***
Цзян Чэна ещё трясёт от пережитого. А его сознание просто не успевает обрабатывать всю свалившуюся информацию. Вот его сын убегает от него и при этом почти прощается с жизнью. Вот какой-то незнакомец прыгает в воду, пытаясь избежать встречи с ним или главой Лань, но при этом успевает спасти Шуи Мина. И вот, в довершение всего, сейчас рядом с ним всего в паре метров сидит воскресший с того света Незнайка, в промокшей насквозь одежде и уже заметно наливающимися на руке синяками, оставшимися от ладони Цзян Чэна, когда он вытаскивал обоих из-под воды. Подошедший Лань Сичень с женой и братом в сопровождении освобождённого от ареста Вэй Усяня, не могли ничего прояснить ошарашенному Цзян Чэну. Но не это сейчас больше всего волновало главу Цзян. Его собственный сын, пришедший в себя, уныло смотрящий на отца и отказывающийся от его помощи. Этот нож, давно застрявший в груди Цзян Чэна, сейчас наконец-то повернулся с особым хрустом в сердце, и внезапно внутри Саньду Шэншоу что-то треснуло. Посмотрев потухшим взглядом в глаза мальчика, он хрипло говорит, сам не узнавая свой голос: — Прости меня. Я был не прав, удерживая тебя против твоей воли, и сейчас моя самонадеянность привела к тому, что ты чуть… — на этих словах даже закалённый жизнью глава Цзян не выдерживает. Отвернувшись в сторону, он пытается сдержать хриплые рыдания, но вся эта абсурдная ситуация угнетает его. — Этого больше не повторится. Позволь моему брату помочь тебе прийти в себя, а потом, я клянусь тебе, что сам отвезу тебя туда, куда ты захочешь. И…и больше никогда не побеспокою. Наконец усилием воли он приходит в себя. Резко встав, он идёт навстречу своей второй застарелой ране. Если уже вырывать все застрявшие в груди кинжалы, то сразу и по живому. Одним рывком вынимая из себя то, что так давно не даёт ни жить, ни умереть. Вежливо поклонившись притихшим от услышанных слов хозяевам, он, не обращая внимание на открывшего было рот Сиченя, идёт мимо. Только бросает на ходу: — Вэй Усянь, мы немедленно покидаем Орден Ян, мы тут загостились. Позаботься, пожалуйста, о Шуи Мине, потому что меня он не желает видеть. С лица и одежды главы Цзян стекает вода, но его лицо не оставляет никому даже тени сомнений, что Верховный Заклинатель сейчас совсем не намерен шутить и просто не потерпит ни одного слова поперёк. Считывая почти незаметный жест хозяйки, к Цзян Ваньиню подходит вежливо кланяющийся распорядитель: — Господин Верховный Заклинатель. Пожалуйста, не сочтите за вольность, но я прошу вас немного задержаться, чтобы мы могли принять вас, как подобает, предоставив сухую одежду, еду и, если вы всё-таки передумаете, то кров на ночь. Уже почти вечер, скоро стемнеет. Ваш сын и сопровождающие вас лица все очень устали и поэтому просто позвольте нам… Но Цзян Чэн уже не слушает его, просто отодвинув в сторону. — Пусть делают, что хотят, я им не указчик. С этими словами он решительно идёт к тропинке, по которой недавно так стремительно бежал за сыном. Только теперь он больше не хочет ни за кем бежать и никого слушать. Он устал от объяснений и оправданий. Сейчас даже мысль о том, что в двух шагах от них сидит целый и невредимый Не Хуайсан, не может его остановить. К тому же, он уверен, что Лань Сичень и сам прекрасно справится. Тем более, что рядом и его несравненный брат и такая умная и образованная супруга.***
Лань Сиченю казалось, что он сделал всё, что мог. Он сумел не отпустить Цзян Чэна одного на поиски сына. Он успел поговорить с женой. И пока бежал к Павильону, про который кричали адепты её ордена, догадался, что передать его жене кулон Цзян Чэна мог только Не Хуайсан. Потому что единственный, кто имел доступ в личные покои главы Цзян, был сам Лань Сичень, и, скорее всего, ребёнок Цзян Ваньиня. А то, что кулон глава Цзян хранил именно там, сомневаться не приходилось. Как и то, что он не мог его продать или подарить. А если бы его украли раньше, то Цзян Чэн, как минимум, бы сообщил об этом главе Лань, даже просто из соображений безопасности Облачных Глубин. Значит и сын Цзян Чэна должен был быть где-то поблизости, что подразумевало в мыслях Первого Нефрита, скорое разрешение проблем и дальнейшее уже обсуждение в узком кругу их будущих перспектив. В том, что Ян Джу поможет ему, он не сомневался. Но как он мог предугадать, что похитивший Шуи Мина Незнайка бросится его спасать. Что Цзян Чэн так озаботится именно в этот момент всеми теми сложными проблемами, которые накопились между ними, как снежный ком. И что сейчас его призрачная надежда всё-таки найти с Цзян Чэном возможность быть вместе, таяла, как первый снег под солнцем, следом уходящему в темноту заклинателю. Из оцепенения его вырывает вдруг мягкое, но довольно решительное рукопожатие. Опустив изумлённо голову, Сичень понимает, что это рука Ян Джу. Словно заигрывая с супругом, она мило улыбается, но уже в следующую секунду шипит ему в ухо: — Если ты его сейчас не догонишь, он никогда больше не даст тебе шанса поговорить. И пока Лань Хуань ошарашенно пялится на жену, она уже стремительно толкает его в бок, что довольно чувствительно, но в их таком близком и игривом полуобъятии никому не заметно. — Я… я прошу меня простить. Но мне нужно обсудить с главой Цзян важный вопрос… — Лань Сичень что-то мямлит, сочиняя на ходу, но это уже не важно. Что более важно сейчас, это догнать и вернуть Цзян Чэна, пусть даже придётся применить силу. За его спиной он уже слышит негромкий, но властный голос жены, отдающей распоряжения: взять под арест Не Хуйсана, помочь гостям из дружественных орденов расположиться в выделенных для них покоях. Позвать врача для мальчика и арестанта. И да, о ребёнке она позаботится сама. Сумерки уже почти укрыли дорожки ордена Ян тенями, и впереди он слышит знакомые чертыхания. Губы Сиченя непроизвольно приподнимаются в улыбке. Построенный в лучших традициях лабиринта сад при всём своём небольшом размере позволял за счёт удачной планировки бродить по нему часами. И видать, Цзян Чэн, совершенно незнакомый с устройством хитро переплетённых дорожек, уже потерял ориентиры в попытке найти выход. Лань Хуань ухмыльнулся. Прислушавшись к шагам и сориентировавшись на знакомых тропинках, он быстро находит нужную. И он оказался совершенно прав, потому что уже через минуту они сталкиваются лицом к лицу на небольшой освещённой фонариками полянке. Увидав Лань Сиченя, Цзян Чэн ещё пытается уйти в другую сторону, но терпение Цзэую-цзюня уже на исходе. Быстро перейдя полянку насквозь, он решительно хватает Ваньиня за руку. Не ожидая такого напора от бывшего любовника, Цзян Чэн пытается вырваться, но он забыл, какими сильными могут быть с виду хрупкие Нефриты Ордена Лань. Особенно когда они довольно рассержены и настроены решительно. Поэтому сколько бы не вырывался и не искрил Цзидянем глава Цзян, он уже через пару секунд оказывается в крепком объятии Сиченя. — Ты что творишь? — Ваньинь почти шипит от ярости — Нас же могут увидеть! Сичень только крепче сжимает кольцо рук: — Прекрасно, пусть видят. Мне всё равно. Но я не позволю тебе снова сбежать от меня. Цзян Чэн от неожиданности забывает, что надо вырываться. Лицо любимого человека сейчас так близко, и он с каждой секундой теряет свою былую решимость. Но упрямство берёт верх. Извернувшись, он ловким движением выныривает из рук Сиченя, не пытаясь уже действовать силой, но применив любимый приёмчик брата. — И о чём же ты намерен со мной поговорить? — губы Ваньиня кривятся в усмешке, но в глазах ещё застыли невыплаканные на берегу слёзы боли и разочарования. Сиченю совсем не хочется ругаться с этим упрямцем. Он ещё с утра мечтает обнять его и не отпускать, больше никогда и никуда. Но тот сейчас больше похож на разворошённую в гнезде гадюку, готовую плеваться ядом на любого, кто подойдёт близко. И поэтому, глубоко вздохнув, Сичень решается: — Цзян… А-Чэн, — услышав свое почти детское имя, тот замирает. — Пожалуйста, выслушай меня. Я… сегодня я решил, что больше не могу и не хочу продолжать всё, как прежде. Я люблю тебя и хочу быть с тобой. И я… Но Цзян Чэн не даёт ему договорить, почти грубо зажимая холодной ладонью рот. — Заткнись, Хуань! Я достаточно тебя наслушался. Три года назад ты сам разорвал нашу связь, просил отпустить тебя. Вот! — внезапно он задирает рукав мокрого одеяния. Под ним чуть ниже локтя намотана лента Сиченя, тоже сейчас промокшая и грязная, как и сам Цзян Чэн. Он почти срывает её с руки и кидает под ноги Сиченю. — Мне она больше не нужна, потому что я отныне не хочу жить прошлым, жить воспоминаниями о людях, у которых нет для меня места в жизни. Ошарашенный Сичень молчит, даже не пытаясь поднять ленту с земли. Но Цзян Чэна уже невозможно остановить: — Считай это также моим заявлением об отставке. Найди себе другого Верховного Заклинателя, я больше не собираюсь участвовать во всём этом фарсе. Мой орден будет наблюдать, принимать решения в случае необходимости. Но взаимодействовать с тобой я больше не хочу и не буду. Выплеснув всё, что накопилось внутри, Цзян Чэн наконец-то чувствует долгожданное облегчение. Это оказывается так легко, рвать много лет терзавшие его путы. Все эти кинжалы, пронзающие грудь сантиметр за сантиметром — получается, что разом вырвать их гораздо легче, чем годами терпеть внутри себя. Пусть он и истечёт кровью через пару часов, это будет уже не важно. Важнее сейчас то, что именно в это недолгое время он снова сможет дышать полной грудью. Они некоторое время молчат, продолжая смотреть друг другу в глаза. Пока наконец Лань Хуань, медленно наклонившись, не поднимает свою клановую ленту. Он не видел её давно и сейчас, держа в руках ещё хранящую тепло тела Цзян Чэна полоску ткани, он вдруг понимает, что бы он сейчас ни сказал, будет поздно. Он сегодня опаздывал везде, как бы ни спешил и не старался предугадать события. Но не успевал. Сичень пытался найти хоть одно слово в своё оправдание и не находил. Он отчаянно понимал, что второго шанса что-то объяснить Цзян Чэну у него может и не быть, но с его губ сейчас срывалось только хриплое дыхание, прерывистое вслед остервенело колотящемуся сердцу. Сегодня их совместная дорога завершилась, и он не заметил, как они прошли её до конца. Он всё бежал по инерции, надеясь, что будущие километры сгладят шероховатости, и в попытке найти нужный объезд пропустил сигнальные знаки. О чём ему сейчас и сообщил Цзян Ваньинь, пусть и в такой грубой форме. Он заслужил это. Все эти слова, всю ту боль, что сейчас сжимала сердце сотней невидимых захватов. Гораздо большую боль ему причиняло не это. А мысль о том, что, закончив эту дорогу, новую начать они уже не смогут. Точнее, у него не будет шанса её предложить Цзян Чэну. Но он всё же попытается. — Хорошо, пусть будет так, как ты хочешь. Тогда, три года назад, ты принял моё решение, теперь моя очередь. Я виноват перед тобой, мне нет оправдания. Но только в моей жизни ты всегда был, есть и будешь. Твоё место всегда будет только твоим, его никто не сможет занять, как и моё сердце. Цзян Чэн отворачивается, словно не желая дальше слушать, но теперь Хуаню жизненно необходимо высказаться: — Я прошу тебя дать мне… дать нам ещё один шанс! Мы… я…. Я ужасно ошибся, когда думал, что смогу без тебя, и что тебе будет лучше без меня…. Я… На этих словах Цзян Ваньинь больше не может слушать. Резко взмахнув рукой, словно рассекая воздух, он стремительно идёт по тропинке, теперь уже безошибочно выбрав нужную. Но Сичень всё же кричит ему вслед: — Я… Я рассказал всё Ян Джу, пожалуйста, Цзян Чэн, просто давай попробуем снова! Но его слова рассыпаются в уже наступившей темноте незаметными осколками. Лань Сичень ещё несколько секунд пытается совладать со сбившимся дыханием, но колени его не держат, и он тяжело оседает вниз. Опираясь руками о столь необходимую ему сейчас сырую землю, он выдыхает в тщетной попытке сдержать рвущийся наружу вой, но это мало помогает. И через секунду небольшую поляну, освещённую красными фонариками, наполняют отчаянные рыдания Первого Нефрита ордена Лань.