Обещания

Сначала Лео думает, что это Влад, что всё дело в нём. Таинственный незнакомец, возникший из ниоткуда, с чистым профилем во всех базах данных. Мрачный, нелюдимый, с необъяснимыми приступами агрессии. Загадочный антагонист, тёмный гений, главный злодей истории. Когда Влад забирает Лайю к себе в замок, Лео зол, полон решимости и самую толику рад. Он наконец-то нашел причину страха, сжимающего его когтистыми лапами с самого момента знакомства с мисс Бёрнелл. У него сразу появляется план. Он отправится в замок этого Влада и увезёт Лайю оттуда, отправит в безопасность, домой в Штаты, где её никто не достанет: ни Влад, ни карпатская нечисть и прочая дрянь. Но это не Влад и дело не в нём. Да, он определенно загадочный и мрачный, скрывающий за стенами замка и показной холодностью намного больше, чем открывает миру. Но если он и тёмный гений, то с благими намерениями, плохо скрытой болью и зияющей раной на месте сердца. Вопреки всему, Лео с удивлением находит в нём поддержку, пусть своеобразную, но более искреннюю, чем от кого-либо ещё. Влад точно что-то знает. Лео пробует завязать с ним разговор много раз, напрямую и обходными путями, но Влад — словно каменная стена. Он не хочет или не может ничего рассказать, только окончательно сводит Лео с ума просьбой следить, чтобы Лайя всегда была в безопасности. Страх Лео растет день ото дня, преследуя его в разных обличьях наяву и во сне, и Лео не знает, что хуже. Каждый его день наполнен Лайей, её мелодичным смехом, теплотой улыбки, нежностью её поцелуев. Каждый его день отравлен тревогой за неё. Напасти будто ходят за ней по пятам, виснут над ней тёмным облаком, охотятся как дикие кошки за птичкой. Пока он разговаривает с Владом в библиотеке, в подвале замка творится чертовщина. Лайя, опутанная лозами, лежит на алтаре, будто жертва тёмному богу, заботливо подготовленная и украшенная каким-то извращенцем. При виде неё, сердце Лео пропускает удар от шока, гнева, и смутного ощущения дежавю всего происходящего, что на самом деле пугает больше всего. Это ощущение повторяется через несколько дней. Он выходит из замка, и Лайя бросается к нему, с силой вцепляется в его пиджак; она вся трясётся и дрожит. Всхлипывая, она рассказывает, как её только что чуть не убили ведьмы за замком, и спасла девочка-кошка. Он успокаивает её, закрывая в своих объятиях, благодарит удачу, кошку и всех известных богов, и думает, что его опять не было рядом. Он в бессилии стискивает зубы. И во сне он не находит покоя, ведь там тоже сущая чертовщина. Он — воин древней империи, с ним Влад, то ли ранняя версия хозяина замка, то ли он и есть. А ещё в каждом его сне — Лале. Он готов поклясться, что это Лайя, ещё подросток, в другом времени, с другим воспитанием, но она. Потому что таких совпадений не бывает. Потому что Лале заставляет сердце биться чаще, но он не чувствует себя предателем. А ещё, потому что над ней витает такое же тёмное облако грядущего зла, готовое вот-вот разразиться громом. И всё до того реально, что он путает сон с явью. Его сон — это покои будущего султана, это открытая пинком дверь, это меч в руке, и Влад по правую руку. Перед ним сидит Лале, вжавшись в угол роскошной кровати, как загнанный зверь. В её глазах слёзы, леденящий страх и отвращение, лямка её платья съехала с плеча. Мехмед, склонившийся над ней, оборачивается и трусливо пятится назад, увидев направленные на него обнажённые мечи. Лео триумфует. Сегодня удача на его стороне. В этот день он засыпает вместе с Лале и Владом, и чувствует себя абсолютно счастливым. Но новая ночь приносит новую сцену, расплывчатую, с недостающими деталями, но вместе с тем потрясающе реальную. Карие глаза, то ли Лале, то ли Лайи… или их обеих? Глаза, блестящие от слёз, тёмные от горечи и страха. Бледное лицо с нежными чертами, искажёнными болью. Лео не может понять, что это, сон, или явь, или наваждение. В нём — тревога, готовность броситься в бой; он чувствует каждой клеткой тела, что нужно сделать. Он должен спасти её, спасти, спасти… Лео полон решимости, он собирает все силы чтобы рвануться вперёд, но его тело тяжелее сотен валунов и оттого не двигается, жалкое в своей беспомощности. Густой туман застилает всё вокруг, детали сливаются в одно бледное пятно, и перед ним остаются лишь карие глаза, огромные и тёмные как вселенная, прожигающие его насквозь. В них нет больше страха, только смирение, свет и л ю б о в ь. Всё желтеет как вековой пергамент, затухает как пожухлая ноябрьская листва, и из карих глаз утекает жизнь, оставляя их неподвижными и совершенно бесцветными. У него не получилось. Больше нет ни боли, ни страха, ни любви. Лео падает и проваливается в водоворот, в чёрную воронку пустоты… Он резко вскакивает на кровати. — Эй, что такое? Ты как будто призрака увидел, — сонная Лайя лежит на подушке рядом и улыбается, глядя на него. Тиски на секунду разжимают его грудь, его Лайя здесь, с ним, жива и невредима. Он вцепляется в неё как в спасательный круг, сжимая крепко и нежно, зацеловывая её лицо. Она тепло смеётся, целуя его в ответ, и смотрит выжидающе, явно не понимая его внезапного порыва. — Лео, всё хорошо? Мне приятно, что ты так рад меня видеть, но сейчас середина ночи. Давай спать? Лео соглашается. Он надеется забыться сном, на этот раз без сновидений. Лайя устраивается у него на груди, чуть повозившись, находя удобное положение. Лео натягивает одеяло повыше и обхватывает её рукой, стараясь защитить, обезопасить от тьмы которой полнится всё вокруг. Он закрывает глаза и вслушивается в её размеренное дыхание, вдыхает запах её волос. Он наконец чувствует накатывающую дрёму, но внезапно вздрагивает и вновь просыпается. По спине пробегают мурашки от обжигающе-ледяного прикосновения, заставшего его врасплох. Это уже знакомые ему когти подкрались и вцепились в горло, парализуя, отравляя, сводя с ума. Страх.