Одной дорогой, разными путями

      Глава Цзян кипел.       Этот ненормальный мальчишка снова поступал по-своему, совершенно не принимая во внимание ни одной попытки Цзян Чэна хоть как-то наладить контакт.       Когда это всё началось? Цзян Ваньинь поморщился, вспоминая события прошедших лет.       С того дня, как Шуи Мин переступил порог Пристани Лотоса, всё шло наперекосяк. И как сам Цзян Чэн ни пытался, ничего не хотело складываться даже в видимость гармонии.       Мальчишка всё и всегда делал наоборот, как будто бы задался целью довести главу Цзян до белого каления.       «Не надо», «Я сам», «Не буду», казалось, эти три фразы навечно поселились теперь в голове Цзян Чэна, добавляя в хаос его мыслей новые причины для мрачного настроения.       Как бы Саньду Шэншоу ни старался, как бы ни сдерживал себя рядом с мальцом, тот всё равно умел найти нужные крючки и ниточки. В результате глава Цзян, и так не отличавшийся особой терпимостью, рядом с этим мелким недоразумением кипел от злости и негодования.       При этом сам мальчишка безошибочно выбрал себе объектом своих капризов именно главу Цзян. С остальными наставниками и специально найденной женщиной в ордене для присмотра, он такого не позволял и был в основном тихим и отстранённым ребёнком. Который всё равно ничего не хотел и от всего отказывался, но делал это довольно спокойно. Упрямо, в упор не замечая, отворачиваясь от предлагавших ему то или иное людей.       Но как только на горизонте появлялся глава Цзян, Шуи Мина словно подменяли, и он тут же становился рассерженной фурией, которая ставила своей целью вывести того из шаткого равновесия и успешно справлялась с поставленной задачей.       Цзян Чэн вздохнул.       Он честно пытался наладить контакт и даже после года сомнений и колебаний всё же решился поговорить с мальчиком о том, что он его настоящий отец, и что тот может обращаться к нему, когда захочет.       Но разговор не принёс ничего, кроме истерики мальчика. Тот рыдал и требовал вернуть ему маму и бабушку. И кричал, что это он, Цзян Чэн, отобрал их у него, спрятал и теперь не пускает.       Шуи Мина потом ещё долго утешал Вэй Ин, который один, казалось, сумел найти хотя бы видимость контакта с непокорным отпрыском брата.       Ещё год прошёл в бурях и молниях, изредка прерываемых приездами Вэй Усяня или, наоборот, отсутствием главы Цзян.       Конечно же, в ордене догадывались о сути родства своего главы и мальчика, сходство было очевидным. Но ни сам мальчишка, ни Цзян Ваньинь никак не комментировали ситуацию.       Глава ордена не подтверждал и не опровергал слухов, привычно игнорируя шепотки за спиной и сурово разбираясь с особо интересующимися. За пределами ордена новость сильно не распространялась.       Как Верховный Заклинатель, глава Цзян быстро набрал авторитета и веса, за год привычно разобравшись с накопленным его предшественником валом дел, выстроив понятную и рабочую схему взаимодействия и делегировав часть своих полномочий доверенным людям.       К тому же, за спиной самого главы Цзян незримой тенью всегда стоял глава второго Великого ордена, глава Лань, и вскоре даже самые яростные противники избрания Цзян Чэна были вынуждены признать, что тот вполне неплохо справлялся со своей должностью.       На этом фоне объявившийся невесть откуда внебрачный сын неженатого главы Великого Ордена, конечно же, наделал шуму. Но свадьба главы Лань отвлекла на себя бóльшую часть внимания. А потом все уже попривыкли, а связываться с грозным Цзян Ваньинем было себе дороже.       Сам же Шуи Мин, даже немного повзрослев, упрямо отказывался как-либо называть главу Цзян, предпочитая избегать его общество.       Впрочем, он неплохо учился и показывал приличные способности по формированию золотого ядра. Поэтому Цзян Чэн сдался и передал того в руки наставников ордена. Но, конечно же, внимательно следил издалека за успехами своего непокорного отпрыска.       Всякий раз видя его издали, сердце главы Цзян сжималось от понимания ещё одной упущенной возможности. Такой же, как и его яркая, но не приведшая ни к чему связь с Лань Хуанем. Такой же, как и его попытка стать собственному сыну хорошим отцом.       Он проиграл по всем фронтам, и даже наладившиеся, как никогда, отношения с Цзинь Лином не приносили утешения. В конце концов его племянник был уже вполне себе взрослым молодым человеком, и, конечно же, научился за годы общения выносить его характер.       Но вот остальные его близкие люди…       Цзян Чэн думал, что уже привык, но всякий раз выходило, что привыкнуть к такому невозможно. Можно только научиться жить с этой болью в израненном сердце.       По мере углубления в лес сумерки сгущались.       Гнев Цзян Чэна потихоньку утихал, сменяясь привычной печалью.       За эти несколько лет он уже почти смирился с мыслью, что его внезапно из ниоткуда взявшийся сын, скорее всего, никогда не примет его.       Это было глупо, но у мальчика сложилась именно такая причинно-следственная цепочка рассуждений, а вспышки гнева и последующие попытки силой приструнить мальца привели только к тому, что тот просто начал избегать его. Или, наоборот, намеренно изводить, как, например, сегодня.       Цзян Чэн прокрутил в голове события вечера и почувствовал, что снова закипает.       Для начала, малец прогулял вечернюю тренировку, и когда его хватились, нашёлся на кухне при попытке утащить вечерний пирог.       И ладно бы его держали на голодном пайке! Но нет, кормили его, как, впрочем, и всех адептов ордена, хорошо и вкусно. Отказа ни в чём не было.       Но нет, тот делал это именно из вредности, прекрасно зная реакцию Цзян Чэна на непослушание.       Далее малец, поняв, что его спалили, со всех ног принялся убегать, по ходу наводя хаос и смятение в хозпомещениях, где работали прачки и белошвейки. В результате тщательно организованная подготовка к вечернему приёму была сорвана одним не в меру прытким мальчишкой.       Которого, впрочем, поймать так и не смогли и потому поспешили доложить лично самому главе Цзян. Потому как, мало ли что, пусть сам и разбирается со своим чадом.       У Цзян Ваньиня и без того голова кругом шла. Такая тщательно спланированная встреча, столько времени на её подготовку. Все в Пристани Лотоса понимали её важность и старались по мере возможности помогать.       Кроме одного упрямого и вредного проныры. Который взял себе за правило мешать и всячески раздражать Цзян Чэна.       В результате, буквально за пару часов до начала пришлось практически титаническими усилиями наводить порядок и пересматривать меню. А сейчас глава Цзян, вместо того, чтобы после успешно проведённых переговоров, заслуженно отдыхать и наслаждаться вкусным ужином, как ненормальный, бегает по кустам и ищет этого несносного ребёнка.       Который даже не потрудился за все эти три года назвать его отцом хотя бы раз. И как бы Цзян Чэн ни старался, выбрал именно его главным объектом своей мести.

***

       — Баобао! — Вэй Ин быстро подходит к мальчику и, взяв того за плечи, наклоняется ближе к его лицу. — Что ты тут делаешь? Где твой отец?        — Отец?       За спиной Вэй Ина Лань Ванцзи изумлённо выдыхает.       Ханьгуан-цзюнь, как всегда, не слушает ни сплетен, ни домыслов, привычно предпочитая быть выше этого всего. И не внезапный сын Цзян Чэна вызывает смешанные чувства у Ванцзи. Но то, что Вэй Усянь знает что-то, о чём не посчитал нужным рассказать ему. Эта новость оседает внутри неприятным послевкусием.       Вэй Усянь отворачивается от мальчика, продолжая удерживать того за плечи.        — Да, Лань Чжань, познакомься. Это Шуи Мин, сын Цзян Чэна.       Ванцзи молчит, но Усянь считывает его растерянность и удивление.       Конечно! Ханьгуан-цзюнь, как никто другой, в курсе личной жизни и главы Цзян и собственного брата. Ребёнок, непонятно откуда взявшийся, о котором знает Вэй Усянь, но не знает ни он, ни брат.       Хотя, тут Ванцзи вспоминает вечер несколько лет назад, когда он застал брата растерянным и огорчённым. Тот прочитал какое-то письмо и потом несколько дней не находил себе места. Пока Вэй Ин не сходил и не поговорил с ним.       Потом Лань Сичень молчал почти неделю, но на фоне его скорой свадьбы Ванцзи рассудил, что тот просто переживал из-за разрыва с Цзян Чэном.       Теперь же привычный к анализу разум Ванцзи складывает одно к одному и понимает, что в тот вечер Вэй Ин давал его брату пояснения… которые не потрудился рассказать ему.       Вэй Усянь опускает голову.       — Прости, Лань Чжань, я правда хотел тебе всё рассказать. Но я не мог, это была не моя история, а брата. И он разрешил мне её поведать только Лань Сиченю.       Лань Ванцзи молчит, хмуро рассматривая мальчишку в сгустившихся сумерках.       Тот внимательно слушает их разговор, но в какой-то момент, видать, это ему надоедает.       — Отпусти! — он сердито отталкивает Вэй Усяня.       Тот, не ожидая атаки, от неожиданности выпускает мальца, который тут же пытается воспользоваться преимуществом и убежать.       Но Ванцзи быстрее, и вскоре плечо мальчика крепко схвачено сильной рукой Ханьгуан-цзюня.       — Запрещено бегать и грубить взрослым, — Лань Ванцзи привычно-менторским тоном внушает Шуи Мину необъяснимый трепет, и всякое желание бороться пропадает.       Вэй Ин укоризненно смотрит на мужа, но тут же снова берёт за плечи мальчика.        — Шуи Мин, что случилось?       Тот сердито сопит опустив голову. Потом, наконец поняв, что не дождётся ответа, Вэй Ин пожимает плечами.        — Лань Чжань, нам надо найти Цзян Чэна.       Тот кивает, но Усянь явственно считывает обиду и растерянность любимого. И он полностью согласен с чувствами мужа. Он не раз уже за эти годы думал о том, чтобы рассказать всё Лань Чжаню, даже вопреки прямому запрету Цзян Чэна. Но всякий раз перед его глазами проносились сцена в храме Гуаньинь, а потом в ордене Лань, когда они пытались противостоять интригам Не Хуайсана. И Цзян Чэн, который всегда безоговорочно был на его стороне, сначала неосознанно, а потом и вполне сознательно выбирая его, Вэй Ина, интересы. Их близость и доверие друг другу за прошедшее время сильно укрепились, и Вэй Усянь с огромным трепетом относился к этой воскресшей из праха братской связи.       Цзян Чэн никогда ни о чём его прямо не просил. Но именно в эту историю он посвятил только его и Лань Сиченя, отдельно попросив больше не посвящать в детали никого, даже Лань Чжаня.       И у Вэй Усяня язык не повернулся упрекать и без того хлебнувшего горя брата или требовать от него разрешения. И потому он молчал. Тем более что сам по себе вопрос никак не касался его отношений с Ванцзи.       Но вот сейчас Вэй Ин ощутил свою вину перед мужем. Хотя и не был виноват.       «Между нами не должно быть места для спасибо и прости» — именно эти слова сказал ему в своё время Лань Чжань, но этот новый-старый его муж ещё не наработал той непоколебимой уверенности в себе и затем в Вэй Ине.       И теперь от лица и плеч Ванцзи веяло безысходностью и печалью. Он снова сомневался в себе, в любимом, в их чувствах. Вэй Ин вздохнул.       Последствия сотворённого Не Хуайсаном заклятия ещё долго будут эхом отдаваться и в мире заклинателей и в их отношениях с Ванцзи. Сам Вэй Усянь дорого бы заплатил за то, чтобы взглянуть в глаза Незнайке и спросить его о том, что они с Лань Ванцзи ему такого сделали, что он так лихо разбил их жизни и судьбы. Но тот как в воду канул, за все три года — ни слуху ни духу.       А сын Цзян Чэна вот, идёт рядом, буравя тропинку яростным взглядом.       Нащупав в темноте руку Ванцзи, Вэй Ин молча её сжимает, получая в ответ слабое, почти робкое пожатие. Лань Чжань словно снова сомневается в том, как себя вести и что делать.       Но Вэй Ин не сомневается. Повернувшись к мужу, он одними губами повторяет:        — Прости! Я всё тебе объясню, когда мы найдём брата и отдадим ему сына.       На улице уже совсем стемнело, но Вэй Ин знает, что Ванцзи увидит и прочтёт его послание. Потому что всегда видит и замечает всё, связанное с Вэй Усянем.       Пожатие руки в ответ становится крепче и горячее, и Усянь выдыхает, понимая, что первую бурю он пережил. А это сейчас самое главное.

***

      Незнайка с удивлением выходит на тропинку, замечая на ней знакомых людей.        — Ого! Даожень, посмотри-ка, сплошные мои старые знакомцы!       Его спутник равнодушно пожимает плечами.        — Они всё равно не увидят тебя здесь, так к чему вся эта суета?       Не Хуайсан, не обращая внимания, продолжает тянуть его за палку в сторону, заглядывая в знакомое лицо Вэй Ина и его вечного спутника.        — Тише! Их разговор, я теперь отчётливо слышу и вижу всё, что там происходит, не смотря на расстояние и темноту.        — Да, все пять чувств тела тут обостряются, потому что сама его физическая оболочка начинает развоплощаться.       Незнайка слышит очередную порцию неприятной и тревожащей его информации, но гораздо важнее услышать от заклятых друзей то, что, оказывается, глава Цзян успел невесть откуда разжиться внебрачным отпрыском.       Голова Не Хуайсана привычно работает на всех оборотах.       Малец выглядит недовольным жизнью, и сама ситуация выяснения отношений прогремевшей в своё время на весь мир заклинателей парочки, дают богатую пищу для размышлений.       «Этот выскочка Цзян Чэн, который так усердно плясал под дудочку Лань Сиченя! А сейчас перед ним на поляне три самых близких к главе Цзян человека, и поэтому он мог бы воспользоваться представленным случаем и выведать побольше информации».       Внезапно малец удивлённо поднимает голову. Он разглядывает внезапно вышедших на тропу Не Хуайсана и его спутника, как будто видит их.       Незнайка приветливо улыбается и прикладывает палец к губам:        — Шшшшш….       Мальчишка хмурится, но никак не комментирует его действия.       Не Хуайсан, тем временем вынужденный идти за тянущим его заклинателем дальше, недовольно шипит:        — Даожень, подожди. Этот малый, он, что, реально нас видит?       Тот решительно идёт вглубь леса, не оглядываясь:        — Дети до определённого возраста могут видеть теневую сторону, особенно при наличии сильных задатков к заклинательству. Этот ребёнок одарён.        — Ты…., подожди! Мне надо задержаться! Ты не понимаешь, что это те люди, по вине которых я сюда попал?       Заклинатель вдруг резко оборачивается:        — Я тебе всё объяснил и дал выбор: уйти или остаться. Любые события реального мира больше не имеют ко мне никакого отношения. И если ты выбираешь развоплощение, то и к тебе тоже. С другой стороны, ты можешь вернуться и попытаться завершить свою месть. Меня это всё никак не касается.       Незнайка чувствует, как внутри него начинает закипать привычная ярость:        — Конечно не касается! Ты весь из себя такой правильный и отрешённый. А что делать мне? Я потерял брата, орден, честь и запятнал своё имя несмываемым позором. Ни одна собака не помнит того, что я старался сделать для других. Зато каждый паршивый заклинатель честит моё имя на всех углах и обвиняет в том, что я пытался восстановить честь брата и своей семьи теми способами, которые имел. Которые все эти лицемеры мне оставили.       Даожень молчит. Потом вдруг садится на землю.        — Хорошо. Эту ночь мы проведём здесь. Мне надо восстановить силы, а тебе хорошо подумать над моими словами.       Больше он никак не комментирует слова Незнайки. И, закрыв глаза, погружается в медитацию.       После вспышки гнева ци с трудом приходит в норму. Не Хуайсан уже жалеет, что наговорил лишнего. Этот странный человек, конечно же, выходец из совсем другого мира и времени, но кто его знает, что он задумал.       Незнайка не чувствует от него угрозы, но и доверять тоже ни привык никому. Он привык притворяться и манипулировать. Но этот день, проведённый в обществе этого странного человека, вдруг вернул Хуайсана во времена, когда его просто принимали, старались чему-то научить, не ожидая взамен какой-либо выгоды. Тот недолгий период детства, когда мать и отец были живы. А брат ещё не принял на себя тяготы управления орденом.       Тогда малыш Не Хуайсан думал, что так всегда и будет. И что в этом мире всё просто, легко и радостно. Его любили, он радостно любил в ответ. Небо было голубым, а трава зелёной.       И у него не было ни одной причины сомневаться или не доверять словам других людей. И он думал, что если ты доверяешь и любишь, то тебя никогда не обманут и не предадут взамен.       Сейчас же повзрослевшая версия Не Хуайсана вынуждена была доверять. И он снова необъяснимо знал, что его не предадут. Но только любить уже не мог. И не ждал ничьей любви в ответ.       Перед глазами возникает их последний разговор с Лань Сиченем. Уже после суда, прямо перед его отбытием под присмотром Лань Циженя в Безночный город.       Тогда глава Лань вдруг пришёл. Они долго молча сидели друг напротив друга.       Связанный и опутанный заклинаниями Незнайка и раненый, осунувшийся после бессонной ночи Лань Хуань.       Тогда Хуайсан почему-то вспомнил время, проведённое с Сиченем за чтением книг и разбором трудных мест в учёбе. То, как Лань Хуань старался привезти ему красивый веер или свиток в подарок. Как защищал его перед братом и покрывал его упущения в учёбе при ордене Лань.       Он старался не вспоминать об этом уже много лет. Всё то время, пока собирал воедино ниточки, ведущие к правде о смерти брата. И потом, когда пытался избавиться от самого Сиченя, справедливо считая его предателем и трусом.       А вот сейчас вспомнил и сам не понимал, как так получилось, что они стали совсем чужими друг другу…        — Как же так все вышло, Не Хуайсан? Когда мы успели стать совсем чужими… — Лань Сичень, словно читая мысли Незнайки, отрешённо смотрит ему в лицо.       Теперь, когда страсти поутихли, в выражении Сиченя больше нет отвращения и решимости. Только неизбывная грусть и как будто бы вина….?        — А как ты сам думаешь?       Глава Лань наконец опускает голову.        — Я виноват перед тобой, прости.       Незнайка изумлённо выдыхает.        — Ты лицемер, мне не нужны твои лживые извинения. Ты должен был просить прощения у нашего брата, когда его фактически убивали на твоих глазах!       Сичень бледнее бледного. Он пытается открыть рот, но может только выдыхать внезапно ставший ледяным воздух.        — Ты вдвойне лицемер, когда после всей вскрывшейся правды снова вернулся на свой пост, покрывая своего обрезанного рукава Лань Ванцзи. Как ты только смог смотреть в глаза другим людям? Тебя не волновали муки остатков твоей совести, когда ты рассылал своих шпионов по орденам, когда врал мне в лицо, что позаботишься обо мне?       Незнайка больше не хочет ничего обсуждать. Всё сказано, и он устал от правды и от собственной беспомощности. Его трясёт от понимания, что он не сумел довести до конца то, что хотел сделать. И теперь ему только остаётся ждать собственный печальный финал.        — Прости меня! — тихие слова внезапно разрывают голову Хуайсана на тысячи осколков.       Он смотрит на Сиченя и не верит собственным ушам.        — Прости меня, — Сичень повторяет снова, решительно теперь поднимая голову и встречаясь глазами с бывшим подопечным. — Ты прав, мои чувства к Цзинь Гуанъяо затмили мой разум, и я не видел очевидного. Ты прав, я должен был быть настойчивее в расследовании причин смерти брата. Ты прав, я не позаботился о тебе так, как должен был…., как обязан был после всего, что ты перенёс.       Незнайка кривит рот, но не произносит ни слова.        — Прости меня, я виноват. Но в гибели всех тех адептов нет моей вины. И в том, что в событиях, связанных с Яо, пострадало много невинных людей тоже нет моей вины. И в том, что сегодня кланы чуть снова не вступили в затяжную войну, тоже нет моей вины.       Он слегка сутулит плечи, медлит, но всё же продолжает:        — Но в покушении на мою жизнь я….я не виню тебя.       Не Хуайсан вдруг начинает смеяться, постепенно громкий смех переходит в отчаянный хрип. Горло сорвано и больше не может выносить слов своего хозяина.        — Хахаха….кхаа….кхааа….Ты лицемер, глава Лань! И я не нуждаюсь ни в твоих извинениях, ни в твоём прощении.       Лань Сичень внимательно смотрит на бледного Незнайку.        — И прости меня за то, что я не сумел показать тебе, что ты не один. Я….я слишком был погружен в собственные переживания и просто не смог дать тебе необходимой поддержки.       Хуайсан отворачивается. Его снова душат непривычные слёзы. Эти слова… он ждал их тогда, в храме. После того, как всплыла вся правда про Яо и его роль в смерти брата.       Теперь же всё это не имеет смысла. Он сделал свой выбор и прошёл по выбранному пути почти до самого конца. Все попытки Сиченя вернуть его назад теперь выглядят как насмешка.       Лань Сичень, впрочем, больше ничего не добавляет.       Он встаёт и тяжело идёт к выходу. Но на пороге снова замирает. Хуайсан смотрит в знакомую спину. Внезапно он вспоминает, как давно, казалось, в другой жизни, Сичень также стоял к нему спиной.       А он, тогда ещё молодой и наивный Незнайка, бежал ему вслед, спасаясь от разъярённого брата. И Сичень тогда, встав между ними, привычно корил Не Миндзюэ за грубость в отношении младшего. А тот привычно огрызался. А сам Хуайсан сжимал в руке подаренный Сиченем веер и улыбался внутри себя. Понимая, что сегодня его больше не будут ругать или требовать новых достижений. И вечером Не Миндзюэ придёт к нему перед сном и, как в детстве, погладит по голове, думая, что Хуайсан уже уснул.       Всё было так привычно между ними. Как они дошли до этой смертной черты? Как получилось, что его самые близкие люди стали ему далекими и чужими?       Лань Сичень мнётся, молчит. Но потом, словно решившись, поворачивается:        — Прощай, Не Хуайсан! Мне жаль, что так всё вышло. Правда.       С этими словами глава Лань покидает покои.       Через минуту молчаливые адепты выводят бывшего Верховного Заклинателя к воротам Облачных Глубин.       Но Незнайка не обращает ни на что внимания. Он вспоминает, что тогда прощальными словами Сиченя были:        — До свидания, Не Миндзюэ! Мне жаль, что всё так вышло. Не Хуайсан старается, как может, правда. Не ругай его.       И от этих воспоминаний его сердце окончательно и бесповоротно застывает.

***

      Цзян Чэн внезапно видит, что впереди идут три человека. Присмотревшись, он понимает, что это Вэй Усянь с мужем и…. его негодный отпрыск.       Чертыхнувшись, Цзян Чэн решительно идёт вперёд. Он жутко зол и устал. И его бесит, что Шуи Мин, как всегда, старается доставить ему хлопот. И что теперь ещё и его тайну, скорее всего, знает Ванцзи.        — Ты, немедленно объясни мне своё поведение! — глава Цзян нависает над мальчишкой, хмуря брови.        — Подожди, Цзян Чэн… — Вэй Ин привычно пытается разрядить обстановку, но Ванцзи неожиданно решительно берёт его за руку.        — Пойдём. Нам пора отдыхать.       Усянь удивлённо смотрит на мужа, но вдруг его осеняет. Ванцзи, конечно же, прав. Да, Цзян Чэн порой груб и напорист, но это их с Шуи Мином дело. А играя роль доброго дядюшки, он не добавляет брату положительных очков.       Глава Цзян не удостаивает Ванцзи и взглядом, сосредоточенно буравя взглядом сына. Вскоре они приходят во внутренние покои и разбредаются каждый в свою сторону.       Ванцзи с Усянем идут в покои Вэй Ина.       Сам же глава Цзян тащит своего отпрыска к себе в кабинет.       Тот шипит, но не пытается вырваться. Он уже понял за годы, проведенные в Пристани Лотоса, что с отцом шутки плохи.        — Шуи Мин, зачем ты устроил весь этот балаган?       Цзян Чэн выплёскивает скопившееся напряжение.        Шуи Мин молчит. Он знает обстановку кабинета главы Цзян наизусть. С первого своего дня пребывания в Пристани Лотоса и до сегодняшнего вечера, практически ни дня не проходило, чтобы его по тому или иному поводу не вызывали сюда.       Впрочем, в основном его тут отчитывали или убеждали. И ни разу не было так, чтобы Шуи Мин не жалел, что не может уйти из ордена Цзян и вернуться домой.       Он уже, конечно же, не тот наивный малолетка и понимает, что его родных давно нет в живых. Но и этот вечно недовольный и орущий на него человек, тоже мало походил на образ отца, который ему нашёптывали мать и бабка.       Он мечтал только об одном. Вырасти побыстрее и навсегда уйти из этого места. Найти свою деревню. Отремонтировать дом предков. И жить той жизнью, которую вели поколения родных его матери.       Этот Великий и чужой ему орден, быть будущим главой которого ему негласно пророчили все окружающие, совершенно не привлекал его. Шуи Мину было тут горько и одиноко.       И вот сейчас он стоял и привычно пропускал мимо ушей все слова Цзян Ваньиня. Мечтая о том, чтобы уже вернуться в свою комнату и представить, что мама и бабушка живы, и они снова вместе.