты, которая полыхала около суток назад.       Распахнув глаза, Бруно видит рядом только Леоне. Он не видит чужой квартиры, чужого тела, будто совершенно не своих рук, он видел Леоне и слышал свой собственный голос. Он не испытывает к себе неприязни, внутреннего отчуждения от собственного тела, ему спокойно, так спокойно не было уже очень давно. Остаток дня, того, что они не проспали, пролетел слишком быстро, но и ночью, во время Бруно Буччеллати, он не дал Леоне выспаться перед новым рабочим днем. Яркая, громкая, страстная ночь перед серым, скучным рабочим днем, где перед Леоне будут только толстые мужики в мундирах. Днем Бруно покидает квартиру своего мужчины, оставив свой шейный платок. Он еще вернется. Как минимум за платком.

***

      Серый скучный день для Леоне продлился еще на три, где его окружали, и правда, тучные коллеги званиями куда выше. Вечера скрашивали лишь длительные телефонные разговоры с Буччеллати совершенно ни о чем, но зато как согревали душу. Леоне даже не представлял, что его голос может так облегчать сердце и так успокаивать сон, давать желание идти дальше ради того, чтобы увидеть его лицо еще раз. В один из вечеров Бруно не позвонил, а Леоне не стал настаивать и навязываться, просто ложась спать по своему привычному графику, когда, конечно, в постели лишь он один, но и здесь Буччеллати дал о себе знать. Леоне правда об этом сначала не знал, сняв трубку посреди глухой ночи и услышав незнакомый женский голос. — Это дом Леоне Аббакио? Можно его к телефону? — голос девушки был донельзя напуганный, несколько потерянный и будто не совсем из этой реальности. — Леоне — это я. Доброй ночи, кто беспокоит? — четким привычным голосом спросил он, приподнимаясь в кровати. Внутри все сгущалось от недоброго предчувствия, Леоне очень надеялся, что ему это лишь кажется. — Бруно попросил скорее позвонить вам… Приезжайте скорее, тут он… мы и кокаин… Вы умеете водить машину? — всхлипнув, отрывисто говорит девушка на другом конце провода. — Умею, — коротко ответил он, уже откинув одеяло подальше. Все же предчувствие было не лживым — это пугало более всего, но для избегания неприятностей прежде необходимо быть рассудительным и собранным, Леоне потому сохраняет в голосе ровность и серьезность, — Диктуйте скорее адрес. — Квартал Мира. Я выйду встречу вас. Вы точно узнаете машину Бруно, если знаете его самого… Прошу, скорее, я боюсь за него… — отвечает девушка, медленно убирая трубку, промахиваясь мимо телефона. Опираясь о стену, Триш возвращается к Бруно, без слов садясь рядом, сжимая его холодную дрожащую ладонь.