***
Когда Леоне просыпается, он первым делом смотрит на часы. Опоздал на целых четыре часа, но это не сильно беспокоило, когда рядом все еще чувствовалось тепло тела Бруно. Сон ему определенно пошел на пользу и, чтобы его не прерывать, Леоне поднимается с постели тихо, заворачиваясь в свой халат. Позвонит на работу немного позже, незачем тревожить Бруно, сейчас лучше заняться завтраком. Просыпаясь, Бруно не видит никого рядом, лежит тупо уставившись в стену, не желая подняться даже на приятный запах еды из кухни, его охватила свинцовая тяжесть во всем теле. Нагим, Бруно лежит по диагонали темной постели лишь изредка поглядывая на маячащий на кухне силуэт Леоне. Все тело будто было покрыто отвратительной пылью прошедшей ночи. Он не хотел смотреть на собственное отражение, не хотел видеть собственных глаз. По щеке вновь потекла струйка крови из носа, но было бы наплевать, если бы нежелание отягощать Леоне еще больше собой. Он тихо поднимается и как можно незаметнее проникает в ванную комнату. Ватные ноги едва держали его, опираясь о раковину, Бруно глядит на себя в слишком правдивом отражении зеркала. Лицо в крови, запекшейся и свежей, глаза, опухшие от слез, и синие вокруг от наркотиков, впалые, до жуткого красные. Сухие, алые губы на почти белом лице смуглого юноши. Буччеллати умывается холодной водой, будто это поможет смыть следы мрака с его лица. Уперевшись руками в стену, он обдает тело холодной водой, желая хоть немного бодрости нарисовать на своем лице. Подцепив какую-то свежую рубашку Аббакио с крючка, юноша надевает ее, убирает волосы назад не вынимая, чтобы холодные капельки текли по шее, спине, чтобы немного отвлекали. — Уже проснулся? — тихо спрашивает Леоне, поглядев на Буччеллати через свое плечо, — Как ты себя чувствуешь? Леоне уже почти дорезал салат, а готовая фриттата ждала своего часа. Леоне подумал, что для Бруно сейчас важна легкая еда, от которой не будет тошнить. — Ужасно, было бы проще разозлить Фуго и поймать от него пулю в лоб, а не укол адреналина… — тихо отвечает юноша, спрятав в ладони лицо. Отчасти, даже стыдно было глядеть на Леоне в таком состоянии. — Бруно, что за глупости? — немного хмурится Леоне, ставит на стол тарелку с салатом и идет к Буччеллати, погладив его по плечам, — Ничего, совсем скоро поправишься. — Что я говорил, пока был под кокаином? — опустив одну руку от лица, спрашивает Бруно, чуть поглядывая на Аббакио. — Не особо много ты разговаривал, — Леоне даже не врет, ведь Бруно был особенно разговорчив лишь по пути к Фуго. Аббакио целует его в лоб и немного отстраняется, — Тебе, кстати, действительно стоит позвонить своей подруге, но только после того, как позавтракаешь. — Ты прав… Я боялся, что обидел тебя… А Триш я знаю почти шесть лет, а Фуго позвонил бы ей, если бы я не выжил. Она делает вид, что ее так волнует мое состояние… — без желания, Бруно отправляет в рот немного салата. Есть было нужно, и он надеялся, что организм не отвергнет этот завтрак. — Если вы так давно знакомы, то мне трудно в это поверить, — отвечает Леоне и, поставив на стол две кружки с чаем, садится за стол. Кофе, конечно, вещь более привычная, но неуместная сейчас совершенно. Бруно снова упоминает о своем недоверии ко всем людям, а Леоне досаждает вся ситуация, когда люди в такое время в большем случае безразличны и лицемерны к другим. — Значит, позвони ей сам. Если начнет истерику, бросай трубку, а перед этим скажи что фильм Сильери выходит завтра, и мы идем на него послезавтра. Ей плевать, убедись в этом сам, — нахмурившись, тихо говорит Бруно, отъедая потихоньку от завтрака, который приготовил ему Леоне, видимо единственным человеком во вселенной, которому в этот раз не плевать на него. И еда была очень неплоха, но хотелось курить. Самую обычную сигарету, а может даже и не одну. — Это не моя подруга, а твоя, вспомни, пожалуйста, мои слова, — твердо, но не излишне напористо отвечает ему Леоне, исподлобья посмотрев на Буччеллати. — Мир не перевернется от моей смерти. Погорюет, может, человека два, и Триш не в их числе. Как и Фуго. О, он будет только рад… Я позвоню ей, а ты послушаешь. — Как скажешь, — кивает Леоне, забирая грязную посуду со стола. От смерти Аббакио, например, тоже ничего бы не изменилось, но у него не было ни громкой репутации как у Бруно, ни друзей. Но он не спешил покончить жизнь самоубийством, не спешил опускать руки. Оттого, его охватывала печаль и скептицизм из-за мрачных мыслей Бруно. Ночью та девушка плакала очень горько, сжимала его в своих объятиях так бережно и смотрела на Леоне с недоверием, но надеждой, так, что Аббакио действительно отказывался верить в слова Бруно. — Здравствуй, Триш, я снова вылез из этого дерьма чистым, — говорит Бруно, потирая переносицу. Голова гуляла, и тем не менее, юноша сидит, скрестив ноги у изголовья кровати и привычно ожидает бурной реакции девушки, прижав черную трубку аппарата к уху. — Мама дорогая, ты может мне бы еще из гроба позвонил? Ты так меня напугал! За что ты так с собой? За что ты так со мной? Не мне же за тобой следить, черт возьми… — плечом прижав к уху трубку, Бруно закуривает. А после громче, но все так же спокойно прерывает ее гневный монолог. — Мне не нужны нравоучения, Триш, тебе пора признать, что я последний отморозок. Ты пойдешь на вечер у Соломонцо? — в ответ девушка бросает трубку сама, а за ней и Бруно, звонко, несколько разгневанно, почти рыча на телефон. Как же ему дороги все эти друзья, постоянная неприязнь к его персоне, нравоучения, нотации… — Ну и как? — спрашивает Леоне, решивший подождать около минуты, прежде чем зайти в спальню. Тем не менее, он слышал Бруно и понимал, что все пошло не так, как он предсказывал. Но, похоже, все равно не так, как ему хотелось. — Как и всегда, — отвечает Бруно, не оборачиваясь, закрыв глаза, говорит Бруно, — Отвратительно. Получается, я и людей не знаю, а что я тогда знаю? Ничего и не знаю… И зачем живу вообще? Не понятно… — Ты сделал поспешный вывод и всего лишь, — говорит Леоне, садясь на кровать с другой стороны, — У тебя ведь огромный опыт в общении с людьми, вот только доверия никакого. Даже к самой близкой подруге. Это неправильно. — А я живу вообще правильно, чтобы совершать правильные поступки? И что вообще значит это «правильно»? Все дело как раз в том, что у меня есть опыт в общении. Не доверять, вот что говорит мне этот опыт, ты не знаешь, как больно я кололся о людей. Даже Триш. — Но и что же теперь? Наплевать на людей, которые для тебя больше чем знакомые? Я побоюсь слова друзья, ведь у тебя их нет, верно? Ты боишься им доверять, но как дальше жить без этих «уколов»? Они ведь делают тебя сильнее, — совершенно спокойно говорит Леоне, но немного хмурится от того, что Бруно и его обвинит в чтении нотаций. Леоне не тот, кто должен учить Бруно жизни, но, тот слишком упрям, чтобы учиться у кого-либо другого. — У тебя были друзья, из-за которых ты попадал в больницу? А те, из-за которых приходилось нанимать адвокатов? А любовь? Думаешь, мне не хотелось любить? Мне надоело разбивать свои чувства о каменистое дно. Надоело быть преданным и забытым. Зачем ты заставляешь меня вспоминать это? Тебе хочется посмотреть, как я страдаю? — Бруно наконец оборачивается, без злобы, с огромной грустью смотрит на Леоне. Он не хотел, чтобы кто-то его учил, все эти уроки ложь, а Леоне не первый. — Я наоборот хочу, чтобы ты никогда более не страдал, — Леоне смотрит на него в ответ, прямо в глаза, пытается втолкнуть тому хоть что-то, ведь правым он себя до конца не считал. Везде существуют осечки, но Бруно решать к чему прислушиваться, а к чему нет. — Жизнь это страдание. От первого вдоха, до разбитого сердца. Невозможно это остановить. И ты, и я, мы живем в муках. Надейся, что у тебя будет кто-то, кто смягчит эти дни на Земле… — говорит Бруно с той же горечью. Он не мог быть счастливее, счастье не было прописано ему судьбой. — Прошу, не перебарщивай. Ты сам ставишь для себя барьеры, сам запрещаешь себе быть счастливым, — что-то в Леоне начинало подкипать, Бруно был определенно неправ, ведь, казалось, он и не хотел быть счастливым. Аббакио был вынужден доказать ему обратное, до скончания их весьма странной и запутанной связи, — Жизнь существует для того, чтобы стараться его ухватить, а не для того, чтобы его закапывать в мучениях. — А ты счастлив? Ты ухватил это хоть на мгновение? А может счастья не существует? Кто-нибудь видел воочию это интереснейшее явление? А его нет. — Значит, ты ищешь не там, где нужно. Расширь свой кругозор, — ответил Леоне, тихо вздохнув. Бруно все равно его не слушает. Пропускает мимо ушей все, что сказано Леоне, даже прямо сейчас, упрям как осел, стоит на своем. Аббакио считал, что разговор стоит прекратить, так как все самое нужное он сказал. А выделять для себя что-то в нем или нет — выбор Бруно. — Ты совершенно не хочешь меня понять, Леоне, я не виню тебя. Мне хорошо с тобой, не хочу, чтобы это закончилось сейчас, — Бруно снова закуривает, опуская взгляд. Даже Леоне не способен понять его. А для него он не хотел быть поверхностным. Он протягивает Аббакио сигареты. Если их время не закончилось, будет еще возможность. Аббакио берет сигарету, подбирая ноги на кровать и закуривает, глядя на Бруно. — Я понимаю тебя, — кивает он и говорит тихо, искренне, — Лишь пытаюсь донести, что ты зря опускаешь руки. Не могу сказать, что я знаю толк в счастье, но стремлюсь познать его. Вместе с тобой. — Перед этим познай меня. Полностью. Почувствуй меня, пойми меня, — шепотом говорит Бруно, пуская сигаретный дым в лицо Леоне, без малейшей улыбки, все так же глядя на него, тяжелым, задумчивым взглядом. — Постараюсь, — отвечает Леоне, делая долгую затяжку, удерживая зрительный контакт, — Всеми силами. Он затягивается еще раз и склоняется, целуя его, пытаясь ощутить, как дым охватывает его губы, расползается по щекам и растворяется в воздухе. Казалось, теперь дым проникал не только в легкие, проникал в мозг, пропитывал сознание, намеренно помутняя его, заставляя забыть последние слова. Руку с дымящейся сигаретой, Бруно кладет на плечо Леоне, второй прижимая еще ближе к себе, гладит его лицо, едва не ранясь об острые скулы. Целуя нежно, Леоне задыхался в его губах во вкусе табака, но он продолжал вкушать их, прижал Бруно к себе одной рукой, которая перехватила его талию и уронила на кровать. Короткий поцелуй, последняя затяжка, после которой Аббакио тушит сигарету, нашарив рукой пепельницу на тумбе по левую сторону от себя, и зарывается пальцами в его волосы. Буччеллати покинул его квартиру спустя пару дней. Ему стало легче тем вечером, но Аббакио отпустил его позже, только когда в его глазах появился здоровый блеск, а на смуглых щеках стал проблескивать мягкий румянец.Abattoir Blues
29 октября 2020 г. в 20:44
Примечания:
Abattoir Blues - Nick Cave & The Bad Seeds
Леоне бросает со звоном трубку, не медлит и достает из шкафа первую попавшуюся рубашку, брюки, даже позабыв о пиджаке, натягивает на плечи подтяжки по пути к двери, накидывает пальто и через пятнадцать минут уже подъезжает к назначенной улице. Аббакио оставляет таксисту крупную купюру, не желая тратить время на сдачу, и выбегает на улицу, пытаясь найти подходящую машину с девушкой. Ему казалось, что он узнает ее лицо и яркие волосы, ведь она была с Бруно в полицейском участке в ту ночь, Леоне осознал это лишь несколько минут назад, по пути.
— Слава богу, вы здесь… Ему хуже, надеюсь, мне кажется… Второй этаж, бегите скорее… Отвезите Бруно, куда он попросит, но ни за что домой, ни в коем случае, — еще несколько мгновений Триш не снимала ладони с запястья мужчины, будто задумавшись о том, можно ли доверять ему своего лучшего друга, буквально его жизнь, а после отпускает, и поднимается по лестнице за ним так быстро, как позволяло наркотическое опьянение. Теперь Бруно в более надежных руках.
Леоне перескакивал через одну лестницу и спешил найти теперь Буччеллати. Он даже не предполагал, что когда-нибудь окажется в такой ситуации, не думал, что полицейский побежит спасать от передоза своего любовника, но жизнь иногда проворачивается чертовски интересно. И вот, он находит его, садится перед ним на корточки и берет его лицо в ладони.
— Бруно, как ты себя чувствуешь? — обеспокоено, но также собранно спрашивает Леоне, тыльной стороной ладони вытерев лишь малую часть крови с его лица.
— Дорогой мой, ты пришел… — тихо и хрипло говорит Бруно, глядя будто сквозь Леоне. Дышать было трудно, легких стало, будто в три раза меньше, он медленно и шумно вдыхал воздух, а по щекам текли слезы. Юноша не знал где находится, что с ним происходит и жив ли он вообще, но панику остановил тихий голос Леоне. Он был так далеко, но в то же время касался его. Бруно сидел на светлом паркете в гостиной Триш, оперевшись головой о сиденье дивана.
— Да, я здесь, милый, все будет в порядке, — теперь он большими пальцами стирал слезы с его глаз, смотрел четко в них, пытаясь сконцентрировать внимание Бруно на себе, не дать ему отключиться никоим образом, — Все будет хорошо, если ты скажешь мне куда тебя отвезти.
— Глупенький… Как же мы будем пугать хорошего человека посреди ночи… Ты позвони ему сначала… — говорит Бруно чуть громче, легко улыбаясь, пытаясь коснуться дрожащей рукой щеки Аббакио. Сердце билось, казалось, в самых ушах, всеми силами стараясь заглушить голос его Леоне. Он и сам себя уже почти не слышал. Последнее что он помнил - это то, как кричал, так громко, что заложило уши, помнил, как выключили свет, помнил, как звал на помощь Леоне. Почему он так далеко стоит? Почему он шепчет? На языке появляется вкус соленой крови, но это ведь не может быть его кровью, — Включи свет… Я посмотрю, у кого идет кровь… Нужно помочь ему… ей…
Прикусив губу, Леоне осторожно отстраняется и ищет выключатель. Свет появляется слишком резко, настолько, что режет глаза, а когда Леоне оборачивается и смотрит на Буччеллати, его сердце едва ли не рвется на части. Он совсем сполз на пол, а Аббакио падает на колени перед ним снова, поднимает и прижимает к своей груди, пытаясь спасти от судороги и озноба, от всего на свете.
— Бруно, назови мне номер человека, который тебе поможет, — говорит он, поглаживая его по спутанным влажным волосам, не имея ни малейших сил посмотреть снова на его лицо: бледное и синее, измазанное в крови, слезах и отчаянии. Казалось, что Бруно желал такого исхода и теперь Леоне вспоминал его слова той ночью, когда сам не проявил должного сочувствия и тепла, когда дал возможность уехать, оставить напоследок гниющее чувство ненужности, — Иначе я повезу тебя в ближайшую больницу.
— В больнице никому никогда не помогают… Поможет замечательная девушка… кажется, она даже блондинка… Совсем как ты. Её номер третий в моем бумажнике… Поищи, мой дорогой Леоне… — свет был очень неясным, будто сквозь старое желтое стекло корабельной бутылки. Бруно не видел Леоне, он был просто рад его слышать. Темные пятна перед глазами вновь стали пульсировать в ритм частому сердцу. Он жмурится, пытается отмахнуться, и тут кажется, что поверхность под ним исчезает, и в реальности его удерживают только руки Леоне. Нужно потерпеть еще чуть-чуть, не терять остатки сознания, Аббакио ведь ничего не сможет сам.
Съехав по стене, сидя на полу, напротив дивана, тихо всхлипывала Триш. Она боялась всего, что происходило с Бруно, она боялась за его жизнь, боялась вмешаться, боялась дотронуться до него, стирая слезы со своих щек.
Одной рукой начав обшаривать карманы Бруно, Леоне находит бумажник во внутреннем, но он слишком боится оторваться от него даже на пару сантиметров. Аббакио открывает портмоне, прижимаясь губами к его влажному, но холодному лбу.
— Где у вас телефон? — негромко обращается он к девушке, стараясь игнорировать всеобщую панику.
— В комнате за роялем… Возле кровати… Я побуду с ним, идите… — спокойствие пришло быстрее с ровным голосом Аббакио. На четвереньках Триш подползает к Бруно, поднимает его за плечи и не может узнать его лица. Слезы вновь побежали по щекам, когда она прижимает его голову к груди, страшась сделать лишнее движение.
Леоне спокойно поднимается с пола и выискивает телефон в спальне, словно ничего и не произошло. На самом деле ему было чертовски страшно за Бруно, это сказалось дрожью на первых словах в приветствии, когда Аббакио набрал телефонный номер. Извинившись за нарушение сна, Леоне объясняет ситуацию и получает адрес, почему-то в глубине души беспокоясь, что ему откажут в столь позднее время суток или еще по какой-либо причине. Теперь, он подошел к Бруно почти бегом, аккуратно забирая его у подруги и пытаясь поставить на ноги. Леоне был в силах понести его на руках, но тому нельзя терять сознание, нужно стараться концентрироваться.
— Я оповещу вас, когда ему станет лучше, вам самой не стоит переживать раньше времени, — говорит он Триш, придерживая Буччеллати.
— Мой номер первый в его записной книжке. Я рада, что теперь у Бруно есть на кого положиться… Из меня никудышный друг… — говорит Триш, все продолжая смахивать слезы с опухших красных глаз. Красивое платье уродливо смялось, одна бретель сползла с плеча, а о прическе девушка забыла уже полчаса назад, растрепав ее от паники. Оперевшись о стену, она провожала их тяжелым взглядом. Она ничего не могла сделать с собой. Она ничего не могла сделать с Бруно. Они были будто заложниками своих никчемных жизней.
Бруно почти ничего не видел, только синие круги и голос Леоне, как маяк спасения. Они поставили его на ноги, но он их не чувствовал, не ощущал даже судорог в коленях. Сколько ужасной боли могло бы быть, но был только шум в ушах и быстрый стук сердца. Слишком быстрый, казалось Бруно. Будто прошел целый год, будто целый год он ничего не понимал, время текло так медленно, невообразимо медленно, ноги подкашиваются и Буччеллати видит клетчатый пол в парадной. Он падает? Это все еще реальность?
Даже не доведя Бруно до лестницы, Леоне бросает свои попытки и аккуратно подхватывает его под коленями на руки. Аббакио начинал значительно нервничать, самообладание терялось с каждой секундой, когда он поглядывал на его мутный взгляд, такой же синий, как и его лицо сейчас, но пытался разговаривать с ним, хмурясь от собственной околесицы, которая, как надеялся Леоне, хоть немного растормошит Бруно.
И вот, он садит его в чистый салон автомобиля, на переднее сидение, чтобы не выпускать из виду, садится сам и проклинает лишь то, что ехать придется далековато. Какое счастье, что глубокой ночью дороги были пусты, какая радость, что Леоне мог мчать без ограничения скорости и каких-либо правил, держа Бруно за руку и покрывая его пальцы горькими частыми поцелуями.
— Боже, мой дорогой, куда мы мчимся? Меня мутит… Здесь же синий сигнал светофора… Нужно лететь, а не по встречке… Ты не умеешь водить, давай я сяду за руль… — Бруно казалось, что они уже давно покинули атмосферу, стало тяжело дышать, он вдыхал часто, будто ловя как можно больше кислорода. Редкие огни города мелькали перед глазами, смешивались в одну отвратительную яркую полосу. Это так горько напоминало ему жизнь. Одному Леоне не все равно на то, умрет он или нет. А может он просто не хотел портить репутацию отличного полицейского. А ведь юноша предупреждал его, что способен разрушить его жизнь. Бруно улыбался. А что еще оставалось делать, когда сознание на самом краю, ты широким шагом гуляешь по лезвию, когда ты не знаешь, хочешь ли дальше волочить свое бренное существование? Бруно смеялся. Смеялся над своей ничтожной жизнью, как над лучшей шуткой.
Теперь настала очередь Бруно нести бред, и Леоне не мог его осудить, не мог осудить за громкий смех, заливающийся безумием и безысходностью. Но Аббакио лишь жал на газ упорнее, пусть руль выскакивал из руки, он продолжал второй держать его ладонь, крепко и настойчиво. Леоне вздохнул полной грудью, когда он наконец смог нажать на тормоз, когда небрежно припарковался и выбежал из машины, бросив на Буччеллати взгляд, полный мольбы бороться.
Возле подъезда, на улице их встречал невысокий юноша. Бруно немного ошибся, но все же тот был блондином.
— Как долго он в таком состоянии? Что он принимал?
Хмурый парень быстро шел по лестнице впереди Леоне, на руках которого был Бруно. Не в первый раз он видит друга таким. Да и другом его назвать не может. Он просто был ему обязан многим. Теперь помогает не умереть раньше времени, — На диван его и сними его рубашку. Он в сознании?
— Вроде все еще да, — отвечает Леоне, быстро расстегивая пуговицы на его рубашке. Этот самый юноша казался удивительно молодым, Леоне даже засомневался в том, что ему следует доверять, но позже отрекся от этой мысли, послушав его твердую речь. Да и черт, у него разве был выбор?
— Мне не сообщили о том, как долго он находится под кокаином, но я привез его настолько быстро как мог, — отвечает он, отходя в сторону и, взволнованно скрестив на груди руки, стал наблюдать за молодым врачом.
— Это плохо. Позвольте узнать, кто вы ему? Виски на кухне, успокойте нервы и принесите мне тоже, — нахмурившись, заправив волосы за уши, юноша ищет среди колб нужную. Он надеялся, что Бруно завязал с этим дерьмом или хотя бы держит это под контролем, но он снова здесь. Натянув перчатки, распечатав новый шприц, парень садится рядом с Бруно и прижимает его дрожащую руку, — Однажды, я не смогу тебя спасти, не все так просто, Бруно. Нет волшебного укола, нет порошка счастья. Это допинг для лошадей. Они от него дохнут после скачек.
Он обращался к остаткам его разума, прекрасно понимая, что Буччеллати слышит его.
Решив помедлить с ответом, Леоне лишь немногословно оборачивается и следует на предположительную кухню. Найти виски никакого труда не составило — кухня была слишком чиста, слишком аккуратна, так что и стаканы найти было не трудно. Он разливает в оба, но снова медлит. Ему было страшно возвращаться к Бруно, страшно было смотреть на него, опять найти в его стеклянных глазах риск, что те никогда более не откроются. Леоне не понимал, отчего же у него возникает так много эмоций к человеку, которому пару дней назад заявлял, что совершенно не влюблен. Пожмурившись, он выпивает виски из одного стакана залпом, а после наливает снова, уже готовясь вернутся.
Звук заводящегося курка звучит прямо над виском Леоне. В такое время, с такими знакомыми револьвер должен быть всегда под рукой, а руки незнакомого как раз были заняты виски.
— Вы так и не представились. За голову любого из Буччеллати могут выписать хорошую сумму. Итак, это точно был кокаин?
— Меня зовут Леоне Аббакио, я всего лишь друг Бруно, — спокойным тоном отвечает офицер, знатно перепугавшись. Что этот пацан себе позволяет? Откуда у него оружие? Леоне признает, что преимущество именно у него, так что стоит прижать гордость и ответить честно. Безумия и лишних проблем на эту ночь он словил уже достаточно.
— У него нет друзей. Либо вы с ним спите, либо вы ему должны. Если он откинет здесь кони, его папаша превратит нашу жизнь в ад на земле, поэтому я спрошу еще раз: это точно был кокаин? — повышая голос, приближаясь к парню говорит врач, хмуро, будто выплевывая слова. Он не желал помочь с этим убийством какому-то очередному мужику. Он не хотел сдохнуть в этой конуре от лап головорезов Буччеллати старшего, поэтому нужно было знать все.
— Я понятия не имею, что это было, ясно?! Мне позвонила девушка с малиновыми волосами, она сказала, что это был кокаин, — Леоне тоже начал повышать голос, все же нервы начинали сдавать, а пальцы сжимать стекло стаканов.
— Хорошо, давайте выпьем, не зря же вы принесли виски. А затем убирайтесь отсюда. Я не могу просить проследить за Бруно еще пару дней. Зовите меня Фуго, надеюсь, мы больше не встретимся, — говорит юноша спокойно убирая пистолет прочь. Он был не заряжен. Указав на кресло рядом, Фуго садится в свое, — И все же, вы тот, кто спит с ним или тот, кто должен?
— Я с ним сплю, — честно говорит Леоне, будто сквозь зубы. Он понимал этого типа, не мог судить, ведь ему не впервой, по всей видимости, спасать жизнь Бруно. Он снова выпивает стакан за раз, ставит на столик, не желая растягивать напиток в такой компании. Аббакио даже не садится на кресло, опираясь на стену, рядом.
— Позвольте узнать, как долго вы знаете Бруно?
— Я из тех, кто ему должен. Уже почти два года спасаю его, раны зализываю, устраняю последствия бурных вечеринок и всяческих партнеров. Бегите от него. Это так, дружеский совет, — отсалютовав стаканом, Фуго так же осушает его, откидываясь на спинку кресла.
— Не поверишь, я ему то же самое говорю… И тем не менее, спасибо, Фуго. Леоне, отвези меня домой… — шатаясь, еле стоя на ногах, Бруно появляется в дверях и опирается рукой о косяк. Тело болело так, как будто по нему проехались катком, мысли в голове еле могли соединяться в предложения, но ходить он был уже способен.
— Имей в виду, если сегодня ты примешь еще, даже я тебя не откачаю, — перебивает его Фуго, многозначительно глядя на Аббакио. Он прекрасно знал, что такое квартира Бруно и сколько там наркотиков еще.
— Я тебя не повезу домой, останешься у меня, — отвечает Леоне и подходит к Бруно, чтобы поддержать, в случае чего. Что же ему не лежалось? Не прошло и часа с момента как они приехали. Тем не менее, речь его была куда более адекватна, чем ранее.
— Как хочешь, мне глубоко плевать, где я проснусь утром, — голосом, полным отчаянного безразличия, отвечает Бруно, направляясь к выходу. Легче было бы мучительно не проснуться утром следующего дня. Он не хотел просыпаться.
— Бруно, — окликает его Фуго, — Евреи снова в Неаполе. Тебе отец еще не говорил?
— Я не видел его полгода, а последнее письмо сжег и не прочел… Видимо, повод позвонить старику.
Они оставляют Фуго и молча садятся в машину, едут сквозь ночной город намного спокойнее, без излишней спешки. Леоне изредка смотрел на Бруно, хотел спросить про его самочувствие, но и без того понимал, что то было хуже всех.
— Зачем я до сих пор нужен тебе? — тихий, слабый голос спрашивает Леоне в кромешной темноте. Синей, такой, что до рыжего синей, — Теперь ты знаешь точно кто я такой. Я все пойму. Мне завтра уйти?
Не проронив ни единого слова во время поездки, Бруно говорит только в квартире, остановившись почти у порога, тяжело вздыхает, прижавшись спиной к прохладной стене. Фуго в одно предложение уместил всю его жизнь, так метко и больно. Наверное, все врачи такие, жутко точные. Юноша не понимал, зачем Леоне так спешил его спасать.
— Я не позволю тебе уйти, — покачал головой Леоне, пусть и знал, что Бруно этого жеста не увидит, — Тебе нужно отдохнуть.
Он ненадолго оставляет его вопрос без ответа, так как сам не способен разобраться в своей голове и чувствах, но и молчать долго он не может, боится дать неверный знак Бруно прямо как тогда, перед его уездом в Милан. Он не может твердо сказать, что их удерживает только секс, это Леоне осознал еще у Фуго.
— Мне трудно сейчас что-то объяснить, кажется, мой мозг так и не проснулся со звонком твоей подруги, — решает ответить Леоне и медленно поворачивает в сторону спальни, — Кстати, тебе стоило бы ей сообщить, что с тобой все в порядке, если, конечно, она еще не спит. Я сказал, что позвоню, но, думаю, тебе она обрадуется больше.
Опираясь о стену, Бруно добирается до спальни. Эту дорогу он знал с закрытыми глазами после стольких ночей. Леоне умел врать себе, а другим… Фальшь легко читалась в его голосе, но Бруно решает оставить этот разговор на потом. Реальность все еще ускользала от него, все плыло перед глазами. Теперь предстоял долгий мучительный сон.
Бруно думал, стал бы он принимать еще, если бы оказался дома. Он бы довел дело до конца. Многими разными способами. А теперь его ждут последствия страшного: токсикоз и долгое страшное единение с самим собой. Бруно боялся этого, боялся самого себя, своих мыслей, боялся их последствий.
— Я возьму больничный на пару дней, чтобы побыть с тобой, — говорит тихо Аббакио уже в постели. Он не хотел, чтобы Бруно чувствовал, что отяготяет жизнь Леоне, но и сам не хотел чувствовать себя излишне навязчивым. Тем не менее, если бы он оставил Бруно в одиночестве, это не кончилось бы добром. Отыскав его холодную руку в темноте, Леоне берет ее в свою, все еще напоминает, что ему не все равно.
— Как же наш Неаполь останется без доблестного полицейского? — тихо, с горькой иронией говорит Бруно, практически без движения лежа в кровати. Он боялся уснуть, боялся снов после всего, что с ним было сегодня. Леоне не уходил, но Бруно не мог требовать от него поддержки. Он не мог принять ее, поэтому молчал, глядя в одну точку, почти не моргая, без сил противостоять угнетающим мыслям. Юноша не понимал, струятся ли слезы по его глазам.
— И без меня переживут, — также тихо говорит Леоне, улавливая в его голосе эту горечь. Он не может оставить Бруно завтра, но и это максимум того, на что он способен. На сегодня он уже бессилен, а потому пытается уснуть.
В глубине души Бруно просто, по-человечески, был благодарен Леоне, но физическая боль, весь негатив, что лежал на поверхности, не давал чему-то светлому выйти наружу. Наркотики делали только хуже, смерть после такого лекарства была бы предпочтительнее. Бруно незаметно для себя погружается в тяжелый сон, который почти и не отличался от реальности. Под мерное дыхание Леоне, под его теплой тяжелой рукой юноша чувствовал себя чуть спокойнее, будто не имея права сорваться вновь на крик. Он не ждет утра, он ждет только спокойствия.