Одной дорогой, разными путями

      Цзинь Лин растерянно шёл за провожавшим его к Павильону заклинателем.       В Ордене Ян юноша был впервые. А с учётом того, что приехал он сюда по личному приглашению супруги главы Ордена Лань, ещё и волновался о том, зачем ей вдруг понадобилось его сюда звать.       Впрочем, он уже начинал догадываться о причине.       Одной мелкой, вредной причине, которая последние три года портила его дяде всё настроение.       Молодой глава ордена Цзинь никогда не обольщался на счёт Цзян Чэна, прекрасно изучив за годы общения и его характер и основные модели поведения.       Глава Цзян всегда был груб и нетерпелив. Он мало говорил добрых слов и в основном упрекал и ругал Цзинь Лина.       Но больше никто в целом свете не давал ему такой уверенности и поддержки. В том, что всегда подстрахует. Всегда найдёт выход из самой сложной ситуации. И, если надо, отдаст свою жизнь за племянника. Предварительно, правда, пообещав переломать тому ноги. И руки. И голову оторвать. В бранных словах дядя никогда не скупился.       Но в последние годы Цзян Чэн всё меньше ругался на своего непутёвого племянника, и всё больше пребывал в раздумьях. И Цзинь Лин, зная дядю, как свои пять пальцев, догадывался, что тот привычно взвалил на себя хлопот больше, чем мог потянуть.       К тому же, для юноши было не секретом, что сердце Цзян Чэна болело. И он мог с уверенностью сказать, что невесть откуда взявшийся сын был одной из его горестей, если не главной.       Цзинь Лин недолюбливал Шуи Мина.       Во-первых, тот украл безоговорочное внимание Цзян Ваньиня к племяннику, и, хоть молодой человек уже был довольно взрослым, в душе он всё равно всегда полагался на дядю. И он бы никогда даже сам себе в этом не признался, но был уверен, что всегда будет для главы Цзян единственным и неповторимым. И только ему дядя регулярно будет обещать переломать ноги.       Но с появлением мелкой занозы, дядя внезапно стал относиться к племяннику намного более спокойно, по-взрослому.       И это было существенное, во-вторых.       Цзинь Лин, став во главе Великого Ордена, больше не мог игнорировать правила взрослого мира. Ему быстро пришлось учиться быть на равных с людьми вдвое и втрое старше его по возрасту. И он не имел права показать свою слабость и неопытность.       Но с дядей привык быть тем, кому подскажут и, если надо, помогут. Перемена же в отношении, столь долгожданная, пугала Цзинь Лина, всей своей неотвратимостью показывая ему, что его детство закончилось. Совсем.       В-третьих, портить настроение дяде мог только он, сам Цзинь Лин. А мальчишка ничем не заслужил эту привилегию!       От всех этих мыслей зубы Цзинь Лина скрипели, и он реально с трудом себя сдерживал от того, чтобы не отойти от своего почётного статуса главы и не отпинать глупого пацана. Объяснив ему на пальцах, что дядя принадлежит и Цзинь Лину тоже, и его права — правее!       Что и говорить, но сама мысль о мерзком мальце вызывала у Цзинь Лина головную боль!       И заслышав знакомый голосок, он уже мысленно закатывал глаза.       И когда этот гадёныш только успел сюда навязаться?       Тропинка повернула, и перед глазами Цзинь Лина показался очаровательный Павильон, почти полностью расположенный над водой искусственного пруда.       А в следующую секунду кто-то с размаху врезался ему в живот.        — Шуи Мин! — Цзинь Лин с трудом удержался от желания схватить за ухо негодника. Но присутствие в нескольких шагах незнакомой женщины тут же охладило пыл юноши.        — Я прошу прощения, молодой господин Цзинь! — хозяйка поместья вежливо приветствует гостя. — Меня зовут госпожа Лань. И мы с вами знакомы заочно. Но я очень рада приветствовать вас в моём доме и благодарна за то, что вы так быстро откликнулись на моё приглашение.       Цзинь Лин в ответ вежливо кланяется.        — Ты, — мальчишка уже отскочил в сторону. Его лицо покраснело, как будто он сейчас расплачется. — Зачем ты сюда приехал? Тебя никто тут не ждал!       Цзинь Лин пожимает плечами, обмениваясь с хозяйкой тем самым «взрослым» взглядом. Заметив их перемигивания, лицо ребёнка окончательно приобретает малиновый оттенок, и он, внезапно развернувшись, быстро убегает в сторону дома.        — Не обращайте внимания, молодой господин, — Ян Джу мягко улыбается. — Я сказала, что к нему гость, и он так обрадовался, что бежал на встречу, даже не смотря по сторонам.       Цзинь Лину не надо долго думать о том, кого так мог ждать Шуи Мин.        — Молодой господин Вэй сейчас на Ночной охоте, вместе с дядей.       Женщина грустно улыбается.        — Да, вы правы. Но он был тут недавно, и вряд ли Шуи Мин стал бы так бежать ему навстречу.       Цзинь Жуланю требуется несколько минут, чтобы понять намёк госпожи. От мысли, что вечно непокорный и недовольный мальчишка мог так расстроиться, что дядя не приехал к нему, сначала становится очень смешно. Подавляя недостойный главы Цзинь смешок, юноша внезапно осознаёт одну вещь:        — То есть, вы хотите сказать, что дядя до сих пор не навестил Шуи Мина?       Ян Джу внимательно смотрит на тихую гладь воды. У Цзинь Лина создаётся ощущение, что женщина одновременно говорит и с ним, и ещё с кем-то, кого тут нет, но кто очень важен для неё:        — Детям всегда важно знать, что они любимы. Что их всегда ждут дома. А-Мин очень обидел главу Цзян своим отношением. А теперь не знает, как вернуть его расположение. Ваш дядя, должно быть, человек многих достоинств, раз столько людей так отчаянно нуждаются в нём.       Цзинь Жулань удивлённо смотрит на женщину, пытаясь найти в её словах скрытый смысл, но может только сделать вывод о том, что госпожа Лань предельно искренне уважает дорогого ему человека. Хотя, насколько он в курсе, его дядя навряд ли пересекался с нею за эти годы.       Ян Джу не торопит юношу.       Вежливо пригласив следовать за собой, она проводит его внутрь Павильона, где их уже ждёт накрытый для чаепития стол.        — Позовите к нам, пожалуйста, А-Мина.       Цзинь Лин замечает, что на столе две чашки.       Перехватив его удивлённый взгляд, Ян Джу спешит пояснить:        — Я прошу прощения за то, что не смогу присутствовать при вашем разговоре, но мне кажется, что вам с вашим двоюродным братом будет лучше поговорить наедине.       Внезапно её взгляд светлеет, и, обернувшись, Цзинь Лин видит недовольного и встрёпанного мальчика, который с явной неохотой идёт в их сторону.        — А вот и сам А-Мин, — нежно улыбаясь, Ян Джу вдруг очень бережно помогает мальчику сесть, пододвигает самолично налитую чашку с чаем. От этой заботы пацанёнок вдруг робко улыбается.       Эта сцена неожиданно умиротворяет сердце Цзинь Лина. Он словно впервые со стороны видит и себя и мальчика. И то, как они оба отчаянно ищут навсегда потерянные ими обоими заботу и внимание.       Ян Джу уходит, но никто из них не торопится прервать затянувшееся молчание.       Два таких непохожих и в тоже время так сильно перекликающихся между собой своими судьбами подростка внимательно изучают друг друга. Возможно, впервые давая себе труд не ругаться, а просто попытаться поговорить.       Наконец Шуи Мин первым прерывает тишину.       Слегка насупившись, он, словно решив для себя самый важный вопрос, вдруг спрашивает:        — Ты, … тебя ведь прислали из Ордена Цзян? За мной прислали?       И от этих горьких, пополам с надеждой и обидой слов, Цзинь Лин вдруг отчаянно понимает, каким будет его ответ, и, даже не пытаясь искать слова, просто кивает головой.       От еле заметной, скрываемой улыбки, заплаканное лицо мальчика словно расцветает.        — Тогда чего ты тут чаи распиваешь? Пойдём, я уже вещи собрал!

***

      Ночная Охота удалась на славу.       Цзян Чэн уже давно так не веселился, расправляясь с нежитью, оккупировавшей небольшую деревеньку.       Старейшине Илин под страхом полного изгнания из Пристани Лотоса, было запрещено вмешиваться и каким-то образом влиять на ход зачистки территории.       И потому, когда Цзян Ваньинь, непривычно раскрасневшийся и довольный, вернулся к лагерю заклинателей, его встретил один кислый и весьма недовольный взгляд.        — Я с тобой больше на охоту не хожу! — Цзян Чэн не знал: ругаться или смеяться с обиды брата. — Вот Лань Чжань всегда мне даёт возможность повеселиться.        — Ну и свалил бы уже к своему ненаглядному Ханьгуан-цзюню, — глава Цзян привычно закатывает глаза. — Мельтешишь перед глазами уже несколько недель. Житья от тебя нет.       Вэй Ин обиженно выпячивает губу.       Это их любимая игра, и она не надоедает ни одному.       — Ну же, Цзян Чэн! Ну почему ты всегда так груб. Вот Лань Чжань всегда…       Не желая больше слушать о достоинствах Ванцзи, Цзян Чэн решительно обходит брата по периметру.        — Кончай ныть. Нам уже пора возвращаться.       На этих словах Вэй Усянь вдруг делает загадочное лицо.        — Тут тебя кое-кто хотел видеть… — многозначительность в тоне брата вдруг покрывает спину Цзян Чэна холодной испариной.       Против воли его взгляд быстро обегает поляну.       На стороне заклинателей из Ордена Лань сегодня только несколько незнакомых адептов. Даже сам Вэй Усянь с ними особо не общается. Что уж говорить про бывшего Верховного Заклинателя.       Безошибочно поймав взгляд Ваньиня, Вэй Ин только вздыхает.       Единственный, о ком подумал брат, был Лань Сичень, и сколько бы эти два упрямца не делали вид, что ничего не происходит, но оно происходило!        — Это один глава ордена, с сопровождающими его лицами, — Усянь понимает, что режет по живому, но как ещё пробить этот щит, который установил Цзян Чэн теперь в своём сердце.       Лицо брата становится совсем растерянным. Его глаза ошеломлённо осматривают поляну, словно пытаются найти на ней того самого, кого не может забыть сердце.        — Дядя!       От неожиданности Цзян Чэн почти подпрыгивает на месте, и уже в следующую секунду Цзидянь начинает опасно сверкать на пальце главы Цзян.        — Вэй Усянь!!!       Цзян Чэн почти рычит. Но Вэй Ин только хохочет. Один-один, теперь он почти не зря сгонял на эту тупую и скучную Ночную Охоту. Лицо Цзян Чэна того стоило.        — Дядя, ты не рад меня видеть?       Цзин Лин не понимает, что происходит, но безошибочно чувствует недовольство главы Цзян. И тут же по привычке начинает вспоминать, где он мог проколоться.        — Цзинь Лин! — наконец-то Цзян Чэн пришёл в себя. Кинув ещё раз в спину уже говорящего с кем-то из знакомых Вэй Ину уничижающий взгляд, Цзян Ваньинь крепко обнимает племянника.       Тот смущённо пытается побыстрее вырваться из медвежьих объятий, но скрыть удовольствие не может. Впрочем, долго наслаждаться друг другом им не дают.       Потому что из-за спины Цзинь Лина вдруг непривычно робко и застенчиво выходит ещё один персонаж.       Он, словно опасаясь, что его сейчас прогонят, тем не менее пытается держать на лице строгую маску.       Впрочем, его хватает не надолго.        — Шуи Мин? — Цзян Чэн от неожиданности порывисто шагает навстречу сыну. По его лицу быстро пробегают эмоции радости, удивления, растерянности.       Почти схватив того за плечи, Цзян Чэн вдруг резко, словно наткнувшись на стену, опускает руки.        — Что ты тут делаешь? — голос почти ровный. Цзинь Лин изумлённо смотрит на дядю. Такого тона он не слышал ни разу в жизни, но почему-то уверен, что готов каждую минуту слышать ругательства и угрозы, только бы не попасть под вопрос дяди, заданный таким спокойным голосом.       От полученного вопроса мальчик вдруг весь сжимается. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но от волнения только хрипит.        — Что-то случилось? Ты заболел? Натворил что? — главы Цзян хватает не надолго. И вот уже привычно-угрожающие нотки начинают нагревать окружающий воздух.       Пацан ещё несколько минут хватает ртом воздух.        — Да не молчи! Шуи Мин, немедленно объясни мне своё поведение! — эта фраза была произнесена главой Цзян за минувшие годы, наверно, сотню раз, и всегда не несла для ребёнка ничего хорошего.       Но в эту минуту, почти позабытая, она, словно негласный код между отцом и сыном, вдруг восстанавливает порушенное равновесие.       Со всхлипом ребёнок кидается к Цзян Чэну и, судорожно прижавшись к нему всем телом, вдруг захлёбывается в сдерживаемых прежде рыданиях.       Грозный глава Цзян растерянно смотрит на сына, который, наверно, впервые за всё время сам обнимает его.       Вокруг уже начинают собираться люди, пытаясь понять, что происходит. Шепотки и удивлённые взгляды бесцеремонно вторгаются своими догадками и рассуждениями.       И поэтому Цзян Чэн, решительно схватив на руки жмущегося к нему, как котёнок, ребёнка, молча кивает Вэй Усяню и Цзинь Лину.       Через совсем короткое время они уже летят к Пристани Лотоса.       Вэй Ин удобно устроился на мече Цзинь Лина, потому что на руках у Цзян Чэна клубочком лежит Шуи Мин. И Вэй Усянь сам убьёт любого, кто сейчас осмелится помешать этим двум столь похожим упрямцам.       Потому что горящие глаза брата наконец-то возвращают ему прежнего Цзян Чэна.       Что даёт шанс не только отцу и сыну, но и другому человеку вернуть утраченное.

***

      Шуи Мин спит, но во сне по-прежнему обнимает плечи отца.       С тех пор, как он оказался в ордене Ян, его сон ещё не был так спокоен и крепок.       Словно само присутствие Цзян Чэна даёт ему невидимую, но вполне ощутимую команду, что можно больше ничего не бояться.       Вчера поздно вечером, когда они вернулись домой, он почти спал. Но не спал. И потому сумел так вцепиться в одежду главы Цзян, что тот только вздохнул и потащил его в свою комнату.       Там он без лишних слов завалился на кровать и, прижавшись друг к другу, они оба тут же провалились в крепкий сон.       Сейчас же, когда утро наступило, Шуи Мин может, пока отец ещё спит, рассмотреть того поближе. Впервые так близко.       Такое знакомое лицо. Непривычно расслабленное. Непривычно улыбающееся во сне.       Шуи Мин внезапно вспоминает об одном очень важном деле и от мысли, что он мог снова всё испортить, мальчик подпрыгивает на месте.       От неожиданности Цзян Чэн тоже вскакивает, автоматически хватаясь за меч и активируя Цзидянь.       Некоторое время отец и сын изумлённо смотрят друг на друга. Но потом всё-таки привычка побеждает:        — Ты чего подскочил ни свет ни заря?       Цзян Ваньинь под строгостью прячет смущение. Он ещё не видел сына таким открытым и послушным. Это сильно пока пугает и включает старые защитные механизмы.       Но ребёнок, откинув в сторону всю свою ершистость, вдруг неожиданно становится очень уязвим перед напором всё повидавшего в прошлом отца.       Губы Шуи Мина начинают дрожать. Он опускает голову, но всё же произносит:        — Я… я прошу прощения, глава Цзян! — он делает вежливый поклон по всем правилам этикета. И начинает, как на утренней тренировке, скороговоркой выдавать. — Я… я привёз главе Цзян его кулон! Этому ученику очень стыдно, что он взял такую важную для главы Цзян вещь.       Но, подняв лицо, ребёнок вдруг осознаёт, как застыло и потемнело лицо отца, и от этого вся его бравада окончательно сдувается и сев на корточки, он заливается горючими слезами.

***

      Цзян Чэн уже давно не испытывал столько потрясений за одно злосчастное утро.       Сначала он проснулся и обнаружил, что возвращение Шуи Мина ему всё-таки не приснилось, и тот живой и здоровый сейчас находится, вопреки всему, в его покоях.       Потом тот неожиданно достаёт практически из небытия нефритовый кулон Лань Сиченя, и, как бы не храбрился Цзян Чэн, но один взгляд на знакомую вещь пронзает сердце тысячами невидимых стрел.       Но пока он пытается прийти в себя, его невоспитанный и упрямый ребёнок, который раньше, не моргнув глазом, принимал самые жёсткие дисциплинарные наказания, теперь от одного его хмурого взгляда рыдает в три ручья.       Это всё ещё больше повергает главу Цзян в шок, и сейчас, опустившись на колени рядом с захлёбывающимся от слёз мальчиком, он вдруг вспоминает слова брата: «Шуи Мин на самом деле очень ранимый. И ты ему нужен, как никто другой. Просто он пока ещё не понял этого сам. Но стоит ему только на секунду впустить эту мысль в своё сердце, любое твоё слово или действие будут для него нести самые сильные эмоции. Поэтому тебе стоит быть с ним очень и очень осторожным…»       Тогда это всё вызывало только иронию и глубокое разочарование в себе. Но сейчас неожиданно слова Усяня обретают под собой вполне конкретное подтверждение.       Поэтому Цзян Чэн внезапно для себя вдруг очень нежно обнимает скрючившегося ребёнка.       Он совсем не привык сам быть инициатором каких-либо объятий. Особенно с сыном. Но тот, словно ждал этого, и в следующую секунду снова крепко вцепляется в Цзян Ваньиня, как вчера, когда они летели домой.       Некоторое время тишину в покоях главы Цзян нарушают только затихающие всхлипы.       Потом ребёнок все же отстраняется от родителя. И, снова встав в позу покаяния, он вежливо протягивает кулон отцу, склонившись в поклоне почти в пояс.       Цзян Чэн с болью в сердце берёт знакомый предмет. Тот, словно в насмешку, тут же вихрем прокручивает перед глазами растерянного Ваньиня всё: с момента их первого поцелуя с Сиченем, до тягостного разговора в ордене Ян:        «Я… Я рассказал всё Ян Джу, пожалуйста, Цзян Чэн, просто давай попробуем снова!» — словно Сичень шепчет их Цзян Чэну прямо в ухо, и тот, замерев, до боли сжимает кулон в руке.       От горьких воспоминаний его отрывает вскрик Шуи Мина:        — Папа!       И дрожащий палец ребёнка начинает быстро стирать текущую по ладони Цзян Чэна кровь.       Тот изумлённо смотрит на окровавленную руку. Он не знает, как объяснить сыну, что эта боль ему только помогает унять другую, ту, которая измучила его сердце.       Но в следующую секунду его вдруг догоняет понимание, что Шуи Мин впервые назвал его…        — Папа, тебе больно? — маленькая ладошка больше развозит следы на одежде, чем реально помогает. Но Цзян Чэну плевать на дорогой наряд.       Он стискивает плечи сына, и, словно видит того впервые, смотрит и не может насмотреться.       Теперь они уже оба перепачканы кровью главы Цзян. Их пыльные, с вечера не снятые верхние одежды, наверно, теперь уже окончательно испорчены. Но никто не обращает внимания на подобные мелочи.        — Шуи Мин, — голос непривычно дрожит. — Нет, не так!       Цзян Чэн вскакивает и сам себя перебивает под изумлённым взглядом ребёнка.       Обойдя в Усяневской манере комнату, тот возвращается к притихшему сыну.        — Баобао, — глаза Шуи Мина, как два серебряных блюдца, круглые и блестящие. — Эта вещь… она правда важна для меня. Но…. — Цзян Чэн глубоко вздыхает. — Но гораздо важнее для меня, что ты здоров, что ты вернулся. И что мы наконец можем попытаться узнать друг друга получше.       Тишина накрывает комнату, в то время как два человека, большой и маленький, продолжают смотреть, не отрывая глаз.       Цзян Чэн решительно встаёт.       Привычный хлопок, и уже через минуту старый слуга приносит своему главе всё, что надо для утреннего омовения.       Он помогает переодеться и умыться сначала отцу. Потом очередь уйти за ширму наступает для мальчика.       Тот ещё с сомнением смотрит назад, словно боится, что Цзян Чэн вдруг сбежит неведомо куда. Но, поймав одобрительный кивок отца, идёт следом за слугой.       А пока они переодеваются и моются, Цзян Чэн уже окончательно приходит в себя.       Взяв в руки знакомую вещь, он вдруг понимает, что отныне она будет для него не только знаком их тайной любви с Сиченем, но и символом примирения с сыном.       И сама эта мысль наполняет сердце главы Цзян новой, такой непривычной, но обжигающей радостью.

***

      Вэй Усянь не знал: плакать ему или смеяться.       Всё началось с того, что Цзян Чэн пропал.       После памятной Ночной Охоты прошло чуть больше недели, и почти всё время тот теперь проводит с сыном, словно они оба навёрстывали упущенные ранее годы взаимного отчуждения.       Вэй Ин был рад за брата. И рад за Шуи Мина.       Вот только во всей этой эйфории у него не оставалось и малейшей возможности поговорить с Цзян Чэном об истинной причине своего затянувшегося целибата.       Ибо он жаждал вернуться в объятия мужа, но перспектива уговорить Цзян Ваньиня снова дать шанс Сиченю с каждым днём становилась всё призрачнее и призрачнее.       Привычно сосредотачиваясь на текущем, его брат полностью погрузился в общение с ребёнком, по-прежнему забивая на свои прямые обязанности главы Ордена.       О возвращении на пост Верховного Заклинателя не шло и речи. И самое ужасное было в том, что не было ни одного повода напомнить брату о другом человеке. Который не меньше Шуи Мина отчаянно нуждался во внимании главы Цзян.       А вот теперь они оба исчезли.       Утром, не сказав никому ни слова о том, куда они направлялись, эти два ребёнка, большой и маленький, улетели в неизвестном направлении.       Когда же Цзян Чэн вернулся, то Вэй Усянь снова поразился переменам, произошедшим с братом.       За ужином, уложив почти засыпающего на ходу от усталости сына, глава Цзян с горящими глазами поведал о цели своего отсутствия.       Как и догадывался Вэй Ин, они летали в деревню мальчика.       Тот уже давно мечтал о том, чтобы навестить родной дом и часто делился своими мыслями с Усянем в прошлом.       Теперь же, после трагического побега и последующего воссоединения, Цзян Чэн нарадоваться не мог на общение с сыном и, конечно же, согласился того туда свозить.       Старый дом, за давностью лет обветшал. Но когда глава Цзян с Шуи Мином вошли внутрь, они обнаружили целую ватагу беспризорников, ютившихся там.       Опросив соседей, Цзян Чэн выяснил, что в деревне много таких детей. Так как в округе уже много лет свирепствует неурожай, а местные жители от голода много болеют, сложилось так, что многие окрестные поселения вымерли.       Та часть людей, кто смог, переехали в более спокойное место. Но ставшие сиротами дети оказались никому не нужны и, постепенно сбившись в небольшие ватаги, оккупировали несколько оставшихся ещё на плаву деревень.       Занимая брошенные дома, они, конечно же, мешали и без того измученным жителям. Но до радикальных мер не доходило и, за несколько лет привыкнув к такой ситуации, все более-менее смирились с тем, что происходило.       И теперь Цзян Чэн с блеском в глазах рассказывал, что решил создать приют для таких детей. Тем более, что это была проблема не одной местности.       Совершенно забыв о том, что покинул пост, бывший Верховный Заклинатель, с присущим ему размахом и деловой хваткой, привычно рассуждал, какое финансирование под это выделить. Кто будет отвечать за сбор детей. Кто будет отвечать за их обучение, проживание, дальнейшую судьбу.       Вэй Ин давно не видел своего брата таким воодушевлённым.       Но только было одно маленькое, но существенное «но».       Которое, впрочем, очень облегчало задачу одного конкретного Старейшины Илин.       И потому, внимательно выслушав Цзян Чэна, Усянь развёл руки.        — Что? — Цзян Чэну явно не терпится услышать похвалы в свой адрес. План действительно хорош, и тот всё продумал от и до.       Вэй Ин молчит, давая тому время подуспокоиться.        — Вэй Усянь! Что с твоим лицом? — Цзян Чэн привычно легко переходит от воодушевления к угрозам.       Старейшина Илин притворно вздыхает:        — Цзян Чэн, план просто замечательный! И ты всё продумал до мелочей. Но мне очень жаль тебе это говорить, чтобы ты мог осуществить его, ты должен быть Верховным Заклинателем. Ну… или, как минимум, объяснить свой посыл временно исполняющему эти обязанности главе Лань. Без его одобрения и разрешения никто и пальцем не пошевелит в указанном направлении. А, к тому же, тебя могут ещё и обвинить в тайном сговоре и подготовке без ведома других орденов вооружённого переворота.       Цзян Чэн некоторое время молчит, пытаясь осознать, о чём говорит Усянь.       Потом до него наконец доходит.       Он бледнеет, краснеет, потом снова теряет краску на лице.       Его рот то открывается, то закрывается, и Вэй Ину доставляет истинное удовольствие наблюдать за тем, какая борьба идёт внутри его брата.       Но эта битва выиграна вчистую.       Потому что перед тем, как отправить сына спать, его глупый отец заявил тому, что он сделает всё, как они и задумали.       А значит, главе Цзян не оставалось иного выхода, как в самое ближайшее время вернуть наконец Вэй Усяня под крыло к мужу и перестать корчить из себя невинную девицу.       Тем более, что дел уже реально накопилось много, а у Старейшины Илин были вполне себе конкретные планы на заваленного теперь обязанностями его глупого брата, Ванцзи.       И он собирался оторваться по полной.       Чего желал от всей души и Лань Сиченю.       Тот будет последним дураком, если не выкрутит из этого порыва Цзян Чэна всё, что сможет.