***
Ярко красный Шевроле Корвет разгоняется с каждой секундой всё больше, преодолевая отметку в 300 км/ч, устрашающе рыча двигателем. Он проносится мимо зафиксировавшей время группы специалистов, с одобрительными возгласами присвистывающими гонщику. Три круга на овальной трассе, и Чонгук сбавляет скорость, тормозя чуть дальше метки, оставшись сидеть в автомобиле, лишь откинув шлем рядом. Он руль в кожаных перчатках стискивает, пытается заставить себя вылезти прямо сейчас, а не сидеть эти чёртовы полминуты внутри, пока к сознанию подкрадываются отголоски прошлого. В последнее время они всё больнее царапают, впиваясь остротой режущих осколков и заставляют вспомнить уже давно забытое прикосновение тонких бантиков губ к щеке. — Сука, нет! — рычит Чон, прикладываясь лбом о руль, громко дыша и пытаясь успокоиться. Кровь, бурлящая в венах, поступает и к голове, отдавая там неровным сердцебиением. Его трясет и внутренности скручиваются, к горлу противным комом подкрадываясь. Как вдруг он вздрагивает, услышав постукивание пальцем об окошко и увидев взволнованное лицо Намджуна. — Эй, всё в поря…? — Да, — мгновенно выпаливает тот, выходя из машины. — Мне не нравится скорость разгона. Замените мотор на 8-цилиндровый с комбинированной системой впрыска. И проверьте радиаторы: думаю, стоит ещё добавить один. Последнее предложение уже через плечо бросает, спеша покинуть площадку, расстегивая кожаную гоночную куртку и полной грудью вдыхая этот особый воздух трассы, пропитанный запахом стертыми шинами и горючим. — Старикан, черепушку не жалко? — усмехается Чимин, видевший тренировочный заезд и то, как после гонщик в машине приложился головой о руль. Только вот на его неудовлетворение его попросту игнорируют, продолжая идти мимо, будто блондина и нет. — Всё, уже и слух отбило? — с прежней усмешкой спрашивает, как вмиг затыкается, когда над ним грозно нависают. Он на автомате жмурится и голову в плечи вжимает, прикрывая себя ручонками, готовясь получить удар или ещё что, видя сжатые кулаки мужчины. — Закрой, нахер, пасть. Раздражаешь, — устрашающе хрипит Чонгук, своими будто пустыми мрачными глазами пугая округлившиеся напротив. И так же неожиданно отходит, небрежно поддев плечом и уходя прочь в здание, провожаемый действительно удивлённым взглядом. Чимин бесится, не понимая, почему продолжает думать о случившемся. Его никак не должно это тревожить или задевать. Только вот выражение лица и тон голоса мужчины из головы не выходят до самого вечера. И это ужасно из себя выводит. Как и сам Чон Чонгук ака Джей-Кей, его надменная, но красивая рожа, это прекрасное тело и чувство долга, благодаря которому он до сих пор жив. А ещё и его мастерский дар вождения. Мистер «идеальность» с тем ещё противным характером. Чимина он до скрежета зубов бесит. И это Чон его раздражает, а не наоборот!.. — Моя драгоценность сегодня не в настроении? — гнёт бровь американец, подходя сзади и помогая надеть пиджак смотрящемуся в зеркало и задумавшемуся парню. — Не с той ноги встал, — поджимает губы тот, пока его передергивает от обвивших талию рук. — Потому что встал не с моей кровати, — хмыкает Дэниел прямо в его ушко. — После ужина поедем ко мне. — Не могу — у меня уже есть планы… Как его сильнее к себе прибивают, схватив больно за подбородок и чуть повернув, чтобы строго проговорить: — Что-что? Ты не расслышал, Чимин? Я сказал, мы поедем ко мне. Это не вопрос, чтобы ты мог не согласиться. — А я сказал, что не могу, Дэн! — на мгновение дерзит Пак, злобно глаза прищуривая: — У меня есть свои желания и… аргх! — болезненно мычит, когда тот хватает его за лицо, надавливая очень сильно на щёки, заставляя рот открыть. — Не забывайся, маленькая дрянь! — рявкает тот, еле-еле сдерживая себя, чтобы не «разукрасить» это прекрасное личико перед званным ужином. — Тебе запрещено включать передо мной свою внутреннюю долбанную суку, забыл? Все твои желания должны сводиться к моим, и ты сам беспрекословно слушаться должен, будучи моим. Чимин язык прикусывает чуть ли не до крови, взгляд опуская и послушно кивая, насколько это возможно в этом положении. В то время как самому постыдно расплакаться хочется и зарыться под одеяло. Грудную клетку противно жжёт, точно медленно разъедая ядом кости, а ногти впиваются в ладошку, хоть как-то отвлекаясь от моральной боли. Ведь к физической от рук этого человека он привык. — Вот и умница, милый, — приторно ласково улыбается Дэниел, напористо целуя, а после поправляя его внешний вид. Огромный обеденный зал встречает просторной роскошью, свечами, длинным столом со стульями с декоративными спинками и дорогим сервизом. Во главе стола сидит на особом инвалидном кресле Пак Хванчжу. Справа от него первый сын и его жена с маленьким ребёнком. — Ох, мы просим вашего глубочайшего прощения за опоздание, — уважительно кланяется одновременно с Чимином американец. — Вы не опоздали, к тому же это семейный ужин, не стоит любого рода формальностей, — приподнимает сморщенные уголки губ пожилой мужчина, указывая тем двоим присесть. Парню блевать хочется от этого «семейный». Особенно в таком окружении, сидя рядом с Дэниелом и напротив жены своего брата, которой нужны лишь его деньги. Она о ребёнке даже особо не печётся, только о купюрах. И ненавистный вечер тянется долго, будто специально оттягивая предстоящую ночь со своим бойфрендом. То ли что-то такое Пак Кан заметил на бледном лице своего младшего брата, то ли действительно у него было дело к нему, но: — Дэниел, должно быть, Чимин позабыл, но у нас с ним после ужина назначено выпить по стаканчику чего покрепче. — Конечно, мистер Пак, — фальшиво улыбается ему Дэн, стискивая пальцы на пояснице мальчишки. — Ах, он такой скрытый, вероятно, забылся, так желая поехать ко мне. Они встречаются взглядами, где тот прочитывает хорошо скрытое недовольство, но просто целует его в висок, пожелав приятного вечера. Только вот это неожиданное действие со стороны брата напрягает не меньше, и Чимин с подозрением следует за ним в его кабинет в их семейном особняке. — Чего тебе, Кан? — первым начинает, складывая руки на груди. — Мне казалось, ты не особо горел желанием ехать с ним, — присаживается на кресло тот, доставая из внутреннего кармана свои таблетки. — Вы поссорились? Дэн такой хороший, заботится о тебе и души в тебе не чает… — Я сегодня просто не в настроении, — сквозь сжатые зубы цедит Пак, глаза отводя. — Чим, мне правда жаль, что мы не настолько близки, что ты не можешь мне что-то рассказать или попросить братского совета, — на самом деле раскаивается старший, глядя на брата с нескрываемым чувством вины. — Но, если что, я все равно рядом, слышишь? — Мг. Вновь в груди жжёт, но теперь уже другим видом боли. Да, ему так же жаль, что между ними возникла необъятная пропасть в один момент. Что братья, будучи в детстве неразлучными, вдруг отстранились, разорвав эту семейную ниточку между ними, что сейчас на одних воспоминаниях держится. — Чимин, ещё кое-что, — намного серьёзней становится, склоняясь через стол к нему. — Тебе не приходили никакие странные послания? — Странные послания? — Может угрозы или ещё нечто подобное. У блондина живот скручивается от возникшей встревоженности при этих словах. Неужели, он что-то знает? Или на брата так же были покушения с преследованием, как и на него? Но спросить не решается, так же, как и признаться. Отнекивается, сухо любопытствуя, с чего бы тому задавать такой странный вопрос. — Вот и хорошо, — тепло улыбается ему Кан. — Не бери в голову и береги себя.***
Поздний вечер пятницы, и Чонгука само собой охватывает чувство некой ностальгии, когда он неспешно ведёт машину по городу, заворачивая не в центр, а, наоборот, на окраины. Его жизнь будто бы разделена на разные куски: и вот в одном из них он был молод, глуп и беспечен, участвуя в опасных, тем более на то время, ночных гонках, ловко скрываясь от полиции или вступая в уличные драки с ребятами из соседних районов. То было время, когда он окончательно пропал в чувстве адреналина и ощущения бешеной скорости, когда чаще и чаще прибывая на финиш первым, заработал себе статус первого «короля улиц». И было это всё до определенного периода жизни, после изменившего абсолютно всё. Чонгук останавливает машину возле, казалось бы, заброшенной стоянки, но вот только там ночная тусовка во всю шумит на пустую округу, толпа гудит и машины круги наворачивают, зазывающе рыча мотором. Столько лет прошло, а Чон будто бы смотрит на то, что было в те времена: ничего не изменилось, помимо самих людей и его самого. И вдруг все веселящиеся расступаются и заходятся криками, приветствуя оторвавшегося от соперников красный Форд Мустанг, из которого с самодовольной ухмылкой вылезает эффектный блондин во всей своей красе. Отчего-то Чонгук не удивлен, лишь хмыкает на это, с интересом наблюдая за тем, как тот вкушает славу, явно полюбившуюся ему. Как неожиданно его передёргивает от ярко вспыхнувших воспоминаний, когда его приветствовали такими же овациями, скандируя «король улиц!» до того момента, как он не исчез, став живым призраком, пропавшим без следа. Он головой встряхивает, отбрасывая от себя эти мысли, а округлённые глаза натыкаются на знакомое лицо Ким Тэхёна, приехавшего в гонке вторым, что неотрывно смотрел на радостного Чимина. Мужчина напрягается сразу, переводит взгляд на второго, а после Ким из виду пропадает. Чонгук выхватывает пистолет из бардачка, пряча за пояс, и быстрым шагом к толпе приближается, бесцеремонно распихивая подвыпивших людей, видя, как напуганный чем-то мальчишка так же убежать сквозь поток тел пытается, в руке телефон сжимая. И группа ребят, вывалившихся прямо перед мужчиной, заставляет его рыкнуть и без труда раскидать всех с возмущёнными вскриками. Вот только блондина уже нигде нет. — Проклятие, — шипит он, ускоряясь и выбегая из потока людей, по сторонам ворочая голову, телефон на ходу достав и удивляясь, почему же Чимин не звонил ему, когда только-почувствовал неладное. У него был мобильный в руке и время, чтобы хоть вызов сделать, но вместо этого просто пытался сам убежать. И тут замечает еле заметное движение дальше в подворотне, моментально срываясь на бег в ту сторону. Чонгук действует быстро: стреляет в первого же противника, уворачивается от пуль, прячась за мусорным баком, видя брыкающегося мальчишку, которого дальше волочат под руки. И тогда, не мешкая, стреляет по лампочке, освещавшей мрак этого закоулка, повергнув его в темноту и сбив с толку противников. Пуля в голову, мощный удар ногой, отпихивающий врага от кричащего вырывающегося парня, и ещё оба оказываются откинуты с выбитыми зубами, пока Чонгук ловко от ударов отворачивается и простреливает грудные клетки оставшимся. В темноте он двигается быстро, чётко и смертоносно. Кажется самым настоящим профессионалом, обученным жестоко убивать, и Чимин на ватных ножках на землю по стене сползает, не успевая. Ещё не соображает, как Чон к нему склоняется и зовёт, спрашивая, не ранен ли он, аккуратно потрепав за плечо и поднимая на ноги. Как вдруг в одно мгновение его глаза, пугающие своим смертоносным хладнокровием, с которым он убил этих людей в упор, мечутся в сторону, буквально одним этим ужасающим взглядом пригвождая к земле. Чонгук отпускает пошатнувшегося Пака и расстояние в три метра преодолевает с молниеносным рвением, хватая за ворот рубашки ойкнувшего и побледневшего парнишу, с силой вбивая его в стену и приподнимая над землёй. — Сукин ты сын, я так и знал, — с победной ухмылкой хрипит он, хорошенько встряхнув побледневшего Тэхёна. — На кого ты работаешь? — Ч-Чонгук, это ты? Что? Я? «Дженерал Моторс»… — лопочет трясущийся от страха Ким, не понимая, что от него хотят. И вскрикивает, когда мужчина разбивает ему нос. — Ох, поверь мне: я могу расколоть абсолютно любого. Ты и не представляешь, скольким разнообразным пыткам меня обучали. — Я ничего не знаю, Боже, я хотел помочь Чимину! Прошу! Просто помочь! — чуть не плачет тот, жмурясь. — Не надо пыток, я даже щекотки боюсь!.. — Ты чего творишь? — раздаётся сиплый голос сбоку. Пак хватает сильные руки Чонгука, задерживая его от очередного удара, возмущённо брови вскидывая, пытаясь отодрать его от бедного Кима, на котором лица нет. — Я видел его в тот вечер в клубе — это он тебя преследовал, а теперь он тоже здесь, подстраховывает своих напарников, я прав, Ким Тэхён? — злобно прищуривается тот, но хватку ослабляет. — К-клуб? Прес…ледовал? — заикается Тэхён, быстро соображая, что к чему, и вдруг вскрикивает: — Чёрт, нет! То есть да! Но я не преследовал, а просто шёл за ним несколько кварталов и в клубе… я лишь хотел познакомиться, потому что восхищаюсь гонщиком Паком… я правда хотел помочь с-сейчас… п-прошу… Чонгук на самом деле удивляется и переглядывается с Паком, с каждой секундой ослабляя хватку. Ложь таких отчаявшихся людей он распознает сразу и видит правду в раскаянных глазах, в которых застыли слёзы от грозного вида устрашающего мужчины, наконец опустившего его вниз на дрожащие ноги. Как бы не хотелось признавать то, что он был не прав, но сделать это придётся — Тэхён не врал. И, злостно скрипя зубами и чувством собственного достоинства, Чон, демонстративно пихнув парня, отпускает его окончательно, а тот оседает по стене вниз. — Только попробуй заикнуться о том, что было — будешь валяться с этими жмуриками в подворотне, — угрожающе чётко проговаривает он, вдруг беря притихшего Чимина за руку. — Посиди здесь, а потом убирайся, кажется, у тебя шок. Тэхён сглатывает и быстро-быстро головой кивает, дыша через раз. — Конечно у него шок, ты в своём уме вообще, идиота кусок?! — осуждающе шипит на него Пак, когда они чуть дальше отходят от них, а бешено колотящееся сердце успокаивается, ощутив себя в безопасности с этим мужчиной, в ответ неловко сжимая его горячую ладонь. — Да, я ошибся, — хмуро бурчит Чон, ведя его к машине на окраине. — Твоя ошибка до смерти напугала человека. Какого хрена ты вообще здесь делаешь? — А ты какого не позвонил мне, когда заметил кого-то в толпе? — в ответ кидает, останавливаясь. — Какая честь — ты следил за мной? — недоверчиво сощуривается, деловито складывая руки на груди. — Именно этим я и занимаюсь по пятницам — делать больше нехер, конечно, — фыркает он, повторяя свой предыдущий вопрос. Чимина заметно мнётся и губы в тонкую полоску поджимает, потупляя взгляд. Он довольно долго молчит перед тем как, уткнувшись глазами в носки своих ботинок, произнести: — Ты же… ведь сам говорил не звать тебя, как своего пса… И действительно: в самую первую секунду, когда он понял неладное, в голове один только Чонгук крутился, как внезапно его слова, произнесённые в душевой, ножом по нутру резанули. А тот тяжело вздыхает, устало массируя место в кольнувшем виске. — Ты моя одна сплошная головная боль, мелкая ты задница. Блять, угораздило же тебе свалиться на меня… Его затыкают углубленным, требовательным поцелуем, нагло ворвавшись в чужой рот своим языком, раскрывая его и ударяясь зубами. Чимин впивается пальчиками в его плечи, на носочки вставая, ощущая широкие ладони на талии, опускающиеся ниже и мнущие две упругие ягодицы. — Я бы с удовольствием свалился бы на твой член в твоей тачке, — вызывающе шепчет он, слизывая с его губ их перемешанные слюнки, от груди ведя плавно пальцем вниз до ремня и ниже, накрывая выпирающий бугорок. — У меня был отвратительный день — поможешь снять стресс? Он лисьи глаза сужает и соблазнительно облизывается, подцепляя зубками нижнюю губу мужчины. «У меня был ужасный день — поможешь расслабиться, Гуки?» — проклятое сознание откапывает из запылившегося закоулка фрагмент миловидного брюнета с большими тёмными глазами и его низкий голос. Чонгука передёргивает: он точно ошпаренный чуть ли не отлетает от недоумевавшего блондина, сбито дыша и громко сглатывая. И болезненными спазмами по всему телу от скорченного сердца отдаёт воспоминание из своего прошлого, что в последнее время всё больше и больше своими щупальцами обхватывает и тянет вниз, глубоко на дно, откуда ему почти удалось выбраться. Он с необъяснимыми раздирающими его чувствами смотрит на Чимина, в котором, чёрт возьми, никак не должен видеть его, сравнивать их или даже думать о них двоих сразу. Просто, проклятье, так быть не должно! — Чонгук? Ты чего? — хмурится Пак, беспомощно руки к нему протягивая, но вовремя одёргивается и к себе их обратно жмёт, не понимая, что с мужчиной происходит в последнее время. — Я отвезу тебя домой, — отрешённо бросает с режущим холодом Чон, обходя его, даже не взглянув. — Но не трогай меня сегодня.***
Все выходные мужчина из дома не выходит, потихоньку допивает небольшую бутылочку виски, хотя практически не пьёт спиртное. Старается не загибаться под закапывающими его мыслями о прошлом, о котором в этом проклятом городе просто всё напоминает, и отвлекается на просмотр пересланных ему файлов от Сокджина по поводу тех головорезов, напавших четыре дня назад на Чимина. И, что даже не удивительно, те являлись самыми обычными наёмниками, которым, в отличии от тех из Сеула, было велено взять мальчишку живым. Иначе церемониться с ним они бы не стали — это Чонгук понял сразу же на месте уже тогда. Угнетающие мысли, урчащий живот и отсутствие какой-либо еды в холодильнике вынуждают вялое тело вывалится на улицу и пройти квартал. Потому так хорошо становится после этой небольшой прогулки и прохладного вечернего ветра, развевающего отросшие волосы. Чон на ходу доедает сэндвич, уже к дому подходя, как застывает, во все глаза глядя с изумлением на сидящего у подъезда мальчишку, скуксившегося на лестнице, опиравшегося об изгородь. — Принцесса сбежала с бала? — сперва с издевающейся ухмылкой спрашивает, а после она мгновенно с лица сходит, когда тот голову поднимает. — Ох, чёрт, Чимин… — Можно… у тебя остаться? — жалобно сипит юноша с фингалом под глазом, разбитой губой и скулой. Его всего заметно потряхивает, а сидит он не ровно — скручено и больше на боковой части бедра, нежели на попе. И Чонгук всё понимает. Без раздумий быстро сокращает расстояние между ними, одной рукой бережно поднимая его, слыша его болезненное шипение при касании к некоторым местам. Желание спросить про случившееся мужчина подавляет, ожидая, что тот сам всё расскажет, и, чтобы хоть унять его дрожь, ведёт в ванную комнату, тут же включая тёплую воду и выливая больше геля для душа для образования пены. Он аккуратно снимает с никак не реагирующего парня одежду, зубы сжимая от пробирающей злости при обнаружении страшных следов на всём его прелестном теле: как и грубых укусов и засосов, так и характерных синяков. И, придерживая, по одной его ножке в ванну ставит, после за подмышки опускает уже полностью. Чимин немного кривится в лице от отголосков боли в многочисленных гематомах и колени поджимает, обхватывая их руками. Но теплота так приятно пробирает тело, согревая и точно успокаивая вместе с запахом корицы и яблок от пенки. — Только, блять, не говори, что это сделал с тобой твой долбанный парень, — наконец подаёт низкий баритон, от которого мурашки бегут по искалеченной коже, Чон, внимательно на него смотря. А тот же утыкается лицом в разодранные до крови коленки, пряча его, ничего не отвечая, но этого и не требовалось — ответ был очевиден. — Что за нахер, Чимин? — с ощутимым гневом спрашивает мужчина, к нему ближе наклоняясь. — На тебе живого места нет, и это не сексуальное удовлетворение. Почему ты терпишь это? Почему ты не бросишь этого ублюдка? — Я не могу, — еле внятно шепчет. — И до какого момента ты собираешься терпеть это, м? Пока однажды этот больной не разобьёт тебе голову? Почему ты всё ещё с ним?.. Мужчина искренне понять этого всего не может: такое отношение Дэниела к Паку и как он обходится с ним. А ещё не понимает: почему же его пробирает такая свирепая ярость? Ему до зуда на костяшках хочется разбить морду этой паскуды, так поступающей с Чимином. Как вдруг тот резко вскрикивает во весь голос, видимо, не выдержав всего скопившегося внутри: — Я не могу! Не могу, блять, не могу! Я просто не могу! Не могу! Пак плачет, кричит и воду за бортики выплескивает, барахтаясь и содрогаясь в самом настоящем истерическом припадке. — Т-ш-ш, Чимин, тише, — тут же подскакивает к нему Чонгук, пытаясь его ручонки перехватить, чтобы он в порыве сам себе не навредил. — Посмотри на меня, эй… — Я не хочу так! Не хочу, я так больше не могу! — в слезах продолжает кричать, начиная уже давится и задыхаться. — Тише, малютка, прошу, тише, — спокойным голосом зовёт его мужчина, от такого сильного чувства собственной беспомощности теряясь и не зная, что делать. — Я больше не хочу, не хочу жить! Просто хочу сдохнуть!.. Истерический плач вдруг прекращается вместе с расплескавшейся за бортики ванны водой, когда Чонгук туда запрыгивает и в крепкие объятья заключает слёзно икающего мальчишку. Он обволакивает его руками, одной поглаживая затылок и продолжая глупые утешения шептать ему на ухо, к своей груди прижимая. В таком положении проходит минут пять, пока дыхание младшего не выравнивается, заканчивается икота и его вздрагивания. Только тогда Чонгук немного отстраняется, чтобы взять его распухшее личико в свои ладони. Странное чувство возникает внутри при виде слез и такого страшного состояния истерики парня, который обычно сияет блеском и жизнью, который дерзит и хихикает, всегда будучи сильным и строптивым. — Принцессам не положено плакать, разве не знаешь? — вздыхает мужчина, подушечками пальцев вытирая его последние слёзки. — Ой, заткнись, старикашка, — по-доброму бурчит хлюпнувший носом Чимин, стыдливо свои покрасневшие глаза опуская. — Ты тут это… облился. Чон испускает слабый смешок и, поняв, что младший уже успокоился, вылезает из ванны, находу стягивая облипающую накаченное тело мокрую майку. Он просит подождать его и набрать больше воды, в то время как другой с ужасным стыдом лицо закрывает, виня себя за такой срыв перед этим мужчиной, за то, что показался ему таким жалким и никчёмным. Таким ненавистным самому себе, таким, каков он есть на самом деле: маленький напуганный ребёнок-плакса. И это он ненавидит больше всего, потому так отчаянно пытается скрыть за маской, ставшей другой стороной его личности. Как вдруг парень вздрагивает, чувствуя охвативший щеки густой румянец при воспоминании слишком сладостного и приторного обращения Чона к нему. Кажется, его так ласково называла только мама в глубоком детстве... — А как это ты назвал меня так странно? — хитро и с подозрением прищуривается Чимин, не забыв голосу толику насмешки добавить, когда переодетый мужчина возвращается и садится на табуретку рядом. — Там на букву «м»… — Мелочь, — фырчит тот, на ложке протягивая ему мороженное, с радостью пропавшее в его рту: — Лучше поешь. И передаёт баночку в его руки, а сам же принимается осторожно обрабатывать раны на его лице и мазью покрывать страшные синяки и укусы на шее и плечах. В молчании проходит некоторое время, а целая большая порция мороженного подходит к концу в руках расслабившегося, наконец-то, Чимина, разморенного ванной с пеной и вкусным десертом. Он украдкой поглядывает на оперевшегося о край ванны мужчину, бесцельно водящего пальцами по пенке на поверхности. Пак голову опускает, плечи поджимает, вцепившись в баночку мороженного, точно в спасательный круг, и вдруг выпаливает на одном выдохе: — Спасибо. Такое чувство, что Чонгук никогда в жизни так не был поражён, как сейчас, впервые услышав это коротенькое слово от Чимина. Настолько, что слов не находит, чтобы что-то ответить ему, потому молчит, видя, что младший собирается продолжать: — Я не могу тебе всего рассказать — правда не могу, но не вмешивайся в наши с Дэниелом отношения. — После того, как размажу его рожу об асфальт, вмешиваться не буду, — спокойно говорит, пожав плечами. — Нет, не надо ничего делать, Чонгук… — Ничего не делать? И потом узнать, что тебя до смерти избили и изнасиловали?! — Он мой парень… — Это не даёт ему права так измываться над твоим телом! — рычит от пробирающей злости Чон, ещё сильнее чувствуя желание сделать из ублюдка кровавое месиво. — Даёт, ещё как даёт, — отрешенно проговаривает, утыкая взгляд в мороженое, что ковыряет ложечкой. — Пока я принадлежу ему, то имею хоть какую-то значимость для своей семьи. Не нравится это Чону. Слишком не нравится, и просто так он это не оставит, раз уж взялся за это дело, решив защищать мальчишку. Он к нему приближается и мягко опускает ладонь на другую от него щеку, к себе его опущенную голову поворачивает, словив взгляд опечаленных глаз. — Ты ведь наверняка хочешь узнать что-то обо мне, так давай заключим сделку: ты рассказываешь мне всё о причине ваших отношений с этим обмудком, а я честно отвечаю абсолютно на любой твой вопрос.