Blame It On My Youth

      Казалось, воздух в квартире Бруно стал мутным за время его отсутствия. Тонкий слой пыли с его приходом поднялся в воздух и заискрился в лучах низкого дневного солнца. Он не любил это место. Оно пахло грехом, алкоголем и сигаретами. У Леоне совсем по-другому. Там тоже сигареты, тот же алкоголь, но что-то неуловимые приятное, что не дает Бруно бежать. Не сам Леоне его держит рядом, Буччеллати невозможно удержать, пока он сам не захочет быть рядом. Юноша звонит Триш, а та и забыла об их разговоре и сразу начала трещать о настоящем празднике эпатажа, «королевском» торжестве моды с полным отсутствием стиля. Бруно буквально забывает обо всем и с горящими глазами, бокалом вина, сидя на кровати спустя пару минут обсуждает с девушкой их наряды на завтрашний вечер. И костюм некого специального гостя. — Дорогая моя, ты быстро берешь свои хорошие шмотки и едешь ко мне. Мы из тебя сотворим принца, а из меня принцессу. Завтра заеду за тобой в восемь, приезжай на своем белом кабриолете скорее, пока я не пьяный.       Тихий хлопок дверью дорогого автомобиля и звонкий звук каблуков по асфальту. Бруно поправляет шубку, одной рукой стряхивая пепел со своей сигареты. Юноша проходит в небольшой круглый зал приемной участка, звонко отбивая каждый свой шаг. Платье смотрелось на нем почти идеально, точно так же как и накладные усы на Триш. Бежевая шляпка на крупных темных кудрях. Короткая белая шубка из гардероба Триш, объемная и такая пушистая. Даже мужское лицо было сокрыто косметикой, губы густо напомажены, и, подойдя к девушке за информационной стойкой, Бруно снимает маленькие круглые темные очки и с улыбкой глядит на нее, прося пропустить внутрь отделения. — Как ваше имя? — Меня зовут Бруно Буччеллати, я ищу Леоне Аббакио. — Он еще занят, это срочно? — не слишком охотно спрашивает женщина, поймав взглядом вышедшего из отдела полицейского. Она даже не помнила, как выглядит Леоне, но получив утвердительный ответ, тихо вздохнула, обратившись к тому самому мужчине, возвращавшемуся обратно, — Антонио, будь добр, пригласи сюда Леоне Аббакио.       Тот безмолвно кивнул и скрылся за дверьми, благо, зная где можно найти лейтенанта. — Леоне, к тебе пришли, — сказал он, послав ему одобрительную усмешку, — Голубоглазая брюнетка… Буччеллати, вроде.       Аббакио слегка нахмурился, но тут же отложил документы в сторону, поднявшись со стола. Когда это Бруно успел стать брюнеткой? — Здравствуй, Бруно, — сказал Леоне, легко нахмурившись, пытаясь изучить его накрашенное лицо и тело в платье. Опасно было приходить в участок в таком виде, и все же ему повезло с тонкой, почти женственной фигурой. — Здравствуй, Леоне, надеюсь, ты подлечился, у меня для тебя сюрприз. Еще не догадался? — улыбается Бруно, проводя по его плечу тонкой ладонью. Ему так нравился этот цирк, нравился безумно и до абсурда, — Я скучала, дорогой…       Оставив сигарету в пепельнице на стойке, юноша оглядывается, в поисках его коллег, он хотел видеть их лица тоже, и явно не был удовлетворен реакцией Леоне. Сегодня хотелось больше эмоций, хоть раз. — Ты меня стесняешься? — Вовсе нет, ты сегодня прекрасно выглядишь, — тихо выдохнул он, слегка улыбнувшись. Сказать, что он был в шоке — значит, ничего не сказать. Но шок его граничил с необычайным интересом, от которого по коже пошли мурашки, — Мы сегодня куда-то идем?       Леоне, не поднимая головы, оглядел зал, в котором увидел своих коллег, шепчущихся с той самой женщиной у стойки. Ему не очень нравилось то, что поползут слухи, но знал, что Буччеллати от этого определенно будет без ума. — Мы едем не куда-то, а в самый рай, тебе понравится, обещаю, — Бруно почти светился, довольный собой и предвкушающий сегодняшний вечер. Он целует Леоне, нежно, погладив ладонью по щеке, прекрасно зная, что останется красный след. Отстранившись, он вновь надевает очки, — Мы подождем тебя в машине, заканчивай дела и бегом ко мне, сладкий, сюрпризы не закончились. — Как скажешь, — кивает он, поправив свою фуражку и протерев ладонью губы. Он следует обратно в кабинет, но Антонио, который оказался снова здесь, видимо, ходил за необходимыми материалами, подзывает его к себе. Он был окружен еще двумя коллегами, которые до этого просто беседовали между собой, перед вечерним патрулем. — Ты не говорил, что разошелся с Бертой, — сказал один из них, улыбнувшись. Леоне не сильно тянулся к дружбе с ними, но от светских разговоров никуда не деться, как ранее и от его бывшей, нечасто приносившей обед для Леоне. — Лоренцо даже поставил на то, что вы женитесь не позже следующего лета. — Возможно, этим он и отпугнул нашу помолвку. Тем не менее, теперь есть Бруно и я позабочусь о том, чтобы вы ничего более о ней не узнали, — хмуро отвечает Леоне, спеша наконец кончить с бумагами и вырваться к Бруно. В душе что-то теплилось от того, что Буччеллати решил взять его с собой. Правда, Аббакио не был любителем шумных приемов, но не побываешь — не узнаешь. — Если он не подойдет через десять минут, педаль в пол, дорогой, — опуская окно на переднем сидении, слева от Бруно, Триш выпускает дым в щелку. — Если так не терпится, выходи и беги своим ходом. — Ты к нему привязался. Неприлично сильно. Для тебя это странно. Все-таки что между вами? — Я не знаю. Знал бы я, знала бы ты. Я не хочу уходить от него, это же не странно? С Франциском ты была почти год и тебе просто нравилось. А вот и он, — улыбается Бруно, выбрасывая окурок из окна, заводя машину. Он действительно не понимал характер их отношений, это было что-то интересное, новое и крайне приятное. Во всяком случае, не хотелось думать об этом, по крайней мере в этот вечер. — Добрый вечер, — говорит Аббакио, садясь на заднее сидение и приветствуя преимущественно Триш. Пока что он все еще не понимал, что за тематический прием их ждет, но надеялся, что Бруно не придет в голову натянуть корсет и на него тоже. Из Бруно получилась прекрасная особа женского пола, а вот из Леоне выйдет потенциальный извращенец. — Мы для тебя кое-что приготовили, посмотри, там лежит. О, и еще, — не отъехав от участка и десяти метров, Бруно останавливает машину посреди дороги и шарится в своей маленькой сумочке, — Держи. Я постараюсь ехать ровнее, дорогой.       В руке он сжимает зеркальце и тюбик помады и протягивает Леоне на заднее сиденье.       Поскорее взяв что бы то ни было из его рук, лишь бы Бруно ехал по правилам, Леоне открывает колпачок и смотрит на обсидиановую помаду. Неужели его и правда хотят переодеть в женщину? С этим вопросом в голове он скорее полез в пышные пакеты, где обнаружил вызывающие черные перья и сетку на одежде. Ну, уже легче. — Мы едем туда прямо сейчас? — спрашивает он, все еще чувствуя себя немного не в своей тарелке. — Ну конечно, а тебе в форме полицейского не будут там рады. Ехать будем минут десять, время у тебя есть, милый, — говорит Бруно с улыбкой, пару секунд задержав свой взгляд на Леоне в зеркале заднего вида, на его слегка озадаченном лице. Для него весь этот цирк был в новинку, Бруно был тут будто в море рыба. Он успел соскучиться по этим диким вечеринкам. Снежок, дешевый портвейн, дорогое вино, клубника в шоколаде и запах разврата буквально повсюду. И Буччеллати был частью этого. Может, он станет противен Леоне, тогда он уйдет, и жизнь его вновь будет полна перспектив вновь. Но сегодня Бруно только научить его танцевать фокстрот и отличать джаз от бибопа.       Прикусив губу в каких-то бесполезных раздумьях, Леоне все равно вытаскивает одежду на сиденье рядом и пытается понять, как это вообще бы на нем смотрелось. И в конце концов он пришел к заключению, что очень даже неплохо на нем бы сидела эта слегка облегающая майка-сетка, перья и… Бруно даже приготовил ему брюки. С каждой расстегнутой пуговицей на мундире, Леоне чувствовал странное предвкушение, так что, когда на нем оказалась и накидка как заключающая вещь, Леоне распускает волосы и открывает колпачок помады, надеясь, что у него выйдет вполне себе ровный контур. — Мы взяли это у одного знакомого танцовщика, а накидочка моя… — Осторожнее, Леоне, эта девушка может заговорить зубы любому, поменьше ее слушай. По пути мостик, мощенный камнем, не советую здесь краситься, — говорит Бруно, одной рукой сжимая щеки Триш пальцами, а то спугнет еще его Леоне, убежит обратно в участок. По крайней мере, отражение было очень даже ничего, даже в этом безумии он выглядел хорошо, этот черт Леоне Аббакио. — Теперь я заинтригован еще больше, — отвечает Леоне, глядя на накрашенные глазки Бруно в зеркале и ждет, когда они минуют неровную дорожку. Когда та выровнялась, Леоне на пару слоев нанес черную помаду, весьма неплохо, причем для поездки в машине, так что гордость за себя начала плескаться где-то внутри. Именно из-за того, что он нанес на себя помаду, действительно. — Бог ты мой, мальчики, посмотрите, кто приехал! Я вижу машину Гиберти, сына нашего мэра… А вон та, красная… — Бруно снизил скорость проезжая мимо длинного ряда припаркованных машин, Триш припала к стеклу и стала перечислять их знакомых. Наконец-то Бруно на своем месте. Как только юноша остановился, Уна выбегает из автомобиля, кинув Бруно быстрый поцелуй в щеку. Они найдутся. Каким-то образом всегда находятся. Бруно становится коленями на сидение и оборачивается к Леоне, с легкой улыбкой притягивает его лицо к себе. — Я знал, что ты будешь отлично выглядеть, — легким движением он поправляет контур губ Леоне, — Только фуражку на твоем месте я бы оставил. А теперь идем, начинается самое интересное.       Захлопывая дверь автомобиля, Леоне наконец может выпрямиться в полный рост и оглядеть себя, поправить все, что село не так в салоне машины. Дернув плечами для того, чтобы накидка с перьями легла как нужно, он идет подле Бруно все еще недостаточно раскрепощенно, ему достаточно тяжело вливаться в общество, да еще и так быстро.       Из большого дома был слышен громких смех, а свет излучал сотни оттенков, сквозь множество украшений. Вечер обещал быть пышным. — Если ты будешь идти как столб, ты никому не понравишься, даже мне, расслабься, дорогой, ты же не так заходишь ко мне в спальню, — Бруно берет своего спутника под руку и, улыбаясь, заходит в огромные распахнутые двери в царство блеска, алкоголя и безумия. Хозяин не встречает гостей у входа, он за самым высоком столом отплясывает с заводной пухлой смеющейся девушкой с пером в тоненьком ободке на белых кудрях. И один Бог знает, где Бруно научился ходить на каблуках. Офицант на роликах быстро прокатывается мимо юношей, и Буччеллати мигом подхватывает с подноса две рюмки, предлагает ее Леоне.       Аббакио тихо вздыхает и пытается почувствовать тягучую атмосферу вокруг, надеется, что с алкоголем это удастся немного быстрее. — Так и чем предлагаешь заняться? — спрашивает он, почему-то думая, что рано или поздно Буччеллати его оставит. Хотя он определенно найдет себя. Может в компании каких-то людей, может в одиночестве у бара, но пока отпускать Бруно рановато. — Для начала потанцевать, потом снова потанцевать, нарваться на неприятности, найти Триш, затем кокс, а потом ты подерешься за меня, все просто, идем, сладкий, — оставив рюмку официанту, Бруно тащит Леоне туда, где музыка заглушает даже мысли, туда, где тело само поддается желанию танцевать, где негры короли над людьми.       Выслушав предвиденное расписание, Леоне слегка нахмурился от упоминания наркотиков. И недели не прошло после кошмарного знакомства с Фуго, так Буччеллати снова сорвался на вечеринку. Видимо, придется проследить, чтобы Бруно все же не достал это дерьмо. Пробираясь сквозь ужасно тесную толпу людей, в самых разных костюмах с вычурными блестками, мехом, обвешанными дорогими и безвкусными тканями, Леоне видит как Бруно начинает двигать бедрами в такт энергичной живой музыки. Она исходила невесть откуда, в тусклом багровом свете, а Леоне недоумевал, как Буччеллати удается танцевать на каблуках. Голова немного опустошается в малой дозе алкоголя и пока этого более чем достаточно, Леоне нужно просто привыкнуть, абстрагироваться от внешнего мира и вовсе, понадеяться на то, что скука обойдет их стороной. — Ты собираешься танцевать или я ухожу к тому брюнету, который мне глазки строит? — говорит Бруно, убирая волосы Леоне за плечи, проводя по шее, по напряженным мышцам, — Он знает, что я мужчина, а я хочу танцевать. — Зачем же тогда ты позвал меня? — ухмыляется Леоне и кладёт руки на его талию, немного требовательно притягивает к себе и находит испепеляющим взглядом того самого мужчину. Он вовсе не ревнует, просто слегка намекает на частную собственность, подхватывая ритм и аромат его волос. Неужели женские духи? Бруно все еще не перестает удивлять. Кажется, он нащупывает руками корсет. Удивительно. — Для того чтобы ты отпугивал от меня всяких извращенцев. Я сегодня в платье, слаб и беззащитен, — мгновенно от него отстраняясь, вытягивая руку, держа в ладони ладонь Леоне, после так же неожиданно припадая к нему всем телом, пытаясь утянуть офицера в этот безумный танец, заразить местным сумасшествием, одним на всех, суть которому прожигание бесценных лет в алкоголе, пошлости и стыде. — В тебе совершенно никакой романтики, — мягко сказал Леоне, сжав Бруно в секундных объятиях, поскольку тот вырвался вновь, поддавшись танцу и провоцируя. Аббакио в движениях немного нелеп, ему кажется, что он совершенно не дополняет грациозность Бруно, но с каждой секундой ему становится просто плевать, особенно когда он начинает смотреть на него, а не на свои ноги в частности, чтобы нечаянно не наступить на его красивые лакированные туфли. — Значит, ты плохо меня знаешь, милый, повод узнать меня получше, не думаешь? — свет замерцал всеми цветами прямо в ритм музыке и кто же станет королем и королевой этой вечеринки? Что попадет на первую страницу городской газеты? Сегодня точно не урожай кукурузы на юге Неаполя. Леоне был нелеп, так очаровательно неловок в костюме блестящего ворона. Почему они до сих пор вместе? Кружатся в бешеном ритме сердца, неужели из-за того, что тогда Аббакио рискнул прийти в квартиру после того, что наговорил по телефону и так горячо извинился в постели. Неужели по воле случая их тела скрещиваются в диком танце, полы платья серебристой бахромой искрятся в железном свете прожекторов, а перья отливают только синим? — Мне кажется, я не познаю тебя до конца, даже если потрачу на это всю свою жизнь, — улыбается Леоне, абсолютно точно веря своим словам. Бруно был изменчив, словно погода в мае, предугадать его настроение и планы было невозможно даже при счете созвездий, а Леоне это чертовски привлекало. Привыкший к жизненному шаблону, он испытывает невероятно дикое желание познать нечто, сознание которого известно лишь ему самому. Ему хотелось дотронуться кончиками пальцев, всеми руками, прижаться всем телом, моля о том, чтобы его утащили в эту пучину, — Но я готов попробовать. — Давай же, посмотрим, как скоро тебе это наскучит, — Бруно смеется, закинув голову, кружится, ловко выбираясь из объятий Леоне, снова ловит его руки и будто он никогда не устанет, пока не закончится молодость. Жизнь его закончится тогда же. Он ловил эти взгляды, эти долгие поцелуи, он питался ими как цветок солнцем. Бруно научился видеть улыбку Леоне только в его глазах, он будто боялся морщин на своем лице, боялся показать эмоции. Но жизнь так коротка, она кончается с молодостью, так куда же скупость? — Или как скоро это все наскучит тебе, — отвечает Леоне, подлавливая в танце его вновь. Их тела общались точно также, беседовали жестами, расстоянием друг меж друга. Аббакио было и правда интересно кому быстрее надоест этот спонтанный и пылкий роман, хотелось насладиться им полностью, узнать к чему же это все приведет. — Значит, жизнь есть игра, не доживешь, не выиграешь, я ответил на твой вопрос? — мелодия сменилась, теперь по залу разносится протяжный печальный стон саксофона, перебиваемый неторопливыми аккордами рояля. Медленный танец был скучен Бруно, но он, как и все, близко-близко прижимается к своему партнеру, теперь почти шепча ему на ухо свои нелепые истины. — Не помню, чтобы я задавал вопросов, — также тихо отвечает Леоне, потираясь щекой о его чернильные кудри, отливающие в алый. Шум вокруг затих, казалось, что все сотни людей в здании либо ушли за алкоголем и закусками, либо решили утонуть в фальшивых чувствах. — А я опередил тебя, ответив на него, — улыбается Бруно, глядя Леоне в глаза, в эти стеклянные двери его души. Непробиваемо стеклянные, но было такое ощущение, что он смог пробраться в эту каменную душу. И что же ТЕПЕРЬ их держало вместе? Не обычные же рукопожатия, не обычные же лестные слова, в их разговорах не было лести, странно, не было лжи, они оставались друг другу самым огромным секретом, но никогда ложью. Леоне был лжецом, он так долго себе лгал, но теперь видит правду, познает ее. Юноша видел это. В бордовом свете и томной музыке, — О, Леоне, теперь у меня очень чувственное настроение, поцелуй меня, или я не смогу больше веселиться. — Боюсь, что я запачкаю тебя помадой, — сказал тихо он, заправив прядь волос за его ухо, — Не хотелось бы портить твой макияж.       Кроме помады его удерживала толпа людей вокруг, среди которых явно есть балаболы, имеющие пару строк в главной городской газете. Не хотелось бы портить репутацию в открытую, только под несколькими стопками водки. — Я расстроюсь и уйду танцевать с Триш. У нее хотя бы есть трава, — наигранно Бруно отстраняется от него и уходит из толпы танцующих. Медленный танец — медленное веселье. Хотелось разогнаться, а Бруно знал, что Леоне следует за ним. Как же без этого, юноша машет своим знакомым, они давно научились узнавать друг друга в этих костюмах, постоянно разных и неизменно безумных. Он ищет выпивки, побольше выпивки в компании с Леоне.       Наконец догнав Бруно, который не успел раствориться среди толпы, Леоне ловит его за руку, проводит нежно пальцами по запястью, в просьбе не затеряться, а сам смотрит на фуршет, один из многих, где стояло неисчисляемое количество алкоголя. На это вечеринке в дресс-код входит алкогольное опьянение, как полагал Леоне, но скорее ему хотелось расслабиться и забыться, чтобы вовсе не разочаровать Бруно. Бруно берет какой-то коктейль без названия в высоком тонком бокале. Не имел значение вкус, только цвет и его градус. Юноша без боязни пробует его, пробует еще раз, смеется с какой-то девушкой, пытаясь вовлечь и Леоне в этот тягучими монотонный кайф вечеринки, компании, здесь не надо думать, здесь нужно оставить только поверхностные чувства и плыть в течение света, пить, танцевать, курить, болтать и смеяться. Только чувствовать.       А Леоне продолжает учиться у него, он берет рюмку одну за одной, чувствуя тягучее тепло изнутри, оглядывается и в полупьяном угаре даже вспоминает пару лиц, присутствующих здесь. Именно они оставляли ему номера телефонов, но сейчас он готов все сжечь, ведь самый нужный все же остался пригоден. Музыка играла будто сквозь него, обволакивала тело и каждую вену, а душная атмосфера и толпа начинала немного давить.       Бруно вновь хотелось танцевать, и они танцевали, до потери дыхания, танец за танцем, слово за словом. Выбившись из сил, смеясь, юноша тащит Леоне за руку невесть куда, подцепив у официанта еще коктейль. Зал, коридор, место для курения, все заполнено людьми. Слепой конец коридора. Бархатные изумрудные шторы, скрывающие лица старинной итальянской семьи, но Бруно, выбившись из сил, останавливается, оперевшись спиной о стену, спуская с плеч шубку.       Облокачиваясь на стену рядом, Леоне пытается успокоить размытое буйство в голове, расплывается в довольной усталой улыбке. Они были изрядно пьяны, но настолько же и довольны, все еще тихо посмеиваясь в абсолютно пустом коридоре, спрятавшись у самого окна, где Аббакио теперь в детском интересе щупал тюли, скорее просто держась за них, чтобы не упасть прямо на Буччеллати перед собой. — Вот теперь я хочу тебя поцеловать. — Поздно, мой дорогой, уже поздно, ты меня не поцелуешь, я сам это сделаю, — отвечает Бруно, притягивая его к себе за воротник и целует, пьяно и развязно, так, как целуются на их вечеринках. Леоне не первый, кто зажимает его так, в темных пустых коридорах. Тихий джаз звучал в ушах, в руках, в каждой клеточке и так хотелось курить, как еще никогда в жизни.       Поставив руки по обе стороны от него, Аббакио жмется сильнее, отвечая на поцелуй, кусая и облизывая его горькие губы, с засохшим алкоголем на них. Все это сводило с ума, хотя он знал, что для Бруно такая отвязная романтика давно знакома. Ладони сползли ниже, на его щеки совсем под ухом, а Аббакио целовал его словно в последний раз, как и требовал залитый алкоголем мозг.       Громкий звук затвора камеры, яркая вспышка дважды сверкает, ослепляя Бруно, а после быстро-быстро семенящие шаги репортера, бежавшего прочь. Бруно отлепляется от своего партнера. За месяц дважды попасть на первую полосу. Какое везение, не прошенная слава снова сваливается на него. Как это скучно. Читать о собственных грехах из самой лицемерной газеты на свете. Какое кощунство было так скоро описывать их вечеринки так быстро и скупо.       Леоне среагировал быстро, даже не смотря на опьянение. Он словно на секунду отрезвел, запуганный испорченной репутацией, когда он едва выбрался на прием, так неосторожно поддавшись чувствам. Аббакио стремглав рванул к нему и знал, что преимуществ имеет намного больше. — А ну остановись, крыса, — крикнул он, уже грубо схватив его за ворот рубашки и развернув к себе, до треска сжал пиджак и заломил руку у холодной стены. Успел, пробежав всего пару коридоров, он его догнал. Как же повезло с профессией, как же хорошо, что адреналин не убил всю реакцию Аббакио. Он успевает вырвать камеру из его руки и швырнуть на пол, будучи не очень уверенным в том, что разбил ее. — Господа, попрошу без драк, — самый смелый официант пытается протолкнуться сквозь толпу, перекричать музыку и довольные крики гостей. — Какая вечеринка без драки, друг мой? Принеси еще шампанского. Здесь каждый раз одно и то же, и умирают здесь только от кокса, — звонкий голос Триш звучит, перебивая всех. Под руку ее берет Бруно, подошедший на каблуках к месту самого веселья подхватив по пути еще коктейль. — Среди нас крыса-газетчик! Топчите его, унизьте его! Извращенец! — громко говорит Бруно, вытянув бокал в воздух. Репортер, прижатый щекой к холодной стене, только плюет в ноги Аббакио.       Дёрнув испачканной ногой, Леоне озлобленно скалиться. Его вспыльчивость не сильно сыграла ему на руку, так как он прямо сейчас ударил его в скулу, успев развернуть к себе. Затрагивать личную жизнь так бесцеремонно стоило этому бестолковому репортеру фотоаппарата, но испорченные туфли еще и лица. Леоне совершенно не одобрит свое поведение утром, но навряд ли он об этом вообще вспомнит. Сложившийся пополам от стыда и боли, парень репортер не спешит за своей камерой. К ней медленно поспевает Бруно и тонким каблуком расплющивает ее корпус. Злить Леоне Аббакио опасно всем, кроме Бруно. Он даже бы хотел немного подлить масла в этот костер. Положив руки на его плечо, юноша целует Аббакио. Целует на глазах у толпы под радостный гул и голос Триш был различим в нем.       Леоне отстраняется довольно быстро, он берет Бруно за руку и покидает с ним круг из толпы людей, желающих посмотреть на скандал и вбросить свои пять копеек. Он был очень зол и ему это не нравилось. Он хотел скорее остудиться, вкинуть еще пару бокалов и забыть о том, что имел замечательную возможность попасть в первые строки. — Леоне, хватит бежать, давай выпьем еще. Хватит на него злиться, он просто делал свою работу. И ты здесь точно такой же, как и все. Давай просто выпьем, — говорит Бруно вырываясь, из хватки Аббакио. К чему такая спешка, такая злость, такая резкость, когда можно было просто получать удовольствие, смеяться над неудачами фотографов, а Леоне просто хотел спасти свой зад и от чего? От обличения своей молодости? — Не переживай, я спокоен, — кивает он, заливая в себя залпом какой-то коктейль неизвестного содержания и тихо выдыхает. Ну вот, он потух также быстро, как и вспыхнул. — Ты связался со мной. Он не первый, он не последний. Привыкай, если хочешь быть со мной. А туфли купим тебе новые, а то вдруг эти заразные, — Бруно опустошает свой бокал и оборачивается, он слышит за спиной голос Триш, они вновь нашли друг друга. — Привет мальчики, я видела, что вечеринка вам очень по душе, особенно тебе, Леоне, ты чувствовал себя в своей тарелке, пока бил того парня. — Слишком быстро взрываюсь, мне это не очень по душе, — качает головой он, глядя на подругу Бруно. Похоже, он слишком быстро сломал их удовольствие, но какой же тогда из него полицейский? Ему и так не стоило бить его, — Но вечеринка и правда неплохая. — И чем же она тебе так по душе пришлась, если не дракой? В чем смысл, если не в публике? — спокойно спрашивает девушка, медленно потягивая свой коктейль, облокотившись о высокий стол рядом с Бруно, положила голову на его плечо. — Пожалуй, веселье — не всегда заключается в битье лица, для этого у меня есть работа, — пожал плечами Леоне, слегка хмуря брови в недоумении. Эта девушка создана для сцены, для скандалов и интриг, а Леоне этого совершенно не понимал. В этом слишком много несправедливости. — Да ну? Если бы я умела бить лица, я бы только этим и занималась, такой адреналин, наверное. У тебя есть свободный друг из полиции? Только симпатичный. А то у меня на тебя нет шансов. Этот идиот у меня всех парней уводит. А у остальных нет шансов, потому что всем девушкам только богатого красавчика Бруно. А Бруно подавай не красивых девочек, а интересных мальчиков… — Еще одно слово обо мне и я разобью о твою розовую голову этот бокал, дорогая Триш. Запачкаю свой костюм, но ничего страшного, зато ты замолчишь. — Какая грубость, Бруно, и весьма неоправданная. Если бы было в моих словах было бы что-то, кроме правды, я бы дала тебе разбить его об меня, но пардон, я не лгу, — Триш улыбается, сидя теперь на столе вместе с Бруно, нужно было немножко отдохнуть, вся ночь впереди, а танго, а фокстрот. — Даже если это правда, то не стоит разбрасываться ей направо и налево, — говорит в свою очередь Леоне, слегка жмурясь от очередного бокала крепкого алкоголя. Возможно, Бруно для Триш и правда был очень ценным другом, но она, очевидно, не проявляет нужной осторожности. — Я говорю это только тебе, ты ведь до сих пор не знаешь с кем связался, милый мой. Да и Бруно даже не отрицает, — девушка улыбается, плечом чуть подпихивая друга, устало глядевшего на свою подругу. Каждый раз одно и то же, отрицать не имело смысла, она любит выдавать все и сразу, завидует, мерзавка. — У тебя давно не было мужчины, советую этим заняться и свалить отсюда подальше. — Девочки, только без ругани, — вздохнул тихо Леоне, но после мягко ухмыльнулся, — Когда вокруг тебя одна загадка разве не интересней жить? Это то, чего мне в жизни и не хватало. Так что не вижу в твоих словах ничего полезного для меня.       Он опирается рукой о стол, на котором они сидели и оглядывается на толпу, которая уже вновь занялась танцами, совершенно позабыл про драку, произошедшую с минуту назад. — А все, я уже не загадка. Тебе больше будет со мной не интересно. Теперь у тебя есть загадка Триш, — улыбается Бруно подмигивая двум девушкам, которые уже около минуты пялились и все не решались подойти к их компании. Вряд ли это придаст им уверенности, но засмущает точно. — Об этом мы с тобой уже говорили вначале вечера, Бруно, тебе не удастся меня переубедить, — он посмотрел в сторону, куда подмигивал Бруно, а две девчонки в слишком слащавых и детских нарядах, запрыгали на месте. Ну что за детский сад. Прежде чем открыть рот снова, Леоне замечает, что одна другую слегка подталкивает в их сторону. Кажется, нашлось дополнение к их компании. — Здравствуйте, — сказала одна из них, улыбаясь так невинно и счастливо, что захотелось поверить, что в стакане фруктовый сок, а не высокоградусное пойло, — Хороший вечер, не правда ли? — Я с моими друзьями пьяны, немного устали и хотим знать ваши имена. Эта вечеринка одна из тысячи, ничего особенного, их создают для того чтобы скучным старикам освободить хорошие рестораны вечерами, — улыбаясь говорит Бруно, обращая все внимание на двух девочек, еще таких юных. Их компания не самая лучшая для них, это точно, но так уже вышло, либо Бруно и Триш здесь знают все. — Оу, вы правы, — кивает одна из них, заливаясь легким румянцем, почти беспричинным. О Буччеллати ходило весьма много слухов, и даже его малое внимание готово было спровоцировать девичье сердце на более быстрый стук. Именно девичье, с женщинами же было иначе, — Мое имя Агнесса, это моя подруга Линда. — Какие замечательные у вас костюмы, меня зовут Бруно, а это Триш и Леоне. У него даже имя львенок, представьте… — Не вводи дам в заблуждение, эта вечеринка была бы полным отстоем, но здесь есть хорошие коктейли, вы пробовали? — спрашивает Триш, отставляя еще один бокал, перебивая вечный флирт Бруно. — Ой, нет, мы пили только шампанское… — А зря, тот, голубой очень неплох, стоит попробовать, — слегка пьяно говорит Триш, а девушкам хотелось поговорить больше с красавчиком в женской одежде, имя которого и так было им известно, но все же приятно, их будто приняли в массонскую ложу.       По совету знаменитой певицы, Агнесса берет с общего стола два напитка, один отдает своей подруге и пробует сама, мгновенно морщась от слишком горького вкуса. — Здесь столько интересных людей можно встретить, — с восхищением говорит она, пытаясь отвлечься от мутной голубой воды, и явно намекая на их тесную группу. Леоне немного смущала вся эта компания, всяко было бы лучше утащить Буччеллати на еще один танец, чем повышать сахар в крови от одной только речи этих двоих. — Вы правы, но газетчиков здесь уже нет. Леоне побил одного и распугал остальных. А вам, мои дорогие, есть что скрывать? Мужчина в женском платье в нашем обществе все равно, что голый мужчина, какой кошмар, не находите? — Бруно достает из сумочки сигарету на длинной насадке, не заботясь о том, что кому-то может и не понравится, он уже достаточно пьян, чтобы наплевать на это. — Этот вечер достаточно вызывающий, чтобы забыть про это, верно? — улыбалась дружелюбно девчонка, глядя на Бруно и пытаясь понять какое все же впечатление они произвели на них.       Разговор затянулся ненадолго, до тех пор, пока Аббакио не наскучило вовсе, и он не решился сказать: — Здесь уже становится уныло, я бы сменил дислокацию. — Ох, может, ко мне? — предложила Агнесса, на парах неуверенности сказав слишком громко и замявшись после. — Я за, мальчики, только если будет что-то крепче, чем шампанское, — отвечает сразу Триш. — Я заплачу за наше такси, мои дорогие. Жаль, кстати, что Гвидо пропустил эту вечеринку. Ты его не видела, Триш? — девушка отрицательно качает головой и спрыгивает со стола, галантно предлагая руку леди Бруно. Линда была без ума от того, что скоро такие люди как они, будут в доме, в котором она с подругой почти все детство провела. Так волнительно, правда, этот высокий ее явно пугал своей угрюмостью, такие взгляды в них кидал, аж холодно становилось.       Агнесса поскакала к выходу буквально на крыльях, выводя за собой неторопливую компанию, она не знала чем развлечет гостей, попытается найти, чем их накормить и какой алкоголь подать, но очень надеется, что спящий отец не будет в гневе, если узнает, что она позвала в их дом самых громких повес в Неаполе. Поймав почти сразу же такси, они отправляются в какой-то дорогой район, а Леоне надеется, что Бруно с Триш знают, что делают.       А Бруно с Триш совершенно не знали что делали, они прихватили с собой с вечеринки бутылочку чего-то и, смеясь, распивали ее, занятые каким-то совершенно пустым разговором, Бруно пытался смешить Леоне, вытянуть из него полюбившуюся улыбку, положив ноги на его колени. Они слушали шутки девушек, их юные наивные голоса, взгляды, вызывали особую улыбку на лице Бруно, даже слегка сочувствующую.

***

      Дом был поистине большой, они прошли через коридор с не погашенным светом, и новая компания двух девиц привела их в одну из гостиных. Не в самую большую, скромную и тихую. Агнесса отправилась за закусками, оставив гостей ненадолго в одиночестве, указав им на небольшой шкаф, где стоял коньяк. Леоне все еще косился на вторую девчонку, которую Триш уже пьяным тоном начала поучать жизни и флирту с мужчинами. — Господи, мне нужна музыка. Музыка и свечи, этому месту бы пошел мускатно-древесный аромат… — говорит Бруно, проходя мимо дорогих шкафов, кирпичного камина, разглядывает семью и одного ребенка с черно-белых фотографий. — Я провела с ним ночь, а он сказал, что влюбился. И в кого! В моего друга! Из солидарности он его игнорировал. А сам парниша, кажется, сейчас в психолечебнице. Бедняжка пошел лечиться, чтобы больше не любить мужчин. Это бесполезно, моя дорогая, я знаю одного гея, замечательный человек. Сама иногда на девушек заглядываюсь, особенно на таких пухленьких, — улыбается Триш, развалившись в кресле. Она была в своей любимой фазе вечеринки, пьяной, откровенно развязной и у кого-то дома. Бруно улыбался, глядя на нее. Знал её как облупленную, знал как она любит приврать и посмущать девочек и как это ей удавалось… Линда, сидя напротив, сжав колени, чувствуя себя максимально неуверенно без своей подруги, теребила край платья, смущенно опустив взгляд.       Леоне в это время подкрашивал губы в отражении стеклянной дверцы одного из шкафов, выслушивая Триш и вспоминая про такого же парня, сидящего сейчас в тюрьме просто потому, что писал Бруно нескончаемые письма. Может, это один и тот же? Бог его знает. — Ну и? — подходит он к Бруно, одной рукой облокачиваясь на полочку камина. Леоне тихо смеется, ему было интересно, почему они с Триш предпочли эту скуку вечеринке, которая будет продолжаться сплошь до утра, — Как тебе компания? — Я принесла бекон! — заявила хозяйка, как только с небольшим столиком на колесах въехала в комнату. Несколько тарелок с закусками наполняли поверхность, а на нижних полках она сложила алкоголь. Опять. Она будто думала, что только этим и можно удержать своих дорогих гостей, но ее логика была несколько скучна. — Там мы все видели, а здесь вкусный виски, удобные диваны и непосредственная близость, кажется, с каким-то министром. Развлечение может быть разным, Леоне, пока что ты не постиг всего этого шарма, — скрывая улыбку стаканом, на дне которого был очень хороший и очень крепкий виски, — Дорогая, проводи нас к пианино, здесь не хватает музыки, а мне очень захотелось исполнить Бетховена. — Боюсь, я не смогу этого сделать, мой отец сейчас комнатой выше, — замялась она, сложив руки в неуклюжий замок, но тут же опять всплеснула ими, — Но я принесла медовый ликер! — Мне не нужен медовый ликер, дитя, мне нужно пианино! Какое невежество! Алкоголь и музыка, это же несравнимо! — Бруно обиженно стучит каблуком по паркету, хмуря тонкие брови. Невозможно, еще и без музыки, ужасная несправедливость. — Позвольте, у меня есть еще закуски и…- не дав договорить Агнессе, Леоне берет Бруно за плечи, пытаясь тем самым успокоить. — Пожалуй, мы просто найдем, где покурить. Где можно найти балкон? — Эм, этажом выше, в первой комнате от лестницы…       Поблагодарив ее, Аббакио ведет его за руку в поисках лестницы, которая благо оказалась недалеко, в двух шагах. Бедная девочка, хотела произвести впечатление, но успела лишь разочаровать Бруно. — Зато я буду ликер, не расстраивайтесь, девочки, с ним это бывает, — Триш подтягивается к столику и наливает себе еще, — И если вы не будете пьяны к тому времени, как они вернутся, расстроюсь уже я. Из сумочки Бруно достает свой портсигар с зажигалкой. Свежий воздух это то, что сейчас было нужно. Поплотнее накинув на плечи шубку, юноша опирается локтями о перила. Никакой свободы в этом доме. Даже окна выходили на дом напротив. Бессмысленное и очень топорное богатство.       Достав и свои сигареты, Леоне затягивается долго, какое блаженство, он не курил с самого утра. Но с Бруно даже позабылся факт, что до вечеринки была ужасно длинная работа. — Мне нравится, как на мне выглядит черная помада, — признается он, улыбаясь, — Ты определенно знал, что мне понравится. — Пока ты изучал меня, я изучал тебя. И, как мне кажется, весьма успешно, — Бруно глядит на небо, сквозь смог пытаясь различить в нем звезды. Он зажмуривается от удовольствия, вдыхая в себя сигаретный дым. Как люди могли жить без этого? — Тебе пошло бы очень многое, твоя фигура просто загляденье, синьор Аббакио. — Стоит ли мне говорить о тебе? Поверить не могу, ты натянул на себя корсет, — ухмыляется он, пытаясь что-то разглядеть в окнах напротив, в некоторых из которых горел еще свет. Жаль, что ничего интересного он там так и не нашел. — Я не только корсет на себя натянул, дорогой мой, дай знать, если решишь поинтересоваться, — улыбается, заговорчески глядя на Леоне, облокотившись о бортик, вытянув шею. — Кажется, я уже решился, — отвечает он, делая медленную затяжку, которая слегка начинает обжигать пальцы. Он уже почти скурил целую сигарету. — А я, может, даже и готов показать тебе. Бедной девочке не понравится то, что она увидит… А может она вынесет из этого урок… — говорит Бруно, скинув окурок с балкона и делает шаг к Леоне, проводя ладонью по его плечу под накидкой, — Первый — не нужно звать домой популярных незнакомцев… — Ох, будет очень плохо, если мы разбудим ее отца, — покачал головой Леоне, даже не понимая насколько сильно они переступают границу, будучи настолько пьяными. Он кладет руку на его талию и притягивает Бруно к себе, — Но в этом, кажется, и заключается второй урок или я не прав? — Ты прав, мы ведь покажем малышке, что начинать надо не с бутербродов с беконом, — чуть цепляясь пальцами за дырочки в крупной сетке на груди Леоне, Бруно приближается к нему еще плотнее, вдыхая свежий запах алкоголя с его смоляных губ. Это действительно так маняще шло ему, весь этот безумный эпатаж. Он кладет свою ладонь на ладонь Леоне, медленно опуская ниже. Хотелось совсем немного похвастаться своим женским образом.       Утягивая Бруно в трепетный поцелуй, совсем мягкий, до дрожи в дыхании, Леоне и вовсе опускает руки под его платье, цепляется пальцами за подтяжки чулков на бедрах и тихо охает в его губы, представляя, как же прекрасно Буччеллати выглядит без ненужной одежды. Леоне вновь чувствует те нахлынувшие чувства, которые горели на губах и вертелись на языке, но он знал, что Бруно сейчас его не послушает. Оставляя руки Леоне, Бруно кладет ладони на его щеки, снимает фуражку, кидает ее на пол, и целует жарче. Вся помада останется на его губах, но губы Леоне стоили многого. А его реакция была бесценна. Бруно обожал удивлять, это было его призванием. Они хотели быть вместе всегда, какого рода страсть их сковала? И казалось, что жизнь уже не станет прежней, если не будет больше балконов, множества постелей в его квартирке, вина, дорогого виски и хорошего табака. И что за жизнь будет без чулок и тихих стонов в самом начале? Сжимая его бедра в ладонях, а позже приподнимая руки выше, Леоне кажется, что какое-либо расстояние между их телами становится совершенно непозволительным. Он целовал его губы, чувствовал, насколько уже запятнал чужие губы угольной помадой. Бруно будто слышит эту энергию между ними, что-то сокровенно странное, возможно всего лишь надуманное пьяным мозгом, но такое осязаемое, что-то между животным желанием и желанием просто утонуть в его объятиях, и больше ничего. Он не видел глаз напротив, рыжим освещались только волосы, скрывающие их от города. Такой толстый слой одежды, и как хотелось вдохнуть в себя его кожу, юноша прижимается к Леоне, пытаясь ухватить хотя бы тепло, закидывает ногу за его спину. Этот дом совершенно чужд, но таким азартом манил его, а Леоне был пьян и до безумства желал Бруно. — Полагаю, мне стоит отнести тебя на кровать?.. — прошептал он, в самое ухо, мягко и беззвучно поцеловав под мочкой, — Она так красиво застелена и явно не для нас… — Не сейчас, мой дорогой, ты успеешь измять мной эту противную идеальную постель, — казалось, Бруно отстранился на секунду, если бы не ладони, мягко сползающие ниже, по животу, немного грубо отстраняющие руки Леоне от своего тела.       Бруно улыбается, загадочно томно, опускает руки на его ремень, расстегивая его медленно, давая Леоне чуть потомиться, опускается на колени. Пуговица, быстрый спуск молнии, азарт этого вечера почти достиг своего причала, и было так интересно лицо Леоне, его чуть нервный выдох, сведенные брови и томная улыбка Бруно в перевес всему. Громкое ожидание действий в холодной тишине балкона, его громкие мысли. Вместе с плотной тканью брюк, Бруно медленно спускает белье, он уже не глядит на его лицо, он и без того чувствует каждую его эмоцию сквозь дыхание и твердый его взгляд, будто желающий заглянуть в самую суть его действий, а им не было алгоритма, это был сплошной азарт и страсть. Бруно проходится языком по горячей плоти Леоне, пальцами впиваясь в его сильные бедра, желая слышать его удовольствие, накрывает губами и медленно двигается. Он хочет видеть его страсть, его уязвимость, еще никого Буччеллати не хотел видеть так, но Аббакио будто особенный.       Леоне медленно запрокидывает голову назад с громким выдохом, не представляя, что еще успеет выкинуть Бруно за сегодняшний вечер. Леоне зарывается пальцами в его распушенные волосы на макушке, громко дышит, краснея, и пытаясь собрать мысли воедино, которые только и кричали о неясном восторге от этого человека.       Бруно двигается быстрее и впервые не чувствует к себе отвращения от этой страсти. Он действительно хочет слышать его дыхание, хочет слышать его голос. Его прикосновения не были отчаянием, они были желанием. Бруно хотел слышать больше, брал глубже, ногтями впивался в его тело, прижимая к перилам, прикрыв глаза, старался доставить самое неописуемое удовольствие, чтобы этот чертов балкон надолго остался в его памяти.       Непроизвольно жмурясь, не имея никакой возможности раскрыть глаза, Леоне держится лишь за волосы на его макушке и за перила, краска на которых крошилась от ногтей Леоне. Они впивались в дорогое дерево и не имели никакой возможности напомнить им, что они находятся в чужом доме, какого-то почитаемого человека в городе. Было плевать, настолько, что с губ Леоне срываются тихие стоны. — О боже, — шепчет он, когда дрожь проходится по кончикам пальцев ног от его действий, когда забывалось все на свете. Леоне чувствовал Бруно душой, будто слышал его мысли и это приводило его в неистовый восторг, когда он имел возможность дотронуться до самого сокровенного на ином уровне.       Бруно прерывается на мгновение, раскрывает глаза, чтобы поглядеть на его лицо, занесенное блаженной негой, вздымающаяся грудь, зажмуренные глаза. От его тихого голоса немели колени, а остатки разума отказывались остановиться даже сейчас, когда юноша слегка подрагивал в его руках от тихо сдерживаемой страсти.       Внутри разливались пламенные реки от наплывших чувств, заставляли плавиться кожу, вспухать вены под кожей, чувствовать нечто донельзя приятное, о чем хотелось сказать. Рука Аббакио непроизвольно сползла с его волос, прошлась по щеке и кудрям, мешавшим на лице. Леоне стонет и не хочет этого скрывать, знает, что хочет услышать Бруно, видит по его томным синим глазам, сапфировому морю в шторм, чувствует всем своим нутром. Тот был очень хорош, даже слишком, Аббакио казалось, что Буччеллати может переборщить, задержаться на секунду. — Бруно, я уже не могу, — шепчет громко он, с придыханием, и тянет его к себе за руку, — Иди сюда… — Ты мне всю прическу попортил, сладкий, — говорит Бруно, поднявшись на ноги, глядя теперь с улыбкой на его блаженное лицо, едва освещаемое, напряженную шею, нахмуренные брови, чуть разомкнутые губы, он был чертовски хорош в этот момент сладкой слабости. Рукой юноша только ускоряется, а его слова не требовали ответа, были только сказаны формально. Буччеллати чувствовал его напряжение и улыбался невесть откуда взявшейся улыбкой, носом касаясь его щеки, желая находиться еще ближе.       Поцеловав Бруно в край его губы, он утягивает его в поцелуй полностью, перекладывает его руки на свои плечи и приподнимает свои брюки. Терпеть более секунды сил нет, он подхватывает Бруно на руки и несет его на кровать, кажется, решившись и вовсе отказаться от того факта, что тот в такие моменты способен ходить и сам. Слишком чистые простыни, слишком белые, а ложе такое мягкое, что в нем можно было утонуть, жаль, что белоснежная простынь вмиг пачкается в черных разлетающихся перьях Аббакио. — Извини, придется помять и платье, — говорит он, оглядывая Буччеллати сверху вниз, медленно проводя ладонями по его ногам, облаченным в тонкие чулки, он ведет вдоль до тонкой лодыжки, вытягивая ступню вперед, цепляясь пальцами за каблук. Он трется щекой о его голень, мягко выдыхая, вкладывая все свое обожание в этот жест, покрывает его колени поцелуями.       С тихим стуком, Бруно скидывает с себя черные туфли. Они ведь утонут в этой постели, а может это была ловушка? Чтобы поймать любовников в оковы страсти, и они оба были только за. Тихий шелест перьев, их черный шум и громкое дыхание Леоне. С трудом в этой безумно мягкой постели юноша приподнимается на локтях, и шубка скатывается с плеч, обнажая их. — Мне не жалко платья, если ты меня разденешь, я не захочу уходить, а так жаль, что ты многое не увидишь… — будто у него не было планов на остаток ночи уже решенных, но Бруно с грустью склоняет голову вбок, ожидая, провоцируя, поглаживая носочком его шею. — Ну, мы можем сбежать отсюда, — говорит Леоне, теряя голову от одного только вида его упругих бедер, перетянутых капроном, чувствуя, как сердце убегает в пятки от его улыбки, перепачканной в черных пятнах, уже почти еле заметных. Леоне склоняется ниже, целует его в плечо и в шею, если честно, совершенно не желая возвращаться в скучную компанию, о которой он и вовсе забыл, — Сбежать совсем тихо, поймать такси, а после выпить у меня вина… — Мы сбежим, Леоне, только чуть позже, не зря же мы упали сюда… Скинь свою накидку, я хочу посмотреть на тебя… Сейчас ты никуда не уйдешь, а потом мы поймаем машину и не будем больше пить, — шепчет Бруно в самое ухо, путаясь в волосах, что не причиняли неудобств, он падает на кровать, цепляясь за крепкие плечи, бедрами легко сжимает его торс. Триш выскажет ему многое, если еще не напоила тех девочек и не заставила их танцевать с ней. Её пьяный бред он прекрасно знал, теперь он хотел знать только Леоне, прямо здесь и сейчас.       Непринужденно улыбнувшись от его слов, Леоне целует его, убирает свои спутанные волосы за уши. Он стягивает свои брюки и снимает с Бруно белье, дышит сбивчиво, немного хмурится, почему-то не решаясь сделать это в чужом доме, пусть оставался лишь последний шаг. Бруно никогда не был тихим, он не скрывал своих эмоций, возможно, это была одна из главных причин.       Бруно выжидает, вожделеющим взглядом прожигая его, абсолютно не понимая, зачем Леоне тянет, чего ждет. Юноша скрещивает ноги за его спиной и притягивает еще ближе, сбивчиво дыша в его ухо, тихо выдыхая слова: — Я могу молчать, если ты действительно этого хочешь, сладкий…       Но ведь вся атмосфера требовала большего, Бруно хотел его каждой клеточкой тела, каждой фиброй сжавшейся от нетерпения души. — Не молчи, — говорит тихо Леоне, входя в него, почти резко, потому что тело сводило от ожидания, — Но будь тише.       Он начинает двигаться, толкаться быстро, взяв в ладонь его руку, переплетая пальцы, сжимая сильно, чувствуя ответный напор, а второй рукой цеплялся за чулки, грозясь от неосторожности порвать. Голова кружилась от страсти, Леоне брал Бруно настолько страстно, как только мог, боясь, что их могут прервать в любой момент.       Не в силах сдержать напирающую страсть, Бруно стонет, как можно тише, но все же звучно, откинув назад голову, прикусив губу, сжав их в тонкую линию. Жар волнами подкатывает к горлу, норовясь громко вырваться наружу.       Спиной открывая чуть прикрытую дверь, с зажигалкой в одной руке и сигаретой в другой, поднося их ко рту, в комнату заходит Триш. И ведь девушка не удивляется, видя Бруно в таком положении, она удивляется другому факту: каждый мужчина его прямо здесь и сейчас, там где захотелось Бруно. Ей никогда не постичь этого искусства соблазнения. — Какого черта, Бруно, — всплеснув руками, говорит Триш, зажав сигарету в зубах.       Ну почему же именно сейчас? И ведь опасения Леоне подтвердились, их действительно застали. Он подхватывает конец одеяла, прикрывая как себя, так и Бруно. — Балкон там, дорогая, — тяжело дыша, махнув ладонью на выход, отрывисто говорит Бруно, — Еще один… Другой…       Раздраженно топнув ногой, Триш захлопывает дверь, не желая больше слышать этого голоса Бруно. Не боясь развеять туман их и без того оборванной страсти, Леоне спешит скорее закрыть дверь на замок. Если их кто-то еще прервет — будет плохо. И для них, и для стукача, так как Леоне не сможет себя сдержать. Он возвращается к Буччеллати, наматывает подол его платья на руку и тянет до его груди, открывая себе восхитительный вид на все самое прекрасное. Аббакио проникает в него снова, двигается страстно, быстро, прижимает его бедро к своему тазу, чувствует безумие в воздухе, которое накрыло его с головой, чувствует нечто невероятное, из-за чего совершенно не способен отлипнуть от Бруно.       Не справившись, Бруно стонет, выгибаясь навстречу сильным движениям, он впивается пальцами в его плечи. Он повинуется каждому его движению, каждому властному прикосновению, каждому вдоху и выдоху. Странным образом хотелось подчиняться, хотелось, чтобы этот мужчина владел каждой его грешной клеточкой. Губы сохли без поцелуев, и в то же время было совсем не до них, острое удовольствие пронзало раз за разом, каждое сильное движение Леоне. Бруно хотел оставить на нем следы себя, хотел чтобы все знали, что он был с этим мужчиной. Безумное желание, но единственным звучало в голове как наваждение.       Громкий треск, пальцы Леоне пережимает нить капрона, а он понимает, что оставил дыру в чулках и пустил стрелку, но было совершенно не до этого. Бруно был слишком громким, Леоне это заводило еще больше, но опасность росла точно так же, так что Аббакио прикрывает его рот рукой, что заметно сбавляет его голос, но Бруно дышал так глубоко и часто, что казалось, будто он вот-вот задохнётся. Леоне сводил с ума всякий раз, когда они оставались одни, как никто другой в один прекрасный момент брал не только тело, владел и душой, проникал в каждый её темный уголок. Их страсть не была поверхностной, она как будто пронизывала их, хотелось чувствовать губы Леоне на себе, его всего на себе. Блаженство волнами накатывало на Бруно перед самым концом, кислорода не хватало, он отнимает его ладонь со своих губ, снимает с себя печать молчания, но все же стареется молчать, весьма безуспешно, но тот огонь всему причина.       Леоне перекладывает свою руку на его талию, впивается ногтями в корсет до скрипа толстой ткани, а сам хмурится и кусает свои губы. Он целует Бруно в подбородок, все его лицо, так жаждет губ, но Буччеллати и так не справляется с этой страстью. Леоне не далеко уходит от него, прижимаясь лбом к его лбу и толкаясь из последних сил, умирая от его тихих сдержанных стонов, прислушиваясь к ним, подходя к весьма скорому, но чертовски приятному концу, когда каждый нерв подрагивал, а на губе чувствовался металлический вкус крови, лишь бы только сдержать свой голос.       Тяжело дыша, раскинув руки, Бруно пытается собрать себя по частям. Ноги не хотели его слушаться, совершенно отказывались, неимоверно приятная нега разливалась по телу. Не было сил даже взглянуть на Леоне, одно только удовольствие, но нужно было как-то возвращаться, они ведь были в гостях. С улыбкой юноша представляет себе лицо Триш и взгляд его мужчины в ответ. — Нужно идти, а я не смогу… Какой же ты все-таки черт, Леоне… — Делаю все возможное, — говорит он, устало вздыхая, гордясь собой, ведь удерживает таким образом Бруно у себя куда дольше. Все спонтанное — самое лучшее, а Бруно продолжал удивлять, и теперь Леоне точно нуждается в еще одной сигарете. Он встает с постели, одевается и смотрит на себя в длинное зеркало, крася губы. Если честно, он хотел бы по щелчку пальцев оказаться сейчас в своей квартире и не вылазить из постели, дыхание все еще сводило судорогой, но они и так слишком долго были здесь. — Завтра я не вылезу из твоей кровати, не смогу подняться на ноги… Уйдешь на работу, вернешься, и найдешь меня там же где оставил… — прическа безнадежно испорчена, в этом Бруно убеждается медленно подходя к зеркалу. Леоне был просто великолепен, и пока Буччеллати до краев не исчерпает всю его страсть, не уйдет по собственному желанию. Юноша одергивает подол платья, поправляет шубку и надевает шляпку, прикрывая измученные волосы. Темной помады уже и не было на губах, она была ими съедена. — Сочту это за самый лучший комплимент, который мне когда-либо делали, — улыбается он, пальцами пытаясь причесать длинные локоны, благо, вспоминает про фуражку, которую поднимает с пола на балконе. Он зажигает сигарету и затягивается долго, все еще не восстановив дыхание, Бруно был не менее прекрасен, Леоне долго на него смотрел, пусть он выглядел заметно потрепанно, но не менее красиво. Даже с испорченными чулками. Аббакио виновато поджимает прокусанные губы, которые пронзила резкая тихая боль и стушевывается, сам не понимая, когда он успел.       Бруно выставляет ногу на низенькую тумбочку и поправляет рваный чулок, и ничто будто не задевало его, только лишь сам момент игры на эмоциях. Кровать была заправлена вновь, так же ровненько, чисто и красиво, Бруно надеялся всей душой, что девочки уже пьяны, а Триш все-таки в сознании.       Выбрасывая окурок, Леоне подходит к выходу, по пути проводя рукой по талии Бруно. — Если они что-то и заподозрят, то, думаю, поведутся на отмазку, — говорит Леоне, открывая перед Бруно дверь и пропуская его первого. — Мы отошли по мужским делам. Побрить бороду или в армреслинг сыграть, это же делают все мужчины? — смеется Бруно, спускаясь по винтовой лестнице обратно в гостиную, — Я хотел бы испробовать медовый ликер. — Тяжело представить тебя с бородой и в платье, — улыбается слегка Леоне, следуя за ним, — Но вот боюсь ликера уже не осталось. А ведь жаль, я чувствую, что трезвею. — Парни, сколько сигарет вы успели выкурить, меня бы на столько не хватило, — Чуть язвительно говорит Триш, следя за тем, как Бруно медленно усаживается в кресло рядышком. Её стакан снова полон янтарной прелестной жидкостью, снова все в ее глазах в этом же цвете. — Курева всегда мало, подруга, тебе ли не знать, сигареты куда хуже травы. — Особенно, когда рядом есть хороший собеседник, тогда совершенно теряешь счет, — кивает Леоне, драматично закатывая глаза и смотря на порозовевших девочек. Триш определенно постаралась влить в них достаточно пойла. Одна из них едва не спала на плече своей подруги. — А вы тут как? Нашли общий язык? — спрашивает он. — Лучше, мы нашли общий замечательный ликер, жаль, Бруно, тебе не осталось, только виски, — Триш кивает на столик рядом с Бруно, а он уже сам наливает немного алкоголя. Одна из девушек ведет себя крайне раскрепощенно, закинув ногу на ногу, руку на подлокотник, держа в нем же пустой стакан, а о другое ее плечо опиралась подруга. Она казалась себе сейчас просто невозможно крутой, самой популярной. — Мы ведь о чем то говорили… Кажется о вас, Бруно… — Что ж, и что такое интересное обсуждали? Я могу поддержать, — говорит Леоне, протянув стакан Бруно, чтобы тот налил виски, и кинув ему улыбку. Пожалуй, это уже становилось интереснее, пусть один из них вышел в тайм-аут, но очень скоро обещал вернуться. — Конечно, Леоне, ты сможешь поддержать, но глубокие знания о Бруно Буччеллати не только у тебя, мой хороший, — явно желая поддеть Бруно за живое, припоминая его бесчисленных партнеров, скрыто говорит Триш о них и Леоне. — Я вижу ты образец целомудрия и сестринской любви, светские беседы должны оставаться светскими, закрой свой чертов рот, дорогая, — отрезает Бруно, хмуро глянув на Триш, сказав это даже чуть строго. — А что вы еще обсуждали? Я думаю, что тема о Бруно была несколько скучна вашей еще одной собеседнице, — кивнув на спящую девушку, имя которой Леоне даже не помнит, он пытается сменить тему разговора, ведь уже не в первый раз Бруно пытается заткнуть свою подругу, которая болтает излишне много. — Ну… Еще мужчин… И все… Вроде бы, — говорит девушка, чуть взбодрившись от внимания парней. А Триш становилось скучно, просто чертовски скучно и по-пьяному обидно, что ей заткнули рот, пусть и за дело, она бы пнула друга, но сидит далековато. Бруно же было совсем не до девиц и их лепета, он получил все, что хотел и, кажется, сидел без нижнего белья, но не был в этом уверен, знал только то, что не хотел возвращаться и проверять, это будет сюрпризом, и думал, когда Леоне станет скучно, так же как и им, хотелось быть нагло украденным. Еще раз.       Чуть повертев носком своего ботинка, Леоне тихо выдыхает в свой виски, который и пить было тошно в тишине, явно подразумевавшей полную скуку. Впрочем, Леоне никакого иного исхода не ждал, он знал, что все этим и закончится. Ситуацию нужно было исправлять. — Бог мой, посмотрите на время, — говорит он, допив свой виски и оставив стакан на столике, — Мне завтра на работу. Я собираюсь поймать такси, Триш, Бруно, остаетесь? — Нет, Леоне, но я так не хочу в свою квартиру… Можно у тебя переночевать? — говорит Бруно, отставляя свой пустой стакан, поднимаясь с кресла и чуть потягиваясь. — У меня завтра парикмахер, боюсь, она меня не узнает, если я приду к ней в таком виде… — поднимается и Триш, а девочка торопится разбудить свою подругу, неужели уходят? — Ой, а ты до сих пор ходишь к Розе?.. — между друзьями вновь завязывается разговор, а Бруно берет под руку Триш и медленно направляется к выходу. — Спасибо за гостеприимство, доброй ночи, — говорит Леоне девушке, а после неторопливо нагоняет Бруно с Триш, даже не оборачиваясь на хозяек дома, в котором они с Бруно знатно напакостили. Но это не имеет значения уже совершенно, ведь никто ничего и не прознал. Они вышли на улицу и с сопутствующей удачей нашли свободную машину-такси, первым делом которая довезла до квартиры Триш.       Наконец, вновь этот уют багровой комнаты от рыжего цвета фонарей. Бруно скидывает на пол шубку, шляпу и босиком проходит вглубь квартиры, расправляя плечи, свободные от переливающегося платья. Леоне шел эпатаж, но приятно было вернуться к этому Леоне, полицейскому, уже так обволакивающе атмосферой довольства и приятной чувственности. Эта кухня, это черное постельное белье, эти простыни, которые не раз еще переживут испытание страстью.       Бросив в коридоре фуражку, Леоне встряхивает свои волосы, устало потирает глаза, следуя на кухню. Свет загорается лишь от холодильника, в полном мраке, где лишь луна и уличные фонари давали квартире холодный тусклый свет. Он достает вино и один бокал, наливает по дороге в спальню, почему-то желая пригубить вкус горького виски на губах терпким белым сухим вином, пусть Бруно совершенно не желал пить более этой ночью. В голове воспоминания о бомбезном вечере уселись совершенно, его будто и не было, а были лишь чрезвычайно теплые моменты с Буччеллати, его яркость и сияние вокруг. — Знаешь, иногда такое чувство, что здесь живешь не ты. С виду такой устрашающий недоступный офицер, а в квартире твоя очень теплая душа, иногда даже очень горячая, — говорит тихо Бруно, когда Леоне подходит ближе к нему, стоящему за кроватью у окна. Вид Неаполя из его окон, это одно из немногого, что держало юношу в этом сыром, грязном городе. — Ты просто меня уже слишком хорошо знаешь, — тихо говорит он, отпив вино и приобняв Бруно за талию второй рукой. Стало слишком спокойно и уютно на душе, настолько, что, казалось, более ничего на свете и не нужно. Они слишком уставшие и пьяные для всего остального, для более, чем компании друг друга. Леоне зарывается носом в его спутанные волосы, кудри на которых уже почти выпрямились. От него все еще пахло женскими духами, а Леоне усмехается от этой мысли. Он ненавидит запах женских духов и, пожалуй, по его мнению, они единственные не идут Буччеллати. — А ты меня слишком плохо, Леоне Аббакио, берегись, разве ты не боишься неизвестности? Мотылек летит к огню, потому что красиво, но не знает, что умрет, достигнув его. А огонь такой яркий, живой, теплый. На расстоянии, а вблизи убивает… — спокойствие и тишина редкие спутники Бруно, но сейчас были настоящей усладой. И где бы не был Бруно, он везде всего лишь ложно надеялся на то, что найдет себе дом, в котором будет жить его гнилая душа. — Но мне все еще удается биться о стекло. Удивительно долго, — голос его совсем утих, а чувства нахлынули, будто цунами прямо в сердце. Он был влюблен в этот огонь, порочный, но прекрасный до дрожи на кончиках пальцев, до пульсации каждой вены под кожей. Он знает, что чем больше Бруно ему дает, тем страшнее будет его однажды потерять. Но Леоне не желает заглядывать в будущее, он все еще неприступен. Хочет им казаться. — А когда я дотрагиваюсь до чарующего огня — я не сгораю, а плавлюсь, — и проводит пальцами по его спине, в доказательство своим словам. — Это больнее, мой дорогой, сгореть можно мигом, а плавиться и жить очень очень долго… Я не хочу тебе такой участи, — Леоне был ему близок, и Бруно искренне не хотел причинить ему боли. Он заигрался, такого раньше не было, впереди неизвестность, правила игры были недоступны пьяному разуму, Леоне ему действительно нравился, но не хотел быть большим, чем просто искрой, но стал пожаром. Юноша не желал будущего для себя, но будущее Леоне он видел и не хотел портить его собой, рядом с ним ничего не выстроить. — Ах, Бруно, зато как приятна та самая искра, которая заставляет твое тело вспыхивать, — говорит Леоне, ставит на тумбочку бокал, а сам встает перед Бруно, заключает его в мягкие объятия, утыкается носом в его лоб. Он будто чувствует на своем теле жар костра осенними ночами рядом с ним, забывает, что когда-то считал сумасшествием их связь, кажется, он и не помнит имя своей бывшей невесты. Он берет его ладонь в свою, целует ее костяшки, оставляя яркий черный след. — Не говори так, ты мне нравишься куда больше сопливых студентов, где мой страстный, немного грубый Леоне? Это все алкоголь, не говори ничего больше, — с некой надеждой, чуть нахмурившись, шепчет быстро Бруно. Он боялся этих слов, боялся, что за ними последует, боялся себя, боялся его, вновь хотел забыться, ладонью прикрывая его рот, чтобы Леоне больше ничего не смог произнести. Не может это закончиться так быстро, Леоне был не как все, он не мог так его оставить.       Потеряв всякую возможность наговорить лишнего, Леоне чувствует шепот лёгкого отчаяния, он чувствует этот страх, исходящий от Бруно. Он не отнимает его руки, он просто проводит своими ладонями по его спине, когда шелк струится меж пальцев, но кончается у подола, за который берется Аббакио. Он снимает с него платье, бросает на край кровати и решительно смотрит в его глаза. Пьяный мозг ожидал хоть чего-то, но огонь и сам не желал тухнуть, загораясь лишь сильнее, опаснее, хлыща своими пламенными языками. Так что стоило его пригубить, заполнить воздух дымом, пахнущим чахлостью углей. Он садит его на кровать, толкая на нее, и наливает в бокал еще вина.       То мгновение, когда Леоне отстранился, Бруно стягивает с себя корсет и наконец вдыхает с удовольствием, ровно с таким же, когда Аббакио не сказал этих решающих слов, неверных слов, слов, что заставили бы Бруно усомниться, но он знает как удержать юношу при себе. Страстью и любовью только их тел. Буччеллати становится коленями на кровать и выпрямляется, повернувшись к окну, желая похвастаться Аббакио своим нарядом, его остатками, тем, что он еще не видел, на лице не было улыбки, только кипящее, невысказанное, непонятое чувство. Оно никогда не сможет выйти наружу, Бруно кажется развязным, но на деле скован тысячами цепей.       Леоне сковывает его тело в своих руках, бережно проводит пальцами по красным отпечаткам от корсета на карамельной коже, хочет поцеловать каждый ее сантиметр, оставить черный след, пометить то, что незаконно принадлежит ему. Залезть пальцами под черное кружево на груди, зубами оттянуть одну лямку. Познать счастье и любовь в необходимости этого человека. Он заставляет отклониться назад, гладит его шею и поднимает подбородок вверх, кусая губы. Все тело пронизывали иглы, вонзались в каждый нерв, а мир вокруг исчезал. В какую же пучину попал Леоне? Он и сам не осознавал, взяв с тумбы бокал вина, отпив от него меньше глотка и вылив на тело Бруно. Совсем немного, наблюдая как щедрая капля сползает вниз, но так и не достает кружева, ведь Леоне ее ловит языком, следуя им вплоть до края подбородка. Бруно чуть вздрагивает от контрастно холодного вина на своем теле, почти кипящем от желания. Леоне соединил две свои самые большие страсти в одну ночь. Юноша тяжело дышит, слегка цепляясь за крепкие плечи руками, не может не обжечься, больше, он хочет быть испитым до дна одним только Леоне. Дрожью приходится тело от языка, дрожью приходится душа от его поцелуев, от тяжелого дыхания на коже. Он не простил бы себе того, что не ушел до этих слов, что заставил Леоне перейти край, познать что-то большее, Бруно не хотел этого, боялся по-другому, не так, как любви юных парней, не желал разбивать именно это сердце.       Леоне берет его за талию и заставляет повернуться спиной к себе, чтобы расстегнуть бюстгальтер и отбросить в сторону. Чтобы зарыться рукой в волосы на затылке, а второй вылить остающееся в бокале между лопаток, смотреть на то, как струя вольно течет по позвоночнику вниз, прямо к крестцу, а Леоне слизывает все до единого, чтобы не оставалось и намека на сладкую долю в вине. Он уже сбросил с себя пушистые перья, сетка покоилась где-то в подушках, а Аббакио целовал его плечи, прижимаясь животом к мокрой спине. Он испытывал чарующий трепет к нему, хотелось владеть Бруно до конца своих дней, испытывать эту любовь столько, сколько она будет держаться, пока не истощится до последней капли.       Бруно чуть прогибается навстречу желающим рукам Леоне, он был чертовски пьян, но так осторожен. Он не понимал, как нежность можно сочетать с невообразимой страстью, что буквально так и сочилась из него, каждое его движение порождало бурю, их движения слились будто в танце, слажено, они знали как доставить друг другу удовольствие.       Аббакио быстро толкался в податливом теле, потягивал Бруно за короткие волосы, спутывая их между своими пальцами; сменял темп на медленный, бережный, с благоговением зарываясь в черные локоны носом. Он впивался пальцами в его талию, в его ягодицы, поцарапывал напряженную спину, а сам сходил с ума, в очередной раз, попадая в эту ловушку страсти, понимая, что она стала частью его жизни. Нет сил более терпеть, нет возможности молчать и слушаться приказов Буччеллати, когда хочется выстраивать свои. — Я люблю тебя, — шепчет Леоне в самое ухо, ведь иначе Бруно бы не услышал в среде собственных стонов, которые, наконец, вновь получили свободу. Леоне хотелось кричать об этом, казалось, его язык не произносил ранее никаких иных слов, но он продолжал самозабвенно шептать, словно пробиваясь к самому сердцу, — Люблю… Люблю…       В этот момент, в эту секунду их полного единения Бруно не слышал ничего, даже себя, казалось голосом он мог резать пространство, в голове ни единой мысли, но именно те слова пробились в самое сознание, но страх был приглушен, они не вызвали отклика, но отпечатались в сознании. Руки дрожат, не в силах удержать, дрожит тело, Бруно уже не удивляется тому, что может Леоне, что он делает с его телом. Юноша прогибается, но быть ближе уже невозможно, дыхания не хватает, жар невыносимо больно подступал к груди, и как жаль было забыть об этом, но его слова были отличны ото всех, не пусты, не наполнены поспешно пылким чувством, а именно тем самым, самым раскаленным и горячим. Они были будто двумя подходящими друг другу половинками, но это было не так, Бруно половинка испорченной любви, порочной, склизкой за кажущимся шармом.       Хотелось слиться в одно единое, показать Бруно свою любовь, чтобы тот услышал стук сердца, которое трепетало только от его запаха, от имени, всплывающего в голове. Он обхватывал руками его тело, прижимал к себе так сильно, боялся, что переломает грудную клетку, лишит возможности дышать. Эта ночь заставляла Аббакио открыться, показать столько эмоций, сколько он за свою жизнь никогда и не испытывал. Бруно был особенным, он одним своим появлением перевернул все в жизни Леоне и тот еще долго будет ему благодарен за это. Он шепчет эти заветные слова, когда покрывает жадными поцелуями его плечи и шею, руками помогая Бруно, усиливая его удовольствие вдвое, возможно, в глазах Аббакио сейчас скачут черти, готовые съесть Бруно полностью, но он никогда не будет им сыт.       Глубочайшим удовольствием пронзает каждую клеточку, каждый вздох срывается стоном изнутри, губы сухие от чистого дыхания горели, он жил одними ощущениями не способный найти в себе и пары слов, вырывается из рук Леоне, падая почти что без сознания, дыша часто-часто. О словах он скажет позже, сейчас было важно только драгоценное послевкусие и его стоны, все было только в комплимент Аббакио. Так еще никто не любил его тело, такого оно еще не познавало: таких рук, таких сильных движений, таких безнадежных слов. Бруно не смотрит на него, хмуро закрыв глаза от того, что все внутри никак не желало прийти в норму, будто все внутренности были разбросаны в бурном танце. Юноша не чувствовал своих ног, дрожащих рук, сглатывает ком в горле, устало переворачиваясь на спину, запускает тонкие дрожащие пальцы в густые черные волосы, убирая их от лица.       Леоне падает подле Бруно, дышит тяжело, но не может отвести взгляда от его лица. — Поверить не могу, ты оставил белье в том доме… — сказал Аббакио шепотом просто от того, что голос к нему еще не вернулся.       Бруно только легко усмехается, успокаивая свое дыхание, и только через какое-то время произносит слова, которые первыми пришли на язык: — Поверить не могу… Ты все-таки влюбился в меня.       Он не хотел в это верить, ведь теперь все не будет как прежде. — Похоже, что правда влюбился. Занесешь меня в список безнадежных поклонников и перестанешь отвечать на звонки? — усмехается Леоне, оглядывая его тонкое тело, кожа на груди которого так плотно натягивалась при частом и тяжелом дыхании. Протягивая к ней руку, Леоне проводит большим пальцем по лезвию ребра, пытаясь стереть черную помаду, но размазывая ее лишь еще сильнее. — Смотря, что будет дальше, ведь были и правда фанатики… Ведь нет одной модели любви, я прав? Но если ты посадишь меня в клетку, я сбегу… — говорит Бруно, наслаждаясь и тишиной между их словами, пытается восстановить дыхание. В то же время ему было жаль Леоне. Сердце, казалось, не умело любить и есть ли место этому чувству в светлом мире? Где-то внутри Бруно понимал, что всему должна быть отрада, но разум говорил, что любовь — это только груз, — Я не смогу полюбить тебя в ответ, не жди этого. Либо я готов уйти завтра утром. Я не хочу мучать тебя, Леоне. — Будет больнее, если ты уйдешь, — отвечает Леоне. Это не отношения, вовсе не груз, чувства Леоне ничего не значат. Но он привык к этому, он и сам ставит их ни в что. Ведь мало кому в этом мире они еще нужны, — И все же, ты не моя собственность, как бы мне не хотелось владеть тобой. — Ты мне нравишься, Леоне. Ты хороший, а я полный отморозок… Все вы любите мое тело, но не знаете кто я на самом деле. Ты знаешь какую музыку я слушаю? Какую литературу я читаю? Люблю ли я читать? — отвечает Бруно тихо, даже с некой досадой в голосе. Он не понимает, как притягивает к себе эти чувства, любовь не может существовать там, где только влечение. — Знаешь, если бы мы уделяли время не только страсти, возможно, мы больше узнали друг о друге, — Леоне легко улыбнулся, посмотрев в его глаза всего на мгновение, но его улыбка тут же испарилась, как и его взгляд, который теперь устремился в потолок, — Не хочу лезть туда, где тебе было бы некомфортно, я считал, что тебе докучают подобные разговоры. Мне хорошо с тобой на ином уровне, не думаю, что я смог бы испытать чувства только из-за тела. Это не в моем характере. — Не в твоем характере было спать с мужчиной, насколько я знаю… Сладкий, как меня можно любить, я пьяница, наркоман, избалованный ребенок и последний курильщик. Капризный, самый ужасный человек, с которым ты когда-либо был знаком. А вообще я поклонник Ницше, — говорит Бруно и тянется за сигаретами. Он не верил в любовь Леоне, он был слишком умен для этого, не может быть такого, что разум разбился бы о скалы любви к подонку. — Даже не смотря на это, ты сумел затронуть нечто в моей душе, побудить чертовски правильного полицейского наплевать на все законы, — вздохнул он, взяв у Бруно сигарету и для себя. Он понимал, что для такого повесы как Бруно, любовь — это все сказки. Леоне не уверен, что сейчас он врет себе, чувства его никогда ранее не обманывали, — Ты можешь и не верить мне, забыть о моем всплеске эмоций, так даже лучше. Не будут терзать никакие сомнения. — Ты ведь понимаешь, что я не забуду, я не понимаю только одного, что ты будешь делать, когда я уйду, если это действительно та самая любовь и ты не врешь себе? Что если я умру? Что если меня уведут? Что если я стану тебе противен? — Бруно упирается локтями в постель и глядит в глаза Леоне, серьезно, шутки не имели здесь места. — Почему я не могу наслаждаться тобой здесь и сейчас? В ином случае, любовь — это не чувство, которое появляется при желании. Ты ей не владеешь, я не смогу разлюбить тебя, если ты считаешь все это обременительной чушью, — отвечает Леоне, внимая в себя сигаретный дым и пытаясь пригубить тяжесть в голосе. В опьянении такие разговоры необходимы сердцу, но язык рьяно заплетался. Кажется, Леоне еще удается сохранить трезвость рассудка, но не удается сдерживать эмоции. Будь Аббакио хоть немного трезв — этого разговора бы не состоялось. — Никогда не было в моей жизни точности. Я всегда там, куда меня занесли ноги. И это мне так осточертело, честно, я ненавижу себя за эту неопределенность. А затем все вы со своими великими чувствами. Единственно прекрасной на свете любовью. И все больше и больше я путаюсь в своей жизни, что, в конце концов, я уже и не знаю, с какой целью живу. А я ведь и не живу вовсе. Одна из вечеринок называлась Эдем. Все беззаботно носились среди этого белого шика. Я в раю, что мне еще нужно? Я настолько низко, что не способен искать себе спасения из этого «Эдема», Леоне. А ты мне о прекрасном и единственном. А я не могу быть любим, я вообще не должен существовать, — юноша отводит взгляд, уже около минуты не притрагиваясь к своей сигарете. Он не в силах видеть теперь глаз Леоне, не в силах видеть в них смысл. — Ты мне постоянно говоришь об одном и том же, — затягивается Леоне, прикусывая фильтр сигареты зубами, — Продолжаешь ненавидеть себя за свои грехи, но почему не хочешь ничего изменить в своей жизни? — А о чем говорить? О будущем? Я хотел бы забрать деньги и уехать в другую страну, я знаю французский, дело, которым я хотел бы заниматься… Меня не отпустит отец, я слишком много знаю о нем. Если отпустит, то знает, чего можно от меня ожидать. Однажды я имел неосторожность по пьяни выговорить ему все в лицо. Он ударил меня и высказал все, что думает обо мне и моем будущем. Я никто, а звать меня Буччеллати. Помоги мне, Леоне, я не выдержу этого, скоро от меня и тела не останется, — Бруно заканчивает уже шепотом, проглатывая слова вместе с сигаретным дымом. Леоне говорит о любви, а любить совсем скоро станет совсем нечего.       Леоне поспешно тушит сигарету и тянет руки, чтобы заключить Бруно в легкие объятия, чтобы, возможно, тот почувствовал хоть какую-то долю безопасности. Их судьбы похожи, но вот Леоне смог сбежать от отцовского гнета, а Бруно сдавлен влиянием. Он мог бы предложить бунт, попробовать надавить на жалость или поговорить, но люди подобные отцу Бруно — твердолобые отморозки, которые ищут лишь выгоду для своего положения. Он задумчиво гладит его по волосам, выискивая слова, какой-то выход, но, к сожалению, не способен найти. Если бы мог, то давно помог бы уже и самому себе. — Ты этого не заслуживаешь, судьба не может позволить себе издеваться над тобой и дальше, — тихо говорит он, распутывая его локоны, которые слиплись от лака, — Черная полоса рано или поздно пройдет, а я буду с тобой до самого конца. — Черная полоса закончится, когда закончится моя жизнь. Бывает же такое, когда она стреляет холостыми, а судьба не желает слушать эти неверные жизни. Отворачивается и уходит прочь… Эти люди сидят и греются у горящих баков и все же они живы. Они хотят жить, есть этому смысл, люди, ради которых стоит жить. Мне кажется они самые счастливые на свете. Они ловят рыбу прямо из моря, жарят ее все вместе, возможно, едят ее без соли, иногда выпивают, потому что нет денег, и курят коноплю с полей. У них есть жизнь, у них столько свободы… — Твой отец боится за свою репутацию? За то, что ты много знаешь? Он слишком уж далеко зашел в том, чтобы держать чужие жизни в узде, как по мне, так это он не заслуживает жизни. — Мой отец лишает жизни других, он считает себя царем, а он и есть царь. Он князь этой гребаной жизни. Пол страны желают его смерти, что ему до выродка. Я с самого рождения последствие осечки на фабрике презервативов. Матери я не нужен даже больше чем отцу. У нее своя жизнь и она рада, что я приезжаю в Милан только раз в полгода. Надеюсь, ее следующий ребенок не станет таким как я, — Бруно тушит сигарету, уставившись куда-то в темноту. Эти мысли уже не вызывали тоски, только желчь собственного несущественного бытия. Леоне хотел быть ближе, но зачем? Он не был уверен в том, живо ли еще его сердце или душа начала гнить именно с него. — Если его ненавидит так много людей, значит, рано или поздно они его покарают. Чем больше имеешь власти, тем более велик риск. Он очень неаккуратен, так что исход вполне очевиден, — Бруно не хватает простой человеческой любви, как бы он ее не сторонился. Он не верит в нее, потому что никто никогда его ей не окружал. Лишь безнадёжная одержимость легкомысленных студентов. Аббакио искренне верит, что он сам не является таким как они. Он вздыхает и прижимает Буччеллати к себе ближе, — Я хочу, чтобы ты знал, что я буду с тобой до конца, Бруно.       Бруно оставляет эти слова без ответа, какое-то время просто лежа, уткнувшись в плечо Леоне. Не было надежды на его слова. Не было надежды на чьи-либо еще слова. Все было бесполезно. Жизнь не успеет сделать еще одного оборота этого бесконечного колеса, как Бруно не станет. Не станет его души, тело останется жить, совершенно пустое, без чувств и собственного мнения, растворившись в чужих лицах. Ночь была невозможно длина. — Тебе пора спать, Леоне.