***
День без тебя казался ночью мне, А день я видел по ночам во сне (У. Шекспир)
Прошло три года. Цзян Чэн и сам не знал, как он пережил разрыв с Лань Сиченем, его последующую свадьбу, и необходимость своего присутствия там в качестве Верховного Заклинателя. Как никогда он чувствовал в этот момент незримую поддержку брата. Тот без слов всё понял и, отлепившись для разнообразия от мужа, ни на секунду не оставлял Цзян Чэна одного. Ванцзи скрипел зубами, но молчал. И в свою очередь тихой тенью ходил за враз постаревшим и утратившим весь свой лоск Лань Хуанем. А потом дни слились в густую череду повседневных обязанностей, советов орденов, просьб и жалоб, тренировок, Ночных охот. Цзян Чэн и сам не знал, что его держит в этом мире. Потому что ему было абсолютно всё равно день или ночь, холодно или жарко. Он не чувствовал ни гнева, ни боли. Вообще ничего. Словно той ночью Сичень взамен на оставленную ленту забрал с собой все его пять чувств. И жизнь тоже забрал. Теперь Саньду Шэншоу уважали. И боялись. И слушали его каждое, такое редкое отныне, но увесистое слово. Он словно превратился в копию давно умершего отца, сохранив властность и решительность матери. Его лучшая версия себя поражала воображение, и никто в мире заклинателей теперь не осмеливался сказать про Верховного Заклинателя и одного худого слова. Их общение с главой клана Лань снова свелось к формальной переписке, редким встречам на советах заклинателей и холодным кивкам при встрече. Ничего между ними не выдавало той почти ставшей сном их горячей, обжигающей, но недолгой связи. Только лента, отныне охватывающая предплечье Цзян Чэна. О существовании которой не знал никто, даже вездесущий Вэй Ин. Цзян Чэн так и не смог рассказать ему об их последней ночи. Никому не смог. И сам старался её не вспоминать. Навсегда укрыв в душе память тоннами текущих дел и обязанностей. Сначала все, конечно, судачили о пропавшей прямо накануне свадьбы ленте главы ордена Лань. Потом справедливо рассудили, что тот так влюбился, что просто не стал ждать церемонии. А его супруга, женщина благородная во всех смыслах, была слишком стыдлива, чтобы демонстрировать такую интимную вещь посторонним людям. И только три человека во всём белом свете знали, что это не так. Но теперь это всё уже не имело никакого значения.***
Мне от любви покоя не найти. И днем и ночью — я всегда в пути (У. Шекспир)
Лань Сичень сидит на крыльце своего ханьши. После тех трагических событий его старые покои восстанавливали практически с нуля. А потом ещё долго очищали заклинаниями и церемониями. Жить туда он так и не вернулся. А потом, спустя больше года, когда был поднят вопрос о свадьбе, справедливо рассудил, что отреставрированные покои отца лучше подойдут для проживания семейной пары, чем его аскетичное ханьши. Но большую часть своих дней, да и ночей, он любил проводить здесь. Возможно потому, что тут его никто не осмеливался беспокоить. Или, может потому, что его жена никогда не переступала порога этих комнат. А может потому, что здесь он впервые понял, что такое любовь, когда получил от своей зазнобы увесистый такой удар по лицу. И когда вдруг ясно осознал, что этот человек тот, кто никогда его не обманет. Потому, что просто не умеет этого делать. Эта простая истина, с впервые за много времени проявившейся в теле болью, не связанной с его трагическим прошлым, тогда ошеломила Лань Хуаня. Он легко привыкал к своей новообретённой способности. Заново чувствовать тепло и радость от присутствия другого человека. Понимать, что теперь и твоё тело, и твоё сердце наконец-то договорились и откликаются одновременно на любое, даже самое простое взаимодействие с Цзян Чэном. И он наконец-то понял, почему так и не смог быть с Яо. Потому что тело не обманывает. Оно всегда говорит только правду, в отличие от глаз и губ. И именно это несоответствие блокировало в нём чувства, которые таким буйным цветом вдруг расцвели в Лань Хуане рядом с Цзян Чэном. Буквально разорвав его изнутри. Вскрыв и навсегда вычистив застарелые нарывы от предательства Цзинь Гуанъяо. Перетряхнув всего Сиченя с головы до ног. Открытость и чистота Цзян Чэна поразили Хуаня в самое сердце. Его забота и любовь к брату, его, как на ладони, сомнения и страхи. Всё это помогло Лань Хуаню найти наконец силы внутри себя закрыть пожирающую его душу дыру, оставленную Яо. А потом всё понеслось в совершенно неуправляемом потоке, смело все их барьеры, обнажило самую суть. И Хуань впервые открыл для себя и свою чувственную, полную страсти натуру, и своё изголодавшееся по плотской любви тело. Он забывал рядом с Цзян Чэном обо всём. Он упивался их страстью, телесностью отношений. Пока не осознал, что любит этого грубого и резкого человека. Всей душой, всем сердцем. Каждой клеточкой своего тела. И что тот любит в ответ так же страстно и неотвратимо. Эти девять месяцев их тайной связи навсегда перевернули всё в жизни Лань Сиченя. И он был благодарен миру, себе, любимому за это недолгое время. Хотя и всегда знал, что им не суждено быть вместе. Это его младший брат мог позволить себе, наплевав на всех, взять любимого перед миром и больше никогда не отпускать. Лань Сичень никогда не осуждал и не винил брата. Он радовался за Ванцзи. Особенно сейчас, когда его собственная жизнь была вынуждена подчиниться требованиям Ордена и мира заклинателей. Гу Су нужен был сильный глава. Семье Лань нужны были прямые наследники. Миру заклинателей нужна была хотя бы видимая стабильность. Но сам Цзэу-цзюнь заплатил за это всем, что имел, и больше не видел для себя места в этом мире. Он привычно выполнял свои обязанности, делал, что должен. Его жена, родив первого ребёнка, попросила пару лет перерыва, чтобы малыш подрос, и под этим предлогом проводила большую часть времени или у родителей, или в обычно пустовавших покоях главы Лань. Они почти не общались. И Сичень был навсегда благодарен жене за её молчаливое понимание. Он знал про неё очень мало, да и не стремился к этому. Она была из очень добродетельной и обеспеченной семьи. Древнего и сильного рода заклинателей. Она пережила в юности страшную трагедию, потеряв любимого человека. И по меркам общества считалась старой девой. Хотя и регулярно получала предложения о замужестве. Слава о её красоте, манерах и солидном приданном шла впереди её возраста. Но Лань Цижень, бывший другом её отца, неожиданно нашёл аргументы, и она приняла предложение главы Лань. Они по праву считались красивейшей парой мира заклинателей. И за три года совместной жизни перемолвились, может, от силы сотней слов. Но Лань Сичень безмерно уважал свою жену и был рад, что из всех вариантов его дядя, как всегда, с неожиданной для него проницательностью выбрал племяннику достойную пару. Но это всё не отменяло тоски по тому, кого он сам себе поклялся забыть. Даже его имя, случайно произнесённое кем-либо в разговоре, вызывало у Сиченя внутри неконтролируемую дрожь. Словно начинали вдруг шевелиться разом сотни спящих обычно демонов. Которые тут же рвали всё на части, заставляя сжиматься сердце главы Лань в болезненный комок. Он так и не смог забыть Цзян Ваньиня. Или не хотел. Или просто не имел возможности отказаться от того, кто стал его плотью и кровью. И поэтому теперь он молчал. При встречах ограничиваясь холодным кивком. Переведя всю коммуникацию с Верховным заклинателем на своего заместителя. И на советах не позволяя себе встретиться с тем даже мимолетным взглядом. Потому что знал, что и секунды может хватить, чтобы всё так тщательно налаженное в его жизни существование, было сметено только одним мимолетным движением губ или глаз Цзян Чэна. И от этого Лань Сичень мечтал, чтобы это наконец-то случилось. И отчаянно боялся, что это так и не произойдёт. Уже никогда. «Никогда» — это слово теперь прочно поселилось внутри Сиченя. «Никогда больше», так просто и ясно. Отныне это было его единственной опорой и ориентиром. Оно не обманывало и не давало ложных обещаний. Просто день за днём оно заполняло собой пустоту внутри, взамен забирая жизнь Сиченя каплю за каплей.***
Лань Ванцзи привычно идёт по знакомой тропинке. Всякий раз, когда он прибывает в Пристань Лотоса за Вэй Ином, тот неизменно находится на до боли знакомой полянке, у тихого пруда. Вэй Усянь необъяснимо любит это место, но Ванцзи нет. Оно связано с неприятными воспоминаниями, от которых даже поредевшая память Лань Чжаня хотела бы навеки избавиться. Вот и сейчас, он видит знакомую заводь, заходящее солнце. Вэй Ин уже заметил его и приветливо машет рукой из воды, мол, сейчас, ещё пару минут. С нечитаемым лицом Ханьгуан-цзюнь садится на берегу. Он готов ждать этого человека хоть день, хоть вечность. Для Ванцзи это не имеет принципиального различия. Потому что ему важен сам факт, что он может ждать. Может верить, что Вэй Ин рано или поздно снова появится рядом и согреет его своей неизменной улыбкой. Эти три года, после потери памяти, их разрыва и нового обретения чувств, многое напомнили Лань Чжаню. Теперь, перечитывая летописи и обсуждая их прошлое с Вэй Ином, Лань Чжань больше не обмирал от ужаса и не испытывал мучительного чувства вины и безысходности. Старейшина Илин рядом неизменно наполнял сухие факты жизнью и смыслом, а само его присутствие успокаивало Ванцзи. То, что раньше вызывало недоумение и стыд, обретало плоть и кровь, и Лань Чжань всем своим существом начинал понимать того незнакомого себя. Казалось, навеки потерянного, но незримо живущего в глубине его души. Понемногу и сам Лань Ванцзи соединялся с тем собой. Учился сам себя разгадывать, расшифровывал собственные мысли и поступки. И от этого с каждым днём воспоминания своих действий после утраты памяти наполняли Ванцзи отчаянием и горечью. Он был так жесток к самому близкому человеку, он, не подумав, причинил тому боль. Его собственные страхи и сомнения вылились на Вэй Ина смертельным дождём из слёз и разочарований. Ванцзи не понимал, почему Вэй Усянь никогда не вспоминал и не предъявлял ему претензий за это время. А его собственные робкие попытки извиниться тонули в смешках и заигрываниях его партнёра. А Ванцзи всегда был бессилен против слов Усяня. И просто не успевал довести свою мысль до конца. И от этого приходил в ещё большее отчаяние. Вот и сейчас Вэй Ин уже вылез из воды и, быстро одевшись, идёт к нему навстречу. Его лицо, чуть подсвеченное закатным солнцем, не скрывает удовольствия Старейшины Илин, и сам Ванцзи на секунду забывает свои горестные мысли, утонув в родных глазах. Некоторое время для них не существует ничего, кроме их объятий и поцелуев. Они не виделись несколько дней, и оба успели соскучиться. Поэтому сейчас Вэй Ин крепко прижимается к любимому и, не давая тому произнести и слова, продолжает покрывать его лицо страстными поцелуями. Ванцзи с трудом сдерживается. Его самоконтроля хватает только на то, чтобы не повалить Вэй Усяня на землю и тут же не овладеть таким податливым и горячим телом. Он тяжело дышит и, отстранившись от любимого, с трудом произносит: — Вэй Ин! Тот заливисто смеётся. — Что, Лань Чжань? — его глаза игриво смотрят в ответ, а шаловливая рука уже находит подтверждение чувств мужа. — Ты ведь уже так возбуждён, ну же, не сдерживай себя! Ванцзи отворачивается. — Нет, не здесь. Усянь прижимается сзади: — Но почему? Тут только ты и я. Нам никто не помешает. Его руки сноровисто гладят тело Ванцзи, проникая под верхний халат. Уши Ханьгуан-цзюня уже пунцового цвета, а быстро колотящееся сердце не поддаётся никакому контролю. — Пошли в твою комнату. Ванцзи сдаётся перед неизбежным. — Нет! — Усянь решительно поворачивает к себе любимого и прижимает его обессилевшее тело к ближайшему дереву. — Я же вижу, что ты хочешь меня не меньше, чем я тебя! К чему нам условности? Я не могу больше ждать. С этими словами он начинает покрывать чувствительную шею и ключицы Лань Чжаня горячими поцелуями. Наконец самоконтроль Ванцзи даёт трещину, и тот, стремительно повернув Вэй Ина вокруг себя, уже сам крепко прижимает того к тёплому стволу дерева. Их поцелуи, быстрые, жаркие, не могут утолить страсти. И вот уже неплотно запахнутая одежда Вэй Ина сползает с его покрасневших от укусов плеч, и вскоре лес вокруг наполняется страстными охами и стонами. Лань Чжань стремителен, как всегда, и Вэй Усянь только может покорно принимать любимого, позволяя телу привычно расслабляться под напором немаленького достоинства супруга. Ураган страсти накрывает их с головой, но не длится долго. Вскоре они оба, крепко сжав друг друга в объятиях, в последнем рывке отчаянно сливаются друг с другом. Стоны Усяня переходят в один протяжный всхлип, и он, обильно излившись на покрытого потом супруга, сжимает того в ответ. Ванцзи и хотел бы продолжить дальше, но, понимая, что тут не место и не время, позволяет себе кончить. Они обессиленно опускаются на уже остывающую траву. Некоторое время Усянь загадочно смотрит на смущённого мужа, улыбаясь кончиками губ. — Вот и всё, теперь ещё одна причина для грусти в этих глазах себя исчерпала. Ванци ещё окончательно не пришёл в себя, но от слов Вэй Ина тут же напрягается. — Я… — Да ты! Я же вижу, как ты всегда напряжён и взволнован в этом месте, — Усянь проводит кончиком пальца по губам Ванцзи, и потом, не выдержав, сам на секунду припадает к их манящей глубине. — Ты переживаешь из-за того, что предложил мне здесь развестись? Ванцзи мнётся. Вэй Ин прав, но он не может так просто говорить о том времени. — Я…. Мне…. — Тебе очень жаль, я знаю, Лань Чжань! Хватит уже создавать плохие воспоминания! Теперь это место будет у тебя вызывать в памяти наш офигенский секс! Ванцзи замирает. Вэй Ин голый, горячий, крепко прижимается к нему своим телом. Их дыхания перемешиваются, и в почти зашедшем солнечном свете глаза его любимого блестят, как два драгоценных камня. — Ты сам сказал, что будешь каждый вечер забывать моё изображение, и каждое утро узнавать живого меня! Вот и узнавай, перестань уже ходить в прошлое. Ты и я здесь, мы рядом, и ничего не может нам помешать быть вместе. В отличие от… Тут Вэй Ин прерывается. Ванцзи вздыхает и начинает понемногу приводить в порядок себя и мужа. Вскоре они уже оба идут по тропинке. В сумерках он не видит ясно выражение лица Вэй Усяня, но очень остро чувствует его печаль. Он, конечно же, понимает, о ком не договорил Усянь, и почему так зачастил в Пристань Лотоса. Ванцзи не обижается на мужа. Он сам в такой же ситуации. Его брат, ставший бледной копией себя. И Цзян Чэн, закаменевший в образе Верховного Заклинателя. Они оба понимают, что за их счастье и возможность быть вместе, их самые близкие люди заплатили своим. И никто не виноват. Но это не убирает незаметную складочку на лбу Старейшины Илин, и его слегка опускающиеся уголки губ при встрече с братом. Также это не помогает Ванцзи найти нужные слова и наконец поговорить с Лань Сиченем, который, заперевшись в своём ханьши, отгородился от всего мира, даже от брата. Так они и идут в молчании по залитым сумерками тропинкам Пристани Лотоса. Пока внезапно затянувшееся молчание не прерывает внезапно выскочивший на тропинку мальчишка. Он одет в одежды адепта ордена Цзян и ничем не выделяется среди сотен таких же учеников. Просто при виде его лица Ванцзи изумлённо застывает. Потому что на него смотрит мини-копия Цзян Чэна. И самое удивительное тут то, что Вэй Ин, похоже, этому не удивлён.