(Не) пройденный этап

Темнота обволакивала, давала целое мгновение на передышку между кошмарами, хотя Вэй Ин уже не всегда мог различить, где кошмар, а где его повседневность наполненная жалкими улыбками, лицемерием, болью, глухой болью, что била по шрамам фантомными импульсами. — Убожество... — глухой шепот Лань Чжаня вызывал какое-то иррациональное желание спрятаться, а глаза, сияющие расплавленным золотом, прожигали в нем дыру и заставляли склонить голову, вжать ее в плечи. Но вдруг он исчез и кромешная темнота начала давить на его воспаленный мозг, но еще один голос заставил его судорожно метаться в поисках убежища — Ничтожество, — прошипела темнота голосом Мадам Юй, — худший ученик ордена. — Слова сопровождались треском кнута. Все тот же голос продолжает унижение и давит на самое больное, видимо, стараясь вывести его из себя, хотя это повторно сделать невозможно: — Лучше бы ты и не рождалось, отродье слуги, — где-то совсем рядом просвистел кнут с переливами электрических разрядов. И снова видение сменяется, появляется Цзян Чен, заставляя Вэй Ина сжаться под собачий лай и скуление — Почему? Почему из-за тебя у меня отбирают друзей? Почему ты забираешь у меня любовь отца? Внимание сестры приковано к тебе. Почему ты, а не я? Почему?... — сердце Вэй Усяня колотится, грозя вынести грудную клетку. Новые действующие лица появляются ещё внезапнее. Лица у них отсутствовали напрочь, вдруг один из них заговорил: — Ха, этот слуга ещё смеет не учить уроки? А что с его ядром? Ха, — ядовитый смех заставляет Вэй Ина поежиться, — ни на что не годный лодырь. Новое видение, кажется, успокаивает Приходит шицзе, мягко улыбается, садится рядом, но... сзади его хватают руки в золотых одеждах. И он просыпается... Сердце заходится, дыхание сбито,  по спине струится холодный пот, вдруг, его резко накрывает тошнота и лёгкий приступ паники в совокупности с лёгким удушьем. Но он берет себя в руки, старается вспомнить все светлые моменты: любимую шицзе, шиди, которого он безмерно любит и Лань Чжаня, который и становится той ниточкой, которая вытягивает его из тьмы. Хохот сотрясает грудь Вэй Ина. Он успокаивается и с усмешкой шепчет: — Кто бы мог подумать? — улыбка, которая может ослепить своим сиянием, секунд через десять начинает отдавать сумасшедшим весельем, — Кто бы мог подумать, что блистательный Нефрит клана Лань будет занимать так много места в моих мыслях. Лодка мерно раскачивалась, усиливая тошноту и легкое головокружение, тёмный трюм вызывали в его воспаленном сознании панику. То тут, то там ему мерещится шепот: — Вэй Усянь... — Вэй Ин, — где-то рядом раздался фантомный щелчок кнута. — Ты, никому не нужен, никому ты кроме себя не сдался. Большая часть семьи его ненавидит, остальные жалеют, а он... Да кому он, в самом деле сдался, кто у него есть? Цзян Чен, Шицзе, Лань Ванцзы? Нет. Никого у него нет и не будет. Все его ненавидят, шутят, жалеют и поливают грязью. И тут на глаза все еще находящегося в легком бреду парня попадается меч, что так и дурманит своим блестящим, отполированным лезвием в маленькой щёлке между гардой и ножнами, дразня и дурманя разум. Вэй Ин тянется к ножнам, но почти достигнув цели резко одергивает руку и мотает изо всех сил головой, стараясь вытряхнуть все дурное, но взгляд все равно цеплял этот солнечный блик, выхватывал и не соблазниться было сложно. — Я, конечно, не буду об этом жалеть, — нервный смешок, резкий подъем меча и расчехление оного, — Зато смогу почувствовать себя живым, не совсем, ха, здоровым, но что-то близкое. Легкий шелест и резкий взмах рукой и лезвие, будто танцуя, делает ржаво-алую полосу от локтевой ямки к запястью, старательно избегая вен. Стон, следом ещё один и не разберёшься, какой он, то ли от боли, то ли от наслаждения. В нем сочеталось все. Потом ещё полоса, и ещё одна, но уже в другом направлении, третья, четвёртая и так до потери сознания Пахло сыростью и кровью, что покрывала почти все затемненное пространство мутными разводами, а Вэй Усянь разошёлся: алая жидкость все текла, постепенно усиливая мерзотный запах железа, глаза Вэй Ина были устремленны на раны и он, завороженный ручейком крови, что текла по его рукам, постепенно усиливал нажим на лезвие, пока, в конечном итоге, не упал в спасительный обморок.