Чонгук на самом деле очень даже рад своим выбитым трём дням выходных ради своей миссии в Бостоне, где его сразу встречает свежий океанский бриз, особая атмосфера этой части города. Здесь можно отдохнуть и отвлечься от удручающих мыслей и воспоминаний из прошлого, всё чаще окутывающие его в Нью-Йорке.
Прибывшая паромом любимая машина, пострадавшая в Сеуле при спасении задницы Чимина, после того, как побывала в золотых руках Хосока вновь зарычала новой жизнью.
И сейчас чёрно-красный эксклюзивный Кёнигсегг Агера вызывает фурор среди присутствующих на тусовке у пляжного бара, а сам водитель производит не меньшее впечатление, особенно на девушек в разноцветных купальниках, нагло пожирающих его глазами.
У мужчины солнцезащитные очки и рубаха нараспашку, оголяющая его рельефный торс, а смоляные волосы на концах так красиво вьются. Он хлопает дверцей и уверенно направляется было ко входу, как недружелюбные на вид охранники задерживают его.
— У меня здесь назначена встреча, — даже мускул на лице не дрогнул, а вот те с подозрением рассматривают чужака, о котором никто не предупреждал.
— Джей-Кей собственной персоной: признаться, думал, что меня надули! — внезапно хлопает в ладони некий мужчина, приближаясь со стороны бара, по плечу потрепав охрану и широко улыбаясь: — Пропустите, это мой особый гость сегодня.
Ли Шань — этнический китаец, рождённый в Америке, построивший здесь свой крупный разносторонний бизнес. Он один из приближённых верхов криминальной организации, занимающей должность связного между наёмниками и нанимателями. Опасно, рискованно, зато прибыльно и связи присутствуют в любой прослойке общества.
Чонгуку на руку сыграло его уже и позабытое знакомство с этим мужчиной, когда тот был косвенно замешен в одной давней заварушке. А теперь же он пьёт безалкогольный мохито через трубочку со шляпкой, сидя напротив него, залпом допивающего крепкое спиртное.
— Около десяти лет тебя не было в Америке, скучал по этим видам? — хмыкает Шань, заметив взгляд другого, обращённый на побережье. — Мне вот всегда дико не хватает океана и именно этого золотистого песка.
— За такое время отвыкаешь от всего, — пожимает плечами тот и ближе вперёд наклоняется. — Перейдём сразу к делу: не люблю трепаться. Это ведь ваша организация послала наёмников за головой младшего Пака?
— Т-ш-т-ш, — шикает тот, прикладывая палец к губам в призыве молчания и на ноги вдруг встаёт, поднимая следом и своего гостя. — Ай-яй-яй, ну как так можно, Джей-Кей? О таком не говорят, где попало.
Шань отводит мужчину подальше от людного и шумного бара, кокетливо махнув двум девушкам рядышком, и, пропихнув Чона вперёд, останавливается под навесом из бамбука.
— Мне казалось, ты отошёл от дел, разве нет? — выразительно изгибает бровь, внимательно разглядывая своего собеседника.
— Это исключение.
— Ах, жаль ЦРУ: элитные агенты на дороге не валяются, ты их здорово подставил своей отставкой…
— Наёмники, — твёрдо напоминает Чонгук, понимая, что тот может разговаривать часами напролёт совсем не по теме.
— Да-да, хм, — демонстративно задумывается Ли. — Только потому, что я уважаю тебя, скажу, что так и есть: наши ребята получили хорошую сумму за этот заказ.
— Как насчёт сделки на правах этого уважения, Шань — я выигрываю в твоей завтрашней гонке, а ты называешь мне имя нанимателя.
У бизнесмена глаза загораются всегда при упоминании двух вещей: «сделка» и «гонка». И Чонгук это прекрасно знает, потому не торопит его, медленно допивая безалкогольный напиток, призывая к согласию.
— А если проиграешь? — хитро прищуривается тот, до этого метнув куда-то взгляд за его спину.
— Среди гонщиков нет соперников, которым я могу проиграть.
— Оу, ты в этом так уверен, Джей-Кей? — хмыкает Шань, кивая в сторону и делая кому-то приветственный взмах рукой.
Мужчина брови сводит и быстро разворачивается, впадая в полный ступор с вырывающимся «да блять» изо рта на выдохе.
Во всей своей красе Пак Чимин пятернёй волосы с обновлённым цветом блонда назад зачёсывает, дерзкую, свою фирменную улыбочку на лицо натянув, и к ним приближается. Оголённые ножки в шортиках в песок проваливаются, свободная белая рубаха, явно большая ему по размеру, от океанского бриза развеивается, изящно оголяя шею и верх груди.
— Я всё равно не проиграю, так что заключим пари, — быстро выпаливает Чон, возвращаясь к разговору, пока им не помешали, и руку протягивает.
— Пари всегда с двух сторон, так что давай так: у тебя ведь остались связи, вот и вернёшь мне мой Кабриолет Хорх 40-го года, несправедливо изъятый у меня на прошлой неделе...!
— Чёрт, хорошо, идёт, — раздражённо бросает Чонгук и крепко пожимает его руку.
— А вот и прелестный мистер Пак, добро пожаловать на мой пляж, — приторно мило улыбается Ли, всё своё внимание теперь обращая на подошедшего сбоку Чимина, прожигающего взглядом дыру в мужчине рядом, совсем не ожидая его здесь увидеть.
Он ещё лестно что-то лопочет, пока его не отвлекают короткой юбочкой и коктейлем в кокосе, так что он шустро оставляет тех двоих в явно ощутимом напряжении.
— Я и не знал, что ты из тех, кто проводит выходные на пляже в такой смутной компании, — сощуривает лисьи глазки с насмешкой Пак.
— А я не знал, что ты маленький наглый воришка, — в ответ так же говорит Чонгук, солнечные очки поднимая на волосы, оставив за ушами, раскрывая лоб.
У Чимина от его красоты в данный момент сердце ненужный для него удар пропускает и во рту пересыхает, а от слов непроизвольно щёки вспыхивают. Ну да, возможно, неделю назад, когда он был у того дома, то позаимствовал на время его очень даже стильную рубашку.
— Она мне больше подходит, — фыркает в своё оправдание Пак, носик вздёргивая.
— Не спорю, — усмехается мужчина, откровенно разглядывая его сексуальные ножки и виднеющуюся ключицу из-под его же рубашки, так заманчиво спускающейся с острого плечика. — Твои синяки прошли? Ничего не болит?
Парень же немного ежится от этого, на автомате поправляя всё и закрываясь, взгляд отводит и губу закусывает.
Так непривычно и чуждо это чувство, когда кто-то действительно заботится, волнуется и спрашивает о его самочувствии, ведь прежде никогда такого не было. Никто не заботился о нём с такой искренностью, как делал это Чонгук тогда, когда он с ранами на теле и на душе пришёл к нему.
«Должно быть, об Ихёне он каждый день с трепетной любовью заботился…».
Мягкое прикосновение к щеке возвращает Пака из своих мыслей, заставляя вздрогнуть и глазами встретиться с взволнованными напротив.
— Чимин, всё в порядке?
В некой защитной реакции он небрежно от себя мужскую руку отпихивает и отскакивает назад.
— Конечно, хватит уже печься обо мне, — фальшивую ухмыляющуюся маску показывает.
— А как же иначе, когда твоя прелестная попка постоянно находит себе проблемы? Не могу же я бросить её и не переживать.
— Что за синдром заботливого папочки? — хихикает тот и застывает с сжавшимся сердцем, когда на его волосы опускается ладонь и мило треплет.
— Просто ты похож на вредного щеночка, что был у меня в детстве, — издаёт смешок Чонгук, склоняя набок голову, умиляясь его внезапному румянцу. — Только вот он был умнее и от него не было столько проблем.
— Гадкий засранец, — бурчит Чимин, зажёвывая вырывающуюся наружу улыбку.
— Наглая принцесса, — с таким же выражением отвечает другой.
И Чонгук не понимает, почему не хочется руку от него убирать, почему нравится видеть приподнятые уголки его губ и блеск в глазах? Ему действительно хорошо рядом с мальчишкой, и странное чувство внутри возникает, когда наблюдает за тем, как тот, уже подпив за пару часов тусовки на пляже, откровенно флиртует с какими-то парнями у стойки бара, где уже включились подсвечивающие огоньки, прибавляя атмосферу этому месту.
Чон языком упирается в щеку и недовольно хмурится, испепеляя взглядом чужую ладонь на бедре кокетливого парня, ближе к нему поддающемуся. И последней каплей становится то, как Чимин пьяно чуть не падает с высокого стула, чем и пользуется похабно хмыкающий незнакомец, схватив того за задницу и к себе притянув. Однако в следующее же мгновение по выкрученным рукам больно получает, а его ночную добычу с силой отлепляют от него, закидывая на своё плечо.
— Пожалуй, я заберу «это», — решительно произносит Чонгук, предупреждающе глядя на прикусившего язык парня, вскрикнувшего и привлекшего к себе внимание от боли, с которой ему чуть не оторвали руки, и удобнее устраивает на себе блондина.
— А вот и мой телохранитель тут как тут, — хихикает Чимин, случайно чересчур мощно хлопая меж лопаток мужчину, аж скривившегося от неожиданности. — Заботится о моем теле, видите ли, весь такой из себя хороший, мистер справедливость и чистая совесть!
И ещё что-то продолжает бубнить, пока Чон глаза закатывает, относя его к своей машине.
— Ты снова нарываешься на неприятности? — изгибает бровь он, аккуратно опуская на землю. — Почему ты так развязно ведёшь себя? Что тогда в Корее, что сейчас. Зачем тебе эти одноразовые перепихоны?..
— Затем, что, когда меня трахает мой гребанный парень, я, блять, абсолютно ничего не чувствую, если это не удары, — хрипло и горько сипит Чимин, сжимая кулаки, с каждым последующим словом надрывающийся голос повышая: — Ни физически, ни морально — я просто пустая вещь, которой пользуются, когда надо отыметь или спустить пар! Хоть так, хоть будучи шлюхой, я хочу хоть что-то чувствовать, чтобы знать, что я ещё жив, что я человек, а не предмет с ярлыком бить и трах…!
Его затыкают глубоким поцелуем, нагло в полость рта ворвавшись, вгрызаясь губами в его, обхватив лицо ладонями. Его распахнутые глаза дрожат, а после закрываются, и он отвечает на этот внезапный поцелуй, наполняющий грудную клетку глупой надеждой и порхающими бабочками, которых перестрелять будет недостаточно.
Губы переминаются поочерёдно, языки слюни мешают и сталкиваются, а после белесая ниточка между образуется, когда Чон немного отстраняется.
— Ну что, чувствуешь? — шепотом спрашивает он, переняв некую боль юноши после услышанного. — Чувствуешь что-то?
Чимин чувствует. Ещё как, только вот совершенно не то, что должен. И ему плакать от этого хочется, закричать от чертовой «помощи» и этой добродетели Чонгука, делающей только хуже. Но, как всегда, как всю жизнь делает: внутри все запирает, попросту кивая в ответ.
— Не называй себя так, Чимин, — на переносице складочка образуется, а голос серьёзным становится. — Ты человек. Человек, которому просто нужна помощь и поддержка.
— Вау, а ты, значит, весь из себя Мать Тереза, помогающая нуждающимся. Святой ты старикан, и многих ты поддерживаешь таким образом? — фырчит тот.
— Вырвать бы с корнем твою притворную дерзкую сучку, за которой ты прячешься, — бессильно вздыхает мужчина, пока сердце в жалости к потерянному ребёнку напротив сжимается.
— Эй, имей уважение! — вскидывает брови блондин, руки на груди деловито складывая. — Она уже стала неотъемлемой частью меня и со скелетом срослась, так что не надо мне тут!
Чонгук же молча усаживает его на пассажирское переднее сиденье, сам обходит и на водительское плюхается, увозя их двоих дальше от шума и суматохи ночной жизни Бостона.
Лицо, высунутое из окна, приятно обдаёт прохладным ветерком, отрезвляя и разум очищая. Глаза прикрыты в забвении, и внутри безмятежность. Переживания, сомнения и угнетающие мысли развеиваются, оставляя легкость и желание получить ощущения.
Чимин украдкой поглядывает на сосредоточенного водителя, его сильные руки с выступающими венами, сжимающие руль, проглядывающий оголённый торс, на который лишь рубашка накинута. И вязкая слюнка собирается во рту, пока внизу живота образуется узел. Он ближе к мужчине подбирается, якобы невзначай, и ладошку на тут же напрягшееся бедро опускает, скользя выше к паху.
— И что это значит? — ведёт бровью Чон, машинально расставляя ноги шире, позволяя ему оглаживать внутреннюю сторону бедра.
— Я люблю играть с огнём, забыл? — на шёпот переходит тот, уже стискивая твердеющий бугор, опаляя дыханием ухо шумно выдохнувшего мужчины, губами обхватывая мочку с серёжкой. — Чонгук~а… — вызывающе чуть не стонет так соблазняюще, что у другого всё стягивается внутри. — Чонгук, заставь меня чувствовать сегодня…
Тот утробно рычит и резко руль выкручивает, выезжая на какой-то пустой выступ с видом на город, где не было ни души, и помогает парню перелезть, умещая на своих коленях, тут же остервенело целуя.
Широкие ладони собственнически сминают две округлости, обтянутые джинсовой короткой тканью, а пах Чимина нуждающе трётся о его же. Тот голову назад запрокидывает и сладко стонет, когда влажные губы покрывают его шею поцелуями, доходя до выпирающих ключиц, по которым шершавым языком проходят, после себя оставляя влагу.
Так сладостно и приятно, что блондин глаза закатывает и пошло назад прогибается, поддавая грудь жадным губам, всасывающим сосок под разорванной рубашкой. Пак спиной в руль упирается, тая под горячими касаниями мужчины, мнущего его тело, пока пальцы пробираются под шортики и обхватывают аккуратный небольшой член, пальцами другой руки нажимая на дырочку сзади.
Стон срывается с пухлых губ, и Чимин ещё больше выгибается в пояснице, в нетерпении насаживаясь глубже на фалангу. Потому что так чертовски приятно и мало, так хорошо, что больше ни о чём не хочется думать и всё прочее забывается.
— Какая же нетерпеливая детка, — хрипит Чонгук, возбуждаясь ещё больше.
— Н-ну… давай уже…
— Что? Скажи же, киска, — издевательски хмыкает, двумя пальцами на манер ножниц колечко мышц дразня, одновременно надрачивая ему, пока губы бережно и безболезненно всасывают тонкую кожу его чувствительной шеи.
— Грх, как же ты меня бесишь, — неубедительно шипит Пак с заплывшими от наслаждения глазами. — Но я ужасно сильно хочу тебя, засранец.
— Я тебя ещё сильнее, — на одном выдохе проговаривает Чонгук, одновременно с тем уже избавив член от тесноты белья и плавно вставляя головку в продрогшего юношу.
Продрогшего от наполняющих его ощущений и от этой, казалось бы, безобидной фразы, которую кольнувшее больно сердце желает услышать после иных слов в ответ. И глаза наполняются слезами безумного удовольствия и горечи ненужных ему чувств, которых не должно существовать.
В машине душно и тесно, ладошка Чимина упирается в запотевшее стекло, пока другая рука держится за плечо вбивающегося в него мужчины, раздвигающего половинки упругого зада в стороны. Член с каждым толчком глубже и глубже входит, а после гибкое тело назад откидывается, пытаясь удобное положение найти и принять в себя твёрдую горячую плоть под другим углом.
Голая задница проезжается по кнопке сигнала несколько раз, вынуждая их двоих в длительном, таком страстном поцелуе засмеяться в рты друг друга, при толчках губами трясь. Но позвоночник продолжает неприятно упираться в жёсткий руль при содрогании плавного тела, приближающегося к разрядке.
— Ч-Чон…гук… Больно, руль… — судорожно стонет при каждом рваном толчке Чимин, уже в потолок упираясь руками. — Поменьше тачку выбрать не мог?
— Привереда, — фырчит тот, но сразу на себя его тянет, обхватывая руками и о спинку сидения облокачиваясь.
Чон нежно целует его, оглаживая покрасневшее место из-за жёсткости руля, и сильней тазом в него вбивается, одновременно ладонью быстро-быстро начиная водить по его истекающему смазкой члену.
Мгновение — Чимин голову запрокидывает и громкий протяжённый стон издаёт, наполненный сладостным чувством удовлетворения, и кончает в руку мужчины, попадая капельками на его напрягшийся пресс, завораживающе перекатывающийся с блестящими в тусклом свете фонаря капельками спермы.
— Какой же ты чувствительный малыш, — улыбается Чон, языком ведя мокрую дорожку от низа его живота до кадыка, наслаждаясь тем, как лёгкой дрожью его тело пробивает от этого, мурашками покрываясь. — Нравится, когда я так глубоко в тебе?..
Пульсирующая дырочка сжимает и разжимает плоть мужчины, внутри мальчишки оставшуюся, а обмякшее тельце он подхватывает руками, и вдруг из машины выходит, за ягодицы придерживая Чимина. Тот в недоумении рот было открывает, как его раскладывают на капоте лимитированного автомобиля, одну ножку на плечо закидывают, а другую — на пояс.
И так сексуально, так невообразимо красиво выглядит эта картина, что Чонгук на момент стопорится, дыхание задерживая. Запоминает этот вид такого раскрытого, зацелованного мальчишки в его рубашке на капоте, его румянец на щеках, пошло приоткрытые губы и как он судорожно тянет носом воздух, втягивая животик, отчего видно становится, как глубоко в нём мужчина.
— Ч-Чонгук~а~a~a, — с мольбой звонко простанывает Пак, поддаваясь бёдрами навстречу к застывшему гонщику, руки в стороны раскидывая. — Что, я так прекрасен, что ты аж дышать забываешь?
Он говорит это с усмешкой и огоньком в глазах, но вот другой вдруг в ладонях его бока стискивает, на себя насаживает под новым углом, выбивая из него полувскрик, начиная быстро двигаться, и на полном серьёзе отвечает:
— Да, так и есть.
Чимину до срыва голоса хорошо, до головокружения приятно и щёки пылают смущённым румянцем, пока поясница ноет и тело огнём горит, покорно извиваясь в сильных руках. Они блуждают по плавным изгибам, мнут и оттягивают, пока мужчина склоняется к нему, уводя уже опухшие губы в очередной чувственный поцелуй.
Секс с Чонгуком ни с чем не сравнится — блондин никогда так ярко не ощущал каждое жаркое прикосновение и не терял голову от рваных толчков, с которыми мужчина вбивается в него, втрахивая в поверхность машины. И сердце заходится, когда при этом они глаза в глаза друг другу смотрят с какой-то дикой страстью, утопая в ней.
Чон его две ножки на свой пояс кладет и сильнее ударяется о покрасневшие ягодицы, издавая гортанное рычание. Он приподнимает корпус парня, чтобы манящие губы остервенело зацеловать и после нескольких грубых толчков протяженно застонать в его рот прямо в унисон с ним, кончая внутрь горячих растраханных стеночек мышц.
— Ещё, — хрипит расплывшийся в улыбке Чимин, держась за мужские плечи. — Я хочу ещё.
— Твоя ненасытность чертовски заводит, — хмыкает тот, зафиксировав голову за подбородок и мазанув губами по скуле. — Но завтра заезд, ты не хочешь отдохнуть?
— Ты участвуешь?! — от шока аж вскрикивает вылупивший глаза блондин, весь встрепенувшись. — Так ты поэтому приехал сюда и разговаривал с Ли Шанем? Стоп, а чего это вы вообще…? Ай, неважно, — трясёт головой, неверяще хлопая ресницами. — Ты правда будешь участвовать в гонке?
— Она ведь в обед и по подготовленным городским дорогам, — пожимает плечами Чонгук, до этого кивнув в согласии.
— Значит, у тебя триггер только на ночные…? — и тут же осекается, вспомнив причину этого, и неловко съёживается, меняя тему: — Теперь уже мой черёд оставить тебя позади, Джей-Кей. Готовься глотать пыль из-под моих колёс.
— Ох, принцесса, — растягивает губы в усмешке мужчина, не заостряя внимание на его словах про "ночной триггер", — сейчас мы поедем в отель, и глотать будешь ты…
Как Чимин вдруг соскакивает с его члена и с капота, шортики натягивает и на корточки опускается, бесцеремонно толкнув Чона назад к машине.
— Зачем же отель, м? — в глазах похотливый огонёк, а пальчики ловко обхватывают дернувшийся орган, начиная массировать у основания.
Пак головку причмокивает, с пошлыми звуками обсасывает и, взгляд на него подняв, заглатывает на половину длины.
— Ах ты мелкая бестия… агх!
Чонгук низким баритоном стонет и руками упирается о своё авто, пока член в очередном приливе возбуждения твердеет в горячем ротике. Юркий язык тщательно вылизывает венки, пока голова туда-сюда активно двигается и щеки втягиваются, принося мужчине сладостное удовольствие.
Пусть блондин и давится, но старается как можно глубже взять, уже, кажется, глотки касаясь, и действительно наслаждается этим. Потому что это Чонгук: он не тянет до болезненных слез его волосы, а водит ладонью по ним, изредка прядки стискивая, не бьет по лицу, а оглаживает линию челюсти. И как бы сильно тому не хотелось в нетерпении вбиваться членом ещё быстрее в его глотку, но терпеливо растягивает наслаждение, явно думая и о состоянии Чимина, понимая, что так сделает ему очень больно.
От этого осознания странный трепет внутри, и Пак защипавшие глаза прикрывает, помогая себе рукой водить по венистой плоти.
У них ведь просто секс без обязательств — такие у них отношения, и он не должен никак иначе думать, ничего себе не придумывать, какого бы желания, грызущего изнутри, не было.
А у Чонгука просто опустошён разум, затмившись приятными ощущениями, что он получает от этого мальчишки, которого, вопреки всему, защищать хочется и заботится. И он непроизвольно гладит его по голове, ласково по подбородку проводит, сдерживаясь, чтобы тазом не начать двигаться навстречу влажному горячему рту, с пошлыми причмоками обсасывающего его изнывающий член.
Мужчина глаза опускает на Чимина и дышать тяжелее становится, ведь завораживающая картина такого сексуального парня перекрывает дыхание. Эти волосы в беспорядке, румянец на щеках, который ещё видно в сгущающихся сумерках, распухшие потресканные губы, жадно хватающие твёрдую плоть, и расстёгнутая рубашка с красивым подкаченным телом. И с этим приливом нахлынувших эмоций при виде такого мальчишки Чон тут же кончает, протяжённо застонав в голос и хватаясь за капот своего авто.
Чимину же чертовски приятно, что так быстро довёл этого мужчину до предела, а его стон служит лучшей усладой для ушей.
— Завтра будет твоя очередь, — он прищуривает глаза с опасным огоньком там, снизу вверх глядя на Чонгука, до этого демонстративно громко сглотнув, и вытирает пальчиками остатки спермы с подбородка, нагловато хмыкая: — Пыль не такая приятная на вкус, так что не подавись.
— Спасибо за заботу, сладкая детка, но я позабочусь о том, чтобы не испачкать тебе ротик и пылью, вернее: морду твоей тачки, — в ответ так же ухмыляется мужчина, глядя, как тот встаёт и к нему жмётся, упираясь ручками о машину, расставив по обе стороны от него.
— Бесишь меня, гадкий старик, — шипит Пак, но улыбка предвкушения завтрашнего дня сдаёт его. — Твои суставы выдержат ещё хоть час продолжения вечера?
— Противный маленький паразит, — улыбается другой и резко меняет их положения, рывком вновь закидывая мальчишку на капот, уместившись между его ножек и бёдра обхватив, выдохнув прямо в губы: — Ты всю ночь у меня будешь голос срывать и прогибаться подо мной, а утром посмотрим, чьи суставы ещё болеть будут.
***
Конечно, оба на утро еле вываливаются из помятой грязной постели и одновременно добегают до ванной комнаты, врезавшись друг в друга в проёме. Чонгук попросту берёт парня за талию и, подняв над землёй, в сторону отставляет, заходя туда первым, но Чимин, злобно насупившись, за пояс его пытается оттащить назад, в недовольстве топая ножкой. И тот всё же решает поддаться ему, с тенью улыбки глядя на взбодрившегося Пака из-за своей маленькой утренней победы, что выпихивает мужчину и собирается было дверью хлопнуть, как её задерживают рукой.
— Да брось, киска, давай вместе примем душ, — воодушевленно предлагает Чон, надеясь на такое же приятное начало дня, какой была их жаркая ночь и запросто дверь отодвигая, которую беспомощно пытаются закрыть.
— Не хочу, чтобы ты вонял на меня в одной кабинке. И хватит, блять, называть меня так, я же говорил! — раздражённо шипит Чимин и вдруг ударяет его локтем в живот, выбивая воздух вместе со смешком из согнувшегося мужчины, по инерции назад попятившегося.
Перед его носом громко захлопывают дверь, оставляя одного с необъяснимой глупой улыбкой на лице.
***
Линия старта, и спорткары Пака и Чона стоят рядышком среди остальных участников этой полуденной гонки, что сотрясёт половину города. Ведь ради этого события его перекрывают, специально освобождая дорогу, избавляя от всего лишнего: транспорта и прохожих.
У Чонгука отчего-то внутри неспокойно, как они с младшим прибыли сюда. Хоть он и старается отбрасывать все мысли насчёт нагнетающего прошлого, но все же они подкрадываются в сознание, холодными щупальцами подбираясь к грудной клетке, стягивая и сбивая дыхание. Он головой встряхивает, сжимая пальцы на руле, сосредотачиваясь на заезде, в котором обязан выиграть, чтобы покончить со всеми недоброжелателями Чимина, желающими ему смерти.
И мужчина голову влево поворачивает, встречаясь с изучающим его взглядом блондина, что встрепенулся, обнаружив, что его заметили. Тогда тот челюсти сводит, напяливает на лицо ухмылочку и кивает ему, одними губами разборчиво произнося:
«Я тебя уделаю, засранец».
Вся тревожность сходит на нет благодаря этому мальчишке, и Чон губы кривит, чуть прищуриваясь, ощущая возрастающий азарт в себе, которого давно уже не было при обычных гонках.
«Мечтай, принцесса» — так же проговаривает он, глаза возвращая перед собой, слыша обратный отсчёт.
Краткий вздох. Такой же выдох. Носок над педалью газа, ладони крепко держат руль, а зрение и слух максимально фокусируются на всех зеркалах и звуках извне.
Девушка и парниша в черлидерских формах опускают вниз флажки — все машины с мест срываются с устрашающим ревом, поднимая пыль дорожного покрытия.
В лидеры сразу выходит местный популярный гонщик на Ламборгини под овации зрителей, только вот притык за ним следуют авто прибывших гостей из Нью-Йорка.
Форд и Кёнигсегг идут нос в нос, выбившись из своего стартового третьего ряда, они объезжают с ловкостью своих соперников и после первого поворота оказываются в лидирующей тройке.
Чимин крепче руль обхватывает, чувствуя, как ведёт машину от скорости, становящейся больше и больше. Адреналин в кровь приливает, когда на резком повороте у набережной его слегка заносит, и матовой чёрной пулей рядом проносится Чонгук, обгоняя его на полкорпуса, едва не задев его переднее крыло бампера, пройдя в сантиметрах.
— Блять! Слепой баран! — рычит Пак, испугавшись такой молниеносносной скорости и опасной близости с чужим авто.
Но вовремя берет ситуацию в свои руки, возобновляя скорость и не теряясь.
Чонгук же педаль газа вжимает ещё сильнее, метая глаза на отметку спидометра, на задние фары машины перед собой, к которой стремительно приближается, и на морду Форда Мустанга сбоку. По просмотренной ранее карте гонки он помнит, что через несколько километров впереди затянутый поворот-серпантин, в которой войти надо на определённой скорости, чтобы по радиусу выбиться вперёд. А для этого надо поднажать для провокации соперников.
Кёнигсегг рычит мощным движком и отрывается от догоняющего Чимина, вскинувшего брови от изумления. Ведь помнит про тот хитрый и опасный поворот на пути. Пусть нога так и просится в пол вжаться, чтобы догнать рванувшего мужчину, но он контролирует напряжённое тело, продолжая двигаться с той же скоростью. В это же время испугавшийся американец, увидевший, что какой-то выскочка сейчас может занять лидирующую позицию, всю мощь из своего Ламборджини выжимает, грозно загремев мотором.
Только вот через мгновение слышится звук стирающихся шин — Чонгук отпускает газ и легко нажимает на тормоз, удерживая машину в ровном строю от заноса, вновь возвращаясь на ряд к Чимину.
Засмеявшийся и потерявший бдительность американец из-за того, что он так вперёд выбился, поздно вспоминает про эту уловку с поворотом. Ламборджини закручивает слишком сильно, и вот уже плюс один сошедший с трассы, въехавший боком прямо в подстриженые кустарники-изгородь.
И таким образом те двое занимают лидирующие позиции, оторвавшись от тянущихся позади соперников, идя чуть ли не равномерно.
Их необычайный азарт, затуманивающий сознание, охватывает, и во рту все пересыхает. Чимин широко улыбается от этого кайфа, от получаемого адреналина, ощущения скорости и того, что он, наконец-то, соревнуется со своим самым заветным соперником. Им владеет абсолютное желание победить, прийти на финиш раньше, чем тот, на кого он всегда равнялся, а глаза непроизвольно и быстро косятся на него.
Ведь будучи ещё десятилетним ребёнком, он навсегда запомнил молодого двадцатилетнего парня, получающего овации и почести при очередной своей победе. Тогда он тайком убегал из дома ночью через щель в заборе и смотрел в низине заброшенного паркинга на тогдашнего «короля улиц», восхищаясь им и поражаясь, ставя в пример и в идеал того, каким гонщиком он желает стать.
И вот сейчас Чимин с ним вместе едет, а сердце под рёбрами заходится. Это не похоже на тот их первый заезд в Корее на тренировочной трассе — здесь совсем всё иное. Ведь теперь даже всё по-другому. Теперь к этому азарту и безумному желанию выиграть прибавляется и пылающее в груди чувство, так предательски сильно разрастающееся внутри, когда Чонгук рядом.
Но и тот не уступает ему, выдавливая всё из своего мощного двигателя, на очередной серии поворотов выходя чуть вперёд благодаря своим навыкам. Только вот дорога эта с красивой набережной заводит их всё глубже в перекрытый город, и возвышающиеся высотки начинаются давить со всех сторон.
Мужчина, сильнее в руль вцепившись, напрягается, чувствуя, как его бросает в холодный пот. Перед глазами вдруг темнеет, воображение вырисовывает огни именно ночного города и события того самого рокового дня. По бокам, где на самом деле никого нет, возникают те яркие, будто специально вонзившиеся в сознание, машины, жмущие его и заставляющие на газ жать пуще прежнего, забыв про всё и вся.
И Чонгук слишком хорошо вспоминает детали той гонки. Вспоминает, как вырвался вперёд от тех соперников, как пересёк финишную черту и, получив большие деньги за свой выигрыш, собирается было мчать домой к своему спящему возлюбленному, но его отвлекают злорадным звонком.
«Чонгук… мне жаль…».
— Нет, — хрипит распахнувший глаза Чон, и нога дёргается сама по себе, отпуская педаль газа, давая шанс выровнявшемуся с ним Форду поднажать и опередить его.
Гонщик, черт возьми, не хочет вспоминать это. Не хочет снова думать об этом и слышать те ужасные слова, застрявшие в памяти и в сердце. Потому затыкает это в себе, насколько возможно, и головой встряхивает, стиснув зубы, вновь под контроль себя берет, догоняя красное авто.
Поворот — и Чон совершат ошибку, совсем уж недооценив Чимина, который воспользовался его же тактикой, взяв меньший радиус с чуть сбавленной скоростью, в то время как сам Чонгук тогда разогнался и потерял дистанцию, на полкорпуса остался позади из-за приёма другого.
Обескураженный непредвиденными действия так резво подрезавшего его парня, использовавшего его фирменный приём, Чонгук брови вскидывает, вжимая педаль газа и руль в побелевших пальцах.
Лишь секунда, лишь пара сантиметров разницы в бамперах, но красный Форд Мустанг первым пересекает заветную линию под бурные крики зрителей.
Чимин ошарашено смотрит перед собой, а руки трясутся от полученного адреналина вместе с колотящимся сердцем. Он смотрит в зеркало заднего вида на резко затормозивший Кёнигсегг позади него и поверить не может в происходящее.
Гонщик действительно сделал это: обогнал его. Обогнал Чон Чонгука, того самого Джей-Кея, ставшего чуть ли не легендой ночных улиц Нью-Йорка, о котором даже спустя столько лет помнят.
Чон же дышит тяжело, пока его в тряске пробивает от резко нахлынувших воспоминаний, когда некогда давно после уличной гонки у него землю из-под ног отняли, выбили сердце из груди душераздирающей фразой после никому ненужных слов жалости:
«...его больше нет…».
Режущая без ножа боль захлёстывает его, из реальности заставляя выпасть, вернувшись в то самое страшное, ужаснейшее и болезненное время, которое он чудом пережил. Как мужчина глаза помрачневшие поднимает именно в тот момент, когда на лице выскочившего из машины Пака ликующая улыбка расплывается. И вдруг легче от этого становится, что-то внутри отпускает и воспоминания той боли немного отодвигаются, когда он смотрит на радостно прыгающего на месте мальчишку, очаровательно хлопающего в ладоши, искренне радуясь своей победе.
Сквозь осадок горького прошлого Чонгук уголки губ приподнимает, глядя на такого Чимина, а когда они взглядами внезапно пересекаются, то оба и застывают, как и мир вокруг них.
Блондин перестаёт скакать в порыве эмоций одержанного выигрыша, а улыбка медленно сходит с его красивого счастливого лица, когда он замечает глубокую прискорбную горечь в глазах оставшегося в машине мужчины.
— Ты молодец, — тихо проговаривает тот, не прерывая зрительного контакта с ним.
Как передачу на заднюю переключает и ловко выезжает из расступившейся толпы, характерно загудев мотором, а после, выкрутив руль, разворачивается, прочь уезжая оттуда.
Чимин с кольнувшим сердцем бездумно бросается было к своей машине, чтобы следом поехать за Чонгуком и догнать его.
Догнать, проверить и утешить, если придётся, чтобы избавить от гнёта той скорби и печали во взгляде, как в тот же момент рядом возникает Ли Шань с широкой приторной улыбкой чеширского кота, помешав этому.
— Я приятно удивлён, мистер Пак, — с усмешкой склоняет набок голову, сложив перед собой руки. — Что ж, вы одержали победу, значит, мне надо выкладывать карты: уговор есть уговор.
Парень кулаки сжимает и шею вытягивает, пытаясь разглядеть уже пропавшие из виду задние фары чёрного матового Кёнигсегга. И, раздражённо языком цокнув, чтобы скрыть собственное растущее волнение за Чонгука, возвращает внимание к мужчине перед собой.
Тот же любезно приглашает за собой проехать в ресторан, где они смогут в приватной обстановке отметить долгожданную победу гонщика и выполнить свою часть пари. А заключалась она в том, чтобы рассказать Чимину именно то, что хотел знать сам Чон в случае его выигрыша. То есть имя того, кто желает смерти младшему Паку.
***
***
***
Flashback
Два года детской симпатии и шесть лет любви — для Чонгука Ихён был спасением, надеждой, светлым лучиком, освещавшим жизнь и наполнявшим её смыслом. Он был добрым, тихим и спокойным, обожал классику, долгие прогулки и романтику. А еще своего младшенького Чонгуки, заботясь о нем долгие годы до того рокового момента, когда всё изменилось. До момента, как ему поставили страшный диагноз, подкосивший бедного молодого человека, у которого, казалось бы, вся жизнь впереди. Жизнь, что была вся распланирована со своим любимым человеком.
— Нам лучше расстаться, Гук, — сдерживая режущие слёзы, пытается твёрдо говорить Ихён, опустошённый взгляд втыкая в пол.
— Ч-что? — ошарашено смотрит другой с обливающимся кровью сердцем. — Ты чего? Ихён, что ты такое говоришь?
— Слышал же врача — мне от силы год или два осталось… и то, если бессмысленное лечение вытянет, но я… я буду лишь обузой тебе… ты за этот срок можешь забыть меня...
— Замолчи! — в отчаянии кричит Чонгук, захватывая того в крепкие объятия, прижимая к себе дрожащее тело. — Не смей говорить так! Я ни за что тебя не оставлю!..
— Уходи от меня, прошу, — уже не скрывая рвущихся слез, произносит Ихён. — Со временем тебе станет легче, ты забудешь меня, найдёшь того самого человека, полюбишь его и…
— Проклятье, нет! Не говори так! — задыхаясь от горестного яда внутри, дрожащим слезным голосом выпаливает Чон, ещё сильнее обнимая и стискивая его. — Ихён, не говори так, словно ты… словно тебя не станет. Не говори…
По его щекам текут слёзы непринятия неизбежного, а губы беспорядочно целует макушку, висок, лоб и скулу. Он такое же зареванное лицо берет в свои ладони, от бессилия оседая на мягкий ковёр вместе с ним и оглаживая гладкую кожу.
Так чертовски больно, что дышать сложно, и оба лишь плачут в объятиях друг друга, смешивая слёзы и горечь в кратких поцелуях.
— Я люблю тебя, слышишь? Ихён~и, я всегда буду любить одного только тебя, я всегда буду с тобой, — Чонгук шепчет в его раскрытые в слезной икоте губы, закрепляя слова нежным поцелуем, наполненным переполняющими эмоциями. — Я ни за что не перестану любить тебя, мое счастье, мой Ихён, мы вместе справимся со всем…
Он к себе прижимает ещё пока что здоровое тело любимого, вместе с ним проливая горестные слёзы.
А уже через полтора года так же обнимает уже осунувшегося, исхудавшего парня, заботливо надевая на его тонкие лодыжки тёплые шерстяные носки.
Невыносимо мучительно видеть, как медленно высыхает его солнышко. Бедное сердце страдает в агонии от того, как Ихёну с каждым днём все труднее даются прогулки, как им овладевает слабость, а химиотерапия не особо-то и помогает. Бледное худое лицо с болезненными темными кругами улыбку старается выдавливать из себя чаще, лишь бы только Чонгук не переживал так сильно за него.
Чон с безумной нежностью заботится о нем днями и ночами, водит его в туалет и кормит, следя за приёмами пищи, лекарств и походами в больницу. Он свою сложную и опасную работу бросил с громким скандалом в ЦРУ, разорвав удостоверение, доставшееся ему таким непосильным трудом, чтобы только постоянно рядом быть и заботиться о своём возлюбленном. Только лишь гонки свои не бросил, на них зарабатывая, хоть и отложенных сбережений от предыдущей работы агентом ещё предостаточно было, но ему необходима была эта порция адреналина и чувства скорости, чтобы не загнуться от удручающих его мыслей о том, как плохо его Ихёну — Чон в слепом забвении запрограммировал себя на том, что он обязательно поправится, просто нужно время и хорошая забота.
На тот момент ещё юный парень бережно поправляет шапку на голове, потерявшей волосы из-за химиотерапии, и чмокает в лоб, завязывая чужой яркий шарфик.
— Сегодня теплее, но всё равно тебе нельзя мерзнуть, — приговаривает Чонгук, на инвалидной коляске выкатывая Ихёна на улицу. — Летом отвезу тебя к морю, снимем домик на берегу, хорошо? Будем кушать много фруктов и смотреть на волны, тебе на пользу морской бриз, а ещё помнишь того щенка в приюте…
И продолжает строить планы, которым никогда не суждено сбыться — это он не хочет признавать себе, но зато прекрасно понимает другой, прижимая ручонку к своей груди, где в печали сжимается слабое сердечко.
— Ихёни? Что-то не так? Что случилось? У тебя что-то болит? — тут же спохватившись, Чон на корточки перед ним приседает, взволнованно разглядывая бледное, худощавое лицо с болезненным оттенком кожи и потухшими глазами, но все равно самое родное и любимое, а ладонью накрывает аккуратно другую в тёплой варежке.
— Прошу, не надо делать вид передо мной, будто бы я смогу дотянуть до лета, не надо скрывать от меня и от самого себя правду, что эти мечты нам никогда не воплотить в реальность, — жалобно ломает брови Ихён, в дрожащие ручки взяв его щеки. — Мой дорогой Гуки, ты такой замечательный, добрый и заботливый, я искренне надеюсь, что ты сможешь полюбить кого-то так же сильно и кто будет в ответ беречь тебя, с кем ты сможешь построить настоящую семью…
— Ты моя семья, Ихён, ты моя единственная любовь, — дрожащим голосом от подступающих слёз сипит тот, жмурясь, и от бессилия утыкается лицом в его хрупкие колени, укрытые пледом. — Солнце, как ты можешь говорить, что я смогу полюбить кого-то ещё?
— Ради меня, Чонгуки, — шепчет другой, мягко поглаживая его по волосам. — В будущем найди своё счастье, своё новое солнце ради меня, тогда я буду спокоен, всегда приглядывая за тобой сверху…
Чон предательский громкий всхлип издаёт, содрогаясь и стискивая в объятиях худые палочки-ножки, пряча слёзы в пахнущем Ихёном пледе.
Он не хочет принимать это. И просто не может этого сделать, осознавая, что не справится без него, не сможет жить, если Ихёна не будет рядом.
И после эйфории победы в той самой гонке, на которую Чонгук втайне ушёл, уложив своего возлюбленного спать, поцеловав мраморные тонкие губы, всё тело свинцом наливается, а разум отказывается воспринимать услышанную по телефону информацию. Не помнит даже, как дома оказывается, как плывет через гостиную с тихо плачущими родителями Ихёна на диване, как входит в их спальню. Зато досконально помнит, с каким леденящим душу треском разрушился весь его мир и все краски сошли, оставив серость и сырость.
Кажется, никто никогда прежде не слышал столь отчаянный, ужасающий и пробирающий до дрожи крик, с каким Чонгук кидается к безжизненному телу, на котором застыла нежная улыбка, оставшаяся после последнего поцелуя со своим любимым.
End Flashback.
