***
Невысокий коренастый мужчина совсем не походит на типичного громилу охранника. Тот не спеша идёт по коридору. В этом крыле стены грязно серые, а плитка совсем не подходит к общему интерьеру — болотно зеленая, такая же как и форма служащего. — Подъём, дамы! Вас ждёт прекрасный, или не очень день! — из громкоговорителя раздается противный, режущий уши гудок, такой, что даже этот охранник кривится. Так себе будильник на самом деле. Он сообщает, что сейчас шесть тридцать. Бетти не любит выходить из камеры, ибо только спят они раздельно, а в течении всего дня даже в туалет в одиночестве сходить нельзя. Она садится на кровати, пальцами расправляя взлохмаченные волосы, до расчески пока не добралась. Она натягивает белую хлопчатую водолазку, а поверх серую футболку, безразмерную и бесформенную с треугольным большим вырезом. На штанах желтый штамп городского округа Ривердейл. Мужчина разворачивается в конце коридора и снова идет обратно. — Давайте, живее, живее, чем раньше вы встанете, тем более длинным будет ваш день! — Еще и этого не хватало! — отзывается какая-то особа дальше по коридору. Больше вслух её никто не поддерживает, но вот мысленно с ней согласны многие. Этот же мужчина проверяет, убраны ли их постели после того как они оделись. Повезло, что он в них не копается. Они чистят зубы, умываются, водой нарочито холодной, чтобы быстрее проснуться. Мятная паста жжёт губы и язык. Проведенные здесь дни скучные и однообразные. Хочется быстрее лечь спать, чтобы наступил другой. Только вот зачем, если следующий такой же? Режим уже забрался в голову. Бетти уверена, что все, кто каким то образом выбирается отсюда, какое-то время еще придерживаются режима. Нестройный ряд всё ещё заспанных, зевающих женщин медленно продвигается с пластиковыми подносами в руках. От этого «бодрого подьема» настроение еще хуже, чем после завтрака. Он не впечатляющий, но и не такой ужасный. Теплый чай с одной ложкой сахара, иногда его, конечно, чередуют с кофе, яблоко и лазанья, запеканка или же какая нибудь каша. Лазанья холодная и мерзкая независимо от погоды на улице, дня недели и настроения повара. Вилок тут нет и это вызывает ассоциации с клиникой для душевнобольных. Там все хоть немного острые вещи могут побудить к не самым лучшим поступкам, да и в целом травмоопасны. Но все же, кто-то мог выбить глаз и ложкой, действительно? Если цель есть, то средства не так уж и важны. Столы длинные и скамья с каждой стороны с легкостью вмещает человек пять или шесть. Купер старается сидеть особливо и не привлекать лишний раз к себе избыточного внимания. Здесь, где Змей в качестве поддержки нет, она чувствует себя убого. Но что-то делать, чтобы привлечь внимание и не требуется: эти женщины сами обсуждают её, бросают оценивающие или насмешливые взгляды. По столовой прокатывается волна шепота. Бетти внезапно ощущает себя в старшей школе, когда становится объектом нежелательного внимания. С ней такого никогда не было, но было же с её друзьями. Хочется, только свернуться комок где-то в самом темном углу, наверно так всегда. Может прием пищи в камере был бы лучше? Трижды в день им отведены специальные промежутки для разговоров по телефону. Ещё, конечно, слишком рано и никто на другом конце провода не возьмет трубку. Бетти знает не так уж и много номеров, а телефонного справочника здесь увы нет. В памяти то и дело всплывают ряды цифр, но они обрываются на середине или из ниоткуда появляется лишнее число. Свит Пи, Чарльз и Кристен, это три номера забитые голову настолько сильно, что нужно хорошенько постараться, чтобы забыть их. Несмотря на раннее время, ещё нет даже девяти утра, Бетти всё равно звонит. Девушка с серьёзным видом надзирателя смотрит, как Купер слушает гудки и накручивает провод на палец. Стивен спит, это понятно. Он любит поспать до обеда и терпеть не может, когда его поднимают с утра, но это всё только потому что тусовки продолжаются до поздней ночи. Крис тоже не берёт трубку, поэтому Купер не дожидается, когда закончатся пятнадцать минут для разговоров и уступает телефон другой женщине. После этого их направляют на учёбу или работу, но так как Бетти нигде не учится и не работает ей здесь скучно. Почему-то они не считают управление баром полноценной работой. — Ну, никто и не обещал, что в тюрьме будет весело, — бормочет она себе под нос. Голос кажется тихим и шуршащим, непохожим на свой собственный. Это первая фраза, произнесенная Купер вслух со вчера. Здесь появилась привычка больше думать, чем разговаривать. Когда в камере была соседка, говорить с ней не хотелось. Когда соседки уже не было даже возможность поговорить пропала. Была ещё Джули из камеры напротив. Она была мельтешащей, раздражающей и часто вызывала мысль — не продлить ли себе срок? Задушив её подушкой, раньше времени не выйдешь. Олден говорила безумолку, даже когда с ней никто не говорил — её соседка была молчаливой и на удивление имела хорошее самообладание. Когда Бетти виделась с ней ещё пару лет назад, до ривердейлской тюрьмы, впечатление сложилось не самым лучшим. Он явно перебарщивала с веществами и пользовалась большим количеством внимания в узких кругах, в общем, была той ещё упырихой и к банде это никак не относилось. Бетти, вслух не скажет, что будучи подростком побаивалась её. Нет, не побаивалась. В их первую встречу к виску Купер был прижат пистолет и это ощущение забыть невозможно. Это не просто побаивалась. Неприязнь укреплялась ещё и регулярными встречами. Ничего сложного. Забери ящики, загрузи в машину, увези в Гриндейл. За пару месяцев схема была отточена до идеального и не имела никаких неожиданных трудностей. В камере напротив Джули была не такой. Совсем. За эти пару лет она стала потрепанной, жалкой и одинокой. От волн напряжения при виде неё не осталось ничего, но Джули Олден всё ещё пользовалась каким-то уважением из-за причастия к ныне не существующей банде. Жалкой же она была только, когда их разделяли несколько метров пространства коридора. Не сидя в отведённой ей камере, Упырица отыгрывалась сполна. В своих кругах знают, что Упыри развалились из-за сына Уокера. Конечно, не совсем из-за него. Но на остаток тех Упырей, которых не посадили при облаве на складе, начались гонения. В Ривердейле не особо разбирались во всех этих бандах и группах. Но эти массовые аресты начались не только в их городе. Тех идиотов не было бы так много на том складе, если бы тогда они просто не решили посмеяться. Они сами себя и потопили. Змеиный принц и его девчонка на побегушках у Упырей. Это, конечно, было весело. . Билли и Беттс вышли из воды сухими, получив только порцию мерзостей от самих Змей. Это был первый раз, когда Бетти напрямую имела дела с наркотиками. И, хотелось бы, чтобы последний. Время уже после обеда. В свободное время можно сходить в библиотеку. Книги там дрянные, но радует, что они там вообще есть. Время на разговоры по телефону в этот раз было больше. Пошли те, кто изначально хотел поговорить. Колонна женщин, замыкаемая в конце охранником удалилась и стало тише. Бетти осталась в камере, у неё не было надобности звонить кому-то. Свит Пи наверняка увидел пропущенный и потом свяжется с ней. А Крис… Крис сделает это, если захочет. У них оставалась нерешённых и довольно серьёзная проблема. Мать Кристен вела не самый хороший образ жизни и это отложило на ребёнке свой отпечаток. Она наверняка сейчас чувствует себя преданной и Купер много думает о том, что оставила её совсем одну. Бетти сначала пыталась, честно пыталась, игнорировать болтовню, но желание подслушать всё равно было сильнее. — Это всё Змеи, понимаешь? — Джули пялится в стену, но периодически всё равно смотрит и проверяет, слушают ли её. — Это они во всем виноваты. — Действительно? — голос её соседки сонный. — У меня никого не осталось понимаешь? Совсем никого. И во всем этом виноваты эти ползучие твари, — или по крайней мере одна тварь. Купер прекрасно знает, что сейчас начнется. Тот самый драматичный монолог, а-ля «я такая бедная, несчастная, у меня никого нет». Желание подслушать пропадает почти сразу и она перелистывает страницу. Нужно брать себя в руки, а не ныть всем окружающим о том, как тебе плохо. — Элизабет Купер, — отчётливо слышно шум в замочной скважине. — пройдёмте со мной. Бетти находится в недоумении. Да, это охранник, которого она видит уже на протяжении нескольких недель. Ничего странного, казалось бы. Но предвкушение уже пускает корни внутри. — А куда мы идём? —спрашивает она, оборачиваясь. Какое-то время мужчина молчит. — К твоему адвокату. Сейчас направо. Адвокату. У неё теперь есть адвокат. Только это всё в любом случае бесполезно. На опыте Змей уже ясно, как работают адвокаты, которых назначает государство. Они не получают приличную сумму от семьи подсудимого или его самого, поэтому и стараются не особо. Комната небольшая и светлая. Воздух прохладный и пахнет антисептиком. На столе бутылка воды, папка и ещё пара каких-то бумажек. На самом деле Купер не особо знакома в чем заключаются все эти беседы перед судом. — Добрый день, Лизабет. Я Камилла Хилл — представитель защиты, предоставленный вам государством. — Здравствуйте, — Беттс проглотила это недоразумение в виде«Лизабет» и села напротив. Женщина выглядела смутно знакомой, наверняка она уже встречала её, когда была на парочке судов у Змеев. — Большое жюри, выбранное Правительством Соединённых штатов, выдвинуло вам обвинения в... — Простите, я немного опоздал. При въезде на территорию возникли некоторые проблемы,— рядом с Бетти усаживается мужчина. Его костюм выглажен, а галстук аккуратно завязан. Он наклоняется ближе и добавляет. — Я подумал, что будет замечательно, если я буду присутствовать, — он подмигивает, улыбаясь. — Камилла Хилл, — представляется она снова. — А вы собственно... — Чарльз Смит, в случае чего буду представлять официальное лицо вашей подопечной. Ближайший родственник. — Ладно... — фыркает адвокат. — Вы прервали меня на... Обвинения выдвинуты за хранение наркотиков в особо крупном размере, распространение не подтверждено официально, также имеются неоднократные приводы в полицейский участок. И... — она листает куда-то дальше. — дело о транспортивке наркотиков последствием шантажа. Суд назначен на начало августа. Они хотят дождаться пока в полиции подтвердят распространение, тогда боюсь результат нашей с вами работы будет неутешительным. Хочу кое-что прояснить, здесь Вы обозначаетесь, как «негласный лидер незаконной группировки». Это так? — Змеи, они вряд-ли незаконная группировка. Ну, банда байкеров скорее... — На суде никто не будет уточнять. Ещё я должна напомнить, что после суда всё Ваше недвижимое имущество перейдёт во власть государства или другого частного лица, если таковое имеется. Родительские права вы скорее всего потеряете. — Как это лишаюсь? —Если Большое жюри решит, что вам нельзя доверять ребёнка. Если бы кто спросил мое мнение, я тоже так думаю. Вы не справились с ребенком, Лизабет, стоит это признать. Вы конечно сможете вернуть их по выходу, но не думаю, что тогда ребёнку уже нужна будет опека, — лицо Бетти покраснело, а брат положил ей руку на плечо. — Не переживайте, уход за детьми это сложно, не каждый с таким справится. Купер покраснела ещё сильнее не только от злости, но и от стыда. — У суда возникли вопросы, каким именно путём Вы получили опеку. У вас нет постоянного дохода, опыта работы с детьми и несколько лет назад вы проходили лечение в пансионе Сант-Аллена на почве посттравматического расстройства. Это должно было вызвать некоторые затруднения, но нет ни одной справки или зарегистрированного посещения этого места Вами после выписки. Нет подтверждения, что Вы вменяемы и можете воспитывать ребёнка. Не может же Бетти сказать вслух: Чарльз очень важная персона и подделал свидетельство об опеке, потому что он ради меня сделает всё. Это правда. Чарльз сделает всё. Он появляется в её жизни не так часто, но старается сделать что-нибудь, чтобы компенсировать своё отсутствие. Из-за этого у него могут быть проблемы на работе, если всё вскроется. А сдавать значок федерального агента не хотелось бы. — Но мне сказали не лезть в это, потому что тут со всем разобрались. Хоть я и не знаю каким путём. Беттс смотрит на Чарли. Смотрит долго и не моргает. Он никак не выдаёт себя, но Купер руку даст на отсечение, что он всё исправил. — На повестке дня всё ещё й остаются наркотики. Прокуратура даёт обвиняемым в распространении наркотиков так называемый выбор, на самом деле никакого выбора нет: в самых вопиющих случаях это выбор между тем, чтобы признать вину и сесть на десять лет в тюрьму, и тем, чтобы пойти в суд, рискуя получить там пожизненное заключение без права досрочного освобождения. — Это пока не доказано, — говорит Бетти, скрещивая руки на груди. — Больше скажу: я даже не знаю откуда они взялись и видела я их впервые в жизни. Меня арестовали, как владелицу бара полного наркотиков. Я не собираюсь признавать свою вину. – Верно сказано, но за хранение в таких количествах дают не меньше. Это двадцать лет, Лизабет. Так что мы в любом случае признаем вину. — Признаем вину, разве адвокат не должен был меня отсюда вытащить? — Это всё что я могу сделать, — Камилла Хилл сохраняет спокойное выражение лица, в противоположность Бетти, дерганной и постоянно ковыряющей ногтями ссадину на лице. — Конечно, мы можем переиграть. — Как именно? — Если признать не только вину, но и невменяемость, то скорее всего срок снизят как минимум вдвое. Или отпустят совсем, потому, что Вы не отдавали отчёт своим действиям и просто не смогли бы провернуть всё это. — Можно быть и дурочкой, чтобы хранить наркотики. А мы... мы можем с Чарльзом !обговорить это наедине? — Конечно, это полностью Ваше решение. Дверь за адвокатом Камиллой Хилл захлопнулась. — У тебя совсем мозгов нет?! — Бетти одной рукой сжимает лацканы пиджака. Шину уже сняли, но пальцы всё ещё слабые. —Ты дал взятку суду? Нет, ты дал взятку суду! — Будто ты бы не сделала этого ради меня, — говорит Чарльз сухо, не так, как в их последнюю встречу. — Одна, небольшая взятка. Ничего не изменит и никому не повредит. — Небольшая взятка? Ничего не изменит? Так почему ты не нашёл мне нормального адвоката, раз уж можешь раскидываться деньгами налево и направо. — Потому что никто не взялся бы за это. Это дело стоит дорого и оно проигрышное. — Проигрышное? То есть до этого оно было проигрышным, а теперь мне предлагают признать себя идиоткой, чтобы выйти из тюрьмы. — Я перебрал абсолютно все варианты кроме этого. Я даже подумать не мог, что ты согласишься признать себя несамостоятельной. — Я ещё не сказала, что соглашусь, — она шумно выдыхает, проводит руками по лицу. — Всё это такое днище, я просто хочу домой. — Значит скоро и вернешься. — А если суд просто снизит срок до пяти лет в лучшем случае? Если они не обвинят меня в распространении. Я выйду когда мне будет двадцать девять, официально невменяемая. — Так, главное успокойся. Всё будет хорошо. — Как ты не видишь, я не нервничаю. Я в ужасе. Я боюсь пяти лет здесь. Надо мной смеялись, таскали за волосы, сломали несколько пальцев по одному, пинали ногами, когда я не могла встать. Я боюсь этого места, Чарли. — Тогда давай мы подумаем вместе, а потом скажем Камилле. — Я хочу домой сейчас. Но я не могу решить, останусь ли я невменяемой дурой или же отсидевшей за хранение наркоты. — У нас в любом случае есть время до августа.***
— Почему она так реагирует на ЭфПи? Я ничего не понимаю… Он же её отец. Он, что? — Тут на самом деле всё просто. Во все случившемся виноват он. И я. И еще много кто. Но Джеллибин обвиняет папу. Так… ух… с чего бы мне начать? Ты же знаешь, что он сидел в тюрьме, — Глэдис отрицательно помотала головой. — Дважды. В первый раз он помог кому-то избавиться от тела. Я даже не был совершеннолетним. Мы с Джелли поняли, что не хотим иметь с ним ничего общего. И когда он вышел, стал нам докучать. Ладно мы переехали из Толедо, чтобы было проще. Потом я узнал, что он снова в тюрьме — покалечил какого-то бедолагу в пьяной драке. Скоро он вышел и быстро нас нашел. Джеллибин предложила дать ему шанс, видимо что-то теплое к отцу в ней еще было. Мы долго говорили, решили, что можно. И пожалели… — Что он сделал, — это был уже не вопрос. Она точно поняла, что бывший муж давно слишком давно не тот мужчина, за которого она выходила замуж. — В один из дней, он привёл к нам домой каких-то своих друзей, я бы не допустил этого, но у меня был патруль. Я не знал. Я был в Уэсте, когда мне начали приходить сообщения. Мне это не нравится. Я не знаю, кто это. Папа уснул, я не знаю как их выгнать. Мне страшно, Джаг. — Что-то было не так. Ещё хуже стало, когда сообщения перестали приходить. Я не знал, что увижу, когда открою входную дверь. Не хотел знать. И лучше бы не открывал. На кухне я встретил отца, по прежнему спящего лицом на столе, три кружки и рассыпанную по полу запеканку. А в соседней комнате была Джеллибин, — он сделал паузу, набирая в легкие побольше воздуха. Пуговицы на кофте расстегнуты, некоторые сорваны. Джинсы вместе с бельём стянуты по лодыжки. Ей даже не хватило сил сдвинуться с места. Запястья были красные, на лице расцветал большой синяк. Мне было больно. Это конечно не сравнится с тем, что она пережила, но мне впервые стало действительно больно и страшно за кого-то настолько. Я знал, что такое случается, но почему то думал, что это случается где-то там, далеко и с нами такого не будет. Отец проснулся почти сразу. Я не понимал, как он мог. Как он мог спать, пока всё это происходило. Его дочь была за стеной. Я выгнал его, было всё равно, куда он пойдет. Меня уволили, мы снова переехали. Вот сюда. Глэдис молчала. Она не знала, что сказать на это. Всё, что она смогла выдавить из себя это: — Мне жаль. Джагхед облизал пересохшие губы. Что-что, но вот этим словам он не сильно верил. Сейчас Глэдис конечно обрабатывала всё это и была в шоке. Но по настоящему жаль ей не было. — Не ври. Я уже устал от того, что все мне врут. «Сам начинаю врать от этого», -—быстро подумал Джагхед и также быстро смёл эту мысль в кучу других, которые предстояло обдумать. Там же были вещи из разряда: «Что делать с Бетти?» и «Попросить новое дело тут, чтобы не заканчивать никому ненужное дело в Ривердейле». — Почему бы ей просто не откинуть всё это? —это был максимально тупой вопрос, который заставил Джонса трижды глубоко вдохнуть и выдохнуть. Ладно, не трижды. — Эта её… болезнь? — довольно сложно и неправильно называть это «болезнью». —она как колючка прицепилась за ней. Ты думаешь, она не хочет жить, как остальные подростки? Не хочет тусоваться, найти себе вторую половинку и просто побыть ребенком еще какое-то время? Ее детство было конечно, длиннее моего, но оборвалось также рано. Она пытается быть как её ровесники, но знаешь, что происходит потом? Джеллибин пьёт таблетки выписанные её лечащим врачом, ходит на сеансы к психологу. Она гуляет, не отрываясь от телефона — мы постоянно переписываемся, просит её встретить или проводить, дома или еще на улице может начать плакать из-за тупой шутки или необдуманных действий кого-то в компании. Мне приходится давать отворот-поворот некоторым её парням, чтобы снова не случилось ничего плохого. Ей не всегда это нравится, мы ссоримся. Отношения между нами натянулись. А теперь появилась ты. Впустила отца в дом, ошиваешься здесь не понятно зачем. Я знаю, что тебе от нас что-то нужно. И я узнаю что, —процедил он. — Спокойной ночи. Джагхед оставляет кружку в раковину, из-за чего ложка громко стукнулась о её край и уходит в комнату к Джелли, оставив Глэдис на кухне одну. Он прикрывает дверь, заворачивается во второе одеяло, подтянув коленки к груди.