***
Голову разрывало на части. Не оставалось ни одной, даже маленькой частички, которая могла бы отключиться от этой боли, и он мог только тихо подвывать от накрывавших его волнами приступов. Этот побег случился вопреки всему, даже его собственному желанию. Сцена разоблачения, устроенная ему Лань Сиченем, потрясла Не Хуайсана до глубины души. Он наверно впервые в жизни позволил себе быть тем, кем давно стал. До конца. До самых затаённых в глубине души частичек его истинной сути. А кем он был всегда в этой жизни? Марионеткой в руках сначала брата, потом его убийц. После сам решил сыграть с судьбой, по своим правилам. И, как прожжёный крупье в игорном доме, она сначала подарила ему ложную надежду, проиграв первый раз, но забрала выигрыш уже на следующем круге. А он, послушно поверив, что будет теперь всегда в выигрыше, поставил на эту партию всё. Всё, что имел. И теперь проиграл вчистую. А ведь давно уже должен был понять, что играть с этой старой каргой бессмысленное занятие. С самого своего рождения он все ждал: вот, ещё чуть-чуть, и удача повернётся к нему лицом. Но всё время дожидался только одного — полного и окончательного проигрыша. Раз за разом! Родиться в кровожадном ордене мясников, главы которого поколениями сходили с ума из-за искажения ци, — и вот дорога к личному самосовершенствованию закрыта раз и навсегда. Восхищаться и надеяться на старшего брата, который точно возьмёт на себя все тяготы руководства Великим Орденом, — и вот брат умирает от искажения ци, а он сам внезапно для себя с головой попадает в омут клановых распрей и интриг. Любить всё изящное и красивое — каллиграфию, веера. Обожать охоту и рыбную ловлю, надеяться провести всю жизнь, как молодой и богатый господин, беззаботно и радостно — и вместо этого тренироваться с ненавистной саблей, постигать азы заклинательства, учить совершенно бессмысленные правила и переплетения родов Великих Орденов. Он всю жизнь хотел и выбирал сердцем одно, но судьба, словно насмехаясь над ним, щедро предоставляла совсем другое. И насмешливо ждала: ну как? Нравится? Доволен? И Не Хуайсан учился. Делать, что ждут другие. Быть довольным от того, что научился обманывать этих других. Единственный, кому он позволял себе открыться и дерзить, был его брат. Которого Не Хуайсан любил и ненавидел всем сердцем. И восхищался. И возлагал все свои робкие надежды. Что, если он немного подыграет брату, потянет время, распишется в собственной неполноценности, от него наконец отстанут. И он сможет просто жить своей жизнью. Окружая себя изящными предметами и изящными людьми. А брат со временем привыкнет. И тогда они просто смогут быть оба счастливы, каждый в своём. Ведь, что ни говори, но Не Минцзюе любит его и бережёт. И заботится, как может. Все эти мечты были вдребезги разбиты одним ужасным днём, когда его родной брат попал под искажение ци, принялся убивать всех направо и налево и в конце концов умер сам. После этого он больше не мог уходить от правды и был вынужден узнать всё. И эта реальность потрясла его. Чем больше он понимал, тем больше леденела и ожесточалась его душа. Потому что то, чего он хотел, было возможно и вполне могло случиться. Если бы кто-то, беспринципный, жадный до славы и денег, не останавливающийся ни перед чем, не протянул свои холодные щупальца в сторону его ордена. И как следствие к его главе. И вот его сильный, наводящий на всех ужас одним своим видом, брат мёртв, а его убийца безнаказанно купается в лучах славы. Сначала Незнайка наивно полагал, что эту мучительную историю тщательно расследуют, в конце концов, чтобы сделать свои выводы, даже ему не понадобилось много времени и труда. Но дело замяли. Погоревав для вида, все вернулись к своим повседневным делам, и тут Хуайсан понял, что его разрушенная жизнь, смерть его брата, все последующие за этим события, просто канут в Лету навсегда. И смириться с этим он не смог. Тогда то в глубине души Незнайки родился новый Не Хуайсан. Именно тогда он разделил себя на две, совершенно независимые друг от друга личности, которые теперь делили его тело между собой. И со временем научились неплохо так уживаться. Прежняя, зависимая, слабая часть усердно продолжала выживать, играя роль Незнайки. И всех это устраивало. Даже его так называемый названный брат не заметил подмены. Или не хотел замечать. Ведь это наводило на определённые выводы. Которые заставляли бы Лань Сиченя пересмотреть свои столь нежные отношения с занявшим место его брата Цзинь Гуанъяо. Зато вторая, холодная и расчетливая, точно и ясно подмечала и запоминала всё. И ложь нового Верховного Заклинателя. И равнодушие бывшего брата. И молчаливое избегание всей случившейся истории в мире остальных орденов. Именно тогда Не Хуайсан научился ждать. Молчать. Помнить. И смиряться с правдой жизни. С тем, что брат не просто мёртв, но его тело было осквернено и искалечено. С тем, что он теперь должен отомстить за это ужасное преступление. С тем, что тот, кто должен был помогать ему во всём, миловался с убийцей, даже не скрывая этого. И с тем, что он может победить, только переступив через правила и законы мира заклинателей. И в его правом деле поможет ему только Тёмный Путь. Он долго сомневался. Боялся. Метался в сомнениях. Но не видел ни одной альтернативы, ни одного другого варианта. Он поставил на кон всё и выиграл. Впервые в жизни он обыграл, как думал, свою судьбу. Исправил записанные в Книге Жизни страницы. Дописал в них свою версию событий. Первые месяцы после случившегося в храме Гуаньинь он был, словно во сне. Все его самые смелые мечты сбывались. Всё постепенно вставало на свои места. И он хотел отдохнуть. Вернуть себя себе и навсегда забыть ту страшную и полную жажды крови часть. Но, как оказалось, она совсем не собиралась исчезать. Наоборот, теперь, добившись своего, она с каждым днём занимала всё больше и больше пространства. Требовала, искала новые цели. Она шептала по ночам о том, что не все виновные понесли наказание. Что теперь, когда он стал Верховным Заклинателем, все должны узнать его настоящую силу. Научиться бояться его и уважать. Как когда-то уважали и боялись его брата. И вернуть былую славу Ордену Не. И теперь уже некому будет мешаться под ногами. Но неожиданно вышедший из затвора Лань Сичень совсем не хотел отходить от дел. А его вдруг спевшийся с вызванным для мести Вэй Усянем брат, вообще не вписывался ни в какие рамки и ожидания. Не Хуайсан ожидал, что другие будут продолжать плясать под его мелодию. Но они не хотели. И он понял, что теперь просто не может, как раньше, отпустить всё на самотёк. И принялся за уже знакомое дело. Снова поднимая старые связи, шевеля нужные ниточки. Его любовь к охоте и ловле рыбы голыми руками прекрасно пригодились, когда он осваивал техники Ночных Теней. Он, конечно же, понимал, что тех высот, которые достигли его соученики уже не займёт. Но среди людей, с которыми он теперь общался, вся эта наука вполне создала ему заслуженную и опасную репутацию. Его это устраивало. Он привык жить двойной жизнью. И именно эта особенность теперь помогла ему сбежать. Потому что вырвавшаяся на свободу его теневая часть теперь главенствовала повсеместно. И она совсем не хотела уходить в привычную тень. Она убивала, требовала своего и жаждала мести. А глупый Незнайка был затолкнут далеко внутрь. Вместе со своими веерами, каллиграфией, любовью к изящному и прочей чепухой. И со своим наивным и глупым желанием искупить всё, что натворил, тоже. Смерть не входила в планы Не Хуайсана. Он хотел жить. И мстить. И потому сейчас терпел жуткую боль от теневого преображения. Позволившего ему взять под контроль заклинателя, заставить того поменяться с ним одеждой и притвориться больным. В то время как сам Не Хуайсан сбежал. Сейчас, отлёживаясь в заброшенном доме недалеко от Безночного города, он судорожно думал, что делать дальше. Идти куда-либо было опасно, его каждая собака знала. Никаких друзей, которым он бы мог довериться в подобной ситуации, у него не было. Да и быть не могло. Он в последние годы доверял только силе страха и денег. И больше ничему и никому. Люди были для него пешками в его игре. И не могли быть чем-то большим. Он привык доверять только себе. Это место он знал ещё со времён трагических событий тринадцатилетней давности. И тут мог отлежаться несколько дней. Но дальше ему надо было уходить. Куда, он и сам не знал. Но пока что подальше от всех, кто мог бы узнать его в лицо и потребовать ответа за его действия. Его время ещё не пришло, а Не Хуайсан мог ждать, как никто другой.***
Сичень исследовал тело заклинателя, которого использовал для побега Не Хуайсан, и сам не верил увиденному. Даже не смотря на всю жестокость и беспринципность действий, тот всё равно оставался тем далёким Незнайкой, которого он иррационально привык считать младшим братишкой и проступкам которого всегда старался найти объяснение. Даже играя по его правилам, Сичень всё равно до последнего надеялся, что Хуайсан не преступит черту. Что он опомнится, и его ещё можно будет вернуть. Пока нож охранника Незнайки не воткнулся в грудь поддельного «Лань Сиченя». И тот не осознал, что Не Хуайсан был готов его реально убить. И что он давно уже шёл по Тёмному Пути, и не понятно было, как далеко в нём продвинулся. Лань Сичень знал, что заклинатель, напавший на его брата, практикует запретные заклинания, но не понимал до последнего, что это был сам Хуайсан. И это уже не шутки и не игры, и что тогда ночью, когда на него напали, Цзян Ваньинь, оказавшийся весьма кстати рядом, реально спас его от неминуемой гибели. При мысли о Цзян Чэне из груди Сиченя вырвался непроизвольный вздох. Совершенно не понятно, почему, но он впервые за долгое время чувствовал тепло, когда думал о другом человеке. События в Храме Гуаньинь перевернули всю его жизнь с ног на голову. Он потерял привычные опоры, а новые, спешно выстроенные, не давали ему ни капли облегчения. На фоне обманывавшего его до последнего вздоха Яо, внезапно открывшаяся кристальная честность и прямота главы ордена Цзян поражала. Невольно став свидетелем выяснения отношений Цзян Ваньиня с братом, глава Лань впервые посмотрел на главу Цзян другими глазами. Вражда двух названных братьев стала такой же легендой, как и привязанность Лань Сиченя и Верховного Заклинателя друг к другу. В то время, как одни обсуждались по свету, как заклятые враги, про других перешептывались и перетирали, как про заклятых друзей. И вот какой финал ждал их всех! Грубый и враждебный Цзян Чэн плакал, как ребёнок, от осознания правды, скрываемой от него братом. Который делал это не из корысти, а, наоборот, из самого искреннего и чистого желания не причинять боли родному человеку. И они оба, крича и обвиняя друг друга, так искренне и бескорыстно любили. Помогали. Защищали один другого. Вся их вражда мгновенно обернулась самой яростной и верной преданностью. Чистой, как самый сверкающий алмаз. На фоне разбитого вдребезги сердца Лань Сиченя, вероломной лжи Цзинь Гуанъяо, честность и прямодушие Цзян Ваньиня поражали в самую душу. Он много думал обо всём этом в своём годовом затворе. Перебирал события прошлого, все крохотные маркеры обмана Яо. И слова Хуайсана, брошенные в порыве отчаяния. Их режущая ясность ранила Лань Сиченя, потому что Не Хуайсан был прав. Он действительно до последнего глупо надеялся, что их с Яо отношения могут быть оправданы их верой друг в друга. Так же, как минутная вспышка эмоций перечеркнула многолетнюю вражду двух Героев Ордена Цзян, так и что-то новое, что Яо скажет или сделает, даст Сиченю шанс найти всему оправдание. Но ничего не случилось. Кроме того, что Яо в последний момент передумал его убивать. И это было, наверное, единственное в их жизни, во что Лань Сичень мог твёрдо верить. И на фоне той чистоты и преданности друг другу, которые жили в Вэй Усяне и Цзян Ваньине, их красивая, но полностью лживая связь с Яо вызывала у Сиченя отвращение. Он не верил теперь никому, даже себе. И только Цзян Ваньинь с его отчаянием, слезами и грубостью вызывал внутри странное тепло. И иррациональное желание узнать именно Цзян Чэна. Не главу ордена Цзян, с которым он был знаком многие годы. А того человека, который плакал в храме Гуаньинь. И который никогда не обманывал тех, кого любил и признавал в своём сердце. Именно поэтому Лань Сичень, сам себе удивляясь, написал тогда главе Цзян письмо с просьбой принять Вэй Усяня под свою опеку. Он точно знал, что тот не откажется. И будет рад помириться с братом. И будет защищать его до последней капли крови. Хоть и порицал его на каждом углу, пытался убить и преследовал тринадцать лет даже самую лёгкую его тень. Потому что теперь Лань Сичень понимал истинную цену ласковым улыбкам. И знал, что при прочих равных, он лучше выберет грубую ярость против притворной мягкости. А дальше, когда события стали необратимы, и Не Хуайсан пошёл по самому жёсткому сценарию, Сичень смог довериться только Цзян Ваньиню. Без попытки объяснить это брату или дяде. Без попытки объяснить это даже самому себе. Просто он нутром чувствовал, что тот не подведёт. И он не подвёл. Мечась между клановыми интересами и спасением брата, между необходимостью делать сложные выборы каждую секунду, открывшийся Лань Сиченю с новой стороны такой незнакомый Цзян Чэн неожиданно дал потерянную, казалось, уже навсегда опору. И Лань Хуань, дувший в последние два года даже на холодную воду, вдруг поверил. И позволил себе разделить впервые в жизни свои действия не с братом, а с совершенно чужим, казалось, человеком. Не главой ордена Цзян. А с Цзян Ваньинем. Их синергия поразила Лань Сиченя. Это был совершенно новый в его жизни опыт. Он никогда раньше не чувствовал такого азарта, возбуждённой радости от того, что не один. И что его плечо прикрывает кто-то другой. И он не мог отвести внутреннего взора от этого столько лет казавшегося чужим и грубым заклинателя. Который в одночасье стал таким понятным и близким. И когда Цзян Чэн ударил его по лицу, вспылил и убежал, Лань Хуань вдруг наряду с чувством вины и сожаления испытал облегчение. Потому что впервые с ним взаимодействовал не глава Цзян, а Цзян Ваньинь. И это было так неожиданно вдохновляюще. Это вдыхало жизнь в его, казалось, навсегда застывшее сердце. И ещё он понимал, почему не объяснил всё сам ни брату, ни главе Цзян, почему предпочёл отделаться запиской. Потому что пока просто не мог никому довериться. Иррационально, но он всё ещё был ранен предательством Яо. И потому доверял только себе, рассчитывал только на себя и действовал только сам. Он хотел, чтобы другие не вмешивались, и решил отстрочить факт их прозрения до последнего момента. Тем самым развязывая себе руки и не пытаясь бороться со своими внутренними страхами. Но при этом в потоке развернувшихся событий его истинная часть притянула к себе бессознательно того, кому могла довериться. И впервые в жизни это был не брат и не близкий человек. Против воли и намерений самого Сиченя, он прислонился спиной к спине Цзян Ваньиня. Не сумев высказать это вслух, он, тем не менее, положился на него в своих действиях. И Цзян Чэн не подвёл. А потом также искренне, как он любил и ненавидел, глава Цзян всё высказал Лань Сиченю одним ударом. Ударом, который говорил, что они уже не просто главы союзных орденов, но два человека, вдруг внезапно встретившиеся посередине дороги. Белый орёл, всегда летающий на высоте облаков, и красный лев, обитающий в глубинах леса, вдруг пересеклись на мгновение. Но этого оказалось достаточно, чтобы их теперь навсегда связала эта мимолётная, но удивительная встреча. Огонь всегда остаётся огнём, а вода всегда остаётся водой. Их пути различны, а свойства противоположны. Но однажды они могут сделать выбор больше не сражаться и не противостоять друг другу. И тогда при всей своей различности они вдруг могут сказать, что отныне — мы вместе.