***
Мысли здравого рассудка спутываются с собственными чувствами. Всё в одну кашу смешивается, всё правильное и неправильное, нужное и нет — Чонгук ничего не понимает. Ему просто… грустно? Обидно? Больно? Он никак понять не может. Но от этой эмоциональной мясорубки грудная клетка сжимается, где сердце неровно бьётся и рёбра сдавливает, препятствуя нормальному дыханию. Последние несколько дней мужчина сам не свой. Места себе не находит и заплаканные глаза блондина, его отчаянный тон и личико из головы не выходят всё это время. И как бы Чон не пытался связаться с ним: всё было напрасно. А он даже не знал, что сказать Чимину, но всё равно хотел встретиться с ним, просто услышать его голос, извиниться и сказать первое, что взбредёт на ум. Например то, какой замечательный у него смех, как чудесно выглядят рассветные лучи солнца на его медовой коже или как ему нравится просто лежать вместе и часами разговаривать ни о чём. Чонгук от собственной беспомощности на корточки опускается и уставшее лицо закрывает руками, сильно жмурясь от раздирающей его нутро душевной боли, которой не было уже очень-очень давно. Даже пустота в некогда растерзанном сердце в последнее время стала заполняться благодаря дерзкому, но в то же время чувствительному мальчишке. А теперь же она в разы увеличивается, поглощает его всего с головой без остатка. — Я так облажался, проклятие… Что же мне теперь делать? Что мне делать… Ихён? — судорожно выдыхает, точно опустошённые глаза обращая на холодную могильную плиту с каллиграфическими тонкими надписями там. В последний раз он был здесь лет пять назад, для себя на словах отпуская навсегда своего возлюбленного, оставив его лишь глубоко внутри, в самом сокровенном месте, но решив двигаться дальше. И сейчас в самом настоящем отчаянии ищет ответы здесь. — Знаешь я… я так боялся открыть кому-то сердце, не хотел впускать туда никого, — хрипит Чонгук, проводя ладонью по лицу. — Я думал, что тогда предам тебя, но… — в глазах грёбанные режущие слёзы подступают вместе с противным комом в горле. — Но я, кажется, полюбил… Осознание, от которого он отказывался, само собой резко всплывает, перематывая в голове все те сладостные, весёлые или печальные моменты рядом с Чимином. И не может больше отрицать, как его тянет к юноше, как рвётся к нему постоянно сердце. Ведь не стал бы он запоминать расположение родинок на его теле, его привычки и предпочтения. Мужчина бы тогда не заботился о нём с таким трепетом, не пытался бы, как выразился блондин, в душу ему лезть и желать помочь. И от самого себя это отталкивал, не желал раньше очевидного видеть и принять это. — П-представляешь, Ихён? — испускает такой горький смешок он, прикрывая рукой рот, чувствуя скатывающиеся по щекам слёзы. — Я действительно полюбил его… этого импульсивного, шумного, вредного и наглого ребёнка, изменившего всю мою жизнь… " — Ради меня, Чонгуки, — нежный шепот и мягкое поглаживание по волосам. — В будущем найди своё счастье, своё новое солнце ради меня, тогда я буду спокоен, всегда приглядывая за тобой сверху…" Чон грустно улыбается, красные глаза трёт, убирая с лица предательские слёзы, и вверх смотрит на распогоживающееся небо. — Небось удивляешься тому, как я туплю, приглядывая за мной, да, Ихёни? — смеётся он, в последний раз вытирая жидкость. — Знаешь, моё солнце было прямо под боком, а я так глупо его упустил… блять, какой же я идиот. Глубокий, во все лёгкие, глоток воздуха делает и на ноги встаёт, выпрямляясь. Мужчина теперь точно понимает свои настоящие чувства, что некогда спутались с жалостью и чувством ответственности. А от факта, что Чимин так же любит его, сердце заходится и наружу, к нему, рвётся. Завтра уже важная гонка в Дейтоне, где и решится их судьба и дальнейшее будущее: Чонгук несомненно признается ему во всём, раскроет запертое годами потёртое сердце и сможет сохранить хрупенькое сердце Пака, больше никогда не позволив ему страдать.***
Заветный день долгожданной 24-часовой гонки на выносливость, которая в этом году будет длиться меньше положенного из-за прогнозирующего дождя, опасного для такого вида соревнования и этого специального гоночного покрытия. — Никто не знает, сколько будет она длиться, — хмурится Намджун, но массируя плечи под спортивной курткой гонщика, разминая их ему. — По прогнозу через семнадцать часов начнётся ливень, тогда будет объявлен… Стоп, — вдруг вздрагивает, косясь на молчаливого мужчину, — а ты же вообще ездил такой промежуток времени?.. — За кого ты меня принимаешь? — фырчит тот, нервно продолжая дёргать ногой, тем самым ещё больше нервируя бедного менеджера. — Тогда не тряси своей долбанной ногой, сходи к неврологу! — уже не выдерживает будто бы поседевший Ким, издавая мучительный стон от переживаний из-за состязания. Но Чонгука совсем не гонка беспокоит. Вернее, беспокоит только лишь её финал, о котором так ничего и неизвестно. Сокджин также присутствует здесь, но постоянно держит контакт с ЦРУ, которые как раз на своём пути к раскрытию задуманного Джейсом Рейнольдосом, связавшимся с кем-то из именуемых террористов. Плюс к этому, Чон до сих пор сам не свой, пребывая в разбитом и потерянном состоянии, лелея внутри надежду на то, что сегодня всё изменится. Ведь у Чимина не будет выбора, здесь он его отогнать не сможет, и Чонгук не оступится от своего, от своих, наконец, принятых чувств. В специальную рацию личного менеджера что-то шипят, на что тот кратко отвечает, кивая, и хлопает гонщика по спине: — Нам пора: Тэхён уже там, Чимин подходит… Джун фразу договорить не успевает, как другой с места срывается, точно ошпаренный, мчась по длинному коридору прямо по направлению к свету, где сразу гул, крики и музыка заглушают, сбивая с толку своими масштабами. Громадные трибуны с влиятельными, богатыми шишками, политическими деятелями и бесконечными колоннами людей, обтекающими широкую трассу, уходящую далеко вперёд, которой не видно конца. На линии старта стоят гоночные автомобили, а сами гонщики — у своих стендов, где их команды участников, технической поддержки и менеджеры столпились, наставляя и желая удачи. У «Дженерал Моторс» гоночная униформа чёрно-оранжевая с разнообразными нашивками и эмблемами. Как говорит пресса: «специально на таких красавчиков гонщиков, как будто они топ-модели, такую сексуально лежащую кожаную форму просто незаконно надевать!». Глаза сперва опешившего Чонгука разбегаются от изобилия всего, но быстро находят нужные ему цвета, как у него, и мужчина бульдозером прёт к блондину, выходящему из такого же соседнего коридорчика на арену. Тот сначала безразличные глаза поднимает, которые вмиг расширяются, и не соображает даже, как его за руку хватают, обратно затаскивая в длинное помещение от посторонних глаз. Мужчина представить себе не мог, что не видеть неделю этого мальчишку будет так невыносимо трудно, что он так сильно соскучится по нему, что слова, планируемые всё то время, в глотке предательски застревают при его виде. А Пак же напрягается весь, стоит в каком-то жалком расстоянии в меньше метра, чуть ли не его громкое дыхание слыша, как во рту всё пересыхает. Он так уверен был в последние дни, что и не дрогнет, увидев его, что сможет мимо пройти со вздёрнутым носиком, даже не взглянув на него, но, чёрт возьми, нет. Парня разрывает от скручивающего желания внутри кинуться на него с объятиями, выслушать его, одновременно с тем врезать по этой роже и уйти, после этого заезда никогда больше с ним не пересекаться. А Чонгук же наоборот понимает сейчас, что всё: он не свернёт назад, не уткнётся в стену собственных мыслей и чувств, а позволит последним нести себя к человеку, стоящему перед ним, которого уже не отпустит. — Чимин, ничего не бы… — с придыханием начинает было он, как его, собравшегося с духом, вдруг резко прерывают. — Серьёзно, если ты скажешь любое сраное оправдание или что тебе жаль, я, блять, убью тебя, — получилось намного грубее, чем звучало в голове. — Я убью тебя, придурок ты конченный, мне уже плевать, по какой пьяни или случайности ты совал свой член, педофил херов…! Пак голос повышает и скопившийся в себе сгусток злобы выпускает, непроизвольно ударяя того в грудь. Но вот он не рассчитывал на то, что в этот момент его ловко перехватывают за запястья и на себя тянут, ловя раскрытые в гневном словесном потоке губы своими и вбивая его тельце в своё. Чонгук в поцелуй этот всего себя вкладывает, так отчаянно мягкие, столь желанные губы сминает с привкусом горечи от содеянных ошибок. Но, неожиданно, чужое колено прямо по паху проходится со всей дури, и он, ругнувшись, сгибается. Другой отскакивает с предательским румянцем на щёчках, страхом в глазах и бешенным сердцебиением. — Прекрати играть со мной, Чонгук, я больше так не могу. — Играть? Ты даже не хочешь выслушать меня, Чим!.. — Потому что я уже знаю, что ты скажешь! — в ответ ещё громче кричит он. — Ты такой же, как и все остальные, кто видит во мне сексуальное тело и миловидное личико — всем этим хотят пользоваться, но до моего потрёпанного страшного сердца и дела нет. Я устал, что все лишь играют с моей оболочкой… Я устал от тебя, от этой игры с огнём. И знаешь, ты оказался прав: я обжёгся. Чимин горько хмыкает, саркастически руками всплеснув, вспомнив их давний диалог, и на пятках в особых ботиках разворачивается от подавившегося собственными лезущими потоком словами, оставшимися недосказанными, мужчины. Тот понимает в этот момент, что пал так низко в глазах мальчика, которому успел душу безвозмездно отдать и сердце, что от самого себя противно. Однако он кулаки стискивает, мысленно бьёт себя же и, челюсти сжав, быстрым, даже грозным шагом догоняет вздрогнувшего блондина уже в огромной стартовой зоне с прожекторами, экранами и тысячами свидетелями. Чонгук резко впивается пальцами в его локоть, заставляя с рывком остановиться и так опасно близко наклоняется к нему, прямо в перепуганные глаза заглядывая, доказывая ему всю свою серьёзность своими. — Выпусти весь свой пыл на гонке, надери мне зад и заставь меня глотать пыль, принцесса, а после ты выслушаешь меня, даже если мне придётся связать тебя, ты меня понял? — хрипит он для него одного с уверенностью в голосе, как вдруг, на удивление разинувших ртов зрителей и "голодных” на страсти журналистов, мягко прислоняется своим лбом ко лбу остолбеневшего Чимина. — Я никогда не играл тобой, и я не отступлю от тебя. Он так же внезапно и отстраняется, не слыша взвизги толпы и как щёлкали камеры, уже твёрдым шагом направляясь к своему красному эффектному гоночному авто, где его ждал не менее ошарашенный увиденным Намджун. Пульс зашкаливает, но надо хоть что-то сделать, чтобы на людях не выглядеть таким обескураженным, смущённым и подавленным одновременно. Хаотичные мысли путаются с водоворотом чувств, ведь частичка внутри так нежно сохраняет крупицу надежды на маленькое чудо после слов мужчины. — Пак Чимин! Чимин! Мистер Пак! — среди шума толпы слышится некий юношеский голос, так стремительно пытающийся, чтобы на него обратили внимание. Гонщик голову поворачивает в сторону, где среди технической поддержки и работников «Дженерал Моторс» видит двух незнакомых здоровых мужчин, явно уж телохранителей зовущего его американца. И у Чимина внутренности скручиваются, когда рядом появляется тот самый хорошенький студент, который в квартире Чонгука был, в изысканном дорогом костюме. — У вас мало времени, старт через пять минут! — возмущается менеджер Пака, пытающийся остановить сына одного из крупных спонсоров. — Мы быстро, прошу, минутку, — складывает руки в молящем жесте перед собой тот и обращается после к гонщику, из-за мучающей совести не глядя на него, уткнув полный вины взгляд в землю, на одном дыхание всё выпаливая: — Ты точно обязан это знать, Чимин: между нами с Чонгуком ничего не было! Мы целовались, да, но не больше — когда только на кровать легли, он начал звать тебя, беспорядочно твоё имя произносил и просил, чтобы ты пришёл. И я… как бы мне не хотелось этого, но я не мог настоять, и, хоть он был пьяным в стельку, он всё равно оттолкнул меня… — он жмурится, виновато брови ломая и пальцы теребя. — Чонгук сказал тогда, что у него есть Чимин… Пак дышать перестаёт и сердце чёртов удар пропускает, после чего в разы сильнее предыдущего забиваясь, разгоняя кровь по телу и сжимаясь в клубочек забитых чувств. Всё вокруг точно застывает, а внутренности кульбит совершают вмиг, а в голове прокручивается та самая ситуация и брошенные фразы, последующая неделя душевных мук и сегодняшние слова, сказанные, проклятие, самому любимому человеку. — Время, Чимин, на старт, — строго гремит хмурый менеджер, сжав плечо оробевшего гонщика, во все глаза уставившись на раскаивающегося американца. И столько в них облегчения и безмолвной благодарности, что тот сам облегчённо улыбается, спеша покинуть стартовую зону, как и все лишние там люди. Участники на своих местах, зрители не перестают кричать, шуметь и поддерживать, пока опоздавшие почётные гости, политики на больших должностях занимают места на трибунах. Огромные экраны показывают всех гонщиков по-одному, и ведущий кратко рассказывает про каждого, про мощности их машин, отдельно подметив тройку-красавиц от «Дженерал Моторс». Ведь их двигатели, обтекаемая форма в новом образце и запчасти разработаны были специально для этой гонки, где компания и презентует их в качестве знака нового начала знаменитой на весь мир фирмы. И как же Ким Сокджин боится, что это может стать не началом, а самым настоящим концом. Он встревоженно оглядывается на тысячи людей, что определенно будут присутствовать и на финале долгожданного состязания, и внутри дурное предчувствие возрастает всё больше. Чонгук сжимает жёсткий руль в кожаных перчатках и протяжённо выдыхает, расправляя плечи и напряжённые ноги в стороны расставляя, удобнее усаживаясь в изученном досконально спорткаре. Он знает, как заносит этого железного коня на поворотах и как с этим справиться, когда сбавить или прибавить газ, чувствует эту машину и руку на коробку передач опускает, в пальцах сжимая ручку переключения. Голова медленно поворачивается в сторону, одновременно своим взглядом встречаясь с немного потерянным взглядом Чимина. Они смотрят друг на друга из своих авто, не моргая, в самую глубину этих двух истерзанных душ заглядывая. У обоих носок на педали газа и одна рука на коробке передач, другая руль стискивает. Продолжают смотреть один на одного до самого последнего момента обратного отсчёта, знаменующего начало гонки. За секунду до знаменательного старта гонщики глаза переводят на трассу и в одно мгновение с места срываются. И удивительная гонка на выносливость, что должна была 24 часа длиться, начинается, сопровождаясь гулом зрителей и рёвом мощных движков. Десять часов езды с одной остановкой на пит-стопе для проверки механизмов, и вся команда «Дженерал Моторс», три гонщика на гоночной трассе, они все уже на приличное расстояние обходят всех остальных участников. Чонгук впереди всей победной тройки, прямо за ним, отставая на полкорпуса, мчит спорткар Пака, а сзади догоняет и Тэхён, просто наслаждающийся скоростной ездой. — Сбавьте обороты, придурки, — раздаётся в специальных наушниках сразу троих строгий голос Намджуна. — Вы и так впереди всех, притормозите и поберегите силы, вам ещё предстоит проехать столько же, если ничего не помешает. — Вы себе тоже так говорите, мистер Ким, когда остаётесь на выходных у Сокджина? — хохочет Тэ, вынуждая менеджера краской залиться и гневно пыхтеть в микрофон на забаву услышавших это технической команды. И, если бы не грызущее внутри чувство тревоги, Чонгук бы тоже в стороне не остался и съязвил бы. А у Пака уголки губ расплываются непроизвольно в смешке, но уступать он всё равно не собирается, на газ жмёт и мордой авто уже оказывается у заднего бампера красного Шевроле Корвет. — Проклятие, Чон, ты меня слышишь? — вдруг подключившись только к его одному каналу связи, слишком взволнованно спрашивает в наушниках. — Рейнольдс работал с Хуан Ирнандо! Именно с ним разрабатывал план «Дейтона»!.. — Это тот испанский подрывник? — хмурит брови мужчина, а в голове хаотично прокручиваются воспоминания и знания об этом разработчике-террористе, что заставил ЦРУ чересчур напрячься в своё время. — Да, чёрт, мы перехватили его на пути из его базы. Чонгук, мы узнали, что именно машина «Дженерал Моторс», согласно этому плану, обязательно должна прийти на финиш! — Подожди, — хрипит другой, глаза округляя и чувствуя, как сердце биться в страхе быстрее начинает от догадки, а по спине стекает холодная капелька пота. — Ирнандо же занимался взрывчатками в автомобильных двигателях… — Э-это значит, что… — Сокджин замирает с дрожью в голосе. А у Чонгука всё внутри от ледяного ужаса перекручивается в следующий момент, когда Чимин догоняет, выравнивается автомобилями и своими горящими глазами с его, на удивление, напуганно расширенными сталкивается. И заканчивает фразу плюхнувшегося на стул агента: — Что бомба в машине одного из нас.