О дружбе, поцелуях и собаках

      Разумовский был горячим. И жадным. И – совсем немножко – помешанным на своем партнере. Но он считал это абсолютно нормальным, называя «компенсацией за годы платонического интереса». Олег не особо понимал, что любовник имеет в виду, но не возмущался и просто продолжал любить, как и всегда.       У них все началось как-то сразу наперекосяк, не как у нормальных людей. Не было конфетно-букетного периода и всех остальных стадий отношений. Они были вместе с самого детства и едва не срослись, как сиамские близнецы. Никто не мог сказать, где у них закончилась дружба и началась любовь. Границы были очень размыты. В то время Олег казался каким-то очень близким, неотделимым, как будто был частью Разумовского. Впрочем, почти так оно и было. Волков всегда был рядом, он был чем-то самим собой разумеющимся, неизменным, константой, поэтому Сережа даже и не думал о том, насколько друг симпатичен. Это как думать о привлекательности своей коленки или ладони. Глупость.       Потом у Сергея началась учеба, у Олега – армия. Виделись коротко, мало, урывками. В гостиничных номерах в Москве или в их маленькой квартирке в Питере, когда совпадали выходные и увольнительные. Совпадали, как правило, редко, времени вместе было преступно мало. Там было не до разглядывания – успеть бы почувствовать, вспомнить, каково это, говорить не по шипящему помехами телефону, а вот так, лицом к лицу, обнимать, прижиматься губами, куда только дотянешься, тереться носом и впечатываться в любимого человека каждой клеточкой тела. Каждый раз было слишком мало и с привкусом тоски.       Но учеба осталась позади, Сережа вернулся в Питер, в их общую с Олегом квартиру. За время студенчества Разумовского Волков успел отслужить в армии и попасть в спецназ, где и работал уже третий год, что было довольно ожидаемо. Чего никто не ожидал, так это проснувшегося в Сергее чувственного голода. Его как будто накрыл пубертат с его неуемным, неконтролируемым желанием. Очень запоздавший пубертат, ударивший не в пятнадцать, а в солидные двадцать три. Олегу было смешно, хорошо и каждый раз ужасно не хотелось уходить из дома на работу.       А Сережа просто не мог остановить свое помешательство на любовнике. Да и не хотел, если честно. Он восхищался им, его хищной, звериной красотой. Она была какой-то дикой, первозданной, такой, что у Разумовского в груди стучали барабаны и подгибались колени. Олег был красив всеобъемлюще, полностью. Красота была не только в его суровом, выразительном лице с острыми гранями носа и скул, не только в пугающих, чернильных, как будто подведенных глазах, не только в сильных, привычных к бою руках или длинных ногах – она была в его манере смотреть исподлобья, чуть склоняя голову, в привычке сидеть, заведя ногу под стул, чтобы иметь возможность подняться раньше в случае опасности, в умении одним насмешливым выражением лица высказать столько, сколько не могут выразить слова. Волков чувствовал на себе этот жгучий, голодный взгляд, куда бы ни пошел, и бесстыдно им наслаждался.       А Сереже было мало просто смотреть. Он вообще был очень тактильным, жадным до прикосновений. В их квартире не осталось ни одного угла, ни одной стены, где Разумовский не зажал бы любовника. Сережа, горячо целуя шею, называл его провокатором. Олег был слишком желанным, слишком соблазнительным, чтобы не вжиматься в него всем телом, потираясь как кот и ласково мурлыча что-то бессмысленное на ухо.       Волков был сексуален абсолютно всегда. Он шутил, что это его животный магнетизм, узко направленный прямо на Сергея. Тот не обращал внимания, ведь у него было дело поважнее: смотреть. Смотреть на туго натянутую на груди и плечах Олега футболку, например. Пять лет назад она лежала мягкими складками, а теперь угрожала лопнуть на раскачавшемся, широком владельце. (Сергей ждал этого момента с затаенным нетерпением). Разумовский так сильно любил этот вид, что иногда просил Олега не снимать футболку во время секса. В такие моменты глаза у Волкова темнели еще больше, и Сережу обдавало терпким жаром от его взгляда.       Еще Сережа любил смотреть на бедра Олега. Он искренне не понимал, почему они еще не были признаны новым чудом света или хотя бы величайшим произведением искусства рубежа XX-XXI веков. Это было бы заслуженно, на самом деле. Бедра были ладные: крепкие, твердые, с красиво очерченными под кожей мышцами и покрытые неожиданно мягкими, негустыми волосками. Большую часть года ноги Олега были светлые, почти мраморные, похожие на ноги античных статуй. Но они были лучше. Во много раз лучше. В отличие от статуй, ноги Олега хотелось закинуть себе на плечи, провести ладонью вверх от колена – угловатого, какого-то квадратного, совершенно очаровательного – к паху, ласково огладить роняющий тяжелые капли смазки член, почувствовать, как дернулись в нетерпении самые прекрасные на свете ноги, понукая, умоляя двигаться, сделать хоть что-нибудь, и с ошалелым восторгом понять, что этими бедрами Волков может разломить кому-нибудь череп, как арбуз.       Иногда Олег отвоевывал у Разумовского компьютер и сидел там, листая то новости, то видео со щенками. На это Сережа тоже любил смотреть. Когда Волков утыкался взглядом в экран, то чуть сутулился, и пара верхних позвонков соблазнительно выступала над краем майки. В такие моменты Сергей обычно не сдерживался (да он и не особо старался сдерживаться, если честно), подбирался к любовнику вплотную, быстрым, шаловливым жестом облизывал манящую косточку, а после длинно, с оттяжкой, широким мазком языка проводил влажную дорожку от позвонка до самого уха и принимался горячо нашептывать что угодно: от списка покупок до обещаний будущей ночи. Руками, своими беспокойными, неуемными руками, он гладил сильные, рельефные бока, не скрывая удовольствия, пробирался горячими ладонями под майку и за кромку штанов. Видео со щенками резко переставали казаться Олегу интересными.       Но ничто из этого не могло сравниться с тем, что случилось в один воистину прекрасный день. Олег пришел домой вымотанный, взвинченный и чертовски злой, хлопнул входной дверью так сильно, что на кухне обвалился кусочек штукатурки. В тот день у него были внеплановые учения, чтобы начальство могло похвастаться работой элитного отряда перед своим собственным начальством. И для «большей зрелищности» погнало отряд по новому маршруту. А у них снайпер на замене и Лисенко только пару дней назад в строй после травмы вернулся! Волков ругался как черт, что на полигоне, что дома. В нем клокотало справедливое бешенство в сторону «полковника Хуйленко-Пиздогрызова», а «блять» и «пидорасы вы суки» в его отповеди мелькали чаще, чем предлоги. Сережа, заинтересованный экспрессией обычно флегматичного в таких вопросах любовника, вышел в коридор и… пропал.       Разумовский никогда не замечал за собой каких-то фетишистских наклонностей, но в этот момент с кристальной ясностью понял: он абсолютный, бесповоротный фетишист. На него как будто рухнула бетонная плита, весом в три тонны, придавила, размазала. Он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, только тяжело, сочно сглотнуть наполнившую рот слюну.       Олег был в своей спецназовской амуниции. Обычно Волков оставлял вещи на базе, не разъезжал в таком виде по городу, но сегодня, видимо, в порыве гнева, забыл. Или не захотел. Совершенно неважно. Потому что у Сергея из головы вымело абсолютно все мысли, полностью. Не осталось ни одной.       Разумовский натурально облизывал взглядом любовника. Он был весь в черном, а от того казался еще более высоким, чем есть на самом деле. Массивные берцы с высоким голенищем, широкие штаны, туго утянутые в щиколотках и коленях, плотная куртка с нашивками на рукаве, хулиганского вида перчатки без пальцев и бронежилет, тяжеленный даже на вид, с кучей примочек, кармашков и ремешков. Шлем Волков держал под мышкой, а балаклаву стянул на шею. Волосы, взмокшие, слипшиеся от пота, торчали ежовыми колючками, брови были нахмурены до тяжелой морщинки между ними. Сережа не знал, от чего его вело больше: от умопомрачительного образа сурового спецназовца или от горячих, порозовевших из-за жара скул и ярко-красных, обкусанных в ярости губ, слишком нежных, слишком контрастирующих с этим самым суровым образом.       - Господи, трахни меня, - по ошалелому лицу Олега и его высоко вскинутым бровям Сережа понял, что сказал это вслух. Волковское «прости, что?..» уже не имело никакого смысла, потому что спецназовец уже начал быстро избавляться от броника, но был остановлен ладонью Разумовского, легшей на грудь. Олег поднял взгляд. Глаза у любовника были совершенно шалые, зрачки огромные, как у наркомана под кайфом. Сергей медленно облизнул губы и сдавленным от возбуждения голосом каркнул: - Не надо. Я хочу тебя так. В этом твоем служебном костюме. Пожалуйста?       — Это называется форма, а не «костюм», дурила. В крайнем случае – экипировка, — неожиданно развеселился Олег, и от его широкой улыбки по спине Сережи прокатилась обжигающая волна. А потом стало резко не до смеха.       Распаленные, голодные до ласк, они торопливо целовались, вмявшись в стену прямо в коридоре. Шлем укатился за тумбу, но им было абсолютно наплевать. Разумовский обнимал любовника за шею локтем, пальцами зарывался в мокрые волосы, закидывал ногу на бедро Волкова, притягивая к себе еще ближе, хоть это и не было возможно. Он вжимался в Олега, стараясь прочувствовать каждый ремешок, каждое крепление, не понимая даже, почему его так ведет. Волков вылизывал рот любовника, жадно трогая его везде, куда только мог дотянуться. Поцелуй выходил сумбурный, мокрый, абсолютно восхитительный.       Олег вдруг скользнул губами вниз, к шее, мягко накрыл трепещущий кадык, а потом неожиданно рухнул на колени. Наколенники стукнули об пол. Сергей уже хотел было пошутить насчет того, как неожиданно пригодилась Волкову защита, но не успел – любовник припустил домашние штаны и резко, без прелюдии вобрал в рот совершенно твердый член. Сережа, не сдержавшись, тихо вскрикнул и длинно застонал. Он задрал голову к потолку и вниз принципиально не смотрел. Он знал, что если глянет, если увидит растянутые вокруг члена алые, потерявшие всякое приличное очертание губы, или полуприкрытые влажные глаза, или широкие плечи с креплениями бронежилета на них – кончит в ту же секунду. Поэтому ему оставалось только откинуться спиной на стену и рвано, шумно дышать, иногда поскуливая и сжимая пальцы в коротких черных волосах на самых острых моментах.       - Стой, стой, подожди, - задыхаясь, как марафонец, пробормотал Сергей, мягко, но сильно оттаскивая голову любовника от своего члена. Олег, так и не закрыв рот, поднял на Разумовского мутный, мало соображающий взгляд. Тот резко зажмурился и отсчитал от десяти до нуля, - Еще немного в таком темпе, и я кончу, нихрена не успев.       До кровати добирались долго. Снова целуясь, попеременно вжимали друг друга в стены через каждый сантиметр. Поняв, что так они не дойдут вообще никогда, Волков подхватил любовника под ягодицы, не удержавшись от того, чтобы широко раскрыть их, задеть пальцами чувствительную ложбинку сквозь штаны. Сергей горячо выдохнул ему в рот и понятливо обвил ногами талию, кивая на немой вопрос, можно ли в комнату идти в берцах. Нужно! Прибраться можно будет и потом, а вот полный «спецназовский костюмчик» Сереже сейчас был жизненно необходим.       Разумовский жалобно всхлипнул, когда они упали на кровать. Олег, решивший было, что придавил друга, тут же испуганно вскинулся, но Сережа вцепился в него, как клещ, и дернул обратно. Ему не было больно, ему было охуенно. Снова долго целовались, толкаясь бедрами сквозь одежду. Неугомонные пальцы Сергея пробегались по пластинам броника, карманам, ремню, даже по душной балаклаве. Олег физически не мог ничего почувствовать сквозь плотную ткань, но очень ярко ощущал фантомные прикосновения любимых пальцев, и от этого по коже расходились острые, сладкие мурашки. Волков по-звериному вгрызался в нежный рот, а потом вдруг осторожно, ласково прихватывал губами припухшие, чувствительные губы. От такого контраста Сережу штормило и вело. Ему пришлось даже скользнуть рукой между их телами и пережать собственный член у основания. Не хватало еще обкончаться, как подросток, от одних только поцелуев, когда есть целый мужик в горяченной спецназовской форме. Самый любимый мужик.       - Я люблю тебя, - вдруг очень серьезно сказал Разумовский, по-детски ухватив Олега обеими руками за лицо и глядя в глаза. Олег в ответ ткнулся ему в нос «лисичкиным поцелуем», до остроты невинным, трепетным и шепнул такое важное «я тоже, солнце, я тоже». Сергей нежно улыбнулся и подтолкнул партнера в плечо, вынуждая перевернуться.       Любовники перекатились, меняя позицию. Теперь Сережа сидел верхом на животе Олега и шалел от того, как ярко и остро чувствовалась каждая деталь формы. Поерзал. Разумовского вверх по позвоночнику прошило странным, каким-то извращенным удовольствием. Он выгнулся, негромко застонал, закусив губу, и почувствовал, как крепкие, мозолистые ладони в грубых перчатках оглаживают его бока и грудь. Сергей мелко подрагивал в удовольствии, закатывая глаза от новизны ощущений, а Олег смотрел с таким невыразимым восхищением, как будто на нем сидел не Сережа, а Афродита. Разумовский улыбнулся и, попросив придержать его, потянулся к тумбочке, в ящике которой были и презервативы, и смазка. Крякнув от натуги, Сергей пообещал себе обязательно переставить их на полочку в изголовье, чтобы больше не изображать из себя акробата, и вернулся обратно к губам любовника, ухватив его за запястья над головой.       - Расстегни, - велел Разумовский в коротких передышках между поцелуями, почти не отрываясь от чужих губ. Тут же покорно вжикнула молния ширинки форменных штанов. От этого звука Сергей сладко поежился, сводя лопатки. Не переставая целоваться, молодые люди в четыре руки стянули с Разумовского растянутые домашние штаны. Щелчок крышки тюбика. Сергей завел за спину руку со смазкой и сразу втолкнул в себя два пальца, чувственно охнув и уткнувшись лбом в лоб Олегу. Волков нежно, успокаивающе погладил рыжую макушку и собирался было промурчать что-нибудь ласковое, но Сережа подался назад, насаживаясь на собственные пальцы и ткнулся губами в губы. Олег понятливо хмыкнул, ответил на поцелуй и аккуратно попытался натянуть свободной рукой заботливо открытый другом презерватив. Разумовский фыркнул, но помог. И даже щедро вымазал в смазке.       Через пару минут в Сережу легко входили все три пальца, а дыхание стало совсем тяжелым, шумным, ахающем на каждом втором выдохе. Олег сжимал зубы, чтобы не сорваться и не толкнуться в любовника сейчас же. Но Сергей все решил сам, отпихнул коленом руку партнера и, протяжно, бесстыдно застонав, насадился на член до половины.       - Так быстро? – удивился Волков, мягко оглаживая мелко подрагивающий живот и напряженные ноги. На животе опять обнаружилось несколько веснушек, и Олег щекотно соединил их в несуществующее созвездие, хитро поглядывая на любовника.       - Скажем так, я сегодня… много думал о тебе. Много и долго, - Разумовский смешливо сморщил нос от щекотки, но хохотнув тут же со свистом втянул воздух. Волков с несдержанным стоном чуть прогнулся, падая затылком в постель. От смешка Сережа весь сжался внутри, и по обоим ударило слишком сильными, прекрасными до боли ощущениями. Разумовский проморгался, пережидая вспыхнувшие под веками фейерверки, и плавно опустился до конца. Острая кромка ремня впилась в белую ягодицу. Сережа улыбнулся: - Ну что, поскакали?       Волков хотел было хохотнуть, фыркнуть, но очень быстро ему стало не до смеха. Разумовский действительно «поскакал», не давая любовнику даже толкаться бедрами вверх, ловя его на половине движения. Все, что оставалось Олегу – гладить Сережу от шеи до колен и обратно, растирать грубой тканью перчаток твердые, сжавшиеся соски, слушать, как музыку, всхлипы, вздохи и сладкие-сладкие стоны. А еще говорить. Говорить-говорить-говорить Разумовскому о том, какой он красивый с разлившимся до самой груди алым румянцем, какой он тесный внутри, нежный, шелковый, вкусный. Олег глотал стоны и кусал губы, чтобы не останавливаться, чтобы не сбиться, продолжать говорить, смотреть как восхитительно-измученно выглядит скользящий на его члене Разумовский, у которого уши горят от комплиментов. Лишь бы не начать вколачиваться самому и не сломать Сереже его развлечение. Лишь бы не…       Что там еще «не» Олег додумать не успел, потому что уставший, терпко пахнущий потом и мускусом любовник упал ему на грудь, нашел губами губы и, целуя, шепнул о том, что теперь очередь Олега двигаться. Не выдержав, Волков сорвал перчатки и наконец-то обхватил ладонью напряженный, мокрый от смазки член Разумовского, не боясь повредить тонкую кожу. Тот всхлипнул прямо в поцелуй и «ну же, Олег, пожалуйста!». Волков не смог ему сопротивляться. Никогда не мог.       Молодой человек оттолкнулся, перекатываясь, но не рассчитал ширину кровати и собственный вес. Любовники повалились на пол с дружным, душевным «блять». Снова стукнула защита, но теперь уже глухо, о толстый ворс ковра. Ничуть не расстроенный перерывом, Сережа хрюкнул от смеха и все-таки пошутил о том, для чего именно спецназовцам нужны наколенники. Волков в притворной угрозе щелкнул зубами у плеча партнера. Тот попытался стратегически укатиться под кровать, но был пойман за лодыжку и коварно защекочен. Сережа, боящийся щекотки, взвыл и вскочил на ноги в попытке убежать, но его снова дернули за ту самую лодыжку, уронив на четвереньки и навалившись сверху. Разумовский прогнулся в спине, припадая на грудь, и оглянулся через плечо, хитро блестя глазами на Олега.       Волков, не будь дурак, все понял правильно. Он мучительно-медленно толкнулся в растянутое, нежное, порозовевшее нутро, ложась на Сережу сверху, всем телом, как тот любил, и коротко хлопнул по ягодице завертевшего задом партнера. Волков неторопливо чуть шире растолкал коленом ноги любовника, зафиксировал руки, переплетя с Разумовским пальцы… И задал такой темп, что у Сергея искры из глаз посыпались. Олег то и дело ласковой рукой убирал с лица друга выбившиеся из хвоста пряди, а тот мог только скулить и всхлипывать, потому что ему было слишком хорошо, чтобы даже шептать горячечное «дададада». Он даже дышать-то успевал не всегда.       Кончил Сергей без рук. Трущийся о спину бронежилет, навалившийся сверху тяжелый, полностью одетый Олег, ковер, то и дело натирающий покрасневшую головку, контрастно-ласковые поцелуи в шею и каждый раз проезжающийся по простате член – все это было так невыносимо-сильно, что Разумовский не смог продержаться долго. Его как будто всего сжало и протащило сквозь самого себя, ярко, остро, болезненно-сладко. Волков догнал его, еще пару раз толкнувшись в расслабленное после оргазма тело. Олегу выкрутило мышцы удовольствием, и Сережа успел повернуть голову, чтобы увидеть, каким удивленно-беззащитным становится лицо сурового спецназовца во время оргазма. Только-только осознав себя, Волков получил кокетливый поцелуй в нос и завалился на бок, чтобы не придавить любимого.       – Ну что, теперь я могу вылезти из своего «костюмчика»? Жарко в нем – пиздец. Думал сдохну прям в нем. Как Рафаэль, - Олег стянул презерватив и, завязав узлом, прицельно кинул в корзину.       - Рафаэль умер от легочной инфекции, чудила, - Сережа задрал ноги к потолку, рассматривая собственные покрасневшие, натертые о ковер колени. Шутки шутками, но может и правда в следующий раз наколенники надеть? Отобрать у Олега и надеть.       - Да? А кто тогда умер во время оргии с шестьюдесятью тремя шлюхами? – Волков перевернулся на бок и подпер локтем подбородок. Раздеваться было надо, но лень. От злости, бушевавшей в нем час назад, не осталось и следа. – Кстати, тебе чего хоть так крышу сорвало?       - В душе не ебу, честно говоря. И это, кстати, ответ на оба вопроса. Но вообще… Костюмчик мне твой понравился. Приходи так домой почаще.