***
— Чарли, я так больше не могу. Я... — дальнейшие её слова теряются, превращаются в бормотание. Она крепко прижимается к мужчине рядом, практически повиснув на нём. Тот не против, затягивает её в объятия. Его рука медленно ползёт по спине, затянутой в серую ткань. Стоя в маленькой комнатке в объятиях друг друга, они поглощены эмоциями. Так отчаянно цепляются друг за друга, хотя знают, что отпустить придётся. — Тише, я понимаю, тебе тяжело, — бормочет он также тихо. — Тебе что-то нужно? Твои таблетки? Здесь их нет. Воспоминания, как она звонила ему посреди ночи из дома тёти Элис всё ещё свежи в памяти. Она была не в себе. Кричала в трубку, рыдала, говорила, что просто не может. Не может и всё. Пришлось ехать. — Нет, — она отстраняется, по детски вытирая нос рукавом. — Скажи мне лучше... Как моя девочка? У неё все хорошо? Ты же был в квартире — Бетти... Это... — он заминается. Не самый лучший момент. Совсем нет. — Чарльз, это мой ребёнок и я хочу знать, что с ней происходит. —Никто не знает, что с ней происходит. — Что это значит? — на него уставляются большие зелёные глаза, прямо как в детстве, и врать становится тяжелее. — Она скрывается от органов, не хочет в патронатную семью. Ты должна понимать её, — Бетти и саму однажды выдернули из семьи и привезли в Ривердейл. Это было странно, пугающе и совсем не разговор, какой бы благополучной не была семья. — Она думает, что я скоро выйду, да? Чарльз утвердительно кивает, поджав губы. Она не должна так думать, не должна. Эти идиотские свидания в тюрьме и бесконечное ожидание не для неё, не то, как она должна провести свою жизнь. Крис должна забыть этот период своей жизни, забыть Змеев и уехать в нормальный колледж в нормальном горле. Чтобы быть счастливым, иногда нужно отпустить. — Чёрт, — ногти, уже короткие, без маникюра, все равно делают больно. Её голос, звенящий, как натянутая струна. У Бетти почти получается сдерживать слёзы. Они всё равно катятся по щекам без её воли. — Нужно найти эту крысу. — Можно попытаться. Ясно, что Джагхед сдал её копам, с ним она ещё разберётся. Но вот с тем, кто без её ведома протащил наркотики в бар, разборки будут серьёзнее. Как никак этот кто-то Змей. По крови или нет, не важно, он предал законы. А законы стоят выше всего. Выше принципов. — Я нашёл тебе адвоката, — после затянувшейся паузы заявляет Чарльз. — Чарли, скажи мне, что будешь меня навещать, — она игнорирует фразу про адвоката. Ей уже никак нельзя помочь, каким бы хорошим этот адвокат не был. Всё указывает прямо. Слишком прямо, чтобы нанимать дорогостоящих адвокатов. Наркотики нашли в её баре. Где она главная. Где она несёт ответственность за все, что происходит в этих стенах. И она должна понести ответственность. — Мы не дадим им тебя закрыть. Ты нужна нам дома. — Скажи мне это. Пожалуйста. Скажи, что будешь меня навещать, даже если не сделаешь этого. Мне нужно услышать это. Мольба Купер — самая искренняя вещь, что доводилось встречать. Её нижняя губа дрожит, всё тело не поддаётся контролю. Зелёные глаза полны слёз, под ними залегли тени, сейчас нет ни капли притворства и безрассудной смелости. — Я приеду в этот ужасный городок на краю света. Приеду к тебе. Чтобы просто снова увидеть тебя, — теперь и глаза Чарльза слезятся, когда Бетти падает в его объятия снова, обвивая руки вокруг шеи, сжимая пальцами пиджак. Он оставляет поцелуй на её светлых растрепанных волосах. Он не хочет приезжать сюда. Он хочет есть бургеры с ней на диване под какой-нибудь абсурдный киномарафон. Он не хочет видеть, как она плачет, как умоляет. Это всего лишь его маленькая сестрёнка, она не заслужила этого. Дверь с ужасным скрипом железных петель открывается. — Выйдите пожалуйста, нам с Бетти нужно поговорить, — заявляет мужчина в дверях так, будто у него есть право это сделать.Чарльз, которого Бетти сейчас сжимает в объятиях, пропускает слова мимо ушей. — Я попросил выйти, — повторяет мужчина. — Я же попросил никого не пускать, — вздыхает Чарли. — за что я вообще им доплатил? Федеральный агент, Чарльз Смит, ещё слово и выйти придётся Вам. Бетти не слышит ничего. Только, как он назвал её по имени в первый раз за всё их знакомство. Оно звучит странно и по новому. До этого была просто «Купер». Она отстраняется от Чарльза. — Джонс, пожалуйста уходи. Мне не о чем с тобой говорить. — Я думаю есть. — Я не хочу, — Элизабет делает паузы между словами, ясно давая понять свои намерения. Это он во всем виноват. Он во всем виноват, он все испортил! А сейчас приходит так, будто ничего не сделал. Да какое вообще право он имеет? — Выйди уже. Девушка сказала, что не хочет оставаться с тобой. — Мистер Смит, будьте джентльменом, уделите нам пятнадцать минут, — щурится Джагхед и оглядывает мужчину в синем выглаженном костюме. Взаимной симпатией они не проникаются. Чарльз всё-таки выходит, по пути бросает угрюмый взгляд на офицера, что нарушил хрупкую семейную идиллию. Этот взгляд говорит много. В частности, что с ним будет, если он решит обидеть Элизабет. — Я зайду на днях. Бетти только кивает. Она не уверена, что он придёт снова на днях. Не уверена, что кто нибудь придёт к ней вообще. Ей приходится быстро вытереть лицо рукавом, чтобы выглядеть взрослее, серьёзнее, чтобы выглядеть перед Джагхедом не такой жалкой. — Я не хочу тебя видеть. Сколько раз мне нужно повторить, чтобы ты понял. Что тебе нужно? Этот вопрос застает мужчину врасплох также сильно, как и Бетти его появление. — Узнать как ты. Держишься? — что за бред ты несешь? Ты не ради этого ехал сюда. Но это единственное, что способен вызвать из себя Джонс. — Да, — сухо отвечает она. По красным глазам и припухшим от слёз векам Джагхед видит, что она ни черта не справляется. Видит по искусанным губам, дрожащим рукам. По большому синяку чуть выше правой щеки. — Еда дерьмо, социум такой же. Ну, а чего вы ожидали? Как говорят у нас в Ривердейле: спасибо мистеру Лоджу. — А это, — Джонс указывает на следы пальцев на шее. Уже не такие яркие, как отметина на лице, но всё ещё слишком видные. — Это тоже сделал твой «социум»? — Это с четвёртого июля, а вот это была прогулка. — Ты так просто говоришь об этом. — А что я могу сказать? Разве больше моего нытья поможет срастись сломанным пальцам? — на левой руке сейчас не гипс, просто шина. Уже не долго осталось. Они вели себя так будто были под травой или чем-то хуже, Бетти уже запомнила, что если знать с кем дружить можно достать всё, что угодно. Джагхед замечает, что Бетти сейчас просто показушничает. Так ей гораздо проще отвлечься от того, что по настоящему её тревожит, о чем она думает ночами. Купер не хочет говорить о своих дурацких чувствах, не хочет говорить о том, как пережила это предательство с его стороны и какой идиоткой оказалась. —Мы можем обойтись без суда, — Джонс сейчас серьёзно предлагает её вытащить? Тот самый придурок, который настучал на неё? Тот, кого Келлер по-отечески хлопал по плечу, за хорошую работу? Тот из-за которого она здесь терпит все это? Это не злоба, это уже открытая ненависть. Невозможно хорошо относиться к человеку, из-за которого терпишь такое. — Соберём деньги, я, Змеи, твои знакомые, это много, но вместе мы справимся. Бетти издаёт горький и болезненный смешок, ухмыляется рассматривая стол, прикрученный к полу. В ухмылке тоже нет ничего хорошего. Сначала она думала, что хочет заглянуть ему в глаза. Хочет увидеть в них что-то... Другое. Сейчас же не хочет встречаться с офицером взглядом. Они по разные стороны забора и это было ясно с самого начала. — Вы действительно настолько тупой, офицер? — взрывается Бетти — Я заключена без права освобождения под залог. Это очень серьёзное обвинение. — Что... — Это значит, что меня нельзя вытащить, — она вовремя возвращает себе самообладание, давит ногтями на ладонь. С ним она уже поддалась эмоциям. Во что это вытекло ясно видно. Снова допустить этого нельзя. — Только суд, понимаешь. Никакие деньги мне не помогут. — То есть как? Джагхед не находит слов, чтобы продолжить. Он только что понял, только осознал, что должен делать, ради чего и кого. Что он должен изменить. Но сейчас все сломалось. Развалилось, как неумело построенный карточный домик при хлопке двери. — Я застряну здесь на двадцать с хером лет. Моя жизнь теперь окончательно ушла в помойку. — Не говори так. — Что не говорить? Что? Когда я выйду мне будет почти пятьдесят. Без семьи, детей, проблемами с алкоголем и крышей. Созидаю тут периодически и иногда мне кажется, что повеситься в камере на собственной штанине будет лучше. — У тебя совсем не осталось причин? Разве это не был твой муж или жених, кто он тебе там. Вот, только что. — Я говорила,что я не замужем. Мой муж мертв, моя... Крис тоже непонятно где. Змеи меня бросили. У меня не осталось ничего. Это больно режет его. Разве он ничего не значит в её жизни? Джонс не успел занять себе место, да? Это его чувство к Бетти, такое странное, необъятное, всепоглощающее и не ясно откуда взявшееся. Элизабет в открытую показывает, что оно ей не нужно и он не знает куда его деть. — Купер, то есть, Бетти, — он мотает головой, стягивая с себя наваждение. — Можешь ничего не отвечать, только не выгоняй меня. Выслушай. Я не знаю, что создало эту штуку между нами, совсем не знаю и не понимаю, но я хочу понять. Я много думал, посмотрел на вещи под другим углом и хочу многое изменить. «Так вали, меняй, только не здесь» — проскакивает мысль в голове у Бетти. — Кое-что решил, недавно. И... Это в нашу пользу Бетти. Только для нас. Неважно, что он говорит, доверяй своим глазам. Ты всё видела сама, плевать, какую лапшу он вешает тебе на уши. Он чёртова крыса. Не единственная, но всё таки крыса. Джагхед, как и любой, кто появлялся в твоей жизни. Мимолетный и принесёт за собой кучу всякого дерьма. — Я не хочу тебя потерять. Это я решил точно. — Я тоже кое-что для себя решила, — Купер выдерживает паузу. Слова застревают, царапают горло. — Я решила и я так больше не могу. Знаешь, был момент, когда я переспала со Свит Пи. Ну, после... Всего. «После смерти мужа» — понимает Джонс. —И тогда я думала, что совершила ужасную ошибку. А сейчас, даже без постели, даже без чего нибудь, что могло у нас был, я чувствую, что совершила грубую и непростительную ошибку. Что совершаю её сейчас, не выгнав тебя. Я жила своей жизнью. Спокойно, размеренно, а потом появился ты. — Я не виноват в том, что влез в твой плотный график между пьянками и руганью, — Джагхед на грани того, чтобы начать злиться. Бетти сама проявляла к нему неоднозначный интерес, а теперь решает перечеркнуть всё это. — Я подумала, что могу тебе довериться, дать, может быть, себе шанс. Я постоянно думала, что поступаю неправильно, какая я идиотка, раз знаю, но всё равно делаю это. И я правда оказалась идиоткой и дурой, не заметила, как быстро этот тупой офицер из Сентервилля стал чем-то важным в моей жизни. Хотя это ты поцеловал меня первый, — Бетти не успевает я договорить, её дыхание сбивается. Джагхед перегибается через стол и целует её. Снова первый. Это подбивает Купер, сбивает её с ног, заставляет задыхаться, как самый сильный удар поддых. Он сминает её губы настойчиво, кладёт руки ей на шею и Бетти отвечает до тех пор, пока не чувствует привкус крови на языке — ранка на губе лопнула, не выдержав давления. — Хватит, — Она упирается ладонями ему в плечи, отстраняясь. — Дай нам ещё несколько минут, — Джагхед большим пальцем стирает стекающую слезу, — хочет посмотреть в её зелёные глаза, что плотно связались в его понимании с ривердейлскими клёнами. Она только зажмуривается. Всего пара минут, о большем он и не смеет просить. — Пожалуйста, Бетти. — Нет, Джонс, уходи. Не появляйся здесь больше, — Элизабет мотает головой, сбрасывает с себя его руки. Уже не одна, слёзы скатываются по её щекам, голос срывается на крик. — Проваливай! Бетти выходит за дверь, оставив его в полном одиночестве. Её лицо искажается рыданиями и она просит увести её обратно в камеру. Наручники защелкиваются на запястьях и она идёт по коридору в сопровождении незнакомого ей охранника. Джагхед не знает, что ему делать. Он долго пялится на дверь, потом вскакивает, с силой ударяет кулаком по столу. Он ведь не успел. Нужно было сразу начать, а теперь уже слишком поздно. Звон от её крика стоит в ушах ещё какое-то время, когда он едет по шоссе. Из-за поворота показывается полицейский участок и Джаг мрачнеет. А что если Келлер опять наплюёт на правила? И не хочется видеть Уилкинса, что ведёт себя как конченный урод, будто ему за это надбавку к зарплате обещают. Шериф сначала против. Возмущается. Рассказывает сколько ещё недоделанной работы за этот и прошлые месяцы. Джонс же не позволит снова скидывать на себя все это дерьмо. Он просит отгул, в связи с «отсутствием улик по продвижению дела», но заранее знает, что это не отгул. Ему наплевать кто выиграет в выборах, наплевать на детишек играющих на Южной стороне обломками от когда-то настоящих игрушек. В край наплевать на тех же самых детишек, что потом, когда повзрослеют помогают толкать мет таким же детям. Ему все равно на этот городок. Даже если завтра он сгорит к чёртовой матери, ничего внутри не шелохнется. Позже ему приходится поехать в бар и провести неприятный разговор с друзьями Бетти. Свит Пи в порыве гнева бьёт его затылком о стену, но ничего серьёзного нет, Тони вовремя вмешалась. Теперь Джагхед и ей говорит, что за Королеву нельзя внести залог. И Тони тоже пытается взять себя в руки. Выходит у неё плохо. — Вам надо что-то решать с баром, с этой её девчонкой. Давайте будем реалистами, но суд Купер не выиграет. — Ты разве не знаешь? — Свит Пи все ещё выглядит, как человек, который хочет ударить его. — Автобус на выезде из Ривердейла сгорел. Выживших нет. Как раз в тот день уехала Крис. — На найденной девушке попытались распознать татуировку. Кожа сильно обуглилась. Предположительно это была змея. — Бетти не знает? — Даже не думай говорить ей. Не смей, Джонс. — Я уже был у неё. Довёл до истерики за пятнадцать минут. Сказала больше к ней не приезжать. Что же, пойду уделю время сестре, чтобы не жаловалась, — он отходит к двери, оттолкнув Свит Пи плечом. — Стой, и ты так просто свалишь? — Да, свалю. Да. А знаешь почему? — Джаг оборачивается и бросает на них взгляд, холодный и скользящий, как лезвие. — Потому что Бетти бы ради меня этого не сделала. Бетти бы ради меня не осталась. А я устал. Мне это надоело. Я пытался ей помочь, я даже при облаве, блять, Змей из бара вытаскивал, хотя, если никто ещё не заметил, мы по разные стороны закона. В этом и суть. А теперь снова во всем виноват Джагхед Джонс. Тони, что-то шепчет Стивену, тот хмурится, потом кивает и все таки окрикивает офицера. — Хей, хочешь я налью тебе? Джагхед колеблется. Он слишком давно не пил алкоголь, это может плохо сказаться на нем. Но Джонсу откровенно наплевать, потому что только сейчас он понимает, что хочет напиться до потери пульса. Ему это нужно хотя-бы сейчас. Пока Джелли не одна. Первый стакан бьёт в голову крепостью, обжигает горло, но в целом не пьянит. Второй берет градусом, а после шестого Джагхед не до конца понимает, почему он пьёт в Змеином баре. На фоне голосят люди, ходят туда-сюда. Джонс слышит стук шаров бильярда, и как Тони наполняет ему очередной стакан. Сначала — это он точно помнит, он пил дешёвый виски. Эмоции берут над ним верх. Отчаяние все таки овладевает им, пытаясь утопить в очередном стакане. Он делает глоток за глотком, стараясь уменьшить паршивое чувство внутри. Оно жёстким корсетом стягивает ему ребра, не давая вздохнуть полностью. Он накидался — понимает Джагхед, когда пытается встать. — У меня тут одно правило. Блевать только в туалете или на улице, — она с важным видом протирает бокалы. На улице шумит заведенный мотоцикл и не один. Кто-то приезжает, кто-то уезжает, а солнце медленно клонится к закату. Тони все ещё протирает посуду и наполняет бокалы, но уже не для него. Джагхед лежит лицом на барной стойке и ему повезло, что она чистая. Что бы там не приходило ему в голову, он знает точно, что в мотель нельзя. Нельзя чтобы Джеллибин видела его в таком состоянии. Поспит в машине, не в первый раз. — Вот ты замужем круто тебе, — бормочет Джаг. — Она сделала мне предложение спустя семь лет на ссаной автозаправке, когда я вся в масле и пыталась починить байк, — говорит Топаз, всё ещё натирая стойку. Потом добавляет, любовно оглядывая кольцо на своём пальце. — Не самое романтичное событие в моей жизни. — А я бросил свою невесту. Из-за Бетти. Хотя мы с ней даже не спали. Не разобрался, что к кому чувствую. Знаю, что чувствую себя полным бакланом. Сначала, если тебе интересно, я хотел её трахнуть, — Тони это, конечно, не интересно. — Бетти и Бекка. Они совсем разные, — у офицера изрядно заплетается язык от количества выпитого. Или же только развязывается. — Нет, я Бетти и пальцем старался не тронуть из-за Бекки. Но я не могу жить с девушкой и обещать ей что-то, если не могу этого дать, если не... — Хватит тебе пить, замолкни. Я не хочу слушать, как ты ноешь. Бормотание стихает, становится нечленораздельным и не подлежит расшифровке, теперь Джагхед в большей мере говорит сам с собой, Тони просит отыскать на Джонсе жучки и бумажник. Жучков нет, в бумажнике всего пара долларов. Какой-то он слишком предсказуемый для такого маленького приключения. Проходит ещё немного и Джагхед, совсем потерявший счёт времени чувствует холод. Благополучно забив на ночную прохладу, он закрывает глаза. Холод оказывается деревянной лавочкой в Пиккенс парке, а не открытым окном. И как он в таком состоянии дошёл до парка — загадка человечества. Все конечности ломит, голова раскалывается просто адски. Во рту будто кошки нагадили и хочется воды. Резкий позыв заставляет его повернуться и Джагхед блюет в кусты за этой самой лавочкой, задавая при этом очень мерзкие звуки. В магазине многие оглядываются на него, большинство пренебрежительно, кто-то с жалостью. И уже на кассе с продуктами приходит понимание — бумажника нет. Вот сукины дети. Они обчистили его в этом блядском Змеином баре. Он идёт обратно к машине. Пытаясь не злиться из-за того, что его так нагло облапали. Злится он больше не на то, что они это сделали, а на то, что он потерял свою полицейскую бдительность и позволил это сделать. Когда он подъезжает к мотелю то без труда находит номер Джеллибин, дверь которого, что было весьма предсказуемо, запрета. Он стучит, пока сестра наконец не открывает ему дверь. — Не шуми, Бекка ещё спит, — шипит она, прикладывая указательный палец к губам. Сама же Джонс растрепанная, видно, что только что проснулась. Повернувшись лицом к стене Нолан тихо сопит на второй половине одноместной кровати. Из под покрывала выглядывает только копна тёмных волос, — и где ты вообще был? От тебя воняет свалкой. Джагхед тем временем набирает воду из под крана в первый попавшийся стакан, потому что организм отчаянно требует влаги. — Нажрался, как черт. Ещё то-ли стащили, то-ли потерял бумажник, не знаю, — он хлопает себя по карманам и при этом знает, что ожидать магического появления бумажника в них не стоит. — Ты же обещал, что не пьешь, — говорит Джеллибин недовольно. — И ты так быстро умотал, бросив нас, чтобы напиться? Никого не напоминает? — Мне нужно было кое-что решить. Напился я уже потом. Я должен обсудить это с тобой сейчас? — Да, Джагхед, должен. Потому что я не понимаю, что происходит в последнее время и меня это раздражает. — Хорошо, — он выдыхает, закрыв лицо руками. — Я метаюсь между двумя девушками и не понимаю, кого из них действительно люблю, но при этом одна из них садится в тюрьму и помочь ей никак нельзя, это та девушка, от которой косвенно зависела моя зарплата. Да я искал её родителей, но это нужно было только ей и никому больше, а теперь это не нужно и ей, поэтому я заморозил дело, — Джагхед прерывается на какое-то время, готовый продолжить рассказ. —Стой, то есть ты действительно променял Бекку на ту психичку? — в тоне Джеллибин слышно такую неприязнь, будто это её отношения с Ребеккой. — С «той психичкой», — продолжает мужчина шёпотом. — я даже не спал ни разу. Никого я не променивал. Просто я не могу жить с Беккой и обещать ей все эти звезды и прочую чушь, которую всегда обещаю, если не уверен в том, что их достану. Я действительно не знаю. Я правда запутался и мне правда сложно, поэтому не смей говорить, какой я урод, кричать на меня и думать, что от тебя что-то зависит, — она видела в брате такую злость, которой не видела очень и очень давно. — Просто собирай всё, что успела раскидать по комнате и иди в машину. Они продолжали шёпотом ругаться в мотельной комнате, чтобы не разбудить одну из участниц сложившейся ситуации. — Что? Зачем? — её взгляд в растерянности пробежался по комнате. — Чтобы ты спросила. Я сказал собирай вещи и иди в машину. — Хватит мной командовать. Ты сказал объяснишь мне всё, так объясни. Это касается и меня. — Нам тут делать нечего, мы едем домой, в Сентервилль. — Я... Я не поеду. Там ведь папа. — Да плевал я. Взрослый мальчик, всё решу сам. Мне надоело это. Мы переезжали по Толедо, когда он вышел из тюрьмы, уехали в Сентервилль, чтобы он не нашёл наш адрес. А сейчас я устал. У меня нет никакого желания переезжать куда-то. — Неужели ты хочешь дать ему ещё один шанс? После всего? — Я мог бы дать второй шанс. Вот только это далеко не второй. Джеллибин натягивает штаны, заправляя в них майку. — Только обещай, что разберёшься с этим. Она ходит по комнате в поисках расчески, потом, так и не найдя её, пытается уложить волосы пальцами, чтобы выглядело более опрятно и натягивает шапку. Джагхед не делает ей каких-то замечаний и не говорит, что на улице больше двадцати шести градусов, хотя ночью и было прохладно. Джелли стучит ложкой по краям кружки, когда размешивает сахар в чае. Она Джонс, а что ещё важнее — сестра Джагхеда Джонса и она слишком привыкла к выпадам, чтобы нервничать из-за них. На сто процентов, конечно сказать нельзя, разнервничается ли она. Может расплачется, может нет. И конечно, когда Джагхед остынет он начнёт винить себя в своей же злобе, что он выплеснул на окружающих. Пока Джагхед уходит в ванную, Джелли слегка тормошит Ребекку за плечо. Та приподнимается на одной руке, недовольно ворчит, потирает кулаком покрасневшие глаза. — Что случилось? Почему ты... Одетая? — она оглядывается по сторонам, пытается оценить обстановку. Ничего не происходит, только в ванной льётся вода. — Ты куда-то собралась? — за все время пребывания в Ривердейле, ДжейБи выходила из номера всего дважды: на четвёртое июля и в магазин. Так что это было странно. — Джагхед сказал, что мы уезжаем. Каким бы мудаком он не был, это лучше чем ехать на автобусе. Забив на нервозность и резкость Джагхеда, который с таким рвением хотел сбежать обратно домой, Ребекка не спеша доедала омлет. Джелли отказалась, а вот её брат, тот ещё любитель поесть, внёс свою лепту — нарезал помидоры и зелень — чтобы потом мог без зазрения совести съесть пол сковородки. Бекка будто специально никуда не торопилась. Сидела, подтянув одну ногу к себе так, чтобы коленка торчала из-за стола, она листала соцсети, не соизволив даже одеться. Конечно, он мог бы просто посадить в машину сестру и уехать. Но бросать Бекку? Нет, со стороны Джагхед видел, что повёл себя как мудак, и ему об этом даже напомнили с десяток раз. Тёплое чувство по отношению к этой девушке просто не давало оставить её здесь одну. Она тащилась сюда из-за него, волновалась за Джеллибин. Нельзя просто взять и оставить её здесь. Джагхед, как и все Джонсы — это у них в крови — привык убегать от проблем. Это намного проще чем решать их. Тебя чмырят в школе? Просто не будем обращать на это внимания. Твой отец снова хочет «быть отцом» и часами сидит под дверью, извиняется? Мы просто переедем, если он снова узнает наш адрес или вскроет замок, пока нас нет. Из-за этого откладывается тот же разговор с Ребеккой. И эта проблема, была наверное одной из немногих, которую Джагхед захотел решить. И она оказалась не решаема. Поэтому он выбирает второй вариант. Он заходит к Кевину и Хоакину, чтобы вернуть им полотенце, которое брал, но не говорит, что уезжает. Те и не спрашивают. В машине Джеллибин становится плохо, приходится открывать окна, чтобы дышать свежим воздухом и держать под рукой ингалятор. Джагхед снова проклинает долбанные сигареты. Проходит уже минут сорок с начала поездки, когда телефон в кармане сначала издаёт трель сообщая о входящем пару раз подряд, потом начинают приходить сообщения. Старший Джонс упорно делает вид, что ничего не происходит. Наконец взрывается Джеллибин. — Да возьми уже трубку! — Может быть это кто-то не временный, — говорит Ребекка, молчавшая с самого выезда из Ривердейла. Он не любит отвлекаться от дороги, тем более на смартфон. На экране пачкой высвечиваются входящие сообщения : — Форсайт, возьми трубку. — Мы же обо всем поговорили, ты все ещё зол? — Ответь мне, пожалуйста. — Если ты не хочешь говорить со мной дай трубку своей сестре. Джагхед выдыхает. Дать трубку сестре? Зачем? Чтобы снова надавить на жалость? Панель меняется, показывает входящий вызов от не зарегистрированного номера. При взглядах двух девушек, он сбрасывает вызов. — Кто это был? — Мама, — отвечает он без всякого желания, полностью устремив взгляд на дорогу. — Мама? Наша мама? — Да, Глэдис звонит. Видимо наши родители хотят поиграть в нормальных раз в пять лет. — Зачем? Я не понимаю, что ей нужно. — Ладно, хорошо, папа просто никогда не исправляется, но хочет быть с нами. Все мы знаем, что было, когда он в последний раз жил у нас дома, а вот мама,— странно на самом деле называть её так. Она не заслужила этого слова, даже если дала им жизнь. Она никогда не вела себя, как мама. — она хочет забрать тебя. Ведь дети должны жить с матерью и все такое. А я видимо, соседский, да? — Что значит забрать? Ты же не отдашь меня ей? — она встретилась в зеркале заднего вида с глазами брата. Её взгляд был испуганным. — Мармеладка, конечно, я тебя не отдам, — они замолкают, а Ребекка просто старается не вмешиваться. Это то самое дерьмо, в которое ей лезть не положено. — Почему она думает, что сделала дохрена для твоего воспитания? Это я собирал тебе обеды в школу, делал все эти поделки, даже на твоём выпускном был я. — Тебе повезло, что мы не в Нью-Йорке или в округе Миссисипи. Там ты все ещё несовершеннолетняя. — Если ты хочешь поговорить с кем нибудь из них, ты только скажи, это может быть важно для тебя. Но так, для справки, — добавляет Джагхед. — я не хочу чтобы ты общалась или виделась с ними. — А если я попрошу её выслать денег, ну, на мой колледж? — В последний раз она присылала деньги на твой восьмой день рождения, а на девятый не прислала даже открытку в мессенджер. — А вдруг сейчас что-то изменилось? Раз она написала. — Значит ей что-то нужно, раз она написала именно сейчас. Не могла она просто взять и снова захотеть быть хорошей матерью. Они давно проехали все эти казалось бесконечные клёны. Теперь перед глазами только дорога и земля с жёсткой желтоватой травой на обочине. Пустырь кажется совсем безжизненным, раз в сотню футов где нибудь торчит одинокий куст. Потом вдалеке виднеется городок, который он проезжал в прошлый раз. Он значительно меньше Ривердейла и Сентервилля взятых порознь. — Эм, и прости меня. Простите меня обе, — две брюнетки устремляют свой взор на него. — За то что срываюсь на вас в последнее время, за то, что кричу. Нарушаю все то спокойствие, что у нас было. — Что же, это звучало и в правду искренне, думаю, могу вычеркнуть тебя из списка придурков. — Ой, да иди ты, — Джагхед выходит к местной забегаловке городка за едой, потому что он запомнил, что Джеллибин не завтракала. Да и они с Ребеккой проголодались за пару часов поездки. Табачный шлейф все ещё висит в салоне и приступы астмы случаются чаще обычного. Тоже самое на вокзалах и остановках, где люди выходя из транспорта сразу закуривают. Повезло, что у них есть своя машина. Джаг принимает пакеты с разогретыми хотдогами, бутылку сока. Он кидает взгляд в на машину, в которой Джеллибин тревожно переговариваются с Ребеккой. Конечно, он ни при каких обстоятельствах не отдаст свою сестру. Они её ведь не воспитывали и не знают, что ей нужно. Не знают, как себя вести с ней и когда она ездит в больницу на осмотр. И зачем вообще мама захотела влезть в их жизнь именно сейчас? Что ей нужно, остаётся только гадать. Их отец всегда был неисправимым алкоголиком, сколько Джагхед себя помнил. Джеллибин была слишком маленькой, чтобы запоминать. Но каждый раз он возвращался к ним, вышел он из тюрьмы или запоя, не такая уж и большая разница. Мужчина не знал, кого он терпеть не может больше: алкоголика отца, что регулярно, хоть и редко — на самом деле хорошо, что редко— появлялся в их жизни или мать, которая не появлялась вообще. Она даже не волновалась о них все это время. Ни разу не спросила нужно ли им что-то, хватает ли заплатить за коммунальные услуги или есть ли у Джеллибин тёплая зимняя куртка. На телефон снова приходит сообщение : — Дай мне поговорить с моей дочерью. Джагхед взрывается. Она не говорит, как скучает или что-то в этом роде. Что вообще должны говорить матери, после того, как бросают своих детей? Он не заходит в мессенджер. Сразу звонит. Гудки, как и должно было быть, раздаются всего пару секунд. — Джагги, милый, это ты? — Фу, не говори так, — Глэдис тараторит и он перебивает её. — Ты мне не мать и не мать для Джеллибин. Так что даже не смей звонить сейчас. Не смей просить поговорить с ней. Тебя не было в её жизни и сейчас не будет. — Форсайт, как ты можешь такое говорить? — Могу. И мне наплевать, что ты там думаешь. Я для неё и брат, и мама, и папа. Тебя не было, когда ты была нужна. Так что не смей говорить, что она твой ребёнок, потому что это не так, — на этом гневная речь заканчивается. Джагхед не знает, что он ещё может сказать. Он всегда думал, что скажет маме, когда встретится с ней, но... Теперь когда она нашла его, сказать было нечего. Совсем. Обвинять её? Бесполезно, будто после всего у неё в голове промелькнет хоть капля здравого смысла. Смотря на своих родителей, он видел — что здравый смысл уж точно не передаётся по наследству. — Милый, прости ме... — Провались, — Джагхед нажимает на красную иконку завершения вызова. Он чертовски зол, когда ведёт машину. Чертовски зол когда возвращается в свою квартиру. Пахнет как-то по другому, но возможно, так сказалось слишком долгое отсутствие. Злость не стихает, когда он позволяет Бекке остаться. Это делает все между ними ещё запутаннее. Она его любит и это, конечно, и так понятно. А то, что происходит сейчас? То как она уютно устраивается у него под боком, обхватив руками, а Джагхед никуда не отодвигается. Это даёт ей надежду на что-то большее? Или на то, что вся эта ссора например, было одной большой ошибкой? Пары ведь ссорятся и ничего, да? — Я могу остаться с вами ещё? — Конечно, — он по-прежнему испытывает тёплые чувства к ней. Он слышит как из-за приоткрытой двери ванной льётся вода, как тихо сопит Ребекка у него на груди, её тепло окутывает вокруг и Джагхед проваливается в сон. Сны мелькают один за другим, быстро, всё равно при пробуждения он не вспомнит ни одного из них. Тепло вокруг становится невыносимой жарой, Бекка закинула на него ещё и ногу. Потом Джонс вспоминает, что он него до сих пор пахнет Пиккенс парком и нужно сходить в душ. Но просыпается он совсем не поэтому. Вместо льющейся в ванной воды Джагхед слышит периодически затихающие рыдания. Голосов несколько. Не заботясь обо сне девушки на нем, мужчина подрывается. Сестра сидит на полу кухни, плача и задыхаясь. Ингаляции помогают, но это не приступ астмы. Её лицо раскраснелось, руки обхватывают колени, а рядом сидят родители. Наконец они замечают Джагхеда.***
— Барби, чего случилось? — Олден приподнимается, когда в коридоре слышит в коридоре шаги и ругательства. В основном это: «убери свои ебучие руки» и «я сама дойду». Железная дверца открывается и Бетти ложится на постель. — Джули, свали нахрен. — Охранник домогался? Если ты скажешь мне имя, я воткну ему в живот заточку. — А потом отпинаешь меня ради веселья? Не хочу играть. Этот Джонс тупой придурок. Просто идиот. Почему она могла быть такой тупой? Почему она могла подумать, что Джонс может правда любить её? Что у неё может быть как у других. Джонс просто хотел быть ближе, а потом сдать её. Почему она сразу этого не поняла? Зачем потащил его к себе домой? Во скольких ящиках он успел покопаться, что узнал?