Обещания

Аслану не спалось. Он лежал в своей кровати, мучаясь от летней жары и собственных мыслей. Он снова думал о своём детстве, родной стране, родителях, лиц которых не помнил. Перебирал жалкие крупицы воспоминаний, раскладывая их во всевозможные комбинации, тщетно пытаясь восстановить цельную картину. Интересно, есть ли в тех краях море? Какая там погода? Много ли там таких рыжих, как он? Аслан лежал и рассматривал трещины на белом потолке, так сильно напоминавшие ему припорошённые снегом горы из детства. Он всегда был чужеземцем, пленником, человеком второго сорта. Он видел взгляды устремлённые на него: в основном безразличные, редко доброжелательные. Иногда — насмешливые, снисходительные, наполненные презрением, но именно они врезались в память сильнее всего, залезали ему под кожу, будили клокочущий гнев, даже после стольких лет. Наверное, к этому невозможно привыкнуть. В основном, ему нравились его веснушки и рыжина волос. Но иногда — он их ненавидел и, кажется, готов был отдать всё за смуглую кожу и темные волосы, просто чтобы не притягивать все эти взгляды. В основном, он чувствовал себя счастливым — когда делал успехи в учебе, скакал на любимом коне по холмам вдали от города, дурачился с друзьями. Но иногда, оставаясь наедине с собой, он приходил в ужас от расцветающей в его груди ядовитой горечи. Каждый день Аслан проводил на тренировках, яростно отрабатывая движения и повороты, совершенствуя удары мечом, оттачивая тактику боя. Его мышцы ныли, пот застилал глаза, он спотыкался и падал под напором противников, ругался сквозь зубы, поднимался снова. И начинал всё сначала, поворот-выпад-удар, день за днём. Он тешил себя надеждой попасть в отряд элитных войск, быть замеченным главнокомандующим, продвинуться по службе, стать здесь кем-то помимо пленника с чужих земель. Вроде бы, у него получалось. Его план мог сработать. Он стал одним из лучших среди товарищей, выигрывал почти все тренировочные бои, удовлетворенно замечал, насколько точнее становятся его удары левой рукой. А как он радовался, когда впервые победил более старшего и опытного воина. Влад горячо поздравлял его тогда и хлопал по спине, а Лале кинулась к нему с объятиями, звонко смеясь, и он схватил её и кружил, кружил, кружил… А потом, каждый раз совершенно неожиданно, на тренировку приходил какой-нибудь наглый мальчишка из семьи султана или одного из визирей, и Аслан не мог, не должен был выигрывать. Не важно, как безнадёжно плох был его противник, умел ли он вообще держать меч в руках, нужно было поддаваться. Отступать, уклоняться, увиливать, но не нападать. Будущий правитель или высокопоставленный чиновник не мог упасть в грязь на глазах у всех, не мог согнуться пополам от удара, не сдержав выступившие от боли слёзы. Поэтому, каждый раз это делал Аслан. Подставлялся под медленный удар, будто бы случайно. Ослаблял хватку меча в нужный момент. Получал удар, падал, поднимая пыль, шипел сквозь зубы, и вставал под одобрительное улюлюканье толпы, чествовавшей победителя. Он отряхивал одежду от грязи и натягивал улыбку на лицо, присоединяясь к поздравлениям. А потом спешил прочь, не в силах снова слушать слащавые потоки похвалы. Он старался не смотреть лишний раз на лица знатных зрителей, ведь их глаза всегда выражали одно и то же: безразличие, снисхождение, жалость. Он мог заниматься дни напролет, стать лучшим воином во всей империи, но так и остаться никем. Он родился не в том месте, и это уже никак не исправить. Его амбиции были смешны, план не сработает. Всё было бы по-другому, будь он на родине. Аслан закрыл глаза и снова пытался вглядеться в мутный образ снежных горных вершин, пушистых белоснежных облаков, зацепившихся за их макушки, старался поймать прохладу ветра на лице и кружащий голову запах разнотравья. Он сильнее сжимал веки и прислушивался к своим ощущениям, надеясь, что сможет выудить новые образы, картинки, обломки воспоминаний. Но… ничего. Лишь ноющая ссадина на боку, духота османского лета и мёртвая тишина ночи.