***
Вэй Усянь грустно гладил кролика, уже битый час сидя на кроличьей поляне. Ванцзи вздохнул и решительно отобрал вконец замученное животное у мужа. Вэй Ин даже и не сопротивлялся, глядя вдаль печальными глазами. — Лань Чжань, — он внезапно подал голос, — как ты думаешь, Цзян Чэну понравилось бы, если бы я пожил в Пристани Лотоса немного? — Мгм, — Ванцзи хмурит идеальные брови. Идея мужа понятна, вот только самому Ханьгуан-цзюню она не по душе. Его обязанности перед Облачными Глубинами не позволят отлучиться надолго, а формулировка «пожить» не оставляет вариантов в длительности пребывания Усяня в гостях у брата. — Нет, я не хочу надолго покидать тебя, — Вэй Ин вдруг нежно гладит напряжённую руку Ванцзи. Потом, не удержавшись, целует уголок его губ, и вскоре они уже страстно обнимаются прямо посреди поляны. Когда воздух заканчивается в лёгких, уже лежащий под Ванцзи Усянь вдруг горько вздыхает. Крепко обняв мужа, он только грустно утыкается ему в плечо. Ванцзи не может видеть Вэй Ина таким. Резко поднявшись на ноги, он легко, как пушинку, подхватывает Вэй Усяня. Тот от неожиданности охает, но уже через секунду встаёт на ноги. — Пойдём. — Что? Куда, Лань Чжань? Второй Нефрит ордена Лань хмурится, но всё же продолжает: — Я помогу тебе собраться и отвезу в Пристань Лотоса. Ты сейчас нужен брату сильнее. Вэй Ин, словно не веря своим ушам, продолжает смотреть на Ханьгуан-цзюня. — Лань Чжань? Ты не против моего отсутствия? Даже если я уеду на несколько месяцев??? — Мгм. — и помолчав тихо добавляет. — Я просто буду прилетать к тебе раз в несколько дней. Столько, сколько понадобится. Старейшина Илин поражённо молчит, но потом резко прижимается к супругу. — Спасибо, Лань Чжань! Я люблю тебя, Лань-гэгэ, всегда помни об этом! Они медленно идут в строну цзинши. Уже на пороге Лань Чжань вдруг замирает. Вэй Ин внимательно смотрит на старающегося не подавать вида, что расстроен, мужа. — Я решил! — Ванцзи столбенеет. — Я полечу туда завтра! А сегодня, — он обнимает Лань Ванцзи за плечи, втягивая его внутрь домика и закрывая дверь. — Сегодня ты только мой! А я только твой! Ванцзи не возражает, обнимая любимого в ответ. Их сердца бьются в унисон, даже на секунду не принимая мысли о расставании. Физическом да, они смогут это перенести. Но эмоциональный разрыв просто недопустим. Даже мысль об этом делает всё вокруг бессмысленным. И они оба могут ясно видеть на самых близких людях, к чему может привести эта ведущая в никуда дорога.***
Лань Сичень собирает бумаги со стола привычным жестом. Уже давно пробили отбой, но глава Лань теперь редко шёл ко сну вовремя. Он вообще почти не спал за последние несколько недель. Прямо с того самого вечера, когда Цзян Чэн кинул ему в ноги ленту и ушёл: с той поляны в ордене Ян, с должности Верховного Заклинателя, а самое главное — из жизни самого Лань Хуаня. И был совершенно прав! Вот только это понимание не приносило измученному сердцу Лань Сиченя ни покоя, ни утешения. Оно только сильнее поднимало внутри чувство вины и чувство полнейшего своего бессилия что-то изменить. Как оказалось, изменить то, в чём он столько лет пытался найти компромисс, было гораздо легче, чем изменить решимость в сердце Цзян Чэна. Все сложные и не разрешимые в прошлом задачи неожиданно нашли искомый результат за считанные дни. Аккурат после того, как сам Лань Сичень потрудился их себе проговорить. Больше не оглядываясь на собственные ожидания и правила. И наконец-то сняв окончательно свою клановую ленту. Впервые по-настоящему полностью отпустив себя. Он понял, только слишком поздно, что имел в виду его предок, написав, что правила не действуют рядом с тем, кого выбирает сердце. Три года назад, отдав свою ленту Цзян Чэну, он, тем не менее, продолжал носить её на себе в душе. И не имело никакого значения, что она физически находилась у главы Цзян. Лоб главы Лань всегда охватывала её невидимая проекция. Подняв тем вечером с земли брошенную назад узду, он вдруг осознал, что Цзян Чэн был прав, вернув её. Потому что не имело значения, что он её не носил, фактически он никогда её и не снимал. А только сейчас, реально начав делать шаги в сторону любимого человека, наконец освободился от этого влияния. Потерявшая наконец свою силу лента, отныне так и покоилась в его тайном кармане. Лань Сичень, осознав весь абсурд произошедшего, не видел смысла надевать её снова. Но и вернуть Цзян Чэну он теперь уже не сможет никогда. Возразить тут было нечего, потому что три года назад он должен был не ленту отдать Ваньиню, а что-то большее. То, что наконец стал готов дать сегодня. Только адресат больше не хотел ждать и верить. И Сичень не находил ни одного слова в своё оправдание. И не мог написать ни одной фразы для отправки письма в Пристань Лотоса. Он мог только надеяться, в самой глубине души, что, возможно, время всё же подарит им ещё один шанс. Но это была очень призрачная, почти несбыточная надежда. И поэтому Лань Хуань почти не спал, не ел. Стараясь не забрасывать свои самые важные дела, он, тем не менее, свалил всё, что мог, на своих помощников, удивив их валом собственной самостоятельно прежде выполняемой работы. Плюс должность Верховного Заклинателя, теперь вакантная, добавляла его канцелярии дополнительных хлопот. Но всё это было не важно. Как не важно было, что будет потом. Лань Сичень не хотел думать о завтрашнем дне. И не мог ничего предпринять в настоящем. И только прошлое кружилось над его головой и напоминало нескончаемой сердечной болью, что он всё ещё жив. Но зачем? Глава ордена Лань и сам не мог ответить на этот простой вопрос.***
Цзян Чэн закатывает глаза, когда ему докладывают о прибытии Вэй Усяня. Время обеда, и он, отложив читаемый свиток, всё же идёт встретить брата. И сразу же попадает под немигающий взгляд Второго Нефрита ордена Лань. Который всем своим видом демонстрирует и недовольство разлукой с мужем, и недовольство поведением Цзян Чэна как таковым. В руках у Вэй Ина внушительный узел. — Это что у тебя с собой? — вместо приветствия Цзян Чэн легко трогает кончиком носка багаж брата. — Да вот, решил переехать сюда ненадолго. — И под удивлённо-ошарашенным взглядом Цзян Чэна крепко целует мужа. — Но это не то, о чём ты подумал, даже не надейся! Наш развод с Лань Чжанем так и не вступил в законную силу. От этих слов губы Лань Ванцзи кривятся, и он, обняв напоследок мужа, решительно встаёт на меч. — И тебе привет, Ханьгуан-цзюнь, — Цзян Чэн находит какое-то извращённое удовольствие в том, чтобы демонстрировать всем вокруг свою браваду. В Пристани Лотоса уже привыкли к его странно приподнятому настроению, невесть откуда взявшемуся пофигизму, громкой, всколыхнувшей весь мир заклинателей отставке, и полному самоустранению от всех дел, кроме самых неотложных внутри Ордена. Отныне глава Цзян наслаждался книгами, охотой, рыбалкой и тренировками. И совершенно не хотел ничего знать ни о заботах привыкших к его покровительству орденов, ни о трудностях канцелярии, внезапно оказавшейся не удел, и, главное, ничего о том, что теперь происходит вокруг него самого. Саму Пристань Лотоса он, не моргнув глазом, перепоручил своему заму, а на все охи и стоны просто добавлял тому помощников. И практически ни с кем не общался. Даже его вечная заноза в пятке, Шуи Мин, который уже несколько недель гостил в ордене супруги главы Лань, даже он не интересовал больше Цзян Ваньиня. Его вообще ничего, кроме насущных дел по хозяйству, тренировок и приятного времяпровождения отныне не занимало. Вэй Усянь только вздохнул. Он ещё не видел никогда своего брата в «таком» настроении, но теперь точно знал, что случается, если разбить Цзян Чэну сердце. А то, что оно было вдребезги разбито в тот злополучный день, Усянь даже не сомневался. Как и в том, что он совершенно не знал, что теперь делать с этой новой версией Цзян Чэна. Улыбающейся, самодовольной, отстранённой от всех дел и не желающей ничего обсуждать, кроме рыбалки и охоты. — Аааа, ну ладно. Вали тогда к себе, через полчаса будет обед. Вэй Усянь пожимает плечами. Он уже не пытается с ходу обсуждать с братом ситуацию, перепробовав за последние дни все мыслимые и не мыслимые словесные ловушки и приёмчики. Но реакция всегда была одна и таже. И как пробить это облако совершенной незамутнённости сознания, он не знал. Именно потому и принял такое сложное решение — перебраться к брату поближе. Потому что просто не мог больше смотреть на то, как близкие ему люди окончательно расходятся в разные стороны. Каждый выбирая собственный сорт боли. Работяга Цзян Чэн — полный отказ от созданного им же самим с нуля ордена. Всегда ответственный за всё и всех глава Лань — практически полное игнорирование любых своих обязанностей. И главное, их медленный, но заметный намётанному глазу Вэй Усяня, печальный уход в себя и от самих себя. Выбрав когда-то не изменять своим принципам, в ущерб возникшей вопреки всему любви, теперь они оба отрицали даже само существование того, что было прежде важнее жизни. По сути, отрицая этим всю свою жизнь, каждое своё достижение. Но взамен не получая ничего, отказываясь дать друг другу право на ошибку, снова довериться своим так ранившим их обоих чувствам. И в результате они теперь не получали ничего, ни одной причины двигаться дальше. И это в их случае было даже более роковым, чем разбитые вдребезги сердца. Потому что сердце ещё можно оживить, но что делать, если потеряна сама надежда, питающая это самое сердце? Что делать, если топливо, двигающее жизнь вперёд, наполняющее её смыслом закончилось? На сколько их хватит, вот так вот сейчас бесцельно прожигающих накопленные ранее запасы, Вэй Ин не хотел об этом даже задумываться. И он собирался жить в Пристани Лотоса столько, сколько будет нужно, даже если ему в итоге придётся перевезти сюда Лань Ванцзи, предварительно опоив того Улыбкой Императора и связав тому руки его же собственной лентой.***
Ян Джу внимательно читала письмо от мужа. С того вечера, когда он вернулся после разговора с Цзян Чэном в невменяемом состоянии, а рано утром улетел, даже не обсуждая ничего из произошедшего, прошло довольно времени. Письма от главы Лань теперь приходили короткие и сухие. Причина Ян Джу была известна, но проблем это не решало. Ни личной трагедии самого Лань Сиченя. Ни проблемы под названием «бывший Верховный Заклинатель». Который с того дня жил в ордене Ян. О том, что он вернулся, знали только присутствующие при его памятном заплыве. А это были сами Лани, Цзян Чэн, Вэй Усянь и ещё несколько заклинателей из её ордена. Под страхом смерти все они поклялись лично молодой хозяйке в том, что будут молчать о происшествии. Что делать с Незнайкой, никто не знал. За давностью лет его уже не искали, проблем и без этого везде хватало. События трехлетней давности стерлись из памяти, а главный пострадавший той истории, сам Лань Сичень никаких обвинений в адрес Не Хуайсана не выдвигал. Цзян Чэн, сына которого Незнайка спас, вообще не интересовался историей его чудесного появления. С тех пор, как он тогда почти ночью покинул орден Ян, сама Ян Джу о нём слышала только то, что рассказывал периодически навещавший Шуи Мина молодой господин Вэй. Он же иногда заходил к Не Хуайсану, и они вели долгие разговоры. О чём, Ян Джу не знала. Ей была интересна история бывшего Верховного Заклинателя, но она понимала, что тот вряд ли будет это обсуждать с женой своего заклятого врага. Сам же Незнайка после случая в пруду внезапно растерял весь свой запал и часами теперь сидел на озере, наблюдая за бегущей водой. Позже он попросил набор для рисования, несколько вееров. Однажды днём, прогуливаясь, Ян Джу увидела, как Не Хуайсан рисует, и сама, будучи не новичком в этом вопросе, заговорила с ним. С тех пор они иногда вместе проводили по несколько часов, каждый занятый своим делом. Перекидываясь ничего не значащими фразами. Иногда обсуждая композицию своих рисунков. Никто из них ни разу так и не обмолвился о событиях того странного дня. Позже к ним стал присоединяться Шуи Мин, а иногда прилетавший в гости Вэй Усянь веселил всю компанию тем, что комментировал рисунки, дурачился с детьми и шутил по поводу и без. В такие моменты Ян Джу казалось, что тут собралась не компания совершенно чужих и даже ранее враждебных друг другу людей. Она чувствовала всё совсем по-другому. Их молчаливая договорённость не ворошить былое, словно мягкой вуалью укрывала раны прошлого и исцеляла настоящее. И Ян Джу начинало казаться, что так и должно было быть. Но потом Вэй Ин улетал обратно в орден Лань. Шуи Мин уходил в свой привычный молчаливый протест. А Не Хуайсан откладывал свои веера. И поместье снова погружалось в молчаливое тревожное ожидание. Ян Джу же вечерами перечитывала старые письма и потом грустно вздыхала за вечерним столом. В такие моменты её мать и отец понимающе молчали, но гнетущая атмосфера не отпускала никого. И так могло продолжаться дни напролёт. В старом доме семьи Ян Джу собрались такие разные люди, пути которых никогда бы не пересеклись, если бы не странные повороты их судеб. Каждый со своей историей и болью. Застывшие во времени в этом тихом и уединённом месте, они, каждый по-своему, старались забыть прошлое, но оно неумолимо стояло за порогом, подстерегая их за каждым поворотом жизни. Ей казалось, что никто из них просто не знал, что со всем этим делать, и потому они просто молчали, рисовали, иногда шутили и неспешно плыли по течению жизни. Впрочем, сама Ян Джу во всей этой истории что-то всё же могла сделать. Поэтому злополучный нефритовый кулон, забытый Лань Сиченем в его покоях, она при первой же возможности отдала А-Мину, справедливо рассудив, что вернуть его должен тот, кто и забирал. А позже, заметив метания маленького мальчика, написала письмо Цзинь Лину с просьбой посетить их орден. Теперь же, читая отчёт мужа о том, что он сделал, чтобы замять старую историю с Не Хуайсаном, она пыталась понять, как рассказать ему ещё одну новость. О том, что она, похоже, ждала ещё одного ребёнка. По договоренности со старейшинами ордена, она могла воспитать наследника ордена своего отца только после того, как у ордена Лань будет собственный, обязательно мужского пола. Поэтому, воспитывая подрастающего сына, она всерьёз задумывалась о том, чтобы дать и своему роду надежду на продолжение. После их памятного разговора с главой Лань, ни о каком продолжении супружества больше речи идти не могло, и она почти смирилась с тем, что рано или поздно управление их орденом перейдет боковой линии рода. Но сегодня отрицать очевидное было глупо, и мысль о том, что она всё же сумеет исполнить заветную мечту свою и родителей, наполняла её сердце радостью. Вот только в чувствах мужа она не была столь уверенна. К тому же, любая новость могла испортить и без того сложные отношения орденов Лань и Цзян. А Ян Джу не хотела этого. Слишком велика была бы цена подобной ошибки. И потому поднимая перо для того, чтобы писать ответ, её рука замирала и отказывалась выводить нужные фразы. О её интересном положении знали только она и доверенная служанка-повитуха. Даже родители пока не догадывались об этом. И это угнетало обычно меланхоличную женщину. Подув на свиток и посыпав его песком, она решила отложить новость ещё на несколько недель. Понимая, что это вряд ли удастся долго скрывать, но, возможно, даст кому-то шанс изменить ситуацию в лучшую сторону.***
Цзян Чэн недовольно оторвался от свитка, оглядывая подошедшего к нему брата. Тот «гостил» в Пристани уже больше недели, и все эти дни надоедал Цзян Ваньиню хуже приставучих мух. Все эти его попытки завести нужные разговоры, вскользь брошенные фразы. Всё это Цзян Чэн видел насквозь, и от этого его внутренняя решимость только становилась крепче. Сейчас, по прошествии стольких дней, вся эта история с их тайной страстью, лентой главы Лань, попытками усидеть на двух стульях, казалась ему всё глупее и нелепее. А ещё более глупо и нелепо выглядел в этом всём сам глава Цзян. На что он надеялся, когда носил эту тонкую полоску ткани под одеждой? Слова Сиченя, брошенные ему вслед, жгли сердце калёным железом, но от этого становилось ещё хуже. Тогда, три года назад он должен был сразу сделать выбор, не принимая клановую ленту Лань Сиченя в качестве утешительного подарка. А сейчас, когда Хуань вдруг «прозрел», сам Цзян Чэн словно потерял зрение. Он не хотел рушить жизнь другого человека. Он не хотел быть третьим в чужой паре. Он не хотел снова страдать. И он совсем не хотел и не мог двигаться дальше из этой ямы, в которую провалился. И потому просто сейчас жил, словно навёрстывая упущенные в молодости годы беззаботного времяпровождения. Молчание Сиченя странным образом лечило, оно словно давало шанс со временем увидеть выход для каждого из них. Вдвоём ли или отдельно, но выбраться из провала, куда они оба попали по собственной глупости. Но Усянь назойливо маячил перед глазами, одним своим видом поднимая ненужные вопросы. На которые у Цзян Ваньиня не было ответов. На которые он боялся отвечать. И которые, как он надеялся, со временем из вопросов превратятся в решения. А потому Цзян Чэн поднялся и, совершенно не обращая внимание на загадочное лицо брата, предложил ему сходить на намечавшуюся Ночную Охоту. Им всем давно пора было немного развеяться.