***
Вэй Ин с утра не понимает, что случилось с братом. Тот непривычно тих и задумчив. — Что тебе написал глава Лань? Вы поссорились? Цзян Чэн растеряно смотрит на Усяня. — А? Ты о чём? …. Нет, — он словно витает в своих мыслях и совершенно не реагирует на брата. — Тогда что случилось, Цзян Чэн? Тот молчит. Наконец его лицо приобретает привычное мрачное выражение. Глава Цзян пристально смотрит на брата, словно оценивает его на предмет доверия. Тот удивлённо ёжится под колючим взглядом. Он знает о Цзян Чэне всё и даже больше. Что же это за новость, что тот ещё думает: делиться ею с ним или нет. Наконец, словно что-то решив для себя, Ваньинь решается. — Вэй Усянь, мне надо обсудить с тобой, …. Кое-что очень важное. Вэй Ин кивает головой, предлагая продолжать. — Вчера произошло одно очень важное событие, и я теперь не знаю, как дальше с этим быть. Цзян Чэн непривычно мнётся и тянет время. Даже когда он признавался в своей связи с главой Лань, он не был так растерян. — Да что такого важного случилось, не тяни! Ваньинь вздыхает. И наконец, набравшись решимости, выдаёт: — У меня есть сын! Я вчера только узнал об этом. Усянь ошеломлён. — Как? Когда? От кого??? — вопросы сыпятся на Цзян Чэна как из рога изобилия. — Подожди, Вэй Усянь. Это долгая история. Усянь вскакивает и быстро пересекает комнату из угла в угол. Когда он слишком взволнован, ходьба помогает ему взять себя в руки. Наконец он слегка приходит в себя. — Давай. Поделись со мной всем, и вместе подумаем, что делать дальше. Цзян Чэн кивает. На секунду его лицо мрачнеет, словно он погружается в не самые приятные мысли. Но вскоре Ваньинь берёт себя в руки и начинает рассказ: — Это, скорее всего, случилось после происшествия в храме Гуаньинь. Вэй Ин ошеломлённо смотрит на брата. — Ты даже не помнишь, когда это случилось? Тот злобно зыркает в ответ. — Я даже не помню его мать! Потому что из-за всех событий того дня я напился в хлам. И пошёл искать себе приключения на свою задницу. Он молчит, пытаясь найти нужные слова, но, быстро оставив эту затею, продолжает. — Я искал шлюху, чтобы снять напряжение. Я был пьян и расстроен. Зол. Мне было больно и страшно. В результате я оказался в придорожной канаве, в невменяемом состоянии. Вэй Ин изумлён. Он с трудом может представить себе своего высокомерного и самодовольного брата пьяным в придорожной канаве. Но Цзян Чэн продолжает: — Она нашла меня и привела к себе. Я плохо помню, что было потом, но мне казалось, что я приставал к ней, и она согласилась. Он испуганно смотрит на брата и тут же нервно добавляет: — Добровольно! И не смотри на меня так. Я, наверно, ей понравился. Ведь она…. — он мнется, — она оказалась девственницей. Усянь присвистывает. Его вечно занятой брат, гроза и ужас всего мира заклинателей, не устаёт за последние полгода изумлять уже, казалось, видавшего виды Старейшину Илин. — Утром я плохо помнил всё, что произошло. И я… — Цзян Чэн краснеет, потом бледнеет, потом с трудом выдавливает: — Я, кажется, предложил ей деньги за ночь… Вэй Усянь трёт лоб. Он примерно представляет реакцию молодой девушки на утро. И ему безумно жаль её. — И что было потом? Цзян Чэн морщится. — Она выгнала меня. Я был с похмелья. Не помнил ни дороги, ни адреса. Даже имени её не спросил. Город был мне совершенно не знаком. А когда я отоспался в гостинице, позже не смог её отыскать, как ни старался. Они некоторое время смотрят друг на друга. Каждый из них успел понаделать много всего нехорошего. И, рано или поздно, наступало время платить за свои ошибки. — А откуда ты знаешь, что это твой сын? — Его оставили ночью возле ворот Пристани Лотоса. С ним было это письмо и моя лента… Тогда ночью она мыла и расчесывала мои волосы, а потом… Цзян Чэн горестно вздыхает и, махнув рукой, достаёт из кармана смятое письмо. Вэй Ин берёт его и читает: «Уважаемый глава Цзян. Я старая и больная женщина и поэтому прошу заранее простить меня за мой почерк и возможные ошибки. Рука моя, как и моё зрение, слаба, и я пишу это письмо, находясь на пороге смерти. Скорее всего, когда вы будете его читать, я уже буду мертва. Моё имя, как и имя моей дочки, которая является матерью вашего, как вы уже, наверно, догадались, сына, ничего вам не скажут. Мы простые люди и всю жизнь провели в том небольшом городе, куда вас не надолго занесла ваша великая судьба. Моя дочь увидела вас и полюбила с первого взгляда. Поэтому она и позволила себе такое, как вам могло показаться, неприличное поведение. Поверьте, она была очень чистая и честная девушка. И она всей душой любила вас и потом позднее вашего сына. Которого родила через девять месяцев после той встречи. Она никогда не жаловалась и не обвиняла вас ни в чём. А я была слишком стара и слишком любила её, чтобы задавать вопросы. Единственное, что она сказала мне перед смертью, это было ваше имя и в доказательство эта лента, которую она, по её словам, расплела из ваших волос. Я никогда бы не осмелилась тревожить такого прославленного и уважаемого заклинателя, но я стара и слаба. А моя дочь умерла полгода назад от горячки. И теперь ваш сын остался совсем один и, кроме вас, мне некого просить позаботиться о нём. Он не знает того, что вы его отец. И вы сами решите: говорить ему об этом, или нет. Его зовут Шуи Мин. Шуи от иероглифа «вода», Мин от иероглифа «светлый, яркий, ясный». Он хороший, но слегка застенчивый мальчик. Пожалуйста, в память о моей дочери, позаботьтесь о нём.» Вэй Усянь ещё некоторое время поражённо молчит. Потом поднимает голову. — Где он? Ты позаботился о нём? Цзян Чэн яростно смотрит в ответ: — Ты меня за кого принимаешь? Конечно же, я позаботился о нём! Даже если бы это был и не мой ребенок, то я никогда бы не выкинул за порог осиротевшего трёхлетнего мальчика. Внезапно в дверь стучат. — Входите, — Цзян Чэн не поворачивает головы. Вэй Усянь наконец приходит в себя. — Ну, надо ещё, конечно, проверить. Кто-то мог просто воспользоваться твоим беспамятством и попытаться через ребёнка обману… Он замолкает на полуслове. Потому что следом за неизменным замом его брата в комнату заходит живая копия Цзян Чэна. Вэй Ин словно переносится в давно забытое время их детства, словно оживает перед ним прошлое в лице заплаканного мальчика. Который искоса меряет их нахмуренным взглядом и напряжённо замирает посреди комнаты. Цзян Чэн вдруг меняется в лице и, вскочив, начинает хлопотать у столика с едой. Он протягивает мальчонке чашку с чаем, какое-то пирожное. Тот мрачно смотрит в ответ и потом с размаху ударяет по протянутой руке его брата. Вэй Усянь трёт глаза. А мальчишка, насколько позволяет его писклявый детский голосок, громко заявляет: — Не хочу! Всё, что может произнести изумлённый Вэй Усянь, это: — Тебе надо будет хорошо подумать, как рассказать о нём главе Лань!***
В эту ночь Хуань как будто задался целью убить себя или Цзян Чэна, или их обоих сразу. Не давая ни секунды передышки, он яростно насаживается на плоть ошеломлённого любовника. В какой-то момент Цзян Чэн открывает глаза от странных всхлипов и резко замирает. Лицо лежащего под ним Лань Хуаня залито слезами. — Что? Тебе больно? Чем ты так расстроен? Цзян Чэн испуганно дергается, но сильные руки Лань Сиченя крепко прижимают его назад, на давая сдвинуться даже на миллиметр. Иногда Цзян Чэн просто забывает о том, какой мощью обладают хрупкие с виду руки Лань Хуаня. И каким сильным он может быть, если захочет. — Нет. Дело не в тебе Лань Хуань резко переворачивает застывшего любовника на спину. И, оседлав того сверху, он, сам контролируя процесс, продолжает яростную скачку. Цзян Чэн некоторое время изумлённо позволяет Хуаню это безумие, но слёзы, потоками текущие из глаз любимого человека, придают сил. — Стой, подожди! — Цзян Чэн крепко прижимает к себе залитого слезами Лань Хуаня. — Отчего эти слёзы? Почему ты плачешь? Лань Хуань пронзительно смотрит в ответ. Сейчас он плотно прижат к Цзян Чэну, и его тело глубоко принимает в себя плоть любовника, ближе не бывает. Он не вытирает бегущих слёз и просто пытается продолжить. Но Цзян Чэн не даёт, удерживая его почти против воли. Наконец, словно сдавшись, Лань Хуань утыкается в плечо Цзян Чэна. От его всхлипов всё внутри того сжимается, и он уже почти не чувствует возбуждения. Он гладит рыдающего навзрыд Хуаня, как маленького ребёнка, но тот только сильнее утыкается ему в плечо. Потом, резко оттолкнув от себя руки Цзян Чэна, Хуань снова срывается в ошеломляющую скачку, и они, позабыв обо всём, любят друг друга, как в последний раз, как будто они последние в мире люди, и завтра наступит конец света. И когда тела, не выдержав всей этой гонки и накала, обмякают в бессильном экстазе, Сичень наконец отпускает обессилевшее тело любовника. Он хрипло дышит, навалившись на Цзян Чэна. Тот обнимает в ответ, но не может разделить их тела. Лань Хуань продолжает удерживать его в себе почти силой, не давая Цзян Чэну отстраниться. — Я плачу потому, что я люблю тебя! Тихие слова, впервые сказанные вот так, без оговорок и намёков, разрывают тишину ночи, словно петарды. Цзян Чэну не хватает воздуха, он ошеломлён, его будто разрывает на части. — И сегодня мы должны расстаться, — продолжает Лань Сичень. — Что? Но почему? Цзян Чэн резко садится, хватая Хуаня за плечи. Тот сидит, опустив голову. Давешняя вспышка забрала последние остатки сил Нефрита, и сейчас он словно тень прежнего себя. — Мне надо жениться. Старейшины Ордена настаивают на продолжении рода. Дядя уже прислал на выбор несколько кандидатур. Всё остальное только вопрос времени. Цзян Чэн молчит, понимая всю правоту слов Сиченя. И в тоже время отказываясь в это верить. — Но…я… и ты…мы можем… — не высказанные слова повисают в воздухе. — Нет! Именно потому, что я люблю тебя. Я не смогу вот так вот….на два фронта, — лицо Сиченя окончательно превращается в застывшую маску. — Пожалуйста, А-Чэн, отпусти меня. Это робкое, почти детское имя окончательно разбивает сердце главы Цзян. Он молчит. В тишине Лань Хуань встаёт, собирает раскиданные по полу вещи. Одевается. За окном уже светлеет небо, и они сегодня, как никогда, задержались. Но никто из них даже не пытается делать вид, что надо спешить. Наконец, уже полностью одетый глава ордена Лань, подходит к изголовью кровати, на которой бледным изваянием застыл Цзян Чэн. — Вот. На край покрывала тонкой змейкой ложится свёрнутая в клубочек лента. Цзян Ваньинь выдыхает, не в силах поверить в увиденное. За всё время их связи Лань Сичень всегда приходил к нему в чёрном одеянии свободного заклинателя. Или, когда всё происходило спонтанно, то Цзян Чэн просто не осмеливался и пальцем прикоснуться к такой важной для Хуаня вещи. А теперь, накануне полного и окончательного разрыва, тот сам даёт её ему. Медленно, словно по живому существу, Цзян Чэн кончиками пальцев проводит по гладкой материи. Она приятная и тёплая на ощупь. — Вот какая она, налобная лента заклинателей из Облачных глубин. Цзян Чэн тихо гладит ткань, словно это часть его любимого человека. Слёзы непроизвольно стекают из-под опущенных ресниц. — И она отныне твоя. — Но, А-Хуань, — Цзян Чэн впервые позволяет себе такое домашнее обращение, и Лань Сичень от этого словно каменеет. — Ты ведь берёшь себе жену, как ты обойдёшься без своей ленты? Или у тебя есть запасная? Тот вдруг улыбается своей непостижимой улыбкой. Мгновенно его лицо преображается, и сейчас самый прекрасный в рейтинге заклинателей мужчина с нежностью смотрит на Цзян Чэна. — Нет. Она одна. Запасных не бывает. Но она твоя, ничьей она более не может быть. Цзян Чэн берёт в руки такую важную для любимого вещь. — А твоя будущая жена? — Моим единственным условием было выбрать мне женщину, которая бы смогла принять факт того, что наш брак никогда не будет подкреплён моими чувствами и будет всегда только договорным союзом. И помолчав добавляет: — Впрочем это не отменяет того факта, что я не буду изменять своей жене. Цзян Чэн некоторое время собирает сбившееся дыхание. Потом всё же выговаривает: — Хорошо, я тебя понял. Больше добавить нечего. Всё решено, и любые его слова только ещё больше ранят Лань Хуаня. Тот ещё секунду стоит, словно колеблется. Но уже в следующее мгновение лёгкий порыв ветра взметает в покоях главы Цзян раскиданные по полу одежды и свитки, и в комнате остаётся только он один. И тёплая, еще хранящая запах навсегда ушедшего теперь Лань Хуаня, лобная лента ордена Гу Су Лань.