***
Около получаса назад Сердце больно колет, а чертово сознание угнетает всплывшими режущими воспоминаниями. Хочется забыться, просто скинуть с себя весь этот груз на душе и жать на педаль, позволяя машине увезти себя, куда глаза глядят. Звонки на телефон от трёх разных абонентов, именно теперь решивших до Чона достучаться, оказываются отключены. — Говнюк, ты не можешь игнорировать меня в тачке, которую буквально я сотворил! — вдруг из динамиков раздаётся голос Хосока, взломавшего систему авто. — Я перезвоню, — без эмоционально проговаривает Чонгук, встревая на светофоре и глаза прикрывая, устало ладонью по лицу проводя, — сейчас не лучшее время для разговоров… — Я надеюсь это потому, что Чимин рядом с тобой и вы трахаетесь. — Нет. — Нет, вы не трахаетесь, или нет…? — Я уехал, — кратко бросает ему гонщик, не понимая, что тот хочет от него. — Ой-ой-ой, это плохо, — голос наполняется волнением. — Это очень плохо, Чон, главный директор Пак умер. Он вписал в завещание Кана, как наследника, но другим претендентом и владельцем акций теперь официально является Чимин. — Блядство, — хмурится другой, резко по тормозам вбивая и разворачиваясь, совсем наплевав на правила и сигналящие машины. — Хо, найди его… — Понял. Кто-то слишком уж нацелился на «Дженерал Моторс» и просто так это не оставит. Нынешний уже президент Кан всегда под контролем агентов ЦРУ, а вот легкомысленный мальчишка может стать слишком простой мишенью. Конечно, трубку тот не снимает, а следующим на очереди дозванивается до Чонгука и взволнованный Сокджин, тут же выпаливая: — Чёрт, ничего не спрашивай у Ли — он солгал, наводка была неверной: это не наёмники его организации «охотились» на Чимина, а некто иной! И Кёнингсег бешено несётся по направлению к элитному ресторану, пока водитель до побелевших костяшек вжимает руль и старается волнение контролировать за своего мелкого нарушителя его спокойной жизни.***
— Я делаю работу твоего телохранителя, — быстро выпаливает Чонгук, чуть приподнимаясь и выстреливая во врагов. Он хватает младшего под локоть и перед собой вперёд пихает, ловко разворачиваясь и стреляя, умудряясь им вертеть, защищая от пуль и сошедших с ума от испуга людей, кинувшихся кто-куда, пытаясь скорее выбраться. Чон немного грубо впихивает Чимина в угол, наказывая там сидеть, пока сам умело вырубает приблизившегося охранника, забирая его пистолет и стреляя в другого, чьим телом прикрывается, подбираясь к ещё одному. Ему будто бы труда не составило вырубить в рукопашном бою оставшихся четверых мужчин, отделавшись ударами по челюсти и в живот, и добраться до попытавшегося было сбежать Ли Шаня, которого Чимин сам на пол опрокинул, сильно ударив массивным подносом при его неудачном побеге. — Я сказал тебе сидеть в укрытии, — хмуро выпаливает Чонгук, глядя на того и за шкирку поднимая всполошившегося мужчину, бесцеремонно переворачивая его и швыряя на цельный столик. — Да, я тебя не послушал, и что? — на адреналине дерзко фырчит тот, обхватывая себя руками, переводя с него взгляд на уже оправдывающегося китайского американца, тараторившего о своём бизнесе. — Продажная ты крыса, и сколько же тебе обещали заплатить за него? — устрашающим холодом в голосе режет Чон, выглядя внушительно грозным, стискивая ворот его рубашки, хорошенько приложив о стол ещё раз. — Не вынуждай меня ломать тебе пальцы и портить наши долгие приятельские отношения, Шань. — Такого приятеля и врагу не пожелаешь, — сипит тот и руки в примирительном жесте поднимает. — Шучу-шучу, только не нервничай… Каменное хладнокровие на лице бывшего спецагента пугает больше, чем если бы он проявлял какие-то злые эмоции. И Ли бледнеет, язык проглатывая, бегло облизывая пересохшие губы. — До меня дошла молва, что на члена влиятельной семьи Нью-Йорка спустили головорезов в Корее, — выпаливает он. — И вот после, когда мистер Пак вернулся, со мной некто связался, желая заключить сделку и попросить об услуге схватить его и отдать! Но я не специально! Это биз…! — Ты ведь знаешь, кто этот «некто», не так ли? — выгибает бровь Чонгук, ощутимее надавливая на ойкнувшего мужчину. — Не-не-не! Он хорошо шифруется, но мне известно только то, что он замешан в делах «Дженерал Моторс» и «Форда», а так же он произнёс вскользь, что к гонке в Дейтоне в живых не должно быть всей семьи Пак. И вот до гонки меньше месяца — уже одного нет. Чонгук челюсти сжимает и косо поглядывает на блондина, совсем не зная, как он отреагирует на услышанное и на весть о смерти отца. Но тот же просто ещё больше впивается пальцами в свои руки, а губы в тугую полоску поджимает. В его метнувшимся на мужчину взгляде ясно читается, что Чимин уже в курсе был, узнав по пути в ресторан эту прискорбную новость. — Советую вам уж лучше прошуршать своих уполномоченных сотрудников и ваших партнеров в «Форде», мистер Пак, — хмыкает Ли Шань, как вздрагивает от испуга из-за внезапного движения Чона, что попросту отпускает его. — Держись в стороне от этого и только попробуй отправить своих людей за ним — ты знаешь, на что я способен, — с ощутимой угрозой проговаривает тот, сопровождая слова твёрдым взглядом, полным решительности. И, не дожидаясь ответа мужчины с благодарностью и облегчением в глазах, что отделался так легко, берет Чимина за руку, быстро выводя из здания через задний выход, пока к главному уже подъехала сигналящая полиция. — Не хочу в Нью-Йорк, — вдруг говорит парень, останавливаясь у машины и стискивая ладонь Чона, уткнув взгляд в землю. — Давай останемся ещё на ночь здесь. — А как же твой брат? Чимин лишь головой отрицательно мотает и достаёт из-за спины в свободной руке бутылку дорогого элитного вина, который удалось стащить целым с разгромленного ресторана. — Помянуть могу и без него. И вот уже через час блондин один допивает алкоголь, подогнув под себя ножки на диване в номере отеля. Меж пальцев тонкая сигарета, а пустые глаза куда-то перед собой незряче глядят. В этот момент растрёпанный и помятый юноша кажется таким беззащитным и потерянным, что Чонгуку на самом деле становится его жаль. Он представляет, каково это жить себе припеваючи, а после вдруг в один момент вся жизнь начинает идти по наклонной — что и случилось с мальчишкой. — Чимин, как ты? — шёпотом спрашивает, внимательно рассматривая его. — Знаю, что у вас были не лучшие отношения, но всё же. — Отец был… своеобразным, — спустя затянувшуюся паузу отвечает тот, делая затяжку. — Он никогда не пытался понять меня — просто хотел видеть двух идеальных сыновей, что будут управлять делом всей его жизни и его отца. И — упс, вышел такой вот никчёмный я, гоняющий по улицам, не боящийся высказывать своё мнение, да и к тому же гей. Спасибо грёбанному Дэниелу, что за последние годы жизни отца я хоть как-то помог ему, будучи полезным в качестве разменной монеты в делах компаний. Вместо тяжёлого вздоха — раздражённое фырканье, и Чимин огромными глотками допивает прямо из горлышка вино, а после откладывает бутылку и докуривает. — Я много плакал, когда погибла мама, сейчас просто не могу и не хочу, — тише произносит, стеклянными глазами бесцельно разглядывая стену. — Возможно, это эгоистично и отвратно, а на похоронах меня будут обвинять в бесчувственности, ведь я и слезу не пущу. Хах, Кан явно заставит ради приличия хотя бы страдальчески скривиться. — Что-то случилось между вами двумя? — вдруг задумывается Чонгук, вспоминая кое-что. — Твой брат точно беспокоится о тебе и не выглядит так, будто презирает тебя. Пак молчит, прокручивая тонкую сигарету меж пальцев, а после тушит о пепельницу. Он мнётся, губы кусает и то ли не знает, как рассказать, то ли не решается на это. Но всё же плед поправляет и, перебравшись поближе, внезапно укладывается набок, размещая голову на мужском бедре. — Мы просто выросли, — шепчет Чимин, ощущая, как алкоголь в голову даёт, затуманивая сознание и пробивая на откровения и кольнувшее сердце. — После смерти мамы мы будто разделились — он пытался всячески угождать и потакать отцу, а я же остался собой, но, как я понял, этого было мало: мне нужно было так же облизывать всем задницы, чтобы, блять, получить похвалу и признание… Чонгук, так же бывает, да? Люди просто… отдаляются? Или это со мной что-то не так? Блондин глаза прикрывает и, точно кот, щекой ласкается о бедро Чона, удобнее подгибая колени выше, ладонью тоже упираясь в мышцу, как всё внутри заходится необъяснимым трепетом, когда на его волосы опускаются чужие пальцы, начиная приятно поглаживать. Сердце отбивает неровный ритм, а к щекам кровь приливает. — Так бывает, малыш, не наговаривай на себя, — негромко произносит мужчина, аккуратно заводя прядку за его ушко, и лёгкий смешок издаёт: — Ты становишься таким открытым и уязвимым, когда выпьешь. Ну просто невинная прелесть. — Ой, заткнись, старый засранец, — усмехается Чимин, легонько ударяя его по ноге. — И, всё же, я уделал тебя сегодня на гонке... Я молодец, да? — Да, ты умница, — тепло улыбается тот, продолжая перебирать светлые волосы. — Видимо, мне правда пора на пенсию. — Ха, а я говорил тебе, старикашка: ещё и в Дейтоне первым приду! — Ты цепляешь своей наглой дерзостью, а в следующий момент обескураживаешь откровениями, — вдруг вздыхает Чонгук. — Никак не могу понять, когда ты настоящий, а когда прикрываешься за маской. — Эта грань уже давно стёрлась. Пак равномерно дышит, веки вновь опускает и наслаждается приятными ощущениями от поглаживаний по голове, пока бабочки в животе с ума сходят, а его всего окутывает необычайным теплом, исходящим от мужчины. Так здорово просто вот так лежать с ним, просто чувствовать его поддержку в такое время, когда он сам себя обманывает, что не хочет плакать. Глаза режет с каждой секундой всё больше, когда Чимин закапывает себя в мысли о родителях, о семье и том, что его лезущие наружу непонятные чувства к Чону никому не сдались. И это всё в одно месиво образуется, скручивая живот в спазме. — Чонгук… — неожиданно парень, сам не зная, почему, затрагивает очень щекотливую тему: — А каким был Ихён? Ему вдруг интересно это стало, и пьяный язык за него самого всё решил, не желая сперва с мозгом соединиться. Сердце замирает вместе с застывшей в его волосах рукой. Чимин уже собирался было вскочить, чтобы тут же перевести разговор, но тяжёлое тело, точно свинцом залитое, не позволяет даже и пальцем шелохнуть. Чонгук чувствует себя неоднозначно и растеряно. Сильно закололо под рёбрами после этого вопроса, а к горлу ком подходит. Но распахнувшиеся глаза мальчишки говорят о том, что он, кажется, осознал, что не должен был спрашивать такое и растерялся не меньше мужчины. И это кажется, почему-то, милым с его стороны. Тот продолжает перебирать прядки волос, играясь с ними и между пальцем прокручивая, сразу будто бы чувствуя, как расслабляется напрягшееся до этого тело Чимина. — Он был удивительным, — хрипло начинает, впервые спустя почти целых девять лет говоря о нём кому-то не о том, как или от чего тот ушёл из жизни. — Таким добрым, милым и спокойным: настоящим тихоней-зубрилкой, который предпочитал уединиться с книгой, нежели пойти на тусовку… — Вау, полная моя противоположность, — со вздохом бубнит себе под нос Чимин, как-то сжимаясь весь калачиком, точно желая оказаться ещё ближе к мужчине. — Да, именно, ведь он часто говорил «спасибо», когда ему помогали, — лишь хмыкает тот, убирая спавшую чёлку с лица блондина, надувшего губки. — Мы встретились ещё в школе, я был младше на два года. — Вы… сразу влюбились друг в друга? — тише спрашивает Пак, пока сердце отчего-то сильно-сильно бьётся в груди. — Я — да, — приподнимает уголки губ. — Бегал за ним, а он всё отнекивался и постоянно сбегал с наших первых свиданий, смущаясь меня, даже по углам школы прятался, пока не сдался и не согласился на то свидание, когда мы начали наши отношения. У Чимина всё сжимается внутри от того, с какой же любовью тот говорит о своём покойном возлюбленном, с каким трепетом и скучающей грустью. В то время как другой осознаёт, что впервые его не грызёт ноюще нутро и не жалит ужасной болью, которая подавляется присутствием свернувшегося комочка на его бедре. — Звучит здорово, прямо как в фильмах, — тихонько произносит он и добавляет с ворчанием: — У меня как в фильмах только долбанные погони, перестрелки и свой защитник… Он вдруг на другой бок переворачивается и глаза поднимает на застывшего мужчину, впиваясь своими такими красивыми и искренними в его чуть расширенные тёмные. — Я не знаю, что бы без тебя делал, Чонгук. Если бы не ты, то я намного раньше оказался бы в могиле, нежели мой отец... И, я уверен, для Ихёна ты был самым лучшим лекарством и якорем, державшим его жизнь. Ты сделал всё возможное для него, он точно был счастлив, окружённый твоей любовью. И, оперевшись о ноги Чона, парень приподнимается, другой рукой за заднюю часть шеи к себе притянув, чтобы губы увести в мягкий, но чувственный поцелуй, наполненный нежностью вперемешку с душевной тягой. Он жмурится, чувствует одинокую слезинку, скатившуюся по щеке и пропавшую меж сминающихся губ, а после и то, как аккуратно ещё одну вытирают длинными пальцами, взяв личико в ладони. Они отстраняются друг от друга спустя минуту, растягивая тоненькую ниточки слюны, которую Чонгук слизывает, ещё раз чмокнув потрёпанного всем происходящим Пака, который ползёт вниз, опять на бедре укладываясь, только теперь уже утыкаясь лицом в его живот. И глаза закрывает, дыхание выравнивая и не обращая внимание на сами собой немо льющиеся слезинки. Он так и засыпает, убаюканный алкоголем, выматывающим всплеском эмоций и руками, гладящими его. А Чонгук же ещё долгое время так и сидит неподвижно в таком положении, то взгляд на ночной город обращая за окно, то снова на профиль спящего мальчишки, освещаемый тусклым светом торшера в отельном номере. Определённо мужчина чувствует не только сексуальное влечение. И если раньше он думал, что это чувство долга и ответственности перед ним, понимая, что может спасти его и защитить, а не остаться в стороне, то теперь его окутывает вместе с тем и нечто иное. Нечто, что пугает его, что тревожит бедное, когда-то растерзанное и уничтоженное, сердце, не готовое вновь перенести падение. Ведь больше оно точно не соберётся. Чон бережно отодвигается, мягко придерживая юношу, и укладывает его голову на подушку, поправляя плед на нём, после чего уходит на балкон, тут же набирая напарнику по нынешнему делу. — Я сейчас, сладкий, подожди... — кому-то пыхтит на другом конце трубки Сокджин и копошится, ойкая и громко дыша, точно собираясь на ходу. И, Чонгук готов поклясться, что в ещё одном голосе, который слышится, узнаёт своего менеджера. — С каких это пор ты называешь Намджуна "сладкий" и проводишь с ним занимательное время в час ночи? — изгибает бровь, добавляя чуток издевки. — Он просто пригласил меня на свидание, — фырчит тот. — И мне просто очень понравилось. Кстати, видел новости из Бостона: ты ведь постарался в ресторане? Наши ребята обнаружили там не только людей Ли Шаня, но и двух человек, принадлежащих совсем иной группировке, которую, внимание: некогда нелегально спонсировал Чхве Бао, наш уважаемый представитель отдела продаж в "Моторс" — об этом, конечно же, известно только ЦРУ. — Значит, Шань был прав насчёт того, что здесь замешан некто из приближённых к "Дженерал Моторс" и "Форду", — сводит брови Чон, устало проводя ладонью по лицу. — О, и говоря о "Форде": а Дэниел, оказывается, не так прост, всё же твоя чуйка вновь оказывается верной. В последнее время он часто связывался с личностями инкогнито и посещал смутные для такого человека места. — Прекрасно! — с энтузиазмом отвечает, пока губы непроизвольно в ухмылке растягиваются. — Я с удовольствием могу выбить из него всю правду. — Пока попридержи свой пыл, Чонгук, — цокает Джин. — Сейчас наша главная наводка — Чхве Бао, свою ревность засунь подальше. Не мне тебя учить, с твоей-то спец-подготовкой, что нельзя в деле полагаться на эмоции. Мужчина челюсти сводит и прощается с ним, перекинувшись ещё парой фраз. Он веки опускает и полной грудью вдыхает свежий воздух, в котором слышно нотки океанского бриза. Озябший, эмоционально выжатый и вымотанный за день, Чонгук медленно плетётся к дивану, опускаясь рядом со свернувшимся Чимином, его ножки на свои уложив, облокотившись о мягкую спинку. Лицо во сне тревожно, искажено болезненной пеленой и голова в плечи вжата. Такой безобидный, уязвимый и потерянный мальчишка, которому пришлось быстро повзрослеть в тяжёлых условиях. И продолжать жить в вечном страхе с совсем неясным будущим. Чон нежно поглаживает его ноги, глаз не отрывая от красивого профиля, ожидая, пока гримаса страдания, навеянная кошмаром, наконец спадёт. Потому что под рёбрами всё гудит, когда видит такое выражение лица парня или когда на нём появляются страшные следы, от которых кровь закипает в жилах. И, при недавнем воспоминании о грёбанном бойфренде Чимина, так же злость берёт. Именно в этот момент, когда младший успокаивается и сладко причмокивает губами, стараясь стопы засунуть под появившийся источник тепла, Чонгук сам для себя подтверждает, что, если ещё увидит на его теле хоть какой-то синяк, то сдерживать свой пыл не будет.