пе-ре-бо-лит

      В лаборатории горит свет. А что толку?       Чёртовы масляные лампы, тусклые и примитивные, требующие постоянной дозаправки — жалкий шаг в сторону прогресса. Ген не видит в их жёлтом свете даже своих вытянутых рук, только убогий алый язычок извивается вдали, а над ним — сгорбленная фигура Сенку. У него на лице широкий росчерк сажи, а халат покрыт дырами и пятнами: черными, жёлтыми, бурыми. Асагири знает расположение каждого лучше, чем карту звёздного неба.       Менталист делает шаг; занавески мягко шуршат за его спиной, отсекая примитивный говор деревенских жителей, запах пепла и извечное жужжание насекомых. Последнее — хуже шума соседского перфоратора ранним субботним утром, но Ген об этом сравнении никому никогда не скажет, потому что жители Ишигами все равно смысла не выкупят, а солдатики Цукасы порвут его на британский флаг быстрее, чем он успеет открыть рот.       С Сенку о таких глупостях и вовсе говорить не стоит. У него в руках дрожит стеклянная пробирка, хрупкая до ужаса и чем-то до краев полная. Блик на ней издевательски-яркий.       От входа в шатер до Сенку — три с половиной шага. Пять секунд, два вдоха и один выдох. Почти ничего, но чёртова склянка успевает выпасть из непослушных пальцев, и в тишине ночи её звон кажется взрывом гранаты. Сенку стискивает дрожащие кулаки, а в них стекло — много, много мелких осколков, и Ген чувствует их острые края так, словно сжимает сам.       Он встаёт ровно за спиной в грязно-белом халате. Его ладони на плечах — безмолвное предупреждение. Плавно и почти нежно они спускаются по рукам вниз, до самых запястий. Сенку разжимает кулаки.       — Дурак, — выдыхает Ген ему в волосы.       По линиям жизни, ума и счастья бегут алые ручейки. Асагири прикидывает: масла в лампе не хватит на перевязку. Заканчивать придётся в темноте.              Чёртов каменный век.       Цукаса может сколько угодно бить себя кулаком в грудь, махать угрожающе копьем и рисовать углем кривые стрелки — Ген не купится на его эйджистские идеи о лучшем обществе и светлом завтра, пока оно выбивается кровью. Он устал просыпаться под гомон тренировок наспех сколоченного войска и засыпать на пару часов, в ледяных руках сжимая дрожащего Сенку.       Цветы в его рукавах давно высохли и рассыпались. Их теперь заменяет марля, потому что у Сенку все чаще не слушаются руки, а вокруг так много стекла, копий и ножей, что голова идёт кругом.       Грядущая война бессмысленна, примитивна и уродлива. Хрупкий мир держится на синей изоленте: страхе горилл Шишио перед возможностями Сенку и нежеланием Ишигами убивать. Глобальный регресс убил переговоры, и Асагири ещё никогда не чувствовал себя таким безоружным.       Масло в лампе подходит к концу. Гаснет язычок пламени.       Чёртов каменный век.